О подражании Христу

Путь христианина - путь скорби, и только "сеявшие со слезами, будут пожинать с радостью" (Пс. 125. 5). Может ли человек уподобиться Христу? Всякий, кто желает воплотить в своей жизни евангельский идеал и живет по этим законам, в меру своего призвания, должен стремиться стать похожим на Христа; неважно, является ли он великим церковным деятелем или простым христианином.

Если говорить о смысле монашества, то прежде всего, его цель, - в подражании Христу. Это программа жизни для всякого христианина и, тем паче, для монаха, ведь монах давал обеты, которые обязывают его в меру сил воплотить в своей жизни евангельские заповеди. Монастырь всегда рассматривался как лечебница, как больница, куда поступают для излечения. Один излечивается в пять лет, другой - в десять, а кто-то всю жизнь лежит в больнице и все больным остается. Каждый имеет свои немощи и в меру сил с ними борется. В монастырь можно идти лишь тогда, когда человек видит перед собой только один путь. Если стоит вопрос - идти в монастырь или не идти, - лучше не идти.

Стремление к монашеству было, есть и будет, я думаю, до скончания века, но формы осуществления монашеского призвания могут быть разными. Можно ли сравнить египетских аскетов IV века и, скажем, Иоанна Кронштадтского? Те жили в горах, в пещерах и не желали видеть ни одного человека, а Иоанн Кронштадтский жил в столице и постоянно был окружен толпой. Времена изменились, и служение монахов и священнослужителей также изменилось. Еще оптинские старцы открыли двери своих келий для мира...

На Афоне жил самый близкий к нашему времени святой - схимонах Силуан. Он скончался накануне второй мировой войны. Как он сам пишет, он всего две зимы ходил в школу и жил обыкновенной, далекой от благочестия, жизнью. А достиг меры древних подвижников, это признавали даже те, кто и не разделял его духовного опыта. Возрастание в духе, самосовершенствование не есть какая-то специализация человеческой деятельности, как у нас, к сожалению, принято думать. Оно возможно для всех без исключения. Мы знаем святых, которые прежде были людьми порочными. Преподобный Моисей Мурин, например, был разбойником, а потом достиг такого совершенства, что наставлял других в духовной жизни. Однако, перед каждым, кто хотел бы духовно возрастать, возникает вопрос о мере. У каждого эта мера своя, но восходить от силы в силу обязаны все, ибо остановка в духовной жизни - уже движение назад.

В Евангелии есть притча о талантах. Одному было дано пять талантов, другому - два, третьему - один: каждому по силе. Те, кто пустили эти таланты в оборот и получили прибыль, заслужили похвалу Давшего. А тот, который скрыл полученное, заслужил порицание. Так вот, каждый человек, какими бы малыми способностями он ни обладал, непременно должен умножить их, употребить для дела, чтобы, сколько для него возможно, приблизиться к идеалу совершенного человека, явленного Христом. Стремиться к этому должны все, и стремиться до полного самоотречения. Надо помнить, какую цель мы перед собой ставим. К сожалению, мы часто не пытаемся осмыслить, что с нами происходит, но от нас Бог ожидает творчества, а не бездумной деятельности.

Уподобиться Христу - должно быть целью каждого истинного христианина. Нет святых великих и малых - все они до конца отвергли себя и последовали за Христом. В этом значение подвига самоотречения: каждый в свою меру. Возрастанию духовному способствует постоянное сознание своего несовершенства. Так же, как и в творчестве: если художник возомнит, что он чего-то достиг, то, значит, как художник он уже кончился.

Вообще, жизнь каждого человека преисполнена всяческого отречения, хочет он этого или не хочет, но отречение добровольное выше ценится. Владимир Соловьев говорит, что сила духа, обнаруживаемая человеком, находится в прямой зависимости от усилий, которые человек затратил на борьбу со своими страстями: чем сильнее борьба, тем больше сила духа. Если человек после Крещения, которое не освобождает от возможности согрешить, при несомненном желании жить благочестиво, со всей ревностью и со всем жаром приступит к исполнению заповедей Евангелия, он тут же увидит свои немощи, свое бессилие. Только тогда он по-настоящему начинает надеяться на Христа, взывать к нему о помощи.

