Часть первая 3 страница. Следующую сотню ярдов река продолжала расширяться и стала почти спокойной; но он был

Следующую сотню ярдов река продолжала расширяться и стала почти спокойной; но он был теперь слишком далеко от берега, чтобы выбраться на него. Дальше поток сужался, и он сидел, готовый ухватиться за первый попавшийся корень дерева. Найл настолько сосредоточился на этом, что слишком поздно понял, что поток несет его к другому водопаду. Если бы он вовремя заметил опасность, то возможно, ухватился бы за скалу в середине потока. Но лодка уже перевалила за край водопада, и Найл полетел головой вниз. Затем что-то твердое ударило его по затылку, он почувствовал, как вода заливается в рот и нос, и сознание его покинуло.

Найл лежаллицомвниз, по голове словно кто-то колотил молотком. Накатила волна тошноты, вызвав рвоту, но наружу вышла лишь вода, которой он наглотался.

Потом почувствовал, как чьи-то руки подхватили его под мышки и потащили по траве, но он был настолько истощен, что это его даже не заинтересовало. Затем боль начала уходить, сменившись приятными ощущениями. Усилием воли он вынудил себя открыть глаза, но тут же решил, что у него что-то со зрением: перед ним возникло лицо то ли из стекла, то ли изо льда, а затем его контуры расплылись, и оно словно растворилось в воздухе.

Хотя в голове больше не пульсировало, Найл понимал, что здорово ей досталось, затылок был ужасно разбит. У него родилась странная идея, что его спас жук-бомбардир, но эта мысль незаметно перетекла в сон о деревьях под водой.

Вновь открыв глаза, он увидел над собой лиственный полог, и понял, что лежит на спине в его тени. Мыслеотражатель лежал поверх туники, и он быстро спрятал его под одежду. При этом он нечаянно на мгновение повернул его другой стороной и ощутил такую вспышку боли позади глаз, что едва не вскрикнул.

Он заметил движение с правой стороны, но, повернув голову, вновь решил, что глаза его обманывают: то, на что он смотрел, все время меняло форму, словно дым от огня. Но, поскольку он не почувствовал угрозы, проще было снова закрыть глаза. На сей раз, забвение больше походило на нормальный сон.

В следующий раз он проснулся из-за неудобства, причиняемого мокрой одеждой; стоило ему пошевелить головой, как перехватило дыхание от боли. Коснувшись затылка, Найл почувствовал боль, а когда взглянул на пальцы, увидел на них кровь. Посмотрев на небо сквозь нависшие над ним ветки, он понял, что близятся сумерки. Заставив себя приподняться и сесть, он заметил, что под голову ему была подложена куча листьев, один из которых прилип к пропитанным кровью волосам. На расстоянии примерно ста шагов слышался шум реки. Кто-то явно перетащил его подальше от воды и подложил листья под голову. Это говорило в пользу того, что это существо было разумным и чуткми. Но куда подевался его спаситель?

Уловив движение краем глаза, Найл повернул голову; существо, которое он увидел, заставило его вскрикнуть от неожиданности: оно настолько отличалось от всего, виденного им прежде, что это с трудом укладывалось у него в голове. Это создание походило на человека, по крайней мере, фигурой, но ее контуры были настолько размытыми и нечеткими, что Найл решил, что у него что-то не так с глазами. Он смотрел на нечто непрестанно менявшееся, словно не желавшее фокусироваться. Стоило ему решить, что это существо состояло из полупрозрачной желеобразной массы, как лицо приобрело отчетливые очертания, и вновь показалось, что оно состоит изо льда или стекла. Остальные части тела оставались невидимыми, и из-за этого казалось, что голова плавает в воздухе.

Затем, к его облегчению, существо внезапно окрасилось в зеленовато-синий цвет, и Найл смог разглядеть все тело. Он сразу понял, что это существо не было человеком: его лоб был непропорционально велик, будучи вдвое выше остальной части лица, и имел отверстие в центре, вроде рта. Черты лица были вполне человеческими, но огромные ноздри напоминали о человекообразной обезьяне, а широкий рот, обращенный уголками вниз, походил на рыбий. Столь же огромные уши тянулись вдоль всей головы, но, вместо того, чтобы заканчиваться мочками, они прирастали к шее немного выше плеч. Большие, как у ночного существа, бледно-зеленые глаза были испещрены коричневыми точками. Жгуты мускулов настолько рельефно проступали на стройном теле, что конечности походили на иллюстрации мышечной системы из анатомического атласа. Цвет тела перетекал от зеленого к синему, и Найлу показалось, что это существо поддерживает окраску усилием воли, словно балансируя на проволоке.

