Глава 4: Пробуждение Левиафана

Тьма опутала его, навалилась на плечи пробирающей до костей стужей. Она просачивалась меж губ, как дым, отравляя каждый вдох душными ядовитыми испарениями, и нечего было ей противопоставить: не было ни тепла, ни пламени. В разрушенных коридорах чертогов его разума призрачным эхом отдавались шаги, пока он брел, одинокий и потерянный, в сгущающемся тумане.

Повсюду был холод, Арктический, пронизывающий. Царапая кожу, летели в лицо смешавшиеся в бессолнечной тьме снег и песок. Он посмотрел вверх, на проломленную кровлю, щербато оскалившуюся над ним бездонной чернотой небесной пасти: терпеливо выжидающая вечность. Без Луны, без звезд. Без света, без тепла. Он опустил взгляд на собственную бескровную кожу, на отданное на расправу стихиям обнаженное тело: без пульса.

Подобное развоплощение должно было настораживать, но разум его блуждал слишком далеко, он был слишком рассеян, чтобы это полностью осознать. Жизни в нем самом уже не осталось, но в воздухе вокруг по-прежнему парили осколки размышлений, впиваясь в руки и грудь, когда он шел, проталкиваясь через их рой. Они рассекали кожу будто обычную ткань: разрезанные нити – распоротые швы.

Он брел вперед, и сама плоть его сжалась, примерзнув к костям, пока он углублялся все дальше в извилистые коридоры. Некоторые двери в покои висели на перекосившихся петлях: пьяный разгром. Другие лежали разбитые на куски, занозы впивались в чувствительные подошвы, пронзали до кости, и в итоге он мог лишь хромать, жалкий пошатывающийся призрак себя прежнего.

Наконец, блуждая под бескрайним гнилостным небом, он обнаружил одну-единственную уцелевшую дверь; из-под нее, закрытой, отрезавшей весь внешний мир, пробивался узкий поток теплого сияния. Что-то смогло выжить во всем этом хаосе, свет и жизнь в его личном апокалипсисе. Он протянул руку с костлявыми пальцами, израненными бесконечными проходами по струнам скрипки, и толкнул эти врата, открывая взору лежащее за ними.

Бейкер-стрит. Он узнал ее тут же, наполненную понятиями дома и очага, спокойствия и приюта. Там ждали его уродливые обои, чьи серо-зеленые тона окрасил теплом мерцающий огонь. Там висел на стене череп буйвола, был воткнут в каминную полку нож, там был диван и поблескивала стопка сложенной после одного из экспериментов лабораторной посуды, пустой и безопасной.

И все же внимание его привлек мужчина в кресле; волосы, золотые в отблесках огня, кожа, помнящая солнце Афганистана: тело, живое, дышащее, не такое, как его собственное – жуткое подобие человека. Чашка чая исходила паром у руки Джона на подлокотнике кресла; газета, когда он, сосредоточенный и спокойный, переворачивал страницы, шелестела, будто стая взлетающих скворцов.

Внезапно он поднял взгляд, и Шерлок тут же отшатнулся, отступая назад, в темноту и дымную мглу, неожиданно пристыженный. Джону нельзя видеть его таким – сломленным, горьким созданием смерти и разрушения. Он не желал быть тем, кто привнесет ужас в жизнь бесстрашного воина, не желал ни единого проблеска отвращения на этом открытом, дружеском лице. Тепло и свет были не для него.

Но прежде, чем успел двинуться, на запястье сомкнулись сильные пальцы, втягивая Шерлока, спотыкающегося, карикатурно-уродливого, через дверной проем обратно в комнату.

Он ожидал крика ужаса, но Джон просто улыбнулся, и облегчение засияло в его взгляде, когда он схватил одеяло и набросил его Шерлоку на плечи, плотно укутывая тканью изможденное, напоминающее труп существо, как будто драгоценность.

- Ты где-то блуждал, - мягко произнес он, - но теперь вернулся домой. Я скучал по тебе.

