Война началась

В ночь на 22 июня 1941 года я ехал поездом Москва — Горький. Утомленный хлопотами за день, с вечера я заснул крепким сном. Проснулся часа втри утра, и отдохнувший мозг вернулся к пережитым впе­чатлениям. В окно я наблюдал, как растворялась ночь, полупрозрачной синевой загорался воздух и ис­чезали меркнущие звезды.

В утренней мгле мелькали редкие колхозные де­ревни, а контуры владимирских лесов приняли рез­кость очертаний. Все предвещало ясный, тихий летний день. В поезде было мало пассажиров. Воздух, на­сыщенный запахом травы и хвои, приятно освежал голову. Два гражданина средних лет в купе беседо­вали о военных событиях, протекающих где-то в да­лекой Африке, на острове Крит, на Балканах. Никто из нас не знал, что в тот момент на наших западных границах начались первые бои.

Я сошел с поезда. На станции грузились в эше­лон артиллерийские части. На платформы вкатыва­лись снарядные ящики, тяжелые гаубицы, но пере­броски воинских частей обычны и для мирной обста­новки. Я сел в ожидавший меня на станции пикап и поехал в деревню, возле которой с группой инженеров и техников я проводил испытания артиллерийских приборов.

За рекой Клязьмой на низменных лугах все уто­пало в изумрудной зелени. В озерах, в реке было много рыбы. Друзья собрались провести этот день за Клязьмой, поудить рыбу, на свежем воздухе сварить уху. Я принял приглашение.

И вот над нами бездонный голубой купол, море цветов и сочных трав под ногами, гудение шмелей и пчелок на медоносах. Разноцветные мотыльки трепе­тали над лугом, жирные караси и лини плескались в небольшом бредне. Предстояла вкусная уха, обед на бархатной лужайке у реки, купание в про­зрачных струйках Клязьмы. Как хороша казалась жизнь в этот день! Только большие, злые оводы да мутно-грязные облака, выплывшие с западной части горизонта, несколько омрачали праздник.

Под бережком, на песчаной площадке, вспыхнули сухие прутья лозняка, бесцветные язычки пламени охватили ведра. Вдруг увидели мы двоих людей, бе­гущих к нам с высокого берега от деревни Они крича­ли что-то и махали руками. Переехав на лодке на наш берег, они сообщили, что фашистская Германия, нару­шив договор о ненападении, начала против нас войну.

Мне кажется, в те дни многие реально не могли представить себе огромную опасность, нависшую над нашей родиной. Продвижение фашистских армий в первые дни войны представлялось сугубо временным успехом. Я ожидал со дня на день решительного контрудара советских войск.

Первые неудачи, постигшие нашу армию и страну, потрясли меня до глубины души.

Выступление товарища Сталина 3 июля 1941 года каждый слушал с огромным волнением. Вождь при­зывал биться насмерть и победить.

Живо вспомнился тогда Владимир Ильич Ленин. Он также открыто говорил с народом, не приумень­шая опасности, призывал рабочий класс и беднейшее крестьянство защищать молодую Республику Советов в 1918—1921 годах, когда ей угрожали интервенты.

Только великие вожди великой коммунистической партии, глубоко верящие русскому народу, в такой кри­тический момент могли так напрямик говорить о «смер­тельной опасности», угрожавшей социалистическому государству.

Как члену партии мне казалось, что очень боль­шая доля ответственности за наши неудачи падает лично на меня. Мне было стыдно смотреть людям в глаза — особенно женщинам и детям.

В них я читал упрек: «Эх вы, командиры!»

На работе могли меня заменить другие. После речи вождя меня не покидала мысль уйти на фронт или в тыл врага на партизанскую работу. В качестве кого меня могли использовать на фронте, я и сам не представлял. В армию я был призван как узкий спе­циалист, и воинскими частями никогда не командо­вал. Другое дело во вражеском тылу. Там главное распознать человека, завоевать доверие, поднять со­ветских граждан на вооруженную борьбу и повести их за собой.

Эта мысль настолько овладела мной, что когда я во время очередного дежурства шагал по крышам своего института, то мне казалось, что даже подошвы моих.сапог на ходу выговаривали: «В тыл, в тыл, в тыл к врагу...»

14 июля я вернулся в Москву и подал рапорт по линии командования. Мне отказали. Я написал об­стоятельное заявление в ЦК ВКП(б). Шли дни, мое заявление оставалось без ответа. Я тщательно проду­мывал каждую мелочь, и мне с каждым днем стано­вилось все яснее, что только в тылу противника я смогу все свои силы и способности, весь свой жизнен­ный опыт отдать на борьбу с врагом.