Мгновение спустя в его голове возникли странные и почти болезненные ощущения; он поморщился, словно оглушенный пронзительным, всепроникающим свистом. Это сопровождалось чем-то вроде треска, столь же неприятного. Найлу потребовалось несколько мгновений, чтобы догадаться, что существо пыталось общаться с ним телепатически, но его мысли шли на неподходящей волне.

Пересиливая дискомфорт, Найл хрипло спросил:

— Вы можете говорить?

Ответом было внезапное изменение цвета существа с зеленого на мерцающий коричневый, что, как интуитивно понял Найл, было выражением растерянности. Отверстие в огромном лбу открылось, но раздавшийся звук был настолько оглушительным, что заставил Найла вздрогнуть. Больше всего звук походил на грозный рев урагана в верхушках деревьев. И, поскольку никакой рот был не в состоянии производить подобный шум, Найл решил, что звук отчасти передавался телепатически, или был, так или иначе, усилен разумом существа.

В тот же миг Найл осознал, что они не одни: в сумраке проявилась дюжина или больше таких же существ, глядевших на него с явным интересом. Как и первое, они были полупрозрачны, и часто просто исчезали целиком. Найл интуитивно понял, что тот, кто пробовал с ним общаться, оказывал ему огромную любезность, сохраняя видимость вместо того, чтобы вернуться в естественное для себя прозрачное состояние.

Очевидно, это существо пробовало заговорить с Найлом, но на каком-то чужеродном наречии, совершенно непохожем на человеческое. Периодически в мозгу Найла что-то творилось, усиливая боль в ушибленной голове и рождая в ушах статическое гудение.

Найл приложил все усилия, чтобы попытаться передать мысль образами, как он это делал, общаясь с пауками. Это вызвало долгую тишину, как будто прозрачные существа пробовали понять то, что он сказал — он не сомневался, что все присутствующие пребывают друг с другом в постоянном контакте. Затем в его голове возник "статический шум", но немного на другой частоте, как будто окружившие его существа экспериментировали с общением.

Что озадачило и немного обеспокоило Найла, так это то, что у него не возникало глубинного чувства обмена информацией. Когда люди общаются друг с другом, они ощущают атмосферу "внимания", когда каждый собеседник ждет, что скажет другой. Только если двое враждебны друг к другу, эта "атмосфера внимания" не возникает, и это воспринимается как неприязнь или подозрение. Сейчас же "внимательность" отсутствовала; это значило, что желеобразные существа, возможно, были машинами.

Даже при общении с пауками и жуками-бомбардирами Найл вскоре развил этот навык ожидания контакта, вроде готовности выслушать собеседника. Он не мог представить, что эти полупрозрачные существа настолько отличались от всех форм жизни, с которыми он сталкивался до сих пор.

Следующая вспышка "статического шума" вызвала настолько сильную боль, что он задохнулся и спрятал лицо в ладонях. Почувствовав что-то влажное сзади на шее, он дотронулся пальцами, они были в крови.

Существо немедленно отреагировало, подав Найлу знак встать. Найл осторожно подчинился, опасаясь вспышки боли, и прислонился к дереву. Он все еще испытывал желание протереть глаза, поскольку существа вокруг него, казалось, пропадали из поля зрения. Но теперь он видел, что это отчасти было результатом того, что они перенимали окраску фона позади них — дерева, куста, даже бледнеющего неба. Как он понял, они были своего рода человекоподобными хамелеонами.

Лидер, которого Найл видел отчетливо, повернулся и двинулся в тень подлеска. Найл, пошатываясь, последовал за ним, но тут же споткнулся о корень и упал на четвереньки. К тому времени, как он встал, остальные исчезли. На мгновение он испугался, что его бросили, затем почувствовал огромное облегчение, убедившись, что проводник дожидается его, почти невидимый на темно-зеленом фоне.

