Глава 6: Ледяное Облегчение

Отдаленный вечерний гул плыл на горизонте сознания Шерлока: минуты и часы, прерываемые голодным потрескиванием огня в камине и яркими отсветами лондонского вихря за окном. Словно крутясь на детской вертушке, доносились до него приглушенные сигналы: стук высоких каблуков по мостовой вдалеке, урчание автомобильных двигателей, гудение изредка проезжавших автобусов и попискивание светофора на пешеходном переходе – джаз городских звуков, превращенный головной болью в нестройный гомон.

И вновь Джон стал его страховочным фалом. Он был швартовами, что не давали судну Шерлока сорваться из гавани в открытое море – силой гравитации, что удерживала его на земле, когда разум готов был вот-вот истечь наружу, во вне, к далеким звездам. И ни разу в жизни не был еще Шерлок столь признателен за простые тактильные ощущения, которые напоминали ему об основах бытия: кто он, где он находится, и что такое – естественный ритм дыхания и биения сердца.

- Тебе неудобно, - пробормотал он, слова прокатились по языку, словно моторное масло, едкое и горькое, когда он попытался сосредоточиться на том, что лежало снаружи, за колыхающейся завесой раскалывающей голову, ворочающейся внутри боли.

- Нет, - голос Джона донесся с пола, где тот и сидел, глядя на лежащего на диване Шерлока. – Я в норме. Это тебе неудобно.

Шерлок мог бы рассмеяться подобной бледной оценке ситуации, если бы не был уверен, что от одной только попытки голова тут же взорвется. Какая-то часть сознания настаивала, что следует убрать с головы подушку, открыть глаза и убедиться, что Джон, движимый своей непонятной добротой, ему не солгал, но давящий на верхнюю часть лица вес, казалось, был тем единственным, что не позволяло схлопнуться синусам его головного мозга. В итоге он оставил подушку на месте и попытался отвлечься от мучительной боли, вслушиваясь в оркестр, рожденный сигналами остальных, обостренных и ярких чувств.

Горошек был вновь возвращен в морозильник, унеся с собой подаренное ледяное облегчение. Но Джон держал в руках что-то, слегка загремевшее, когда он пошевелился, и Шерлок ощутил в воздухе шепот перемен: влажный и прохладный туман посреди бархатистого жара пламени.

- Нужно хоть как-то тебя напоить, - вздохнул Джон. – Я нашел кубики льда. Как думаешь, сможешь их рассосать, или тебя вывернет?

Шерлок задумался над вопросом, и какой-то части его сознания – той, что не оказалась вышвырнута на орбиту, далекая и недосягаемая, - хватило здравого смысла, чтобы попытаться вспомнить, не пользовался ли он формой для льда в своих экспериментах.

- Это точно вода? – спросил он, с ненавистью ощущая, как низкие вибрации собственного голоса отдаются в голове невыносимым скрежетом.

Наступила тишина, и не было никаких сомнений, что Джон взвешивает все возможные варианты решения единственного в своем роде уравнения: Шерлок + морозилка + эксперименты = подозрительный лед.

- Выглядит и пахнет нормально, без проблем замерзло в домашних условиях. Если это не вода, то что?

- Кислота?

- И зачем тебе замораживать кислоту?

Губы Шерлока дернулись, складываясь в усталую улыбку, и дело было не в самом вопросе, но в том, каким тоном Джон его задал; голос друга заставлял предположить, что тот и так знает вероятный ответ: «Потому что это можно сделать».

- На столе в кухне лежали лакмусовые бумажки, - с трудом произнес Шерлок, перекатывая в уме каждое слово, прежде соединить их в предложение. Контролировать речь получалось лучше, и он ни разу еще не перешел на какой-либо другой язык, но все же затрачиваемые на это усилия не только выводили из себя, но и крайне выматывали. – Проверь кислотность.

- Вот именно поэтому нужно наклеивать этикетки, - ворчливо заметил Джон, но в голосе его проскальзывали нотки нежности. Что-то зашуршало, когда он поднялся и, пройдя в кухню, принялся за поиски. – Да, нашел. Красный – кислота, синий – щелочь?

- Да, - Шерлок умолк, пытаясь не обращать внимания на странный, еле слышный гул в ушах. Едва различимый звук, который может почудиться в абсолютной тишине, когда ухо обманывается, принимая ничто за нечто. Утомительный и назойливый, но от него можно отрешиться, если получится сосредоточиться на Джоне и его тихом звучании: симфония домашнего уюта из тихого дыхания и прикосновений, шороха шерстяного свитера и покоя.

- Без изменений. Скорее всего, это вода, - наконец сказал Джон. Шаги необутых ног по ковру возвестили о том, что он подходит к дивану, и Шерлок мог представить, как друг вновь еще раз подозрительно осматривает кубики льда. – Если вкус странный, выплюнь. Либо так, либо придется пить из стакана, а я не думаю, что это обойдется без последствий.

Шерлок скривился, понимая, что Джон прав. Будь он в больнице или в той богом забытой клинике, где провел большую часть своего шестнадцатого года жизни, от обезвоживания его избавила бы капельница. Здесь же, на Бейкер-стрит, не было подобного оборудования, и пусть друг был военным врачом и мог, вероятно, в крайнем случае, что-то соорудить из подручных материалов, это все же означало бы возложить на него совсем непомерную ответственность.

От воды его вывернет, он чувствовал это по тому, как дрожала в желудке омерзительная тошнота. Но лед?