Джон приблизился, обхватил его руками, заключая в крепкие объятия. Кровь пронеслась по телу Шерлока, проталкиваясь по спавшимся венам и устремляясь дальше – не просто существование, но сама жизнь. И когда Джон приподнялся, прижимаясь поцелуем к его подбородку, Шерлок ощутил за ребрами слабую вибрацию. Тук-тук, тук-тук, тук-тук: левиафан, пробуждающийся от сна.

Его сердце уверенно билось в груди, запущенное прикосновением Джона: ставшая реальностью сказка и отброшенная в бездну смерть.

И после холодной бесконечности Шерлок вспомнил, что значит согреться.

Он открыл глаза навстречу темноте и понял, что сновидению конец. Голова пульсировала промерзшей пустотой, рождающей на висках ледяное крошево пота, все тело казалось воспаленным, одной сплошной ссадиной; медленно пробуждались к горькой жизни задремавшие было нервные окончания. На нем все еще лежали густые ночные тени; свечи (Явь или сон? Не вспомнить.) исчезли. Теперь от окна струился призрачный свет: наверное, снаружи занимался день, почти отсеченный тяжеловесными шторами, но все же несколько тонких нитей прокрались внутрь и сплетали свой узор из намеков во мраке спальни, слабо высвечивая очертания человека, спящего рядом.

Джон: его мягкие, солнечные тона пульсировали с каждым шелестом вдоха и выдоха, рассеянные и безболезненные. Отчасти Шерлок понимал, что исходящий от друга свет не причиняет ему страданий, потому что был он не настоящим, а всего лишь результатом сбоя восприятия, проявлением все еще не ушедшей синестезии, но наблюдать за этой иллюзией, купаться в ее тепле было приятно.

И все же, нет, этот свет не мог давать подобное тепло. Куда более телесное – тусклая тяжелая влажность, обволакивающая кожу словно патока, уже не болезненная, а желанная. Они не касались друг друга, разве что едва-едва, но в какой-то момент ночью Джон перекатился ближе; правая рука его оказалась под подушкой Шерлока, выгибая ее едва заметным гребнем, ладонь левой, неудобно согнутой в локте, лежала на постели между их телами.

Полоса шириной в ладонь Джона, ладонь хирурга – совершенные пястные кости, пальцы короткие, но все же изящные, - вот и все, что их разделяло. Под взглядом Шерлока они чуть согнулись, дрогнув, и придвинулись ближе, сонно задевая его талию.

Он дернулся, ожидая жалящего укуса, возмездия от своей раздраженной кожи, но Джон словно нес в себе солнце пустыни, под которым таяла покрывающая его ледяная корка. Опиумный дым в легких, кокаин, проносящийся по венам: вызывающий мгновенную зависимость жар. Шерлок без раздумий подполз ближе, слабое движение отдалось в голове перехватывающим дыхание болезненным треском-предостережением и заплясавшими перед глазами тошнотворными вспышками цвета.

Ему был необходим сон: долгий, еще дольше, бесконечное забытье, что сгладит колючие, зазубренные фракталы[3] его кровоточащего, изломанного разума, но прежде всего он тянулся к Джону. Свет и жизнь: совершенно иное условие существования, отличное от тех, что обычно требовались его телу, но он знал, что теперь без этого уже не сможет обойтись. Что-то шелохнулось на границе сознания – обеспокоенный лаймово-зеленый, свежескошенная трава; личное пространство, недопустимая близость – Джон может рассердиться, его золотисто-солнечный свет окрасится в алый и в цвет раскаленной лавы, но мысль эта распалась на части, словно морская пена на взметнувшейся и опавшей волне.

Осторожно, с трудом справляясь с казавшимися резиново-гибкими и слишком чувствительными пальцами, Шерлок обхватил запястье друга, поднимая его руку, чтобы придвинуться ближе, прильнуть к его телу: сжавшийся у горячей батареи замерзший кот, которого никто не сгонит с теплого местечка в ближайшем будущем. Рука опустилась, не придавливая, на спину, обхватывая талию Шерлока, заключая его в уют окружавшего тело Джона тропического воздуха, заставлявшего отступить скользкие льды озноба.