Мгновение спустя, как будто почувствовав его беспокойство, человек-хамелеон начал изменять цвет, сначала на бледно-зеленый, затем на желтый, который сделал его ясно видимым. Углубляясь в заросли, он, казалось, менял форму тела, как пламя свечи. Найл задумался: если человек-хамелеон читает его мысли, почему тогда он не смог понять его, когда Найл попробовал общаться телепатически? Потом он догадался, в чем дело: эти существа были не в состоянии прочесть как раз-таки его мысли; эмоции — такие, как страх или облегчение — совсем другое дело.

Найл настолько ослаб, что с трудом держался на ногах. Хотя его проводник двигался шагом, из-за того, что земля под ногами была неровной, он часто спотыкался о корни и сломанные ветки — видимо, сваленные недавней бурей — шагая по ковру из опавших листьев. Голова пульсировала, и, когда отрикошетившая ветка стукнула по затылку, рана снова принялась кровоточить.

Когда Найл почувствовал, что не может идти дальше, они вышли на большую поляну, посередине которой лежало громадное упавшее дерево, увитое плющом, массивные корни которого торчали в воздухе, как щупальца какого-то монстра. Здесь все расположились на недолгий привал, и Найл рад был отдохнуть на корне, ожидая, пока восстановятся силы.

За поляной дорога пошла вверх. Ярдов пятьдесят они продирались через кустарники, которые росли настолько тесно, что Найл постоянно вынужден был отгибать цеплявшиеся ветви. Желтая фигура, похожая на пламя свечи, постоянно мерцала впереди, и, так как почти стемнело, это было очень кстати. Внезапно существо остановилось, повернулось к Найлу и жестом велело подойти. Затем оно пригнулось, отодвинуло в сторону покрытую листвой ветку и исчезло. Найл с опаской последовал за ним и оказался в низком туннеле, в полной темноте. Должно быть, там все же имелось какое-то слабое освещение, поскольку он мог видеть мерцание человека-хамелеона, который стоял, пригнувшись.

Когда его проводник распрямился, Найл сделал то же самое, и обнаружил, что может теперь встать во весь рост, но туннель оставался узким. В одном месте ему пришлось спускаться по чему-то вроде лестницы из необработанного камня; Найл поскользнулся на последней ступени и приземлился на колени, жалея, что потерял фонарь, который теперь лежит где-то на дне реки.

Осязание подсказало ему, что он все еще находится в туннеле, стены которого частью состояли из камня, частью из земли. Пол под ногами, казалось, был сделан из утрамбованной почвы.

Несколько минут спустя туннель расширился настолько, что он уже не мог коснуться обеих стен одновременно. Когда, потянувшись вверх, он не мог дотянуться и до потолка. Найл предположил, что они вошли в пещеру. Это подтвердилось, когда его ноги зашелестели по сухим листьям. Мгновение спустя тусклое свечение человека-хамелеона внезапно усилилось до яркости полной луны, освещая стены длинной, низкой комнаты, которая заканчивалась у наклонной каменной стены. Желтый свет сиял в течение нескольких секунд, затем исчез полностью, оставив Найла в полной темноте, но он не сомневался, что человек-хамелеон проделал это, чтобы позволить ему осмотреться.

В темноте он уселся, опираясь на стену, и ощутил, что она покрыта толстым, бархатистым, влажным мхом. Приятно было дать отдых ногам, но он устал, замерз, к тому же, его раздражала мокрая одежда.

Он терпеливо просидел уже около четверти часа, сосредоточившись на биении своего сердца и постепенно утихающей головной боли, когда кто-то внезапно дотронулся до его плеча и что-то сунул ему в руки. Это был какой-то сосуд, вроде кувшина без ручки. Его невидимый спутник поднял сосуд и коснулся им губ Найла, указывая, что он должен это выпить. Найл пригубил жидкость со слабым земляным ароматом. В ней плавали какие-то частицы, и Найл подумал, что эту воду, должно быть, нацедили с сочащегося влагой мохообразного вещества на стенах. Но, поскольку ему хотелось и пить, и есть, он тут же сделал большой глоток.

Напиток не просто утолил его жажду; внезапно полная темнота рассеялась, будто стены начали испускать слабый зеленый свет. В этом тусклом сиянии он теперь мог рассмотреть своих спутников. Они, вроде бы, тоже фосфоресцировали, и к тому же утратили прозрачность, и выглядя плотными и непроницаемыми. (Найл предположил, что, поскольку на собственной территории они чувствовали себя в безопасности, пропала необходимость сохранять прозрачность). Но самым непривычным было то, что они перемещались по пещере совершенно беззвучно.

