Копали под герцога

Стараться изо всех сил недостаточно; иногда мы должны делать то, что требуется.

Уинстон Черчилль

HRSстал известен в День подарков 1984 года, самый важный день в охотничьем календаре, когда зоозащитники выкопали метр земли на месте захоронения некогда властелина лисьей охоты в герцогстве Бофор -- десятого герцога, Хью Артура Фитцроя Сомерсета, близкого друга королевы. Могила на церковном кладбище Бэдминтон-Пэриш в Глостере была изрисована, крест опрокинут. В письменном заявлении для прессы группа заявила: "В наши намерения входило извлечь останки и разбросать их по всей округе. Мы также планировали отправить его голову принцессе Анне, подружке по кровавой наркомании. Пришло извращенцам-охотникам отведать собственных даров". Заявление сопровождалось фотографией трех людей в масках, стоящих вокруг опрокинутого креста рядом с могилой, на которой было написано "Дерьмо". Никто в здравом уме не натворил бы ничего столь зловещего, но прессе идея очень понравилась. СМИ пришлась по душе возможность сделать тему угнетения животных противоречивой.

Об HRS стало известно в октябре 1984 года, когда один лондонский журнал опубликовал довольно драматический снимок, на котором замаскированные активисты стояли с бензопилами, топорами, дубинками и бейсбольными битами, угрожая охотникам серьезным физическим насилием за их нападения на саботажников и животных. Это был первый случай, когда зоозащитники оправдывали насилие, однако их угрозы так никогда и не материализовались. Благодаря небольшому количеству новостей в период между Рождеством и Новым годом, а в большей степени ввиду дьявольского характера могильной выходки, она получила огромную известность, но лишь очень малая часть отзывов была положительной. Это не стало сюрпризом ни для кого, кто помнил, что случилось, когда активисты потревожили могилу Джона Пила несколькими годами ранее. Те, кто участвовал в этом мероприятии, не ожидал слишком позитивного отклика, больше полагаясь на поверье о том, что плохой рекламы не бывает. Это был красивый спектакль в честь саботажников охоты, организованный для СМИ, но последним очень быстро стало скучно от этих красочных, но, по сути, пустых угроз, а саботажникам вновь и вновь суждено было страдать от вполне реального насилия со стороны охотников.

Был составлен список подозреваемых и двоим в итоге предъявили обвинение. Терри Хелсби и Джона Кертина осудили за осквернение могилы и отправили в тюрьму на два года. Мать Хелсби узнала его на фотографии в газете и позвонила в полицию. Частично попавший в кадр номер машины, взятой напрокат, тоже помог обессмертить имена гробокопателей.

Операция "Грейсток"

Предположение, что животные не имеют прав, и иллюзия, согласно которой наше обращение с ними лишено морального значения -- это совершенно возмутительные примеры западной незрелости и варварства. Вселенское сострадание есть единственная гарантия нравственности...

Артур Шопенгауэр

Представление о том, что поступки громче, чем слова, распространилось в течение десятка лет, и прямое действие ради животных уже имело место даже там, где борьба за права животных считалась нехарактерной. Франция, страна, не слишком славящаяся дружелюбием к животным, в 1980-е отметилась кое-какими зрелищными акциями. Одним из наиболее мощных рейдов стала операция "Грейсток" -- освобождение колонии бабуинов из лаборатории. Огромный личный вклад в рейд Патрика Сакко был дополнен заслугами Кристиана Хаше, который заправляет заповедником, где поныне счастливо живут почти все спасенные бабуины:

"Когда в 1985 году в нашем распоряжении оказалась подробная информация о местонахождении блока с приматами лаборатории CNRS, мы без колебаний решились действовать. Нападением на такое государственное предприятие, как CNRS, мы хотели сделать важный символический жест, во многом схожий с тем, что был показан в ситуации с INSERM несколько лет спустя. Это был символ противостояния полному насилия институту; это был не просто вопрос порицания эксплуатации, мы подчеркнули тот факт, что животных угнетали с полного согласия властей.

Гвинейских бабуинов в то время использовали в рамках исследований на фоточувствительность. На них изучали эпилепсию. Обезьян держали запертыми в клетках площадью один квадратный метр; каучуковые электроды были прикреплены к основаниям их черепов, соединяясь с определенными областями мозга.

Их приговорили к ежедневным испытаниям, в ходе которых ученые ударяли вспышками прямо им в глаза с различной частотой, дабы вызвать эпилептические припадки; исследователи пытались определить, в какой конкретно момент и при какой частоте происходили припадки. Эпилепсия в естественной среде бабуинов в Гамбии действительно имеет место. Сотрудники CNRS хотели понять, что ее вызывает. В попытках отыскать причину, они пытали некоторых приматов по десять лет. Многие животные были слишком крупными для своих клеток и не имели достаточно места даже для того, чтобы встать и выпрямиться.