Постепенно пробегающая по коже дрожь усилилась, а затем отступила, температура скулящего от боли тела вновь пришла в норму. Резь в глазах стала острее, и Шерлок сполз по кровати ниже, наклоняя голову, пряча лицо в теплом изгибе шеи друга: острый выступ ключицы, сонно расслабленная плоть, а следом твердое плечо. Безупречно.

Последнее, что он ощутил – рука Джона, притягивающая его ближе, сухая ладонь и поглаживающие спину расправленные пальцы, прогоняющие неприятные ощущения, а затем Шерлока вновь поглотил сон.

На сей раз там не было ни чертогов разума, ни извращенных метафор-галлюцинаций, ни безумия. Лишь прикосновение Джона и, наконец, после долгих часов боли и отчаяния, - что-то напоминавшее передышку.

****

Одеяло свалилось с постели в шорохе ткани и перьев. Этот звук проник в сон Джона, потянул его за собой на поверхность, к бодрствованию, в то время как тело постепенно свыкалось с мыслью о возвращении к реальности. Жаль, ведь ему было на удивление тепло и уютно. Обычно его сдергивали с постели в несусветную рань кошмары, оставляя после чувство разбитости, но сейчас внутренний хронометр сообщал, что это – не предрассветная побудка. Столь медленного и плавного пробуждения он не испытывал вот уже много лет.

Быть может, отчасти причиной стало тесно прильнувшее к нему тело: прижимающиеся к его ногам длинные ноги, обвившая бедра сильная рука, мягкие волосы у подбородка. Джон тихо хмыкнул себе под нос, вдыхая аромат шампуня Шерлока и проводя рукой по остро выступающим позвонкам спящего рядом человека. Замечательно.

Секундой позже, стоило только разуму осознать, что именно говорят ему чувства, рука его резко замерла. Глаза распахнулись, и, пытаясь морганием прогнать остатки сна, Джон уставился перед собой. Обзор наполовину загораживала мягкими изгибами белого хлопка подушка, и все, что можно было различить, – спутанные темные завитки. Осторожно приподняв голову и самую малость отодвинувшись, Джон вгляделся в спящего Шерлока.

Тот выглядел совершенно умиротворенным, напряжение, не уходившее весь вчерашний день, исчезло с его лица. Он тесно прижался к Джону, вцепившись в него, как моллюск в раковину, обхватив бесконечно длинными руками и ногами, навалившись всем весом. Похоже, в какой-то момент он подвинулся ближе к другу, но по ощущениям Джона позади него самого тоже оставалось изрядное пространство, так что явно не один лишь Шерлок перемещался ночью по постели в поисках уюта. Казалось, они «встретились» посреди кровати, неумолимо притянутые друг к другу.

Большой палец обводил один из выступающих позвонков в неосознанном желании успокоить, и Джон отметил, насколько гладкая у Шерлока кожа, будто обтянувший крепкие кости шелк. Так странно было видеть всю хаотичность Шерлока обернувшейся подобным покоем, и Джон поймал себя на мысли: неужели друг всегда спит именно так? Если говорить о сне, ему всегда трудно было представить, что Шерлок в нем будет столь же обычным, как все люди: друг настолько отличался от них во всем остальном, что Джон отчасти ожидал, что и в забытьи тот не перестанет сыпать умозаключениями. Он ни разу не представлял себе картины такой безмятежности и расслабления.

И так просто было вообразить пробуждение в иных, лучших обстоятельствах – в объятиях наполовину улегшегося на него, привалившегося своим долговязым телом Шерлока. Он мог представить, как встречает его теплый, счастливый, расслабленный взгляд, какую-то едва уловимую нежность в глазах: принятие. Джон не позволял себе предаваться подобным мыслям слишком часто. Возникающие иногда неуместные сексуальные фантазии о Шерлоке - дело одно, а вот подобные сцены домашнего уюта - уже чересчур, такое говорит о чем-то куда более интимном, нежели простое вожделение.