Ни слова не говоря, он поднял руку, ожидая, что Джон вложит в нее твердый и гладкий ледяной кубик, и дернулся в изумлении, когда что-то холодное коснулось губ и проскользнуло в рот. Зубы заломило от резкой смены температуры – чувствительность зубной эмали обострилась с мигренью - но почти тут же это ощущение ушло: дискомфорт сменился мгновенным облегчением; очутившийся у него во рту кусочек зимы перетянул на себя внимание звенящих нервов, притупляя боль.

Вода просочилась в горло. Всего лишь намек на жидкость, недостаточный, чтобы потревожить желудок, но вкус – яркий, чистый, совершенно не химический – показался замученной иссушенной плоти эликсиром самой жизни.

- Нормально? – спросил Джон, и утвердительно промычавшему Шерлоку показалось, что он услышал радость и облегчение в следующем слове друга. – Еще?

- Пожалуйста.

Несомненно, Джон был настоящим гением, и Шерлок так бы и сказал, не будь его губы и язык столь захвачены ощущениями легко скользящих по ним граней замерзшей воды. Как друг понял, что ему сейчас нужно именно это? Одно единственное чувство, что возобладает над всеми остальными, отбросит боль назад, в сторону, во вне, и пусть не снимет ее совсем, но на краткий миг сделает почти неощутимой. Передышка, милостиво дарованная там, где обычно на нее не стоило и рассчитывать, и Шерлок издал тихий довольный звук, надеясь, что Джон поймет невысказанное послание: его искусство целителя достойно самого Аполлона.

Раздалось мелодичное позвякивание льда о посуду – чашка или миска? – когда друг достал следующий кубик, и на сей раз губы Шерлока заранее жадно приоткрылись. Быть может, у Джона соскользнули пальцы, или это дернулся сам Шерлок, слепо ища влагу, но только, помимо округлой льдинки, он прихватил зубами и языком кончик пальца.

Сдавленный вдох друга показался громким в тишине комнаты, но Шерлок едва ли его расслышал. Странная двойственность единого ощущения – чуть теплая плоть и звездно-яркий мороз – пронеслась по телу кратким, восхитительным и поражающим смешением вкусов, прежде чем Джон, сбивчиво извинившись, убрал руку. Осталось только дрожащее внутри тепло и затяжное послевкусие, в которое сразу же отчаянно вцепился, как зачарованный, осажденный болью разум Шерлока.

Соль и вода, почти смытый тающим льдом привкус танина и нотка чего-то, напоминающего кумин - отголоски соуса от наспех поглощенного обеда или же слабый естественный аромат самого Джона, почти неощутимый на кончиках пальцев. Отличить было невозможно, но, боже мой, как же Шерлоку хотелось знать это наверняка.

- Кончились, - пробормотал Джон. Была то игра воображения, или в голосе друга действительно прорезалась хрипотца? В нынешнем состоянии Шерлоку трудно было определить, что именно повлияло на тон Джона подобным образом, но саму слабую дрожь в словах заметить было легко. Странно, но теперь, когда разум детектива развеяло по ветру, когда была лишь боль среди опустошительного шквала, тем единственным, на чем мог он сосредоточиться, оказался Джон и его загадки, сияющие из глубины, словно звезды. – Посмотрим, сможет ли твой организм удержать эту воду.

- Меня не тошнит, - заверил Шерлок. Собственный голос показался отталкивающим и грубым: внутри кокона, что он выстроил вокруг себя, желанным гостем был лишь Джон. Детективу хотелось замолчать, но если он закроет рот, то же самое, вероятно, сделает и друг, и тогда тишина его раздавит. – Спасибо.

- На здоровье. Быть может, в следующий раз сможешь справиться с этим сам.

Странно. Шерлок уверен был, что в подобном заявлении должна звучать надежда. Возможно, он неверно истолковал тон, но в нем не было ни восходящей интонации, ни оживления, лишь тяжело падающие, приглушенные слова, как если бы Джона не радовала подобная перспектива.

Разумеется, Джон всегда стремился помочь, это было самим смыслом его существования, и он терпеть не мог ощущать себя бесполезным. Возможно, с начала болезни Шерлока это чувство преследовало его слишком часто, и сейчас он готов был взяться за любую мелочь, лишь бы избавиться от впечатления собственной непригодности.

Но нет. Такое предположение казалось неверным.

Разум его дрожал и покачивался, слишком неуверенный в оси своего вращения, чтобы можно было должным образом все обдумать. Джон Ватсон и в лучшие времена являл собой загадку, теперь же он и вовсе стал подобен фракталу из манящих теней и мягкого сияния. Шерлок чувствовал, что разрывается между желанием сосредоточиться на этой головоломке и невозможностью его осуществить. Испущенный им прерывистый выдох превратился в стон, как только протестующе отозвались на изменившееся давление сосуды, и в отчаянии он снова прижал к лицу подушку.

С каждой минутой действие лекарства слабело, отнимая былое облегчение и возвращая его тело в прежнее, агонизирующее состояние. Краем сознания Шерлок понимал, что все куда лучше, чем могло бы быть. Без Норазофена он оказался бы в ловушке, на бесконечном конвейере сменяющих друг друга бессонных дней и ночей, подталкивающих тело все ближе к краю, без малейшей возможности скрыться от терзающего, рычащего, безжалостного зверя – своей мигрени. И даже сейчас он едва ли мог функционировать как нормальное человеческое существо, что уж говорить о том, чтобы блеснуть обычной своей гениальностью.

- Кровать, - решительно произнес он. – Мне нужно лечь в кровать.

- Тебя точно не стошнит, если встанешь? – спросил Джон.