Поскольку эксперименты проводились на открытом кампусе, у нас была возможность получить детальную информацию о лаборатории от симпатизирующих нам людей, которые знали, где именно содержат бабуинов. Как только информация была проверена, у нас появилась убежденность в том, что бабуинов можно освободить, и в течение следующих четырех с лишним месяцев мы готовились к рейду. Лаборатория CNRS была взята под наблюдение. Мы следили за зданием почти каждую ночь; мы проводили репетиции, открывая двери и окна, чтобы проверить реакцию охраны, и встречались два-три раза в неделю для обсуждения того, как продвигается работа и все ли идет по плану.

Но неминуемо, разумеется, мы должны были размышлять и о "послеосвободительном" аспекте операции; нам требовалось отыскать где-то безопасное для приматов убежище, а также лекарства и ветеринаров, которые могли бы без последствий отсоединить аппараты от их голов. Мы обсуждали проблему с ветеринарами, которые специализировались на поведении приматов, веря, что в конечном счете сможем выпустить животных обратно в их естественную среду -- мы даже съездили в Голландию, чтобы встретиться с экспертами реабилитационного центра для приматов. Они настойчиво отговаривали нас выпускать бабуинов на волю из-за возможного стресса от жизни взаперти на протяжении многих лет (некоторые из них родились в стенах CNRS). Кроме того, их инстинкт выживания был притуплен до предела. Мы прислушались к совету экспертов.

Мы должны были заранее связаться со СМИ, которые смогли бы заснять предстоящую операцию. Целью было создать медийное зрелище, которое привлекло бы внимание людей к теме экспериментов на животных. Самым щекотливым нюансом было отыскать вызывающих доверие, мотивированных, рассудительных и одновременно компетентных журналистов, которые изъявили бы готовность рискнуть карьерой в случае, если все пойдет наперекосяк.

Как только мы нашли тех, кто отвечал всем этим требованиям, мы поняли, что готовы полностью. Операция была назначена на час ночи 1 апреля. Двадцать один человек, включая съемочную группу, заняли свои позиции. Мы поставили три дозора с рациями, а также одного эксперта по боевым искусствам, задачей которого было выполнять функции телохранителя на случай возникновения проблем. К зданию, где содержались животные, подъехали два грузовика. Их моторы работали на низкой мощности, готовые включиться на полную в любой момент. Начиная с этого момента требовалось создавать минимум шума, а при контактах, необходимых в процессе операции, мы пользовались псевдонимами, чтобы минимизировать возможность потенциального опознания в будущем.

Открыв окно, десять человек и съемочная группа проникли в здание. Поскольку телеоборудование требовало очень яркого освещения, мы полностью закрасили окно черным, чтобы с улицы не был виден свет внутри.

Пока кто-то писал на стене "Наука без совести -- смерть души", остальные взялись переносить клетки, в которых жили бабуины. Чтобы они не волновались, мы накрыли клетки пледами. Но я отчетливо помню, что на этот раз -- в отличие от тех, когда мы в ходе репетиций залезали, чтобы на них посмотреть -- приматы были крайне молчаливы, как будто понимали, что мы пришли для того, чтобы их спасти...

Мы начали передавать клетку за клеткой через окно, чтобы поместить их в грузовики. Происходило это в обстановке почти благоговейного безмолвия. В целом мероприятие представлялось довольно опасным, учитывая, что лабораторию, которая находилась на первом этаже, окружали здания, без сомнения служившие домами исследователей, и мы не могли не задаваться вопросом: а не заметят ли они нас?..

Этот этап длился около часа. После того, как с ним было покончено, каждый занял отведенную ему позицию. Я сел за руль одного из грузовиков и отъехал на близлежащую парковку, после чего вернулся в лабораторию проверить, ничего ли мы не забыли. Посчитав людей по головам, я понял, что один из нас куда-то делся -- кто-то из дозорных все еще оставался на своем посту и не видел, что мы уже завершили операцию. Очевидно, когда она лазила по кустам, она потеряла рацию, висевшую у нее на шее...

Хорошо. Мы разделались с первой частью работы. Оставалось закончить вторую. Нам предстояло избавиться от клеток, которые были попросту слишком громоздкими для поездки длиной в 1000 км. Кроме того, требовалось разделить приматов на две группы: тех, что с электродами, и тех, что без них. Для проведения этой процедуры мы заранее выбрали себе местечко на давно забытом участке земли в лесу Рамбуйе. Мы достали из грузовиков 17 клеток и, сделав бабуинам анестезию, аккуратно извлекли их.