У всех существ было такое же странное, нечеловеческое лицо, как и у первого проводника Найла, и такие же огромные ноздри и уши. Они отличались друг от друга размерами лба и подобными рту органами в центре, и хотя их рты, видимо, не открывались ни для чего, кроме питья, дополнительное отверстие во лбу было до странного подвижным и выразительным, оно часто открывалось и закрывалось, иногда напоминая рыбий рот.

Большая часть существ пила из кувшиноподобных сосудов, и теперь Найл заметил, что кувшин, из которого пил он сам, стоял около него на полу, почти зарытый в листьях. Рассудив, что они едва ли пили бы так много лишь для утоления жажды, Найл взял сосуд и сделал еще один большой глоток. Освещение вновь сделалось ярче. И, хотя он не испытывал опьянения, как то, что вызывается медом или вином, он заметил, что холод теперь ему безразличен, в чем-то даже приятен: тепло бы подействовало на него угнетающе. Он коснулся кожи лица, и она показалась ледяной. И все-таки он наслаждался холодом так же, как обычно нежился в тепле.

Теперь он понял, что, хотя они пили вместе, эти странные существа вовсе не собирались веселиться. Напротив, они казались крайне задумчивыми. И это, как понял Найл, отличало их от людей: из своих знакомых он мало кого мог бы назвать задумчивым; напротив, они, казалось, считали, что залог их счастья в том, чтобы не задумываться. Но при этом они восхищались разумом и почитали своих выдающихся философов за величайших людей. Почему же тогда они считали, что впадать в задумчивость так уж плохо?

Найл отметил и другие интересные последствия употребления мшистой жидкости. Как ни странно, он не только наслаждался холодом, но и получал удовольствие от голода. Это казалось парадоксальным; все же он догадался, что нормальное чувство удовлетворения, следовавшее за приемом пищи, вызывало притупление всех других чувств, оно было противоположным ощущению живости ума, существенному для ощущения счастья.

Собравшись сделать следующий глоток, Найл помедлил и отставил сосуд. С ним что-то происходило. Жидкость не только действовала отличным от вина или меда образом, она производила противоположный эффект: вино заставляло сердце биться быстрее, нагнетая тепло и легкость; эта мшистая жидкость усиливала и углубляла тишину. Четверть часа назад он был измотан; теперь усталость исчезла, уступая место настолько глубокой расслабленности, что он больше не чувствовал, как бьется сердце. Он словно проспал целую ночь и теперь чувствовал себя полностью отдохнувшим.

Тогда он начал понимать, в чем дело. Прежде, в городе пауков, возвращаясь вечером во дворец, утомившись после долгого рабочего дня, посвященного организации ремонта зданий или улаживанию ссор между членами Совета, он обычно бросался на кучу подушек и позволял служанкам приносить еду и напитки, пока не восстановятся силы. Но его расслабление никогда не заходило дальше определенной границы: приободрившись, он любил пообщаться с Вайгом, Симеоном, или матерью, а слишком сильное расслабление попросту усыпляло его.

Теперь все происходило по-другому. Это расслабление словно освободило его от оков, затруднявших кровообращение, возобновив ток крови в конечностях; этот процесс был почти болезненным.

Однажды он испытывал подобное, лежа в кровати в доме Доггинза в городе жуков-бомбардиров, когда энергия Богини пробудила утренние цветы и заставила их вибрировать тысячей крошечных колокольчиков, но тогда это переживание вскоре сменилось сном. Теперь этот процесс вверг его в состояние бодрствования и пробудил живейший интерес к тому, что случится дальше.

В то время, как эти мысли проносились в его голове, он заметил какое-то движение у дальней стены пещеры, там люди-хамелеоны входили и выходили из какого-то входа или туннеля в дальней стене. Мгновение спустя, ему предложили деревянную чашку, в которой было что-то вроде измельченных корней. Попробовав один, Найл определил, что он приятно хрустит на зубах и легко жуется. Этот вкус ему прежде не встречался. Во дворце он попробовал много видов овощей и фруктов впервые в жизни — в конце концов, пока он не оказался в городе пауков, он даже не пробовал яблок. Это не походило ни на одно из них, но и не было полностью незнакомым.