С лица убрали подушку: какое-то мгновение ласково цеплялся за кожу лица хлопок, а затем сумрак комнаты попытался вломиться под закрытые веки, просочиться дымом меж ресниц, пока Шерлок нерешительно и медленно открывал глаза.

В отсветах огня казалось, что по потолку пробегает зыбь, и Шерлок отвернулся, глядя на Джона и обдумывая его вопрос.

- Если не встану сейчас, застряну здесь на всю ночь. Ты не уйдешь, а я не допущу, чтобы ты спал на полу, - он изложил факты, как игрок в покер вскрывает выигрышный расклад, не оставляя места спорам и не извиняясь. Он слишком хорошо изучил друга, чтобы понимать: тот ни за что не оставит его в таком состоянии и не поднимется к себе. В комнате Шерлока, по крайней мере, была достаточно широкая кровать, и подушек вполне хватило бы им обоим. – Не знаю, смогу ли заснуть сам, но я не хочу, чтобы ты отказывал себе в этом из-за упрямства.

- Уж кто бы говорил, - заметил Джон, подавшись вперед и обхватив за плечи севшего и пошатнувшегося детектива. Комната раскачивалась и крутилась, желудок сжался, но дальше тошноты дело не пошло, и Шерлок сделал глубокий вдох. Обычно пространственная дезориентация наступала раньше, но, с другой стороны, приступы никогда не следовали единому определенному сценарию. Он с трудом сглотнул, вцепился в плечи Джона и тяжело, неохотно поднялся.

- Я бы тебя донес, если бы от этого был толк, но, судя по всему, тебе только хуже станет, - пробормотал Джон, поддерживая Шерлока рукой между лопаток и помогая проделать короткий путь до спальни.

Господи, это точно. Если его поднимут на руки, будет кошмарно, но где-то в уголке разума он был впечатлен самим фактом, что друг почти наверняка без труда сможет его донести. Сейчас Шерлок хотя бы осознавал, что ступни его твердо упираются в пол, пусть все чувства и силились убедить его в обратном. Одной только мысли о том, что его поднимут, и он окажется без опоры, невесомый в этом вращающемся мире, оказалось достаточно, чтобы на коже выступил липкий пот, и Шерлок сжал губы в немом ответе.

Кровать вплыла в поле зрения: алтарь комфорта посреди ощетинившейся, жестокой реальности. Шерлок опустился на нее, желая, чтобы вздохнувшие шорохом перья и прогибающиеся под его весом пружины матраса могли дать голове тот же покой, что и телу.

- Тебе нужно снять халат, - прямо сказал Джон, и Шерлок не смог сдержать улыбки, услышав, как друг сбивчиво и неловко объясняет, зачем. – Я… То есть, ты можешь себя придушить, если начнешь вертеться во сне. Давай.

Теплые ладони нырнули под отвороты шелкового одеяния, легко спуская тонкую, гладкую ткань вниз по плечам, а когда Шерлок подвинулся, ослабляя ее натяжение, освободили из рукавов руки. Затем Джон просто вытащил халат из-под друга, словно выполнял тот трюк, когда сдергивают со стола скатерть, не потревожив при этом стоящей на ней посуды. На материале это должно было сказаться отвратительно, но Шерлок был слишком поглощен своими ощущениями, чтобы его это волновало.

- Мне надо потушить огонь и принести тебе ведро. Сможешь пару минут побыть один?

В ответ Шерлок полуутвердительно промычал, не открывая глаз, чтобы защититься от вращения мира вокруг, и пытаясь закрепиться на якоре остальных ощущений. От этого тошнотворная качка уменьшилась, но даже осязание, казалось, настаивало, что вся вселенная пульсирует и бьется в припадке.

В какой-то момент до слуха донесся металлический щелчок дверной ручки и слабый звон пустого ведра, поставленного на пол у кровати. Короткая и яркая вспышка заставила предположить, что Джон включил одну из прикроватных ламп и тут же приглушил ее свет. Приоткрыв глаза, Шерлок увидел, что друг набросил на светильник плотное полотенце, так что сквозь него пробивалось лишь слабое свечение. Достаточное, чтобы при необходимости можно было разглядеть ведро, и в то же время настолько тусклое, что оркестр в голове продолжил исполнение вельветинового Вивальди, не поднимаясь до крещендо пятой симфонии Бетховена.

Джон переоделся в футболку и пижамные штаны, благопристойно прикрывающие тело от шеи до пят, оставляя обнаженными лишь ступни и предплечья.

- Так нормально? – спросил он, указывая на хлопковую одежду. – Тебе ведь больше не больно от прикосновений?

- Нет, - выдавил Шерлок. – Чувствительность ушла. Теперь все… - он повел рукой, прижал ее к глазам. – Раскачивается.

Джон издал неясный звук сочувствия, но здесь оно было бесполезно. Шерлок знал, что друг ничего не может сделать, чтобы облегчить это тошнотворное ощущение бесконечных взлетов и падений, и сморщился, когда тот осторожно опустился на кровать. Было совершенно очевидно, что Джон прилагает все усилия, лишь бы не потревожить его, но само движение в реальности, наложившееся на воображаемый вихрь и головокружение, оказалось почти непереносимым. Шерлок почувствовал, как выступил на лбу и покатился по скулам пот, и стиснул пальцы на простыне, пытаясь хотя бы сейчас заставить тело взять верх над введенным в заблуждение разумом.

