Хуже поэтов на этом свете только рыцари! 1 страница

- Больше я так не могу, - сказал киллмулис Лефарик, подхватывая соленый мухомор двумя
палочками и запивая его вином из большого блюдца. - Эти боуги вообще обнаглели. Ни
стыда у них, ни совести совсем не осталось.
- Я редко выбираюсь из своего погреба, - подумав, отозвался Кницли Кнель. - У нас, клураканов, свое представление о боуги, хлоп ихнюю редиску! - Кницли Кнель тактично вздохнул, икнул и нацедил себе вина из соседней бочки.
- Тебе хорошо говорить, - обиделся Лефарик. - Сидишь тут в своем погребе и носа своего красного наружу не показываешь.
- А че я там не видал, хлоп твою редиску? Ты вот шляешься где попало, мельницу оставляешь без присмотра. Сидел бы себе в камине, меньше проблем бы было бы, - пожал плечами клуракан. - Давай-ка лучше выпьем и съедим. Мухоморы в этом году выдались на редкость хрустящие!
- Да они просто издеваются надо мной! – возмутился Лефарик.
- Кто!? – удивился винный домовой. - Мои мухоморы?
- Эти мерзкие боуги, вот кто!
- Послушай, дружище, похоже, ты несколько переутомился, считая мешки с мукой. Или на прогулке надышался слишком свежего ветерка. Не хочу тебя смущать, но, видишь ли, боуги не бывает. Это сказочные существа, страшилки. Люди пугают ими своих детишек перед сном, - Кницли грустно пошевелил лапами возле своих огромных ушей и вздохнул. - Это существа из сказок, выдумка!
- Сам ты выдумка! – возмутился киллмулис.
- Ну пойми же, это просто невозможно. Никто не может существовать для такой дурацкой цели, как запугивание маленьких. Даже горный тролль или ужасный богль, хлоп ихнюю редиску, могут сожрать ребенка или превратить в дварфа, но запугивать… это низко! К тому же у мельника вообще нет детей.
- Вот поэтому они и пугают меня! От нечего делать!
- Знаешь, тебе надо меньше кататься в кармане у мельника и больше времени проводить в камине, вот тебе мой совет, хлоп тебя и редиску твою! - Кницли Кнель ткнул в киллмулиса кружкой.
- Так ты мне не веришь? Не буду есть твои мухоморы! – обиделся Лефарик.
Кницли заохал, запричитал и, налив себе еще вина из огромной бочки, стоявшей в самом углу погреба, принялся успокаивать друга.
- Ты пойми, твою редиску, мне ведь тоже тяжело. Знаешь, как не просто все время жить в этом сыром помещении? Я уже давно мучаюсь коленками. И нос че-то побаливает… Ты не расстраивайся, все наладится. Как мука в этом году?
- Ты уже три раза за сегодня спрашивал, - смахнул непрошеную слезинку Лефарик.
- Ну и что, и еще спрошу три раза, потому что я тебя люблю, - клуракан налил другу вина из маленького, но очень пыльного бочонка. - На, хлебни вот этого.
- Ого! - сказал киллмулис, попробовав. - Все-таки хорошее вино у нашего мельника.
- Скажешь тоже, у мельника. Да он вообще ничего в вине не смыслит, хлоп его редиску! Мое это вино, мельник о нем и не знает вовсе, – хмыкнул Кницли Кнель.
- Так уж и не знает? - киллмулис посмотрел на винного домового через дырку в мухоморе.
- Точнее говоря, давно забыл. Но это моя бочка! - надулся клуракан.
- Ну вот, теперь ты обиделся. И все из-за этих боуги. Они обстановку нагнетают. Я их чувствую, в каждом углу чувствую…
Лефарик взволнованно заходил по погребу туда-сюда, размахивая руками.
- Не могу я сидеть на месте, не могу! – вскричал он, и задумался.
- Ты прав, небольшое путешествие тебе не повредило б, - поддакнул Кницли Кнель и добавил как бы про себя, - может, и про эти сказки забыл бы.
- Не сказки это! – возмутился Лефарик. - Нечего шептать. У киллмулисов тонкий слух. Боуги существуют. Я их видел… почти. Мало того, они меня преследуют! Они прячутся в темных углах и скрежещут зубастыми ртами. Я их боюсь!
- Лефарик, здесь тебе нечего бояться, сюда твои боуги не сунутся, тридцать три бочонка! А если сунуться, то им мало не покажется, хлоп ихнюю редиску! Это тебе говорит Кницли Кнель - винный домовой из рода Клураканов! А я, между прочим, ужасен во гневе!
- Ха! Ты их даже не видел. Знаешь, какие эти боуги страшные? Они примут вид твоих самых страшных кошмаров - и набросятся неожиданно!
- В погребе я не боюсь ничего! Даже своих ночных кошмаров, ихнюю редиску... К тому же, здесь я сильнее всех. Сюда никто не сунется! - Кницли в угрожающей позе вскочил на лавочку. Его и без того сизый нос налился какой-то магической синевой и потрескивал.
- Да, это верно, но также верно и то, что за пределы своего подвала ты предпочитаешь не соваться, - усмехнулся Лефарик. – Но вот я чувствую, просто чувствую, что скоро эти боуги доберутся и сюда!
- Ха! Тогда пусть появляются прямо сейчас, тридцать три бочонка! – закричал на весь погреб рассерженный клуракан.
В разговоре наступила тягучая пауза. Казалось, что зловещая тишина просачивается в винный погреб, скользит сквозь каменную кладку темными струями, окутывая густым покрывалом слабый свет лампадки с бродячими светляками…Вдруг она мигнула, светляки беспокойно замельтешили и стали быстро затухать. В густеющей темноте тени стола, трёхного табурета, многочисленных бутылей, бочек и бочонков зажили своей жизнью, выползая из углов, шипя и кривляясь.
- Видишь! – испуганно пискнул киллмулис. – Это боуги, они здесь!
- А мне все равно не страшно! – засмеялся Кницли Кнель. – Я вот им щас устрою кошачью свадьбу, тридцать три бочонка!
Он спрыгнул с лавочки, схватил большую глиняную кружку - чуть ли ни вдвое больше него - и, размахивая ею, с криком: «хлоп вашу редиску!» кинулся в темноту. В углу, куда отправился клуракан, что-то заскрипело, заохало, бухнуло и заорало. Затем все смолкло.