Партизанская война имеет свои особые формы и методы. У меня уже был некоторый опыт партизан­ской борьбы в годы гражданской войны. Мне каза­лось, что и опыт по устройству засад на хищных зве­рей тоже будет в какой-то мере полезным. Мне при­шел на память случай из охоты за волками в Орен­бургских степях.

Волки перед вечером шли по дороге к селу. Я на­ходился от них в двух-трех сотнях метров, на неболь­шом пригорке. Зверям не хотелось сворачивать с до­роги в глубокий снег, и они, заметив меня, останови­лись. Я потихоньку спустился с пригорка и дал полный ход на своих хорошо подогнанных лыжах. За тридцать-сорок минут я пробежал около шести ки­лометров, зашел и замаскировался в снегу с противо­положной, подветренной стороны. Я не знал, что будут делать звери: пойдут ли они вперед, не меняя маршрута, повернут назад или свернут в сторону. Это было так интересно, что я готов был лежать сколько угодно, наблюдая за поведением хищников. Но ждать пришлось недолго. От стаи отделился волк и пошел к селу, мимо меня. Шел тихо, осторожно. Когда он отошел метров на двести от стаи, тронулся второй. Пять остальных оставались на месте и только тогда, когда второй волк отошел метров на сто, сле­дом за ним пошли еще четыре; пятый же остался для наблюдения с тыла. Это уже получилось совсем по- военному: впереди — разведка, за ней — дозор и по­зади — «боевое охранение». Я это учел своим охот­ничьим инстинктом и пересек дорогу за шестьсот — восемьсот метров от моей засады. Волки не видели меня, но, вероятно, чувствовали мою лыжню. Они принюхивались и поминутно останавливались.

Пропустив мимо себя первых двух и дождавшись четырех волков, идущих один за другим, я сделал два выстрела: первым убил матерую волчицу, вторым — тяжело ранил переярка…

Волки и фашисты...

Впрочем, фашисты — эти полчища хищников, ворвавшихся в нашу страну, были во сто крат хуже волков. И надо было бить, уничтожать их беспощадно всеми возможными средствами и спо­собами.

Вспоминались десятки случаев, когда я один блу­ждал на охоте в якутской тайге или по лесам и боло­там Ленинградской и Калининской областей, по сте­пям Казахстана. За долгие годы у меня выработались большая выносливость и умение приспосабливаться к любым условиям местности. Я умел ходить по лесам и болотам, мог везде добыть себе пищу, устроить ночлег и жилище. Мне ничего не стоило поплыть за убитой уткой ранней весной или поздней осенью,— простуды я не знал никогда. Товарищи по охоте в шутку звали меня «тюленем» или «лосем», а я им го­ворил, что и это когда-нибудь пригодится. И вот те­перь это «когда-нибудь» наступило, и все, что нако­плено долголетней спортивной практикой, могло быть использовано в суровых условиях вражеского тыла. Этого я и добивался.

Прошло тринадцать дней. Я подал второе заявле­ние в ЦК, а через два дня выехал на строительство оборонительных укреплений вокруг Москвы. Но и там, в горячке круглосуточной работы, меня не поки­дала мысль о партизанской войне. Наконец 17 августа утром я получил телефонограмму с вызовом. Мне следо­вало явиться за назначением. К вечеру я был в Москве.

Моя комната пахла нежилым. Осколки выбитого стекла и белая пыль от штукатурки, осевшая на ме­бели, указывали на то, что прошедшей ночью вблизи упала крупная фугаска. Воздушная тревога застала меня в постели. Усталость была очень сильной. В бом­боубежище я не пошел, как не ходил ни разу и до этого. Дом, в котором я жил, был очень прочный. Угрожало только прямое попадание авиабомбы, но это было так же мало вероятно, как попадание в го­ловы людей осколков, падающих от разрыва зенит­ных снарядов. Закрывшись с головой подушкой, я ста­рался заснуть, но не мог,— не столько от грохота раз­рывов фугасок и частых уларов зениток, сколько от тяжелых дум о судьбе страны.

Мне вспоминались годы гражданской войны, когда молодая Республика Советов была в кольце блокады, когда товарищ Сталин по заданиям Ленина мчался с одного фронта на другой, спасая положение. Всплыл в памяти 1919 год. Тридцатая стрелковая ди­визия была отрезана под городом Кунгуром. Белые рвались к городу Вятка (ныне — Киров). С севера, к Вологде, на соединение с Колчаком лезли американ­цы и англичане. В тылу разруха, голод, саботаж, беспорядки.

Й вот в такой момент приехал к нам на фронт он — Сталин. Все обернулось по-иному, в несколько дней положение коренным образом изменилось, побе­дителями вышли мы. Можно ли победить нас в сорок первом?

Дата добавления: 2015-10-13