Разделявшее их пространство кровати казалось ему непреодолимой пропастью, они были одновременно так обжигающе близко и так целомудренно далеко, но в мгновение между двумя ударами сердца Джон перекинул через нее мост. Его пальцы обхватили запястье Шерлока, заставили его разжать кулак, чтобы соединить их ладони. Всего одна точка соприкосновения, но беспорядочно крутящаяся стрелка его внутреннего компаса мгновенно вытянулась в том направлении, словно Джон создавал вокруг себя магнитное поле. Он был единственным, что осталось незыблемым; и когда Шерлок перекатился на бок, придвигаясь ближе, Джон взял его за вторую руку.

- Лучше? – спросил он, и Шерлок приоткрыл глаза. С миром по-прежнему было что-то не в порядке, но у него получилось не обращать на это внимание достаточно долго, чтобы разглядеть в усталом взгляде Джона искренний свет.

Шерлок поерзал на кровати, проводя ладонями по рукам друга, и, наконец, придвинулся теснее, чувствуя шорох застиранного старого хлопка, коснувшегося живота, груди и ног, накрепко пришвартовываясь к единственному, что было стабильного в постоянно меняющемся мире. И Джон, замечательный, невероятный Джон, уверенно обхватил его рукой за талию в крепком объятии-обещании не позволить ему оказаться унесенным в открытое море.

- Лучше.

*****

Джон не собирался засыпать, ему нужно было оставаться на зыбком посту у тела спящего, истерзанного болью друга, но тревожный день взял свое. Он даже не понял, когда именно пересек границу, где реальность – Шерлок в его объятиях, теплый и живой - сменилась жарким пыльным ветром, запахом кедров и пороха.

Сперва сон был безобидным: воспоминание о другом месте и времени. Перед ним лежала изрезанная равнина Афганистана, где встречались горы и пустыня, а тонкая полоса зелени меж ними несла их смешанный аромат. От земли под подошвами ботинок поднималось жаркое марево, по шее катился скользкий пот, а вещмешок оттягивал плечи.

Шлем давил на голову тяжким грузом, ткань обмундирования, окрашенная в оттенки далеких песков, казалась почти выцветшей из-за осевшей на ней пыли. Ноги гудели после долгого патрулирования, но, даже не успев задуматься, Джон понял: что-то не так.

Здесь не было ни души. Рядом должны были находиться остальные парни из его группы, и все вместе они должны были прочесывать территорию в поисках повстанцев или СВУ, но Джон был один. Только он и пустое, гулкое дыхание ветра. Джон сморгнул песок с глаз, облизал сухие губы и заставил себя сосредоточиться, оглядывая землю под ногами. Все это неправильно. Предчувствие угрозы пробирало до костей. В воздухе повисло тягостное ощущение близкой смерти, и он невольно поежился при мысли о том, что именно может тут обнаружить.

Первым он заметил Картера. Какая-то часть разума, логичная и отдаленная, прошептала, что этот солдат не умирал здесь, в зоне боевых действий. Он вернулся в Британию, целый и невредимый, как и сам Джон… Это всего лишь очередной кошмар. Но глас рассудка было не расслышать за глухим стуком пульса в ушах, когда Джон опускался на корточки у тела.

Он опоздал. Опоздал на много дней. Глаза Картера помутнели, лицо кишело мухами, они ползали то внутрь, то наружу из черного провала рта, окруженного дряблыми губами. Палящее солнце иссушило кожу, превратив ее в пергамент, тонкий и хрупкий. Волосы были в пыли, а тело – вялым, трупное окоченение давно уже сошло на нет.

Осторожно, Джон положил пистолет на землю рядом, чтобы свободно действовать обеими руками, но при необходимости тут же дотянуться до оружия, и начал осмотр. Пальцы двигались рывками: шея, веки, грудь. Джон искал: забитые дыхательные пути, перелом подъязычной кости, пулевое ранение – хоть что-то, дающее понять, что именно случилось с Картером, но не находил ничего. Словно тот просто упал там, где стоял. Вещмешок был по-прежнему у него за плечами, из-за этого спину Картера выгнуло и перекосило. Фляга у бедра все еще была полна горячей солоноватой воды, и пистолет лежал у правой руки, полностью заряженный.

Сев на пятки, Джон поднес ладонь козырьком к поблескивающему потом лбу, прищурился, оглядевшись, и сердце его оборвалось при виде остальных тел. Как и Картер, все они лежали на земле, где настигла их смерть: марионетки с обрезанными нитями. Вся его часть. Даже те, кого в реальности разнесло взрывом, были там, целые и невредимые, и все же мертвые, и кожа Джона зудела от ощущения неправильности всего происходящего.

До него донесся какой-то звук, и он заморгал и внимательно огляделся, напрягая слух, пока не услышал это снова: стон, принесенный горячим вздохом ветра. Звук, казалось, мерцал, жуткий и наполовину затерянный в жарком мареве, и оклик Джона треснувшим эхом отозвался в разреженном воздухе.

- Кто здесь? Вам нужна помощь?

Единственным ответом стал проблеск движения: как будто взмахнули белым флагом. Бледная, словно выбеленная безжалостным афганским солнцем кость, рука. Она промелькнула слева, в высокой траве, почти достававшей Джону до плеч, и он принялся торопливо раздвигать стебли, пытаясь обнаружить того, кто попался в цепкие лапы сухих зарослей.

А найдя, тут же об этом пожалел: молочно-белая кожа, темные волосы и костюм – не военная форма. Такого в кошмарах не случалось никогда, и Джону хотелось закричать, но звук застрял в пересохшем горле, и вышел лишь стон отчаяния. Если бы он мог вырваться из этого сновидения, он так бы и поступил, но пусть какая-то часть сознания понимала, что он спит, выхода не было. Все, что он мог – стоять и смотреть на человека, которому не было места здесь, в жарком Афганистане.