Домовой слез с бочонка, на котором сидел и, схватив здоровенную деревянную ложку как дубинку, огляделся по сторонам. Скребущие звуки превратились в поскрипывание досок где-то наверху и звук шагов. Шаги приближались, и вскоре заскрипела лестница в подвал. Кто-то спускался вниз.
- Лефарик, помоги, - жалобно из темноты простонал клуракан. – Я застрял!
- Кницли, сюда кто-то идет!
- Лефарик, будь другом, иди сюда, твою редиску…
Лестница скрипела все громче и громче. Кто-то дернул дверь погреба и вступил внутрь. Топ… Топ… Топ… В свете масляной лампы в винном погребе показались сперва деревянные башмаки, затем полосатые гетры, обтягивающие весьма упругие и плотные икры…
- Хлоп твою редиску! Тридцать три и еще три бочки мерзкого эля! Ты куда там делся! – заорал Кницли Кнель.
Лампа мельника ярко осветила самые дальние углы подвала, и в ее свете Лефарик увидел живого и очень сердитого клуракана; с ногой, зажатой между бочек.
- Застрял, - всхлипнул Кницли Кнель. – Да помоги же скорее, мельник идет!
Киллмулис уперся в бочку и, что было мочи, надавил на неё. В последнее мгновение, когда он уже думал, что их застукают, бочка поддалась, и винный домовой, высвободившись из капкана, проворно шмыгнул за огромную бочку с мадерой. Лефарик поспешил за ним следом.
В укрытии стояли два удобных маленьких табурета, миниатюрный диван и такой же стол, сколоченный из грубых дощечек. На нём валялись бутылки с вином, сырные огрызки, а в углу ютилась кадка с квашеными мухоморами.
- Здесь и закусим! – хихикнул Кницли, наливая киллмулису полную кружку темного сладкого вина.
Тем временем в погреб неспешно спускался хозяин мельницы. Вслед за ногами во входное отверстие протиснулся огромный живот, за животом последовала рука, похожая больше на колбаску, чем на человеческую конечность, затем вторая рука, и наконец показалась большая лысая голова с пухлыми младенческими щеками и толстенным носом-картофелиной. Сквайр Робин Тальбот представлял собой явление не менее внушительное и объёмное, чем самая большая бочка в винном погребе. В одной руке мельник держал зажженную лампу, в другой - здоровенную бутыль. Поставив лампу на столик, где до этого закусывали приятели, мистер Тальбот подтолкнул табурет к ближайшей бочке и плюхнулся на него, тяжело вздохнув.
- Мистер Соллик, где вы там? – устало просипел сквайр в сторону лестницы.
- Иду, иду, - донеслось сверху, застукало, заохало, застонало - и вот в погреб ввалился еще один толстяк. С его приходом стало совсем тесно.
- Чертовски неудобная лестница, - как бы извиняясь за свои габариты, хмыкнул Лафли Соллик. Табурет, на котором он пытался пристроиться поудобнее, жалобно скрипнул. – Кажется, я ничего не разбил по дороге, только больновато долбанулся об косяк…
- Ее строили мои предки, - гордо икнул мельник, – а они были, хм, несколько иной комплекции, чем мы с тобой, Лафли.
- Да, уж! Мучное дело с тех пор значительно расширилось, - кивнул Соллик, задвигав усами.
Усы у него были пышные и длинные. Они свисали с подбородка, как две сардельки. Лафли очень ими гордился и двигал туда-сюда при любой подходящей и неподходящей возможности. Однако шуток про свои усы не любил.
- Слыхал я, что мука твоя подается ко двору?
- Кто бы говорил! Ты ж сыровар, которого знает вся Иллария! А как же, не попробовав продукцию, как еще проверить ее качество?!
- Вот и толстеем, - согласился Лафли, прикусив один ус. – Я тут захватил с собой полголовки молодого сыру, не желаешь ли продегунсдировать?
- Всенепременно съедим! – воскликнул мельник и подставил бутыль под краник.
Сквайр Робин Тальбот и сыровар Лафли Соллик дружили с детства. Сыроварня и мельница располагались особняком от всех других строений деревушки Толлейвуд - на берегу широкого ручья, в котором водилась форель и водяные нимфы. Друзья вместе учились грамоте у деревенского лекаря, вместе зачитывались рыцарскими романами и вместе ухаживали за красавицей Руженкой, которая флиртовала с обоими, но предпочла выйти за мясника Власека. Власек помер через год, а мясное дело досталось его молодой безутешной вдове. Надо сказать, что ни Робин, ни Лафли на нее в обиде не были - в их головах прочно угнездился образ прекрасной дамы, достойной свободы выбора и рыцарского подвига. И вообще идея рыцарских подвигов и прекрасных дам целиком поглощала их мысли, если они были не заняты подсчётом мучных мешков и сырных головок. Каждый мечтал когда-нибудь совершить что-нибудь великое и жениться на принцессе.
Дожив бобылями до сорока, Робин Тальбот и Лафли Соллик изрядно растолстели и полысели, но не изменили своим детским убеждениям. Каждую неделю они встречались на мельнице и увлечённо дискутировали по вопросам рыцарского кодекса, особенностям доспехов, экипировки и этикета, короче, обо всех обязательных атрибутах рыцарского дела. И, конечно же, о рыцарских турнирах. Турниры владели их душами безраздельно. Тальбот знал генеалогию всех герцогских фамилий и даже графств в пределах Илларии. Лафли Соллик старался не пропускать ни одного рыцарского турнира как в Граданадаре, так и в Литане, Дургасе и Бриге, тем более, что такие поездки шли на пользу торговле. Отправляясь на очередной турнир, Лафли захватывал с собой воз с сырами, и о сырах мастера Соллика, таким образом, знали во всех Срединных герцогствах. Его сыры были даже более знамениты, чем некоторые дворянские фамилии. Тем не менее, ни мельник, ни сыровар никогда и не думали об участии в рыцарских забавах. Можно сказать, что они витали в облаках чистой фантазии, на деле же предпочитая толстеть в спокойной обстановке, ценя (или, по крайней мере, делая вид, что ценят) уют и комфорт размеренной жизни.
- Закусим прямо тут, - Робин Тальбот закрутил кран и поставил полную бутыль на столик.