У восьми из семнадцати обезьян не было вживленных электродов, поэтому их сразу повезли в приюте "Ковчег" в Замке Гонтье, куда они добрались к рассвету. Тем временем остальных девять бабуинов транспортировали в противоположном направлении -- на юг Франции, где их ждал ветеринар, готовый удалить имплантанты на дому. Для максимальной маскировки обезьяны провели путешествие в моем фургоне в мешках для картошки на протяжении всего 1000-километрового пути, закончившегося следующей ночью.

Обе поездки прошли в состоянии повышенного беспокойства; о рейде и исчезновении животных, которое обнаружилось на рассвете, говорили на всех радиостанциях. Сообщалось, что дороги перекрыты с целью возвращения животных в лабораторию. Казалось, все пути для нас были отрезаны. Но транспортировка в обоих случаях прошла без осложнений.

Я провел с бабуинами следующие 15 дней, наблюдая за тем, как идут у них дела и изучая их поведение. Мы не имели ни малейшего понятия, будут ли они ладить друг с другом и адаптируются ли к новой еде после тех гранул, что они получали в лаборатории и к которым успели привыкнуть.

В доме, помимо меня, жили ветеринар, одновременно выполнявший обязанности медсестры, и доктор Кальмар, ярый антививисекционцист. Именно они сняли электроды и взяли на себя заботу о бабуинах в дальнейшем. Я был совершенно потрясен, зайдя в отсек с животными: я думал держаться на почтительном расстоянии, чтобы они чувствовали себя в безопасности, но бабуины полностью меня приняли.

Объединение членов группы прошло на удивление хорошо -- на самом деле, намного лучше, чем мы могли предполагать, и три недели спустя они воссоединились с остальными обезьянами в Замке Гонтье.

Когда они прибыли, их немедленно отвезли на остров, потому что крайне важным было убрать их подальше от общественности, а приют "Ковчег" находился от цивилизации на почтительном расстоянии. История попала в газеты на какое-то время, и даже учитывая, что Кристиан Хаше четко знал, что делал, следовало соблюдать осторожность.

Бабуинов прятали на протяжении нескольких месяцев, после чего их перевезли на два острова, приготовленных для их комфортной жизни любителями животных. Все эксперты заверили нас, что бабуины не умеют плавать, поэтому мы поверили, что они не смогут покинуть эти острова; через несколько лет выяснилось, что один из бабуинов все-таки уплыл и был обнаружен в саду на чьем-то участке. После этого случая пришлось установить изгородь под током, чтобы удержать обезьян от путешествий".

Кристиан Хаше, отвечающий за приют "Ковчег", заповедник, ставший домом для обезьян, вспоминает, как они привыкали к свободе:

"Сложно абсолютно точно говорить о какой-либо специфике этих бабуинов; они ничем не выделялись по прибытии и пополнились группой 32 других в 1989 году, после чего образовали значительную группу. Что важно, так это тот факт, что самым старшим животным в группе, сейчас больше 30 лет. Среди них есть самка по имени Бритая; она была одной из тех, у кого стоял электрод, и волосы на ее голове до сих пор не выросли. Интересно, что такие обезьяны узнают друг друга по лысине.

Когда прибыли первые из этих освобожденных обезьян, у нас уже жили несколько бабуинов, поступивших из различных источников, таких как цирки, зоопарки и частные коллекции. Приютив лабораторных животных, мы были шокированы полным отсутствием у них навыков общения. Ни вокализации, ни жалоб, ни вздохов удовлетворения, ни чисток -- только испуганный язык тела и настоящий ужас. Когда бы мы ни приближались к их жилищам, они забирались по прутьям высоко и сидели неподвижно, ожидая, пока мы не уйдем.

У них ушло около полугода на то, чтобы начать доверять людям. Молодые добровольцы, работавшие здесь в то время (всем было меньше 15 лет) проводили по многу часов, успокаивая их, показывая им различные предметы, уча их чистить бананы, например, или вскрывать арахис. Было очевидно, что бабуины начисто лишены навыков поедания фруктов -- они ничего никогда не ели, кроме лабораторной пищи. Постепенно, живя в атмосфере растущей уверенности в себе рядом с людьми и другими бабуинами, которых они могли слышать и видеть, они начали контактировать посредством вздохов и криков и в процессе чисток.

Когда мы познакомили их с другими бабуинами из приюта, не было ни видимой агрессии, ни конкуренции, потому что они видели, слышали и трогали друг друга через прутья решетки. Всех новобранцев держали какое-то время в клетках, а потом выпускали к уже существующей группе в общем жилище.

Взяв еще 32 бабуинов в январе 1989 года, мы выпустили их всех вместе на двух островах, которые заранее приготовили для них, и на которых они живут до сих пор..."

Перевод с французского впервые появился в 30-ом номере журнала Arkangel.

Дата добавления: 2015-09-03