Шерлок сидел, подтянув к груди колени и закрыв ладонями лицо от взгляда Джона. Волосы его блестели, словно чернила, завитки на бледной коже у висков казались почти вызывающе темными. Но даже просто оглядывая скорчившегося друга, Джон заметил кровь. Она проступала из уха, сверкая, как рубин: бесконечный родник, который не должен был открыться здесь, в изгибе ушной раковины. Под взглядом Джона эта капля набухла и пролилась, прочертив на горле алую линию.

- Шерлок? – Джон качнулся вперед, падая на колени, обхватывая загорелыми пальцами узкие запястья. – Ты ранен. Дай… дай тебя осмотреть. Ну же.

Единственным ответом стал еще один отчаянный и дрожащий стон, вырвавшийся из горла друга, но постепенно, дюйм за дюймом, руки его опустились, открывая взгляду, что было за ними. Из носа, уголков рта и глаз струились, рисуя на этом лице свою беспощадную историю, красные ручейки. Из-за них радужка казалась зеленым хрусталем, невероятно ярким и полным боли, но внимание Джона приковало к себе отверстие во лбу: осколки кости, поврежденные ткани и вытекающее из пулевого отверстия мозговое вещество.

Прямое попадание в голову.

Это смерть, верная и немедленная, но Шерлок был все еще жив, его взгляд был пронзительным, а дыхание рваным от боли.

- Джон. Помоги мне! Я не… не могу… Не могу думать!

Пальцы Джона бессильно дернулись, проводя по скулам друга к его вискам в тщетной попытке успокоить. Ранение в голову, отек мозга… Нужно снизить давление, но как? Он же посреди чертова Афганистана, и в полевой аптечке – ничего, чем можно воспользоваться для такой операции. Тут нужна холодная операционная в больнице, высококлассный нейрохирург. Вот что превратит шанс на выживание Шерлока из чуда в нечто возможное. Он же… он всего лишь военный врач, в его силах ампутировать ногу, подлатать раненого и надеяться на лучший исход… Но не это.

Не Шерлок.

- Джон, пожалуйста! – крик был отчаянным, почти детским, если бы не по-мужски глубокий голос, и Джон принялся за работу, пытаясь остановить кровотечение, бормоча под нос проклятия вперемешку с молитвами, пока друг его всхлипывал без слез, сухо и страшно.

- Нужно доставить тебя на базу. Там смогут помочь.

То была ложь, и Шерлок знал это. Понимание отражалось в его глазах, больных, испуганных. Джон дернулся, когда пальцы друга зашарили по кобуре на поясе. Пистолет упал в сухую траву с глухим стуком, и на мгновение оба на него уставились. Дыхание Шерлока было рваным: признак медленно надвигающейся смерти. Подобное, как знал Джон, могло длиться долго. Многие часы, заполненные болью и ужасом распадающегося на части тела, чей центр управления раздавлен и уничтожен отеком.

- Ты все еще можешь помочь, - прохрипел Шерлок, наклоняя голову, утыкаясь в ладонь друга и вкладывая ему во вторую руку подобранный пистолет. Он был уже снят с предохранителя, и казалось, его гладкая, обтекаемая чернота, впитывала в себя и приглушала солнечный свет самой своей темной массой. Палец Джона лег на спусковой крючок бессознательным движением, но направили оружие, прижимая дуло под челюсть, руки Шерлока.

Сердце Джона превратилось в лед. Этот холод остался с ним даже тогда, когда он смог совладать с голосом.

- Нет, Шерлок. Пожалуйста…

- Джон…

На мгновение рука друга, влажная от пота, соскользнула, но тут же вернулась, обхватила запястье еще крепче, и палец, легший поверх пальца Джона на спусковом крючке, надавил в десять раз сильнее.

- Нет.

Браунинг в руках ходил ходуном: живое, дергающееся существо, впечатывающееся в кожу друга. Пистолет слабо дребезжал: звук металлический и прохладный в этом жарком, сухом, совершенно ином аду, где по-прежнему истекал кровью Шерлок, и в глазах на его бледном знакомом лице застыла мольба.

- Джон, помоги мне.

Из горла вырвался горестный звук, и Джон затряс головой, пытаясь выговорить нужные ему слова.

- Нет. Не надо… Я не могу. Не могу.

Протянув левую руку, неуклюжую и дрожащую, Шерлок коснулся его лица: ледяные пальцы провели по горячей потной коже, очерчивая губы, как будто запечатлевая их в памяти.

- Это моя последняя просьба, - выдавил он, и впервые этот уверенный, прекрасный, полный гордости голос дрогнул, хриплый от непролитых слез. – Самая последняя, Джон.

Он почувствовал, как дернулся, надавливая на его палец на спусковом крючке, палец Шерлока – почувствовал тот миг, когда пистолет из замершего на грани убийства механизма стал орудием смерти: равновесие потеряно и ничего не исправить.

Выстрел отдался в голове взрывом, и собственный крик вырвал Джона, кашляющего и задыхающегося, из лап кошмара.

Руки Шерлока лежали на его плечах, легкое прикосновение, призванное успокоить, а не удержать на месте, и Джон даже не думая, рванулся вперед, перекатываясь, наваливаясь на друга. Пальцы его заметались по лицу Шерлока, по ушам, глазам и лбу, но под ними была лишь гладкая кожа и прочная кость, а не зияющее отверстие раны. Грудь Шерлока вздымалась и опадала ровными движениями, и Джон чувствовал, как уверенное биение сердца друга призывает утихомириться его собственный пульс.