Лафли Соллик вытащил сыр, лепешки и овощи.
- На следующей неделе везу пять корзин с сыром в столицу.
- Не рановато? Ты ведь недавно отправил партию в Паппервиль? – удивился мельник.
- Ты разве не слышал…? – хитро прищурился Соллик, поднимая один ус кверху.
- Да не крути ты так усом, знаю я твои фокусы! Давай уж, рассказывай.
- Да ладно, не прикидывайся! Как можно не знать о…
Сквайр Тальбот весело рассмеялся:
- Конечно, я знаю о турнире. Я тоже собираюсь поехать, только знаешь, Лафли… - Робин растеряно повертел в руках пустую кружку, стоявшую на столике, потом задумчиво понюхал и приподнял брови. – Кто-то совсем недавно пил из нее вино.
- Причем здесь вино! Мы говорим о Большом королевском! – возмутился сыровар. – Неужели ты не понимаешь, насколько это важно. Там будут: великий Курмис, Хрельм из Варны, Умбарик из Береговины, его заклятый враг, но, надо признаться, отличный рыцарь. Будет этот… как его… Хома Залейский. Говорят, он здорово поднялся в последнее время, особенно на копьях. Может, приедет даже Черный рыцарь из Берга! Давай, наливай, хватит крутить ее!
Робин пожал плечами, поставил кружку на стол и налил в нее из бутыли.
- Черный рыцарь не приедет. Я не об этом хотел сказать, просто… мне кажется, что мы вообще живем как-то неправильно.
- Ну, вот еще не хватало, - возмутился Лафли, и оба уса у него упали вниз. – Опять твоя меланхолия! И когда? Как раз во время такого интересного события. Рука и сердце прекрасной Хельги Викторины на кону! Ты только подумай - младшая дочь короля! Мы же можем прекрасно провести время и без твоего нытья.
- Это здорово, - Робин грустно пожал плечами и отпил из кружки почти половину одним могучим глотком.
- Так чего же ты хочешь? – Лафли толкнул приятеля кулаком в бок так, что тот даже подпрыгнул.
- Не знаю! – встряхнулся Робин Тальбот, допил вино и двинул пустой кружкой сыровара по пузу.
- Вот это дело! – воскликнул Соллик. – Будем веселиться, а там, глядишь, и до турнира доберемся.
- Я бы хотел участвовать в нем сам, – ни с того ни с сего ляпнул сквайр Тальбот.
- Что-о-о? – Соллик аж привстал от изумления. Моргая, он потянулся к бутыли и, не говоря ни слова, налил полные кружки.
Смущённое молчание мельника было ему ответом. Этим заявлением Робин нарушил своего рода табу, тему, о которой друзья никогда не заговаривали, и извинить его могло только большое количество выпитого. В конце концов, поерзав на табурете, Робин пошел на попятную:
- Ну, я имел в виду поэтический турнир.
- Да! – поддержал друга сыровар, - вот это дело! В том смысле, что ты прекрасно пишешь стихи! Написал что-нибудь новенькое?
Робин Тальбот действительно грешил стихоплетством. Однако читать стихи в деревне было некому. Кроме Соллика и Руженки, никто стихи не любил, и слушать их все отказывались. Руженка мельниково творчество всегда хвалила, но, похоже, что ничего не запоминала, а вполне возможно, что и не слышала, даже когда слушала. Это было понятно по тому, как она скрывает зевоту якобы за икотой. Тонкий глаз настоящего поэта всегда подмечал такие вещи. Соллику стихи нравились. Почему? Потому, что ему нравился Робин, и он готов был с ночи до утра слушать любую бредятину, лишь бы сидеть у камина с бочонком вина и сырной головой. Мельник любил своего друга и не обижался. Как истый графоман, он писал для себя. Ну, возможно, Руженка, скажем, могла бы быть и повнимательнее, тоньше. На самом деле, её зевота была одной из причин, по которой мельник до сих пор не решился сделать ей предложение. Она совсем не походила на принцессу. Не только стихи, но и рыцарские забавы этой даме были как мертвому припарки.
Как известно, любому поэту слава необходима, даже если он сам себя убедил в обратном. Любой поэт ждет не дождется, когда кто-нибудь его послушает и скажет: милый, да ведь ты великий поэт! Конечно, лучше всего, если бы это была какая-нибудь принцесса, которая затем сама предложит выйти за него и жить долго и счастливо во дворце с фонтанами. Но, по большому счету, дело было не в принцессе. В глубине души Робин Тальбот хранил мечту другого рода. В диких и беспокойных снах его терзали грезы о славе бретера и дуэлянта, галантного рыцаря, победителя королевских турниров. Но разве можно думать о турнирах с пузом, изнеженным деликатесными сырами и булочками? Разве можно мечтать о несбыточном? Ни соответствующей физической подготовки, ни экипировки, да, в конце концов, даже какой-никакой приличной рекомендации при дворе (кроме как на кухне) у сквайра Тальбота не было. Мельник грустно вздохнул и отпил из кружки.
- Я считаю, что ты отличный поэт, Робин, - совершенно серьезно продолжал сыровар, - я тебе уже много раз твердил, что нужно читать стихи в столице, общаться с менестрелями. Если бы ты не был таким хорошим мельником, тебе следовало бы бродить по дорогам и выступать в тавернах! И теперь, когда ты сам признался в том, что хочешь участвовать в состязании поэтов - не отвертишься! Я с тебя не слезу, пока собственноручно не сдам в руки турнирной комиссии. - Ну, я…
- Все-таки как удачно получается: два турнира проходят почти одновременно, - продолжал сыровар. Мы вполне успеем выиграть с твоей помощью соревнование поэтов, а затем посмотреть рыцарские поединки.
- Соревнования поэтов почти всегда предваряют рыцарские турниры, - грустно улыбнулся Робин.
- О! Так ты согласен! – обрадовался сыровар.
- Ну, я подумаю, - отвертелся мельник. – Пойдем наверх, здесь сыровато.
Друзья прихватили бутыль, закуску, лампу и, скрипя половицами, выбрались из погреба. Когда крышка входного люка захлопнулась, киллмулис Лефарик и клуракан Кницли Кнель выбрались обратно и взболтали в своей лампе светляков.