Жуя, он пробовал сравнить вкус с другими: сельдерея, сладкого укропа, моркови, репы, картофеля, огурца, айвы, гуавы, даже кокосового ореха Тогда он заметил, что случилось что-то странное: он словно потерял ощущение того, кем он был и что здесь делает, поглощенный вкусом еды. Это было довольно приятно, однако, стоило ему переместить свое внимание на другой предмет, как всё это немедленно прекратилось. Но в этот момент его сознание плавало свободно, как воздушный шар, без какого-либо осознания личности.

Он заметил кое-что еще: пока его спутники ели, губы подобного рту отверстия во лбу, продолжали шевелиться. Внезапно он понял, почему люди-хамелеоны имели два рта: более низкий был для еды, верхний для общения. Никакие звуки не проходили через губы этого верхнего рта, но поскольку он наблюдал движение губ, без сомнения, с помощью них они общались на бессловесном языке.

В этот момент произошло кое-что, заставившее Найла замереть в изумлении. Через потолок, в нескольких шагах от места, где он сидел, спускалось вниз сияющее существо, словно просочившись через отверстие. Но не было никакого отверстия; целый потолок был ясно видим, как ровная мерцающая поверхность. Существо было желтоватого цвета, круглой формы, и приблизительно двух футов в поперечнике. Из его тела росли маленькие, волосатые щупальца, которые колыхались, как крошечные ноги. Оно полностью вышло из потолка пещеры и поплыло вниз, плавно, как пузырь. Оно коснулось сухих листьев на полу, казалось, вроде как, немного отскочило от них, затем продолжило в них погружаться. Пучок желтого волокна на его верхушке был последним, что Найл увидел прежде, чем оно исчезло в полу.

В другом конце пещеры произошло то же самое: с потолка спустился пузырь желтого света с волосатыми выступами, ударил одного из людей хамелеонов по голове, отскочил от него, как воздушный шар, затем приблизился к полу и утонул в нем.

Найл откусил кусочек другого корня и вновь удивился, обнаружив, что его вкус было невозможно сравнить с тем, что он пробовал прежде. Вкус был настолько интенсивнее предыдущего, насколько лук отличается от картофеля. Но ничего определенного, кроме этого, сказать о нем было невозможно.

Когда Найл снова сосредоточил внимание на вкусе пищи, тот словно поглотил его ощущение личности. Он стал вкусом того, что он ел. Это почти не отличалось от странствий вне своего тела.

Разгрызая корешки, он с удивлением обнаружил, что из стены напротив появляется что-то вроде щупальца; оно походило на зеленый пушистый кошачий хвост, плавно колыхавшийся, словно морская водоросль в воде. Он разделился на дюжину других "хвостов", похожих на длинные пряди каких-то водорослей. Они также разделились, затем еще раз, пока не превратились в легкую светящуюся зеленую дымку, которая на мгновение взвихрилась, словно туман, и исчезла.

Теперь Найл начал подозревать, что эти странные объекты были галлюцинациями, вызванными едой, и что он один мог видеть их. Он решил поэкспериментировать. Взяв чашку, он нашел почти квадратный кусочек. Его было тяжелее жевать, чем другие, и его вкус был кислым, почти фруктовым. Сконцентрировавшись на этом, он позволил ощущению личности раствориться, воздух наполнился подобными алмазу, фиолетовыми фигурами, которые опускались вниз плавно, как осенние листья. Они, казалось, были мягкими и живыми, и плавно изгибались, словно языки пламени. Одна из них коснулась тыльной стороны его руки, и он удивился, ощутив, что она холодна, как снежинка.

Найл заключил, что корешки, которые он пробовал, действовали на него как наркотик, и производили этот эффект только потому, что он был в состоянии гиперчувствительности. Это было, как будто каждый кусочек говорил с ним, пытаясь что-то сообщить ему на собственной волне.

Как ни странно, в одном из корешков он распознал обычный сельдерей. Когда он его разжевал, сначала ему показалось, что ничего не происходит. Затем он заметил, что с потолка свесился коричневый корень дерева, пылающий пульсирующим, синим цветом. Когда он встал и поглядел ближе, он увидел, что корень, был словно покрыт крошечными, копошившимися, как личинки, телами синевато-сероватого цвета. Казалось, они принадлежали корню, будто были его частью. Но, когда он попробовал сосредоточиться на них, чтобы посмотреть ближе, они просто исчезли, а он перед ним остался корень цвета грязи. Как только он прекратил фокусировать внимание, цветные личинки появились вновь.