Он не в силах был контролировать дыхание, болезненное и резкое, заставляющее тело трястись и вздрагивать, а Шерлок лежал неподвижно под его настойчивыми, будто у одержимого, прикосновениями. Джона колотило с головы до пят, зубы выбивали дробь, пока он не стиснул челюсти, силясь успокоиться, чувствуя остывающий между лопаток пот и готовые вот-вот брызнуть меж сжатых ресниц слезы.

Он осознал, что Шерлок осторожно обнял его, прочерчивая кончиками пальцев невидимые линии по тонкой ткани футболки на спине, прежде чем стереть их поглаживающими прикосновениями ладоней. Шерлок не стискивал его, не пытался удержать: объятие было слабым, и чтобы разомкнуть его нужно было легчайшее усилие, но последнее, на что сейчас способен был Джон – двигаться. Тепла живой кожи под грудью оказалось достаточно, чтобы превратить короткие резкие вдохи в спокойные и оттащить его от крошащегося под ногами обрыва, не давая скатиться в панику.

Пальцы правой руки обхватили плечо Шерлока, отчаянно в него вцепившись, а левая водила по лбу, параноидально проверяя снова и снова, что все цело, и раны нет. Постепенно развеялись последние отголоски кошмара, забирая с собой сдавившую грудь тяжесть и оставив Джона бормотать невнятные, сбивчивые извинения, пока Шерлок продолжал гладить его спину.

- Тебе приснилось, что меня застрелили, - произнес друг шепотом, лишившим заявление его обычной резкости.

Джон вскинул взгляд, впервые с тех пор как проснулся, посмотрев на лицо друга. До этого он не желал на него смотреть, боясь обнаружить лишь кровь и пробитый череп. Но все, что он увидел - лишь бледную кожу, прикрытые в полумраке глаза, с собравшимися вокруг морщинками, говорившими о том, что Шерлоку по-прежнему плохо, и искривившиеся в беспокойстве губы.

Джон уставился на свои пальцы, все еще прижатые ко лбу друга, а затем согнул их и уронил руку на постель, опустил голову на грудь Шерлока, ложась на нее щекой. Часть его существа настаивала, что ему следует отстраниться. Подобное поведение выводило вторжение в личное пространство на совершенно новый уровень, и последнее, в чем нуждался сейчас терзаемый мигренью Шерлок, - навалившийся на него помешанный военврач. Но мышцы отказывались повиноваться – Джон боялся отодвинуться и потерять живое тепло Шерлока, как будто это способно было воплотить кошмар в жизнь.

- Вроде того, - наконец выдавил он, с трудом сглотнув. Воспоминание о сне все еще было слишком живым, яркие осколки этой картины смолой пристали к разуму. Джон попытался задвинуть темные мысли подальше, отрешиться от собственных чувств и торопливо сменил тему. – Я тебя разбудил?

Какое-то время ответом ему была лишь тишина, заставлявшая предположить, что разум Шерлока, несмотря на боль, все же был в состоянии понять, что именно делает Джон, и задаться вопросом о причинах его поступка. Джон затаил дыхание, беззвучно молясь, чтобы друг не стал противиться попытке проигнорировать произошедшее; и молитвы его были услышаны.

- Нет. Эффект Норазофена снижается, а боль нарастает. Слишком, - детектив на мгновение замолчал, закрыв глаза и подыскивая нужное слово. – Слишком острая, чтобы заснуть.

- Прости, - пробормотал Джон, заставив себя наконец отодвинуться. – Вряд ли я облегчаю твое состояние, бросаясь на тебя подобным образом, - он перевел взгляд на часы, тупо глядя на цифры и понимая, что отключился на несколько часов. Выходит, до того кошмара он какое-то время просто спал, но никаких воспоминаний о промежутке времени между ощущением теплых рук Шерлока и раскаленными равнинами Афганистана не было.

- Ты не причинил мне боли, - ответил друг, обхватив его запястье и потянув, заставив повернуться на бок, лицом к себе. Во взгляде Шерлока мелькнуло знакомое пристальное внимание, но залегшие под глазами тени и напряженный подбородок выдали, что эта попытка дорого ему обошлась. – Что удивительно, ведь ты был на грани панической атаки.

В ответ на вопросительный взгляд детектив принялся перечислять признаки.

- Учащенный пульс, холодный пот, тремор, одышка и дезориентированность… - следующий вопрос прозвучал тихо, как будто Шерлок приготовился к тому, что будет послан к черту за то, что осмелился поинтересоваться. – С тобой всегда так?

Было бы так легко солгать, отмахнуться от случившегося, как от обычного очередного кошмара, нормального в плане вызванного ужаса, но прошло уже больше года с того времени, как Джон последний раз просыпался в таком потрясении и панике. Теперь куда привычней были несколько секунд страха и непонимания, и следом – возвращение в реальность, а вовсе не это сжимающее сердце отчаяние и парализующий животный страх.

- Нет, обычно все не так плохо. Да, я от них просыпаюсь, но… - Джон потряс головой, крепко зажмурившись, а затем открыл глаза. От утомления зрение было слегка нечетким, но вновь заснуть он бы не смог. Он не осмеливался, ведь стоило только закрыть глаза, как перед ними тут же вставала та картина. – В таком ужасе я не просыпался ни разу с тех пор, как переехал на Бейкер-стрит.

Большой палец провел по руке Джона в молчаливом успокаивающем жесте, шелковистое скольжение кожи по коже завораживало. Дыхание замедлилось, подстраиваясь под ритм этой ласки, и Джон смутно задался вопросом, было ли это намеренным действием: Шерлок заботился о нем, в то время как сам Джон не мог ни черта противопоставить тискам сжавшей друга мигрени.