- Глянь, какое вино в последнее время берет наш толстяк, хлоп его редиску! – захихикал Кницли Кнель.
- Какое?
- Ааа, я ж забыл, что вы все это дело по запаху не отличаете. Это кагор. Он сам его не пьет, Руженку поит. У той вкуса никакого, но выпить любит! Никак не пойму, чего ему от нее надо?
- Жениться ему давно пора, - пожал плечами Лефарик.
- Эх, не все так просто, хлоп его редиску! Рыцарь наш по «прекрасным дамам» фантазирует, тридцать три бочонка. Вот скажи, зачем сквайру в рыцаря играть? - клуракан потянулся и налил себе того же кагора, о котором только что так непочтительно отозвался.
- А она еще очень даже ничего. Толстая и красивая. Знаешь, у них могли бы быть дети, и тогда боуги бы от меня отстали, - Лефарик в надежде посмотрел на клуракана.
- Послушай же меня, дружище, хлоп твою редиску! Тебе мешают не боуги, тебе мешает твой страх, тридцать три бочонка. Разберись с ним, и боуги от тебя отвяжутся. - Кницли Кнель уже заметно окосел и то и дело валился на пол. Киллмулис его удерживал и усаживал обратно за маленький столик.

Было уютно сидеть вот так, в винном погребе, при свете светляков, пить вино и закусывать его солеными мухоморами. Лефарик представил себе, как он сейчас допьет свое блюдце, распрощается с Кницли и отправится наверх, к себе в камин, где у него обустроена неплохая комнатка. Там, у себя, он достанет из запасов несколько орехов и будет лежать, слушая, как гудит пламя за стеной. А страшные боуги… будут выглядывать из углов…
- Нет, я так больше не могу, надо что-то делать! – сказал киллмулис.
- С чем? – спросил Кницли и уронил голову в мухоморы.
- С этими боуги!
- Ты слышал? - хихикнул винный домовой, думая о своем. – Стихи, видите ли, он пишет! С такой шеей, и в поэты…
- Они собираются в Граданадар. Мне кажется, что мельник обязательно захватит свой старый плащ.
- Ха! Ты намекаешь на то, что собираешься отправиться вместе с ним! – клуракан одобрительно хлопнул друга по плечу.
- Я не намекаю, я так и говорю, что отправлюсь. Ты же знаешь, что я могу путешествовать только в этом старом плаще, - Лефарик поднялся и, допив вино из кружки мельника, направился к выходу.
- Как странно, - удивился трезвеющий Кницли Кнель.- Ты легко отправляешься в дальнюю дорогу, полную опасностей и неожиданностей, и при этом боишься каких-то страшилок.
- Это не страшилки, я же тебе уже объяснял, - махнул рукой Лефарик.
- Когда вернешься, заходи… выпьем и съедим! – икнул клуракан ему вслед.

***

Попрощавшись с Солликом, мельник ещё разок спустился в подвал, нацедил кувшин вина, чихнул и отправился вверх по лестнице. На последней ступеньке он оглянулся, повертел головой, как будто стараясь рассмотреть что-то невидимое, вздохнул и полез из люка в коридор.
- Домовые все вином залили, - буркнул он себе под нос.
Узкий коридор вел из подвала в просторную светлую прихожую. На мельнице все было устроено комфортно, надежно и радовало глаз. Огромные глыбы, составляющие фундамент мельницы, за несколько веков заросли мхами и плющом. Можно было подумать, что это не мельница, а какой-то замок. Сквайру очень нравилось так думать. Он вообще любил помечтать о рыцарской родословной в перерывах между работой. Где-то впереди, в гостиной, его ждала «прекрасная дама», для которой бесстрашный мельник только что спускался в «царство мертвых», где добыл «нектар бессмертия» в битве с ужасными тварями. Стихи об этом удивительном путешествии уже почти готовы были излиться из души поэта, но «тропа» кончилась и привела в гостиную.
- О, прекрасная дама, я принес вам нектар бессмертия, красный, как рубин, и ароматный, как…, как… - пафосно начал сквайр, размахивая руками.
- Как это мило! - перебила декламацию Руженка. – Однако не проще ли сказать: «рюмочку кагора»?
- Ну, тут не рюмочка, а скорее уж бочечка, - сконфузился мельник.
- Ну, зачем называть кагор нектаром? – проворчала пухленькая вдова.
- Это ведь просто фантазия! Фантазия – настоящий спутник каждого поэта! – попытался оправдаться мельник.
- Бросьте вы глупости говорить, - фыркнула Руженка. – В конце концов, не пора ли нам поставить вопрос ребром?
Мясникова вдовушка была в том деликатном возрасте, когда еще рано становиться вдовой. Все в ней играло, перекатывалось, пыхтело. Томная и земная, Руженка не любила болтать зазря, предпочитая говорить прямо и коротко. Мельник ей нравился. Но, самое главное, она спала и видела, как объединяются два хозяйства, два самых выдающихся объекта в округе: кузница и мельница. Если бы была возможность присовокупить сюда еще и сыроварню Лафли Соллика, так вдова мясника Власека сделала бы и это. Как жаль, что муж может быть только один!
Объединению хозяйств препятствовало только одно – сам Тальбот, а точнее, его воображение («…нет ничего плохого в том, чтобы читать романы о прекрасных принцессах, но нужно жить в реальном мире…»).
Мельник Руженку уважал и побаивался, а она этим пользовалась. Сегодня вдова была настроена решительно как никогда:
- Я уже не молода… подождите, не перебивайте, я хочу высказаться. Да, я уже не молода и, к тому же, вдова. Вы тоже не мальчик и, насколько я понимаю, я вам не безразлична. У нас обоих хорошее хозяйство. Дорогой Тальбот, пришло время выбирать.
- Э, хм…
- Что ж, я поясню. Пора связать наши судьбы так, как будет разумно и выгодно нам обоим.
- А не хотите ли еще вина?
- Да, я хочу еще вина, оно хорошее. Но я также хочу услышать от вас что-нибудь вразумительное: Да или Нет!
- Но, в самом деле, не вижу необходимости спешить, - попытался увильнуть Тальбот.
- Милый Робин, - она всегда называла его так, когда хотела показать, что серьезно настроена, - кажется, я выразилась весьма определенно. Я хочу услышать от вас что-нибудь прямо сейчас. Я устала от недомолвок и витиеватых намеков. В конце концов, вы ставите меня в пикантное положение.