Джон не мог позволить себе задерживаться на этой мысли, тем более что все это, как он полагал, навсегда останется для него недоступным. Проснись Шерлок сейчас, Джона встретили бы озадаченность и отторжение, а возможно даже и отвращение. Как ни крути, даже зная, что на самом деле им двигало, он все равно чувствовал себя так, будто воспользовался беспомощностью друга.

Кто-то стоящий в дверях прочистил горло, и Джон рывком, виновато поднял голову. Даже не взглянув на посетителя, он уже знал, что это не миссис Хадсон. Прежде всего, голос был мужским; к тому же их домовладелица скорее щебетала бы от счастья, а не откашливалась так многозначительно и осуждающе.

- Убирайся, Майкрофт.

Бормотание Шерлока стало дополнительным потрясением, без которого Джон вполне мог бы обойтись. Сердце дернулось и тут же, пристыженное, оборвалось, упало, пустое и потяжелевшее куда-то в район желудка. Впервые в жизни после того, как ему исполнилось четырнадцать, Джону захотелось провалиться сквозь землю.

- Пойду угощу себя вторым завтраком, - невозмутимо ответил Майкрофт, адресовав Джону крайне многозначительный взгляд. Приподнятая бровь ясно давала понять: он крайне разочарован подобным непрофессионализмом, но в то же время ничуть ему не удивлен. Джон не мог определиться, что здесь хуже.

Однако главной его заботой был не старший Холмс. Джон жил не с Майкрофтом, не за ним он следовал на места преступлений, не вокруг него выстроил он всю свою богом проклятую жизнь, и не его сейчас держал в объятиях, полусонного и немногословного, а возможно не до конца все осознающего. Джону следовало отстраниться, выбраться из постели и дать Шерлоку пространство, чего тот наверняка потребовал бы, не будь он сейчас в полубреду от боли и седативных; но мышцы явно не желали повиноваться, а дыхание чуть ерошило волосы друга.

- Шерлок? – прошептал он, откашлявшись, после того, как имя прозвучало мало напоминающим нормальный голос хрипом. – Как ты себя чувствуешь?

Наступила задумчивая тишина, и Джон затаил дыхание, молясь о том, чтобы ответ оказался понятен и прозвучал на английском. Ведь это, наверное, будет знаком, что Шерлоку хоть самую малость полегчало по сравнению со вчерашним?

- Как будто в голове взорвали мощнейшую ядерную бомбу, и весь мозг осел на внутренних стенках черепа, - сипло ответил, наконец, Шерлок. Выдох щекотно скользнул по коже, кончик носа потерся о плечо, и друг добавил: - Но теперь теплее. Спасибо.

Джон обдумал, не стоит ли ему хоть как-то оправдаться, объяснить, почему они лежат так близко, прижавшись друг к другу в тесном объятии, но все, что вышло в итоге – тихое:

- Не за что. Ты… тебе лучше, чем вчера?

Шерлок слабо повел плечом, все еще двигаясь так, будто тело его было скорее высеченным из гранита, нежели разгоряченной бледной плотью и вялыми мышцами.

- По-другому. Сознание яснее, к сожалению: все идет, как обычно, - с кухни донеслось звяканье посуды, и Шерлок вздохнул, его ладонь скользнула по талии Джона, когда он убрал руку. – Сейчас он примется демонстративно заваривать чай и уничтожать печенье. Скажи ему, чтобы перестал быть таким приторно-коричневым.

- Приторно-коричневым? Это… это у него цвет такой? – спросил Джон, чувствуя себя до смешного счастливым, когда друг одобрительно глянул на него, приоткрыв один глаз.

- М-м-м, по большей части как ириска, но оттенки меняются, - Шерлок моргнул и снова закрыл глаза, потянув подушку Джона к себе и накрыв ею голову, так что голос его доносился приглушенно. – Когда я был младше, он был как джем.