Заинтересовавшись не на шутку, он взял в рот другой кусочек корня и, пережевывая, сосредоточился на нем. Как он и ожидал, на мгновение его охватило головокружение из-за потери ощущения личности, затем он заметил пульсирующую фигуру сине-зеленого света, которая, казалось, непрерывно выворачивалась наизнанку. Он мог наблюдать за ней, пока поддерживал отсутствие чувства самосознания. Затем один из желтых шаров подплыл к ней, и, внезапно сделав бросок, проглотил ее, как большая рыба хватает креветку.

На дне чашки лежало множество маленьких кусочков корня, некоторые едва больше ногтя. В голову пришла мысль: что случиться, если он одновременно попробует полдюжины кусочков? Увидит ли он полдюжины других галлюцинаций?

Он тут же пожалел о своей поспешности. Даже прежде, чем он начал жевать, на него обрушился такой шквал непривычных ощущений, что его оглушило, чувство самосознания отлетело прочь. Его разум опустошился. Осознание того, кто он и где находится, кануло вдали. Он как будто оказался в белой пустоте.

Вернувшись в нормальное состояние несколько минут спустя, он очутился в окружении головокружительного разнообразия полупрозрачных плавающих фигур настолько разных форм, цветов и размеров, словно он окунулся в некий переполненный аквариум. Эти живые пятна пылали с такой интенсивностью, что он перестал считать их галлюцинациями. Они несомненно, были реальными — частью действительности, которую обычно игнорировали его чувства. Они были не менее реальны, чем пещера, в которой он сидел, и земляной потолок над ним; теперь он ощутил, что все вокруг пронизано вибрациями, исходящих от корней дерева, лишайников, постоянно переходящих в почву, личинок и микроорганизмов, берущих жизнь от почвы, и даже от глины и камней.

Иногда эти колебания вроде как достигали пика интенсивности, преобразовываясь в крошечные, синие пузыри, которые плавали в воздухе, прилепляясь к ближайшим материальным предметам. Казалось их особенно притягивает коричневый мох, которым обросли стены пещеры: пузырьки оседали на него, как блестящий голубой иней. Но иногда эти пузыри делались настолько большими, что соединялись, образуя парящие в воздухе большие шары. Они, как интуитивно понял Найл, были одной из простейших форм жизни. Когда он потянулся и дотронулся до особенно крупного, тот лопнул, и кончики пальцев ощутили острое, как булавочные уколы электрическое покалывание.

Внезапно все это позволило ему понять, зачем люди-хамелеоны дали ему выпить мшистой воды и пожевать корешков. С их помощью он должен был осознать, что живет в мире, изобилующем жизненными формами, которых он обычно не замечал.

Почему его спутники знали об этом гораздо больше, чем он? Ответ был очевиден. Его разум был слишком быстр. Он походил на человека на галопирующей лошади, для которого проносящийся мимо пейзаж представляется лишь размытым пятном.

Еще лучшим примером стали его часы, ныне лежащие где-то на дне реки. Когда Найл получил их от Дорина, лучшего механика в городе жуков, он долго не отрывался от циферблата, загипнотизированный медленным движением секундной стрелки. Если бы он тогда посмотрел на конец минутной стрелки, он мог бы заметить, что и она движется. Но, обрати он внимание на часовую стрелку, уловить ее движение было бы намного труднее: его разум отказывался замедлиться настолько сильно. А теперь, когда он преодолел точку глубокого расслабления, для него было бы столь же легко увидеть движение часовой стрелки, как и секундной.

В этот момент он внезапно понял, что, хотя люди-хамелеоны не смотрели на него, каждый из них живо ощущал его присутствие. Настроившись на его мысли, они знали обо всем, что он думал и чувствовал с тех пор, как начал есть.

На мгновение он смутился, словно кто-то застукал его, когда он разговаривал сам с собой, и тут же понял, что никаких причин для смущения не было. Они не подслушивали, а лишь читали его мысли — так же, как он сам был в состоянии читать в их умах. И, каким бы это ни казалось нелепым, они считали его таким же неведомым и причудливым созданием, какими представлялись ему они сами. Стремительный поток его сознания зачаровывал их, хотя им было трудно понять, зачем ему так сильно сосредотачиваться и так быстро двигаться. Для них он был существом, живущим в головокружительном для них темпе.