- Это как же? – напрягся мельник.
- Или вы или сыровар!
- Ох, - только и нашелся, что сказать поэт, расстроенный таким коварством.
- Вся деревня знает о том, что я частенько захаживаю к вам в гости, – не сдавалась вдовушка.
- Так и я к вам тоже!
- Тем более, вы должны понимать, что слухи обо мне… ходят самые неподходящие. Это плохо для репутации, - это был сильный ход, и мельнику, в общем-то, нечего было возразить. – Надо признать, что вы мне нравитесь больше, чем Лафли, хотя он тоже очень милый, и сыроварня у него что надо. Но, как говорится, сыры – это сыры, а мука – это булочки, пироги и многое другое.
- Но мы ведь просто дружим! – жених попытался съехать с темы.
- Расскажите это старосте и священнику, дорогой Тальбот! В ваших романах, между прочим, в подобных обстоятельствах рыцарь обязан жениться.
- Если у него нету дамы сердца! Он еще может отправиться на войну…
- С кем тут воевать! Вы что? У нас ведь не было войн со времен Перераздела границ! Да и «дамы сердца» у вас как таковой, вроде бы, нет. Что ж, выберите дамой сердца хотя бы меня… И покончим с этим!
- Когда… когда же вы хотите это… ну… - Робин чувствовал себя очень неловко. Даже мягкое кресло, в котором он сидел, не помогало расслабиться, и неудобно ерзало из стороны в сторону.
- Когда русалка на шпагат сядет! Вы что, не понимаете, о чем я вам толкую? Возьмешь ли ты меня замуж, Робин Тальбот? Да или нет? Отвечай немедленно, или я ухожу к сыровару! – разозлилась Руженка.
- Ну, нельзя же так вот сразу. К тому же, турнир на носу, - мельник почувствовал, как надежный пол, выструганный из цельных бревен, уплывает у него из-под ног.
- «Так вот сразу» длится уже несколько дольше, чем это возможно.
- Милая моя Руженка, - дергающимся голосом начал мельник, - завтра мы отправляемся в столицу. Там мне предстоит биться… на турнире! Если я не погибну, а, впрочем, даже если погибну, то я приеду и…
- Все эти ваши битвы и игры уже порядком… ну ладно, вижу, что для вас это важно. Что ж, поезжайте. Желаю вам победить всех рыцарей королевства и завоевать всех принцесс! Но, если вы не дадите мне вразумительный ответ через седмицу, любезный, я обещаю, что ноги моей не будет в вашем доме, сэр фантазер! – выпалила вдова, поднялась и, не оглядываясь, вылетела из комнаты. – Не провожайте меня, я прекрасно знаю, где выход!

***

Выступили тремя телегами. Две телеги были нагружены мешками с мукой, а третья – сырами. Муки накопилось много, и на одну телегу она не влезла. Пришлось пригласить в поездку Крестьянского Сына – тупого и наглого парня, обладавшего, между тем, гигантской физической силой и умением чинить телеги. Звали его Мальтис, но как-то уж так повелось, что все звали его Крестьянский Сын или попросту Сын. Это страшно злило парня, но не будешь же раздавать тумаки всей деревне. За три монеты он согласился отвезти муку в город, а потом вернуть телеги обратно. Благодаря Сыну мельник и сыровар, распродав товар, смогли бы полностью погрузиться в праздничную обстановку столицы, не заботясь о лошадях. Ради этого можно было немного потерпеть присутствие задиристого глупого верзилы.
В день отъезда погода выдалась идеальная. В эту пору осень только намекает на свой приход. Еще не холодно, но уже и не жарко, синее небо радует глаз, и солнце кажется золотым. Сыровар перебрался на телегу к мельнику, и они ехали вместе, негромко беседуя. Сын правил передней телегой и вертел ушами, пытаясь слушать обрывки разговора в надежде завязать склоку, которая могла бы как-то его развлечь. С двух сторон от дороги тянулись поля свежескошенной пшеницы, уже обмолоченной, увязанной в снопы и частично убранной. Издалека снопы были похожи на холмовых Ши, но только Лефарик, выглядывая из кармана мельника, мог заметить, что за некоторыми из снопов действительно прячутся большеглазые молчаливые существа.
«Что это они тут делают? – удивленно подумал киллмулис. – Никогда еще не видел, чтобы Ши из лесных холмов бродили по крестьянским полям. Наверное, зима будет холодная, вот они и запасаются зерном. Как хорошо, что я живу на мельнице, а не в лесу. Тепло, уютно, если бы еще не боуги…» Лефарик задумался о том, что боуги сильно испортили ему жизнь. Нет, пока еще с мукой все было в порядке и даже лучше, чем обычно. Не так давно киллмулису удалось решить проблему с мышами, договорившись с их бароном. Мыши перестали прогрызать мешки и теперь таскают зерно только с разрешения Лефарика. Однако если дело пойдет так и дальше, то, возможно, боуги обнаглеют и смогут навредить даже мельничному делу, а это уже ни в какие ворота. И бороться с ними придется всерьез. Дело в том, что бедный домовой слишком уж боялся этих ужасных тварей для того, чтобы хоть как-то противостоять им. «Ну и ладно, - подумал он, - в конце концов, тогда это будет уже не только моя проблема, но и Кницли Кнеля. Ему придется вытащить свой сизый нос из подвала». Киллмулис прислушался к тому, что говорил сыровар:
- … больше тридцати гербов из двадцати герцогств! Ты только подумай - весь цвет рыцарства. Слыхал я даже, что будет кто-то из Дартарстана!
- Ну, это ты загнул! – недоверчиво скривился мельник.
- Все возможно! Скажешь тоже. Это событие! Только представь: рыцарь в золотых доспехах, весь окруженный невольниками, а на шлеме у него… драгоценные камни!
- Ерунда, золотые доспехи мягкие, как масло, - фыркнул мельник.
- Так, заговоренные! А еще говорят, что они там с чёрной кожей везде, во всех местах! – не отставал сыровар.
- Не бывает черной кожи! У людей, по крайней мере. Наверное, они там с ифритами балуются, – хихикнул Тальбот.