Без Христа, без Божией благодати человек ничего не может сделать со своим падшим естеством. Только к Богу должен обращаться тот, кто в чем-то имеет нужду. У человека, который надеется только на собственные силы, в душе не остается места Богу, а ведь сами по себе, как бы ни тщились, мы ничего доброго сделать не можем. Так мы копошимся, копошимся, пока не убедимся, что без Господа мы ничто. Вот тогда-то начинается настоящее покаяние, и настоящая молитва возносится к Богу.

В чистом виде у нас никакого добра быть не может, потому что мы насквозь поражены грехом, но здесь как раз требуется сотрудничество нашей доброй воли с благодатью. Бог человеку без его желания ничего не дает, никаких даров. Навязываться со Своей благодатью Он не может, но ждет от нас сердечного отклика. Ранее полученные навыки преодолеваются и изживаются тяжким трудом.

Покаяние, по-гречески "метаноия", в буквальном переводе означает "перемена, переоценка". Человек должен перемениться, вот тогда покаяние состоялось. А если он просто называет свои немощи и грехи, это еще не покаяние. Ведь если пьяница говорит, что он пьяница, и не бросает пить, это лишь констатация факта. Если человек не противится греху и не хочет усилием воли перемениться, значит, это не покаяние. Один человек сделал что-то неприглядное, - покаялся - и пошел дальше сознательно и произвольно делать то же самое, а другой изо всех сил противится, но не может удержаться, взять себя в руки. Действие одно и то же, а намерения разные.

Для Бога важно даже не то, чего человек достиг в борьбе с грехом, а с каким усилием он боролся, действительно ли он до конца пытался себя переменить. Он может и ничего не достичь, но если он всю жизнь боролся, он уже достоин похвалы. Духовная жизнь происходит на глубинах сердечных, недоступных внешнему взору, и только Богу она видна. Свою любовь к человеку Господь явил самым совершенным образом - Сам Себя предал на смерть ради спасения человека и ждет от него только ответной любви.

Суть греха Адама в том, что он перестал жаждать Бога, как источника жизни. В этом была его трагедия. После падения Адама грех поражает не только дух, душу и тело человека, но переходит на весь видимый мир, на все творение. Поэтому теперь дисгармония ощутима на каждом шагу. Следствие греха Адамова в том, что ум и сердце у нас в противоречии; или истинному желанию сердца ум не покоряется, или сердцем завладевает страсть и этим омрачает ум совершенно (например, в ярости человек не соображает, что делает, он может убить, а потом казнить себя за это). И духовная жизнь как раз и направлена на то, чтобы их "примирить" и целиком устремить к Богу.

Назначением Адама было восхождение, шаг за шагом, и в конечном итоге - обожение, то, что является целью христианства. Но так как Адам пал на самой ранней ступени своего духовного возраста, ясно, что восходить он был не способен. Восстановить его мог только Бог; из любви к человеку Сам Бог прошел тот путь, который должен был пройти Адам. Но для Адама это был путь восхождения, а для Бога - снисхождения, по-гречески, "кенозис" - самоумаление Бога. Здесь тайна христианства и тайна Креста. То, что для иудеев было соблазном, а для античного мира - безумием: проповедь о Кресте.