Теперь, когда им удалось замедлить Найла до их собственной скорости, он понял, что к этому они стремились с тех самых пор, как вытащили его из реки. Они не могли общаться с ним, пока его разум не достиг определенной точки расслабления; теперь, когда он достиг ее, Найл мог переговариваться с ними, разделяя медленное, непроизвольное движение их сознания.

Переход на волну людей-хамелеонов вызывал еще одно интересное следствие: несмотря на темноту, теперь Найл мог разглядеть пещеру так же ясно, как при свете дня. Каким-то образом все предметы вокруг него сделались более яркими и насыщенными. Это касалось не только цвета, все словно стало еще более реалистичным. Он решил, что узрел мир глазами людей-хамелеонов, мировосприятие которых от природы было более глубоким и ярким, чем мог представить себе человек.

Также он понял, почему прежде никогда до конца не воспринимал этот мир своим домом. Его всегда беспокоило смутное чувство, что в жизни человека есть что-то чуждое и непознаваемое, как будто кто-то составил для нее бессвязные правила, а затем забыл их объяснить. Теперь он понял, что причиной этого было то, что человек воспринимает лишь половину реальности, упуская ту часть, что простирается за точкой глубокого расслабления.

Всматриваясь в странные, обезьяноподобные лица спутников, Найл понял, что они общались с ним так же непосредственно, как если бы говорили вслух. Так же, как люди, которые многое могут сказать друг другу улыбкой или хмурым взглядом, или даже вздергиванием бровей, люди-хамелеоны пользовались своими выразительными средствами. Это было самым тонким уровнем языка, на котором значения передавались от одного к другому непосредственно. Их говор был намного медленнее человеческой речи, но человеческая речь в сравнении с ним была груба, как каменная глыба.

В первую очередь Найл узнал о том, как проходит жизнь людей-хамелеонов. Ритм их сознания был таким же, как у Земли и всего, что растет на ней — деревьев, травы и мха.

Из этого следовало, что им почти ничего не могло угрожать. Прежде всего, никакой враг не мог их видеть. Как и у пауков, их терпение было безграничным. Но, в отличие от пауков, у них не было необходимости охотиться. Они сохраняли неподвижность в течение долгого времени лишь потому, что их это устраивало. Для них не было ничего более волнующего, чем дождь — неописуемо захватывающее действо, когда вода проливается из облаков, насыщая землю влагой. И водопад, который едва не сгубил Найла, был для них чем-то вроде театральной сцены, на которой жизнь проносилась перед их глазами. Это объясняло, почему Найла спасли так быстро: в этот момент они наслаждались своим любимым развлечением — наблюдали водяную пену среди камней. Они нередко простаивали перед водопадом с рассвета до сумерек.

Но кто они? Откуда прибыли?

Ответ понять было не просто. Они, вроде бы, сообщили, что они намного старше людей и жили на Земле прежде, чем появились первые предки человека. Люди, вероятно, назвали бы их духами природы.

Поскольку они передали это ему это единым инсайтом, Найл успел прочувствовать каково это — быть духом, и его ошеломило экстатическое чувство свободы.

Но почему они решили облечься в плоть? Это случилось из-за изменений, произошедших с Землей — ее энергия внезапно стала более мощной и обильной. Найл понял, о чем они говорили: Великая Перемена была вызвана энергией земной Богини. Но почему это вызвало у них желание стать материальными?

Ответ был передан в долю секунды, и показался настолько очевидным, что Найл почувствовал себя глупо из-за того, что его задал. Быть духом значило быть свободным. Но твердое тело сулило более ощутимые дары: все невероятное разнообразие материального мира.

Найл осмысливал этот ответ в течение долгого времени, позволяя себе ощутить то изобилие, которое они описывали. Но это неизбежно вызвало следующий вопрос. Раз у них не было никаких врагов или хищников, почему они предпочитали оставаться невидимыми? Ответ лишил его покоя. Они сказали, что Земля полна злых и опасных сил, и никто не был защищен от них. От прямо переданного ему ответа по коже пробежали мурашки. На мгновение Найл подумал, что они говорят про Мага. Но его мысленный образ не вызвал никакого ответа; похоже, они никогда не слышали о Маге.

Дата добавления: 2015-08-21