- Ладно, чего спорить, приедем – сами увидим, - довольно усмехнулся Лафли. – Кстати, за лесом, на хуторе, можем пропустить по кружке пива.
- В последнее время там здорово жарят колбасу, - приободрился мельник, подтянув живот. - С чесноком! Через сколько мы там будем?
- Судя по тому, что местность становится холмистее… далше пойдет лесок, за лесом - ручей, а там уж и харчевня, - прикинул Соллик
- Уже скоро. Но, похоже, придется там заночевать, - ухмыльнулся мельник, представляя себе вечер у камина, множество вкусных блюд… не таких вкусных, конечно, как в «Свинячьем бивне», до которого еще ехать и ехать… - В «Свинячьем бивне» все по высшему разряду, - добавил он.- Вполне возможно, что мы застанем там почтенного мастера Затринделя, которому я давно уже намереваюсь прочитать пару-тройку стихотворишек.
- До «Свинячьего бивня» еще далеко. Эту ночь пересидим в харчевне. И, надо сказать, что спешить нам некуда. Предлагаю устроить небольшой перекус, - Лафли Соллик, облизнувшись, достал откуда-то из-под мешка с мукой бутылку.
- Что это за вино?
- Это-то? Да с Дальних лугов! Пятилетнее. В дорогу надо брать лучшее, - промычал Соллик, пытаясь вытащить пробку зубами.
- Согласен! – захохотал Робин Тальбот и замахал Крестьянскому Сыну, что бы тот остановил лошадей под деревом, непонятно как выросшим в чистом поле у дороги. Дерево было очень большим и очень одиноким. Создавалось впечатление, что его посадили здесь специально, чтобы уставшие путники могли переждать дневной зной или укрыться от дождя.
Сын быстро слез с телеги и утопал куда-то в поля. Пока друзья распивали вино и закусывали копченой грудинкой с пшеничными лепешками, разложив все прямо на траве под деревом, жестокий паренек настрелял из рогатки с десяток сусликов. Он любил убивать сусликов. Если бы кто-нибудь спросил, Сын мог бы многое рассказать об охоте на сусликов, сурков и прочих мелких грызунов, а также о том, как их готовить на костре, запекать в углях или просто мучить для своего удовольствия. Но никто не спрашивал. Привязав сусликов хвостами к ветке дерева, он принялся сдирать с них шкурки. Некоторые были еще живы и придушенно пищали. Крестьянский Сын был доволен.
- А если бы с тебя живого шкуру содрали? Интересно, ты бы запищал? – не выдержал Робин Тальбот.
- Не, я бы не запищал, - уверенно проговорил живодер и вызывающе глянул на мельника. Мельник отвел глаза и не стал связываться.
- Пора ехать, - только и нашелся, что сказать сыровар.
В этот момент из-за дерева выступил странный старичок. Мохнатые брови, длиннющий нос и остроконечная широкополая шляпа – все говорило о том, что перед вами волшебник, маг или, на худой конец, прорицатель-звездочет. А длиннющий синий халат, расшитый звездами и кометами, вообще не оставлял сомнений в том, что это именно звездочет.
«Что может делать в поле звездочет?» - подумал Робин Тальбот. «Что может делать звездочет в поле?»- подумал сыровар. Крестьянский Сын не думал, он просто тупо и злобно уставился на старика.
- Что может делать звездочет в поле? – спросил старичок у мельника, словно читая его мысли.
- Я, эээ.. мы.. ну да, – не нашелся, что ответить сквайр. Его так потрясло внезапное появление этого странного старичка, что он словно впал в ступор. Лафли Соллик был удивлен не меньше. Он только таращил глаза на незнакомца и мычал. Надо сказать, что волшебники не так уж часто встречаются на проселочных дорогах и не выскакивают из-за деревьев. Хотя, как знать, ведь ни мельник, ни сыровар никогда еще волшебников не видали. Те практически не появлялись при дворе короля, не посещали рыцарских турниров и не бродили по улицам. Волшебники и маги Граданадара предпочитали скрытый образ жизни. Они селились в одиноко стоящих посреди дремучего леса башнях и почти никогда не выходили, храня свои секреты от посторонних глаз. Никто толком не знал, откуда происходили волшебники и были ли они вообще людьми. Лишь одно Робин Тальбот знал точно: главное - мага не сердить. Если быть с ним повежливее, то маг не тронет, не заколдует и, может быть, даже предскажет счастливое будущее или несчастливое…
Пока все это проносилось в голове у мельника, волшебник обратил свое внимание на действия Крестьянского Сына. Тот уже забыл о госте и сосредоточенно свежевал последнего суслика. На ветке в рядок висело девять ободранных трупиков, последний зверёк был еще жив и безнадежно дергался в лапах мучителя.
- Разве вас не учили в школе, что мучить животных вредно для здоровья, молодой человек? – спокойно спросил маг.
Крестьянский Сын даже не обернулся, он был на самой интересной стадии разрезания шкурки и не хотел отвлекаться.
- Похоже, вас также не научили отвечать, когда к вам обращаются старшие. А я, паренек, немного постарше, уж поверьте. Что же вы молчите, ответьте хоть что-нибудь.
- Не мешай, дедуля! – огрызнулся Сын. Присутствие старичка его отвлекало. Суслик, почувствовав нерешительность палача, возбужденно запищал и задергался. Это окончательно разозлило Крестьянского Сына, и он, угрожающе сжав кулаки, обернулся к магу. – Отвали, козлина! – рявкнул парень и нахмурился. – По сопатке захотел?
Однако такое угрожающее заявление ничуть не испугало волшебника:
- Козел, значит?
- Ах, ты обзываться! – совершенно вышел из себя Сын и двинулся к волшебнику, отводя руку для оплеухи.
- Вовсе нет, я вообще не ругаюсь никогда, это низко и недостойно… меня, короче, не достойно.
Крестьянский Сын волшебника не слушал. Он молча надвигался на мага, приготовив кулак для удара. Робин Тальбот зажмурился – ему стало жалко маленького человечка. Он хорошо понимал, что от тумаков Сына никому не поздоровится, повезёт, если в живых останешься. Но поделать мельник ничего не мог, ведь Крестьянский Сын легко справился бы с ними обоими, или даже троими, если считать Лафли Соллика. Для сыровара все происходящее оказалось слишком неожиданным. Было видно, что он вообще не понимает, что происходит, и повлиять на происходящее никак не может, а может только таращиться выпученными, как у лягушки, глазами и мычать.