Джон слабо, еле слышно рассмеялся, в изумлении качая головой. Синестезия всегда вызывала у него живейший интерес. Бывало, люди просто рождались такими, их мозг был раз и навсегда настроен воспринимать сигналы извне по-другому. Разумеется, наложение этого явления на и без того разбирающий все на атомы разум Шерлока в равной степени завораживало и пугало.

Спустив с кровати ноги, Джон сгреб с пола и натянул на себя одежду, а потом попытался хоть немного пригладить волосы. Не то, чтобы это имело значение, Майкрофт ведь уже застал их с Шерлоком вдвоем, прижавшимися друг к другу, будто котята, но он совершенно не собирался представать перед чопорным бюрократом с такой прической, будто у него была крайне удачная ночь.

- Заодно принесу тебе попить, - пообещал Джон, вглядываясь в лежащего клубком на кровати друга в поисках хоть каких-то признаков движения. – У тебя наверняка в горле пересохло. Или думаешь, тебя после этого вырвет? – он покосился на так и не пригодившееся ведро у кровати. – Попробуем, хорошо?

Шерлок не ответил, и Джон потянулся к дверной ручке, расправив плечи перед тем, как выйти наружу. Майкрофт с чашкой чая сидел в кресле детектива, скрестив ноги.

- Подобное внимание к моему брату достойно похвалы, Джон, - многозначительно произнес он. – Немногие были бы столь – усердны – в своей заботе.

Сами по себе слова звучали совершенно невинно, а вот тон Майкрофта – нет. Он источал неодобрение, словно Джон пересек невидимую границу, отнесшись к Шерлоку, как к человеку, а не машине.

- Хотя я не уверен, что ваши методы оправданы.

- Прекратите сейчас же, - Джон ткнул пальцем в его сторону. – Вы уехали, не дав мне никаких подробных инструкций. Я мог справиться почти со всем, но Шерлок начал мерзнуть, так что я воспользовался теми «методами», какие были под рукой, - он с вызовом выставил подбородок. – Центральное отопление выключилось по таймеру, включить его я не мог, а больше во всей чертовой квартире не было ничего, кроме меня самого, что согрело бы Шерлока, не касаясь и не причиняя ему боли.

- И все же этим утром он расплылся по вам, как масло на тосте, - улыбка Майкрофта была натянутой и напряженной: режим работы «старший брат» включен на полную мощность. – Уверен, намерения были благими, но вы вступили на очень скользкий путь. Если вы, в отношениях с моим братом, зайдете…

- Мы друзья, - перебил его Джон, скрестив на груди руки и прилагая все усилия, чтобы не скрежетать зубами. – Кроме того, это не ваше дело. Это между мной и Шерлоком, других это не касается.

Майкрофт задрал подбородок и, прищурившись, оценивающе посмотрел на Джона.

- Так значит, такая возможность есть?

- Этого я не говорил, - ответил Джон, глядя, как Холмс-старший отставляет чай в сторону и поднимается на ноги, одергивая пиджак. – Я просто о нем заботился.

- Вы в этом уверены, Джон? – тот чуть откинул голову и оглядел его с оттенком легкого превосходства. – Абсолютно? – Майкрофт сжал губы, а затем уставился на собственные туфли. – Мой брат лишь недавно осознал, что у него все-таки есть сердце, и мне отвратительна мысль, что его могут ранить.

- Не будь таким мелодраматичным, Майкрофт.

При звуках голоса Шерлока оба обернулись к двери в спальню: тот стоял, тяжело привалившись к косяку, завернутый в синий шелк халата. Он выглядел измученным, нетвердо держался на ногах, но, по крайней мере, стоял сам, почти без опоры, пусть и щурился болезненно в ярком свете гостиной.

- Тебе не следует подниматься с постели, - недовольно прищелкнул языком Майкрофт, посторонившись, а Джон быстро прошел к окну и задернул занавески, отрезая солнце и погружая комнату в легкий и мягкий полумрак.