Одним из средств, помогающих христианину достичь главной цели его жизни - уподобления Христу - является аскеза, что значит, ограничение. Изложено это еще в ветхозаветных заповедях, и проповедано нам Самим Христом. Без аскезы вообще не может существовать христианство, без аскезы невозможна жизнь в Церкви. Если человек не будет себя ограничивать - он не христианин. Принципиально со временем ничего не меняется, хотя, формы аскезы несомненно уже изменились, в сравнении даже и с XIX веком, не говоря о XIV веке или IV. Монашество в таких формах, в каких оно существовало в IV веке, теперь уже невозможно. А если кто-то вздумает это культивировать, я уверен, что это принесет худые плоды. Уже епископ Игнатий Брянчанинов осуждал тех монахов, которые пытались делать каждый день по 300 поклонов, считая, что они совершают нечто великое. Ведь аскетические подвиги у аскетов древности были только средством, и не больше. А средство это было нужно, очевидно, потому, что они были физически очень здоровыми людьми, и им нужно было себя утомлять.

Преподобный Иоанн Кассиан Римлянин, который жил в V веке, пишет, что для римлян, те посты, которые совершают египетские монахи, непосильны по причинам чисто климатическим. А что говорить тогда о русских, которые живут на севере. Ведь наш Типикон и все предписания относительно пищи появились в Палестине, где к началу Великого Поста уже весна, много всякой зелени и витаминов. На севере России в это время еще зима. Если кто-то вздумает в точности выполнить предписания относительно пищи в Четыре-десятницу, то он едва ли доживет до Пасхи, а если и доживет, то и в церковь идти не сможет. Ведь в течение первых двух дней Первой Седмицы не положено вовсе ни есть, ни пить, в среду - только после Литургии Преждеосвященных Даров разрешается теплая вода с медом и кусок хлеба с солью, в четверг опять ничего не едят и не пьют, в пятницу после отпуста Литургии разрешается варево без елея, и только в субботу пища с елеем и с вином, так же и в воскресенье. А во все прочие седмичные дни Четыредесят-ницы - сухоядение, а рыба - только в Благовещенье и в Вербное Воскресенье. На Страстной седмице такой же пост, как и на Первой седмице. Едва ли кто сможет физически выдержать такой режим, при этом еще работая и посещая все богослужения, например, в монастыре, где на первой седмице в сутки положено совершать около 300 поклонов (и земных, и поясных вместе).

Прежде люди были физически очень здоровы. В XIX веке не было еще редкостью, когда некоторые подвижники, даже среди мирян, не ели в течение всех сорока дней, вплоть до Пасхи. Сейчас это никому не по силам. (Если и существует теперь лечебное голодание, то это ничего общего с постом не имеет.) Все это относится к числу ограничений телесных; а вот соблюдение заповедей: не убий, не прелюбодействуй, не пожелай чего-нибудь, что есть у ближнего твоего - такая аскеза, конечно, никогда отменена быть не может, сколько бы столетий ни прошло, - потому что без борьбы с грехом не может быть христианства, и это очень важно, а второстепенные вещи, касающиеся чисто телесного воздержания, могут быть и ослаблены, - это уж каждый человек по своим силам рассуждает. И опять же, наш Типикон, при всей его строгости, делает оговорки: тем, кто немощен; тем, кто стар; тем, кто в пути - тем бывает послабление в посте.

Слово "пост" заимствовано из терминологии военных - "стоять на посту". Если вы спросите у человека, считающего себя верующим, но редко посещающего храм и не вникающего глубоко в вопросы веры, он скажет, что поститься - это не есть мяса и прочей скоромной пищи. А если спросите людей церковных, они скажут, что, кроме воздержания в пище, нужно наблюдать за своими мыслями, чувствами; то есть воздерживаться от всяких дурных помыслов, духовно поститься.

Пост - это стояние Церкви в ожидании Христа, а завершается это стояние встречей с Ним в Евхаристии. Жизнь всякого христианина в Церкви становится постом (в глубоком смысле этого слова) - приготовлением и ожиданием. (Тогда не страшен и Страшный Суд!) Пост всегда предшествует Евхаристии; так же и бдения, утренние службы являются приготовлением к Литургии. Пост - это прежде всего сосредоточенное ожидание.

Дата добавления: 2015-10-13