Будь все как обычно, он бы уже вылетел из постели, ища успокоения в пробуждающемся мире. Заварил бы чай и сидел в кресле, сцепляясь накрепко с обнадеживающе нормальным ходом вещей, даже если снаружи бы все еще тянулась ночь. Зачастую Шерлок тоже не спал: он молча бросал на друга оценивающий взгляд, а затем просил что-то принести или сделать чай и ему. Иногда он играл на скрипке, и тогда Джон мог вслушиваться в мелодию и просто все забыть.

Но теперь почему-то этот обычный сценарий не привлекал. Сейчас он казался слишком разобщающим. Тогда, в те темные часы в прошлом, он и Шерлок существовали каждый по отдельности. Здесь же и сейчас, в этой постели, было совсем иначе. Друг был рядом, и пусть разум его затуманивала мигрень, все доступные силы он направил на Джона, что в равной степени тревожило и притягивало.

- У тебя ведь больше не выйдет заснуть? – приглушенно спросил Шерлок и сжал губы, когда Джон покачал головой в ответ. Следом наступила тишина, словно детектив взвешивал все возможные варианты, прежде чем заговорить снова, по-прежнему тихо. – Сядь и облокотись на изголовье, - потребовал он, отпустив руку друга и потянувшись к одной из подушек.

На мгновение Джон просто уставился на него, пытаясь понять, что за идея мелькнула в этом блестящем мозгу.

- Зачем?

Шерлок посмотрел на него, и на лице его отразилась борьба, предполагающая, что он раздумывает над возможностью солгать, но затем он со вздохом сказал:

- Судя по твоему поведению, кошмар был не только о войне, но и о собственном бессилии. Ты хочешь помочь, а я могу предложить способ сделать мою боль терпимее, но тебе будет удобнее, если сядешь позади меня.

Здесь совершенно не с чем было поспорить. Даже не зная подробностей, Шерлок все равно, казалось, докопался до истоков его сна. Быть может, отчаяние Джона от собственной беспомощности было куда заметней, чем он того хотел; и пока подсознание рисовало жуткие картины окровавленного тела Шерлока на его руках, тот, живой и дышащий, пытался придумать, как облегчить другу чувство бесполезности.

Не говоря ни слова, Джон выполнил просьбу, положив к изголовью подушку и откинувшись на нее. Когда Шерлок толкнул, раздвигая, его ноги, Джон поднял бровь, а затем друг сунул между ними вторую подушку и перекатился, устроившись полулежа, так что затылок упирался Джону в грудь. Темные завитки в беспорядке рассыпались по белой ткани футболки, и Шерлок закрыл глаза.

- Я знаю, ты так делал, чтобы успокоиться, - пробормотал он, - но когда ты гладил меня по лбу, было… было хорошо. Отвлекало. Внешние раздражители…

- Простой способ отвлечься от боли, не вызванной отеком или повреждениями мышц, - закончил за него Джон, потирая пальцы о ладони перед тем как провести самыми кончиками по коже друга в легчайшем прикосновении.

Прежде этот жест был чисто инстинктивным – внутренняя необходимость, в соответствии с которой Джон действовал, даже не спросив позволения. Теперь же Шерлок лежал вот так, беззащитно откинув голову, и в приглушенном свете занавешенной полотенцем лампы были видны четко очерченная бледная шея и гладкая обнаженная грудь, в которой, пусть худой, все равно чувствовалась сила.

Это было прекрасно. Он был прекрасен, полностью вверивший себя Джону, и тот заставил себя сосредоточиться не на распростертом теле, но на ощущении гладкой плоти под руками. Теплая кожа туго обтягивала лобную кость, у перехода к носу чувствовалось, что напряжение мышц становится сильнее. Джон проводил по лбу ровными и нежными круговыми движениями от висков и обратно к центру.

Он на автомате выбрал ритм, лишь слегка касаясь кожи самыми кончиками пальцев и внимательно наблюдая за лицом Шерлока в поисках малейшего знака, что его действия причиняют другу дополнительный дискомфорт.

- Скажи, если сделаю больно, - тихо попросил Джон, глядя, как двигаются под закрытыми веками глаза Шерлока и приподнимается верхняя губа, перед тем, как тот ответил.

- Не сделаешь, - на мгновение лоб прорезала неглубокая складка, а затем друг заговорил снова, уже мягче. – В любом случае, пока у меня всего лишь раскалывается голова и повышена звуко- и светочувствительность.

- Хмм, «всего лишь» совершенно не сочетается с тем, что ты назвал, Шерлок, - пробормотал Джон, рассеянно перебирая темные, мягкие завитки, неспешно поглаживая кожу головы под ними, очерчивая контуры черепа друга. – Кто-нибудь так делал? Я про то время, когда ты был младше? – с любопытством спросил он, держа в уме скорее образ загадочной мамули, нежели Майкрофта. Или, возможно, так поступала какая-нибудь сердобольная медсестра в одной из тех клиник, где пришлось лежать Шерлоку.

- Нет, - ответил друг, и в его тихом голосе послышалась тень удовольствия от подобного проявления заботы. – Мамуля боялась ко мне прикасаться. Все боялись. Как будто я мог от этого сломаться.

- Это… - Джон замолчал, пытаясь подавить рвущийся из груди вздох, при мысли о Шерлоке, окруженном медоборудованием, накачанном обезболивающими и бывшем в полном одиночестве. – Ужасно. Неужели никто не помогал?