Повисла пауза, и Джону показалось, что друг изо всех сил старается убедиться, что произносит верные слова.

- А тебе не следует оскорблять моего соседа. Зачем ты пришел?

Майкрофт изогнул бровь.

- Чтобы проверить как ты, и если ты рассчитываешь этим небольшим спектаклем убедить меня, что тебе лучше, то ты глубоко заблуждаешься. Начался второй этап, как я понимаю?

Шерлок на это только заворчал, доплелся до дивана и со вздохом на него опустился.

- Это не правительственная реформа, Майкрофт. Нет никаких этапов; просто болит до тех пор, пока не пройдет.

- Разум стал яснее, контроль речи лучше, боль теперь не совершенно невыносима, но все еще достаточно сильна, чтобы ты предпочитал лежачее положение – вставая разве только из чистого упрямства. По всем признакам это другой этап, - фыркнул Майкрофт, и голос его смягчился, когда он продолжил, глянув на Джона. – Похоже, я недооценил способности доктора Ватсона.

Вот и все извинения, на которые мог рассчитывать Джон, причем весьма слабые, но одного единственного взгляда на Шерлока, свернувшегося на боку на диване с видом не раздраженным, но несчастным, хватило, чтобы Джон тут же решил не углубляться в этот вопрос. Майкрофт был деспотичным, надменным старшим братом, но Шерлок не должен страдать из-за этого ни в коем случае.

- Так рад, что мне удается превзойти твои ожидания, - невнятно произнес детектив. – А теперь уходи. Ты на ковер капаешь.

При виде губ Майкрофта, недовольно скривившихся от одной мысли о том, что он может позволить себе нечто столь неблагопристойное, как «капать на ковер», Джон прикрыл ладонью улыбку. В обычных обстоятельствах он бы отчитал бы Шерлока за подобную грубость, однако на сей раз, по его мнению, Майкрофт вполне ее заслужил.

- Вы сами найдете выход, не так ли?– спросил он ровным тоном. – А я должен вернуться к заботам о вашем брате. Как вы меня и просили, помните?

- Разумеется, - пробормотал Майкрофт. – Поправляйся скорей, Шерлок. Джон.

Он удалился, величественный и достойный, как всегда, и Джон вздохнул с облегчением, услышав его шаги вниз по ступенькам. Закрывшаяся за ним дверь отсекла как самого Майкрофта, так и все его предположения, верными они были или нет. Ни слова не говоря, Джон прошел в кухню, налил Шерлоку стакан прохладной воды и вернулся в гостиную.

- Держи, - тихо сказал он, вручая стакан другу и помогая ему подняться. После нескольких секунд Джон понял, что тот не в состоянии сам удержаться, и тут же сел рядом, чтобы Шерлок мог, полулежа, опереться на него, тяжелый и безвольный, как будто марионетка с обрезанными нитями.

- Ты перестарался. Почему не остался в кровати?

- Майкрофт был карминным.

На мгновение Джон свел брови, не понимая, что Шерлок имел в виду, а потом попытался ткнуть пальцем в небо:

- Пищевой краситель?

- Да, из перемолотых панцирей жуков. Оттенок красного. Я слышал, какой он удушающе непонятливый, - голос звучал жалобно, но Джон склонен был считать, что причиной тому были усилия при попытке внятно все объяснить, а не сам факт, что Джону требовались пояснения. Теперь, по крайне мере, Шерлок мог хоть немного пролить свет на то, что он, черт подери, имеет в виду.

- И что ты расслышал? – Джон задал вопрос, подозревая, что и так знает ответ. В конце концов, стены квартиры на Бейкер-стрит далеко не самые толстые.

- Я не масло, а ты не тост, - вместо ответа сообщил Шерлок, повторив то же странноватое сравнение, которым ранее воспользовался его брат. – Спасибо, что не дал ему усомниться в твоих действиях.