- Осторожно, он опасен! – глуповато крикнул мельник и, даже не понимая, что делает, подставил проходящему мимо него душегубу ножку. Крестьянский Сын споткнулся и повалился на землю. Взвыв он унижения, верзила одним движением поднялся на ноги и заворочался по сторонам в поисках обидчика. Волшебник захихикал. Это взбесило Сына еще больше. С искривленным ртом он навис над сгорбившимся человечком, намереваясь вбить его одним ударом в землю. Волшебник сморщился словно от испуга, но как-то ненатурально, будто играя на публику. И тут случилось совсем уж невиданное: Крестьянский Сын стал быстро уменьшаться в размерах, обрастать шерстью - и в считанные мгновения окончательно превратился в козла. Растерянно тряхнул бородой, он разогнался и попытался боднуть волшебника, но тот ловко увернулся - и козлище врезался в дерево, прочно застряв рогами в складках коры. Раздалось обиженное и жалобное блеяние.
- А сейчас, мой козлик, я проделаю с тобой… то самое, что ты проделал с этими беззащитными сусликами. И, прошу заметить, все это произойдет совершенно законно, в качестве самообороны, так сказать! – волшебник плотоядно ухмыльнулся, в руке его появился ржавый тесак с картинно зазубренным лезвием. Увидев тесак, животное забилось в истерике, и мельнику стало ясно, что козел все понимает. Ситуация изменилась до наоборот: теперь волшебник нависал над Сыном-козлом, а тот испуганно сжался, ожидая неминуемой расплаты. Уже под самым лезвием он дернулся со всей мочи и, освободившись, рванул в поле. Небрежным движением руки маг оживил сусликов и те, шлепнувшись с ветки, бросились врассыпную и скрылись в траве.
- Я отвечаю за сусликов и хомяков, на них держится моя магия. И я очень… очень их люблю, - прокомментировал свои действия волшебник. Робин Тальбот только кивнул в ответ, а Лафли Соллик хрюкнул что-то невразумительное, нервно задвигав одним усом.
- Почтенный сквайр Тальбот и мистер Соллик, в этой плачевной ситуации вы повели себя благородно и мужественно. Не побоюсь этого слова: как рыцари! - маг сделал движение рукой - и Тальбот почувствовал, что сидит в удобном мягком кресле. Такое же кресло появилось под сыроваром и, конечно же, под волшебником. Кроме того, между ними возник столик, куда прямо по воздуху переместились все закуски и вино. Маг наколдовал три золотых кубка, взял Солликову бутыль с вином и налил всем по полной.
- Надо сказать, что подобное благородство в последнее время нечасто встретишь! Фу, как пить охота! Предлагаю тост: за вас, почтенные господа! – улыбнулся старикашка и двумя глотками осушил свой сосуд.
Мельник и сыровар последовали его примеру и выпили. Вино успокоило нервы, ситуация перестала казаться такой уж необычной. Даже Лафли приободрился и успокоился. Звездочет выглядел неопасно, можно сказать, даже мило. И действительно, было в нем что-то доброе и располагающее.
- При всем уважении, но что такое мы сделали, чтобы заслужить ваше уважение?– путано вопросил Робин.
- Ваша скромность действительно достойна рыцарского звания! – удивился маг. – Мало кто осмелится вот так, заведомо сильнейшему противнику, подставить ножку в нужный момент. Вы серьезно рисковали, ведь этот малый был зол.
- Да уж! - поежился мельник от неприятных воспоминаний.
- Вы бы не спасли меня, будь я простым несчастным старичком. Но вы не спасли б и себя! Здесь не было холодного расчета, как и осознанной храбрости. Не было могучей силы и заколдованных доспехов. Вы просто поступили так, как велело вам ваше чистое и доброе сердце. Хочу сказать, что такое поведение достойно рыцаря! А вы, Лафли Соллик, я знаю, вы очень хотели сделать хоть что-нибудь, просто… не могли пошевелится. Но вы хотели, я знаю! Господа, вы прекрасные товарищи, и я буду рад сыскать вашей дружбы. Давайте выпьем за наше чудесное знакомство!
- Ура! – весело закричали все трое и стукнули кубками.
Помолчали. Совсем осмелевший сыровар рискнул налить всем еще по одной.
- Скажите, а вы действительно, хм... звездочет? – просипел Лафли, сделав усами что-то наподобие книксена. – Вот я, к примеру, всегда считал, что звезды - это такие дырки в небесном куполе, через которые… кх.. кх.. светится что-то божественное.
- Вы совершенно правы, любезный. Таких же взглядов придерживаются Фастарнандилус, Бельгальмеготус, Ритра Черный… и еще некоторые. И хотя я считаю, что звезды - это облака раскаленного газа, вращающиеся в безднах безвоздушного пространства, но... все может быть, в том числе и то, что ошибаюсь именно я. И какая, в общем-то, разница: считать газовые шарики или дырки, количество-то все равно остается одинаковым. А для звездочета, как вы понимаете, это самое главное, ха, ха, ха! – засмеялся волшебник, и было непонятно, то ли он так шутит, то ли говорит всерьёз.
Они сидели под деревом, пили вино и любовались степью.
«Неужели все маги такие словоохотливые?» - подумал Робин Тальбот.
Маг ухмыльнулся:
- Да, приятно поболтать с хорошими людьми. Кстати, я пишу книгу, эдакий научный труд…
- Ооо, - протянул мельник, не зная, что еще сказать, а сыровар уважительно закивал.
- Да, ххе-ххе, - прокашлялся маг. - Вот, извольте полюбопытствовать. Тема моих изысканий:
«Исполнение желаний, за и против».
Киллмулис вздохнул в кармане и подумал: «Вот бы мне перестать боятся боуги». Маг бросил быстрый взгляд на мельников карман, еле заметно улыбнулся и продолжил:
- Это всё сказки, что маги могут исполнить любое желание. Далеко не любое. Ведь всё нельзя исполнить. А если и можно, то нужно ли? Кому принимать решение? Вот, послушайте короткий отрывок, - друзья только сейчас заметили, что волшебник держит в руке лист пергамента: «В жизни исполнение желаний далеко не всегда приносит пользу желающему потому, что люди зачастую сами не знают, чего хотят. Проблема людей в эгоизме. Они желают страстно, немедленно, сейчас же - и, в основном, для себя. Но желание всегда затрагивает и окружающих, кому-то оно может принести косвенную пользу, но часто идёт во вред. Хотя человек добрый, совестливый, желающий счастья своему ближнему, вероятнее всего, будет объективнее и мудрее...» Маг отложил пергамент.