- На то были лекарства, - ответил Шерлок. – Я не могу винить их за эти страхи. Тогда, в детстве… со мной сложнее было справиться. Я с трудом мог себя контролировать. Без конца плакал, иногда кричал, что делало только хуже, - его губы искривились, руки сжались в кулаки. – А подростком я становился совершенно неуправляемым во время приступов. Был похож скорее на раненое животное, чем на разумное существо. И когда вырос, понял, что мне лучше справляться с этим в одиночку, чем нервировать окружающих, - он облизал губы, повернул голову, так что пальцы Джона теперь проводили по скуловой дуге рядом с левым ухом. – К тому времени, как я понял, что этого приступа не избежать, было уже слишком поздно, чтобы удалось отвлечь тебя на что-то другое.

- И к лучшему, - твердо произнес Джон, поморщившись, когда друг дернулся от звуков его голоса. – Прости, - тут же добавил он, уже тише и не так резко. – Просто не хочу, чтобы ты считал, что обязан что-то от меня скрывать. Не хочу, чтобы меня держали в неведении. Я хочу помочь, хоть чем-то.

Пальцы Шерлока обхватили лодыжки Джона, между которых он лежал, и начали медленно поглаживать выступающие кости и затененные впадины, словно друг был зачарован этим ощущением. Прикосновение было легким, на грани щекотки, Джон провел языком по губам, а рассеянно описываемые круги, казалось, телеграфировали информацию по нервам к его рукам, принявшимся перебирать волосы Шерлока теми же движениями.

- Я знаю, что со стороны все это должно казаться невероятно странным, - начал Шерлок.

- Скорее страшным, - перебил Джон, и губы его изогнулись в кривой улыбке, когда друг поднял на него взгляд. – Только ты можешь вывести мигрень на совершенно новый уровень.

- И только ты можешь напомнить мне, что она пройдет, - тихо ответил Шерлок, слегка откинувшись, чтобы уютнее уткнуться головой в его ладонь. – Во всем этом так просто потеряться, признать, что улучшения не будет, и что мой разум окажется разбит навсегда. А ты напоминаешь мне, что это не так.

- Это самое меньшее, что я могу, - сказал Джон. – Сама мысль о том, что ты проходишь через это в одиночку, и некому помочь… - он затряс головой, невидяще уставившись в окно. – Я знаю, ты раньше с этим справлялся, но мне отвратительно думать об этом. Я никогда не видел, чтобы с тобой творилось такое – чтобы твой разум запутался сам в себе. Ощущения тебя обманывали, половина всего, что ты говорил, была бессмыслицей, а другая – на чужом языке. И даже теперь, когда тебе, кажется, стало легче, ты едва держишься на ногах, - он с трудом сглотнул, голос его превратился в шепот. – Тебе нужен кто-то, кто будет рядом, и я не смог бы тебя оставить, даже если бы ты сам об этом просил.

Признание повисло в воздухе, куда более значимое теперь, когда было озвучено. Джон расслышал хриплые нотки в собственном голосе и, поморщившись, заставил себя умолкнуть. Вдруг он сказал слишком много, и это поставит под угрозу границы, воздвигнутые им и Шерлоком? А меньше всего Джон хотел оттолкнуть друга сейчас, когда тот в нем так нуждался.

Он намеренно не опускал взгляд на лицо Шерлока, перевернутое и странное под таким неестественным углом, но все же продолжил слегка массировать, очерчивать пальцами и ладонями голову друга, запоминая уникальную форму черепа, в котором был заключен этот невероятный разум.

- Этот приступ не закончился… пока еще нет, - ответ прозвучал измученно и глухо, словно Шерлоку невыносима была сама мысль об этом. – На каких языках я говорил?

- На испанском, итальянском, - произнес Джон, чувствуя облегчение от того, что друг не стал вдумываться в полный смысл того, что он так неуклюже высказал. – Но чаще всего на французском. К нему ты возвращался постоянно. Ты сказал мне одну вещь… - он озадаченно нахмурился, пытаясь припомнить, как звучала фраза. – Что-то вроде «m'as je échoué».

Опустив взгляд, он увидел, что Шерлок свел брови, и взгляд его остекленел, как будто детектив изо всех сил пытался вспомнить, что затерялось в пучине седативных и боли. Наконец на лице его мелькнуло что-то вроде узнавания.

– Быть может, «Tu ne m'as jamais échoué»? – медленно спросил он, наморщив нос, когда Джон кивнул в ответ. – Так не скажет ни один француз. Это просто французские слова, подставленные вместо английских.

- А ты не… - Джон прикусил губу, руки его замерли. Сказанное тогда другом маячило в глубине сознания, один фрагмент неизвестности из многих ему подобных. В том, как Шерлок это произнес, было что-то важное, и потому казалось почти невозможным от этого отмахнуться. – Не помнишь, что пытался сказать?

Плечи Шерлока напряглись, и он медленно поднялся, садясь. Правая рука прижалась к виску, словно в попытке приглушить ноющую боль, а затем он обернулся и устроился между лодыжек Джона, скрестив ноги. Лицо его в сумрачной комнате было бледным, у основания горла и ключиц притаились тени, но глаза были полны решимости, это был взгляд именно Шерлока, а не того потерянного, измученного человека, который представал взору Джона последние два дня. Как будто детектив снова стал самим собой, несмотря на боль, и все его внимание было сосредоточено на друге.

На минуту тому показалось, что Шерлок не ответит. Джон был почти уверен, что он отмахнется или вылезет из кровати, положив конец этому странному и безупречному эпизоду близости. Но все же, спустя несколько заполненных тишиной ударов сердца, Шерлок дернул плечом и неловко прочистил горло, прежде чем озвучить перевод.

- Ты никогда меня не подведешь.

Дата добавления: 2015-09-03