Сообщать, что сомнения успешно одолевали его самого и без помощи Майкрофта, Джон не стал. Сейчас, когда друг выглядел столь искренне и беспомощно благодарным, это казалось неправильным. И заставляло задуматься: поступал ли хоть кто-то так же до него – не просто приглядывал за Шерлоком, но был рядом, чтобы тому было, за кого держаться.

- Он ревнует.

Джон сморгнул, изумленно глядя на Шерлока.

- Кто, Майкрофт?

Шерлок хмыкнул в знак согласия и сильнее привалился к Джону, прежде чем объяснить:

- У тебя получается обо мне заботиться… облегчить боль. А у него нет.

Джон выдохнул. Его слишком тревожило состояние Шерлока, чтобы беспокоиться насчет старшего Холмса. Он сомневался, что все настолько просто, как излагал друг, но прямо сейчас у него были иные, куда более насущные проблемы, требующие внимания.

Взгляд на часы подсказал, что пришло время очередной дозы Норазофена. Они проспали допоздна: Шерлок – по милости лекарства, а Джон – убаюканный уютом постели Шерлока и тем, что был в ней не один. А теперь быстро приближался полдень.

- Нужно сделать тебе еще один укол, - тихо сказал Джон, коснувшись со всей возможной осторожностью и нежностью вороха упругих завитков на голове друга, прежде чем выскользнуть из-под него и помочь ему улечься на диване. Стакан с водой чуть дернулся в руках Шерлока прежде, чем Джон успел его забрать. – Хочешь остаться здесь или вернуться в спальню?

Шерлок моргнул, глядя на него и на мгновение сжав губы, а затем спросил:

- А ты где будешь?

При звуках этого тихого голоса в груди у Джона что-то сжалось. Как же редко друг бывал таким, открытым и беззащитным. Джон невольно улыбнулся.

- С тобой, если тебе это нужно.

- Хочется, - поправил Шерлок. – Мне этого хочется, - он обвел глазами гостиную, меж бровями залегла небольшая складка, словно он пытался вспомнить, где находится. – Останусь здесь.

Возражать Джон не стал; как ни крути, он сам так поставил вопрос. Шерлока же, казалось, не заботило, что диван для него слишком короток. Похлопав ладонью по сиденью рядом с рукой друга, Джон встал, принес из спальни постельные принадлежности. Одну подушку положил Шерлоку под голову, другую на пол рядом, если тому нужно будет отгородиться от узких полосок света, просачивавшихся в щели между занавесками.

- Тебя накрыть? – спросил он, с облечением улыбнувшись ответному кивку. – Насколько я понял, от прикосновений больше не больно.

Шерлок провел языком по губам и покачал головой.

- Нет, просто зудит. Это первое, что меняется.

- А дальше что? – накрывая его одеялом.

- По-разному. Обычно длится несколько дней, - протянув руку, Шерлок забрал с пола вторую подушку и неуклюже прижал ее к груди.

- Тогда позвоню в больницу, скажу, что на этой неделе не смогу выйти. Одного я тебя не оставлю, - точно выверенными движениями Джон вскрыл последнюю ампулу Норазофена, набрал лекарство в шприц и выпустил из него воздух, потом повернул руку Шерлока, обнажая молочно белую кожу и синий узор вен.

Шерлок едва ли моргнул, когда игла вонзилась в руку, вливая в кровоток скорое облегчение. Убрав шприц, Джон прижал большой палец к крохотному следу от укола. Неосознанно описывая на коже круг за кругом, он наблюдал, как туманной дымкой подергиваются светлые глаза, словно облака заволакивают лунное сияние блестящего разума.

- Засыпай.

Единственным ответом стала слабая улыбка и неловкое движение руки: Шерлок согнул ее в локте, так что пальцы самыми кончиками проскользнули по рукаву рубашки друга, по ладони и дальше, переплетаясь с его пальцами. Какой простой жест. Но Джон продолжал смотреть на их соединенные ладони, даже когда ослабла хватка Шерлока, терявшая силу по мере того, как он вновь погружался в беспамятство. Джон опять остался один.

Дата добавления: 2015-09-03