- Но, к сожалению, мои исследования в этой области носят местами сугубо теоретический, я бы сказал, изотерический характер. Дело в том, что люди редко, очень редко взаправду желают добра ближнему. Поэтому мне так и не выпало до сих пор случая поэкспериментировать по-настоящему.
- Поэксперепе..., - шёпотом повторил сыровар, закрутив оба уса в морской узел, силясь понять сказанное.
- Очень интересно и поучительно, - высказался мельник и отметил про себя, что нужно будет узнать у кого-нибудь значение слов «териотический» и «изоторический».
Лафли заулыбался. Исследователь-звездочёт ему нравился уже хотя бы тем, что, даже говоря мудреные слова, не забывал прикладываться к кувшину.
- Дело к вечеру. Почтенные друзья, мне кажется, что нам пора в путь… дальше по жизни, своими путями. Здесь наши дороги расходятся, и неизвестно, сойдутся ль вновь!
Маг кивнул, приподнял островерхую шляпу, из-под которой вылетело две бабочки, и исчез. Вместе с ним исчез стол, кресла и прочая наколдованная утварь. Исчезло также несколько головок сыра и мешок муки.
«Интересно, - подумал мельник, - а что будет, если я сейчас загадаю желание, как он сказал? Честно говоря, страшновато. А вдруг этот маг все-таки не был добрым волшебником? Да нет - он добрый!» И Робин Тальбот загадал оригинальное желание. Он пожелал Лафли Соллику славы. «Пускай, - подумал мельник, - он прославится на весь мир!» И были в этом желании благородство и трусость одновременно. Надо сказать, что и Лафли Соллик не остался в стороне. Одновременно с мельником он тоже загадал желание. И нетрудно догадаться, что желание это он загадал не для себя. В качестве эксперимента, или, как сказал бы сам Лафли, «на авось»…
Вот так и получилось, что, одновременно и не сговариваясь, друзья пожелали друг другу самого заветного, того, о чем они боялись даже мечтать.
Робин Тальбот посмотрел на небо и сказал вслух:
- Что-то заболтались мы, дружище, вечереет.
- Точно подмечено, - подхватил сыровар, и друзья тронулись в путь.
Они отъехали уже на достаточно приличное расстояние, когда чуткий мельниковый слух различил дробный стук копыт позади. Еще немного, и козел догнал их, обречённо затрусив рядом. Мельнику стало жутко и неудобно. Жутко ему стало от понимания того, что этот козел был когда-то человеком, а неудобно от того, что они совсем забыли про бедного Сына. Мельник ткнул Лафли в мягкий бок и кивнул в сторону козла.
- Да... неудобно как-то получилось, - промычал сыровар. - А я и забыл совсем про него. Что делать будем?
- Что ж тут сделаешь? Пока с собой возьмём, а там видно будет, - неопределённо ответил Робин.
Всю оставшуюся дорогу друзья избегали смотреть в сторону несчастного животного. От его жалобного блеяния становилось не по себе. Робин вперился в холку пегой лошади, а Лафли уставился на свои ботинки. И тут передняя лошадь дернулась, испуганно заржала; что-то чёрное мелькнуло перед её мордой и скрылось за холмом с удивительной быстротой. Лефарик, прикорнувший в мельниковом кармане, сказал бы, что пикси обожают такие шутки. Но он не успел ничего понять спросонья.
Тальбот не удержал вожжи - и лошадь понесла по бездорожью. Коняки, тянущие два других воза, невольно рванули вслед за прикреплёнными к ведущей телеге поводьями. Лафли Соллик засвистел, схватил и дернул. Лошади тут же встали как вкопанные, а пристяжные с налёта врезались в головную телегу, которая, встав на дыбы и замерев на миг словно в нерешительности, грохнулась вверх колёсами, взметнув огромное мучное облако, из которого во все стороны вывалились сырные головы.
Выкарабкавшись из-под воза, белые от муки мельник и сыровар осмотрели повреждения, повздыхали, походили, пособирали, перевернули телегу и загрузили её вновь. Не считая одного разорвавшегося мучного мешка, обошлось без ощутимых потерь. Правда, несколько сырных голов были основательно помяты, но, по словам Лафли, это «дело поправимое». Пока друзья возились и кряхтели, козел ошивался вокруг и злорадно мекал. «Надо будет все-таки от него избавиться», - подумал Робин.
Подбадривая себя вином, путешественники вновь тронулись в путь и уже затемно прибыли на постоялый двор. На первый взгляд всё здесь - и крепко сбитые хозяйственные постройки, и бревенчатый двухэтажный дом, крытый соломой – выглядело неплохо, но, присмотревшись, можно было заметить, что дверь сарая висит на одной петле, а забор давно нуждается в замене. Во всём чувствовалась какая-то неухоженность и недосмотренность. Над единственным освещённым окном болталась вывеска «Приют и ночлег», которая в ветреную погоду наверняка раскачивалась и тоскливо колотила о стену. Но сегодня было тепло и безветренно, и вывеска уныло болталась на одной петле.
Привязав лошадей, мельник вручил служке монету и настойчиво попросил приглядеть за козлом. Лафли, заходя последним, услышал, как Сын возмущённо мекнул.
- Добрый вечер хозяевам и почтенным посетителям! - громко поздоровался Робин Тальбот. Сняв плащи и шляпы, они уселись за грубо сколоченный и отполированный локтями стол.
- Ну, малышка, принеси-ка нам солонинки для разгона, и пива, - скомандовал служанке сыровар.
- И овса козлу! - прибавил зачем-то мельник, вполголоса поинтересовавшись, - или козлу овса не надо?
- Захочет, съест, - решительно отрезал Лафли. - Ему теперь пиво ни к чему. А вот я намереваюсь хорошенько перекусить и выпить, ведь денёк выдался непростой… непростой.

Дата добавления: 2015-08-21