Волки и овцы

От автора: Спасибо огромное за вашу отзывчивость, дорогие читатели! Я думаю, что до конца фанфика график выкладки будет таким: ПН, СР, ПТ.
Спасибо за то, что вы читаете и делитесь своим мнением! Спасибо, что добавляетесь в друзья вконтакте - мне всегда приятно общаться и знакомится с новыми людьми! Спасибо, что любите люмион и видите его в таком же ракурсе, в каком вижу его я! И ещё - для меня нет ничего приятнее слышать, что именно моя история заставила вас иначе посмотреть на эту пару. Я верю в люмион всеми фибрами души!!
А теперь, приятного чтения!
Софи

***

В первый момент Гермиона решила, что ещё не проснулась, и ей видится сон.
Люциус сидит в кресле, закинув ногу на ногу, волосы раскинулись по плечам, как она любит, а лицо удивительно умиротворённое и спокойное. Он смотрит на неё серьёзными глазами, во взгляде присутствует какой-то новый оттенок, название которому пока трудно определить.
Гермиона тряхнула головой и моргнула несколько раз, прогоняя видение, но Люциус всё ещё мерещился ей.
– С Рождеством, – очень тихим, едва различимым шёпотом произнёс он. Гермиона скорее прочла слова по губам, чем услышала их.
– С Рождеством, – в тон ему ответила она, и несмелая улыбка неожиданно сорвалась с губ.
Они продолжали смотреть друг на друга, не зная, что сказать. Гермиона приняла сидячее положение, голова гудела после сна, ночь в самом разгаре, в доме по-прежнему холодно, но щёки вдруг охватило жаром.
Гермиона вдруг ощутила себя маленьким растерянным ребёнком. Она не знала, какие чувства бушуют в душе Люциуса. Его всегда было сложно понять, а уж прочесть что-то по лицу – невозможно. Наверное, нужно что-то сказать, но все слова будто застряли на кончике языка.
“Выпьешь?”
“Как давно ты здесь сидишь и смотришь на меня?”
“О чём ты думаешь?”
“Может, займёмся любовью?”
Гермиона усмехнулась последней мысли. Вдоль позвоночника пробежали тяжелые мурашки-слоны, стукнувшись о стенки живота в самом низу. У них уже был прощальный секс. Это совсем не то, что нужно, чтобы окончательно расстаться. Но смотреть на него и не желать всем сердцем, душой и телом очень сложно.
– Ты здесь, – наконец, произнесла она.
– Я здесь.
– Ты ничего не хочешь мне сказать?
– Зависит от того, что хочешь сказать мне ты.
Гермиона опустила взгляд на свои пальцы, рассматривая коротко остриженные ногти. Почему она не пользуется лаком? Наверное, она могла бы выглядеть более ухоженной и лощёной. Давно не выщипывала брови и совсем позабыла о кремах и увлажняющих лосьонах. Люциус застал её врасплох. Впрочем, разве это имеет какое-то значение?
– Ты злишься? – всё ещё рассматривая собственные руки, спросила она.
– Нет. Уже нет.
Снова встретившись с ним глазами, Гермиона вздрогнула. Что это – молчаливый призыв? Никогда ещё его серые глаза не были такими тёплыми. Они грели, словно свитер, который она вязала Люциусу, зная, что никогда не решится подарить. Чувствуя себя до крайности неудобно, Гермиона опять отвела взгляд, поймав в поле зрения стрелки часов. Уже почти двадцать минут, как наступило Рождество. Нужно бы выпить… за праздник.
– Тебе налить… шампанского?
Люциус неопределённо передёрнул плечами, равнодушно произнёс:
– Налей.
Гермиона наполнила бокалы шипучей игристой жидкостью и поднялась на непослушные, словно желе, ноги. Люциус всё так же спокойно, не проявляя эмоций, осмотрел Гермиону с головы до ног, задержавшись взглядом на слишком широком для её узких плечиков свитере. Она протянула ему напиток, и его пальцы вдруг обняли руку с зажатым в ней бокалом. Его ладонь показалась горячей, словно кипяток. Гермиона попыталась вырвать руку, но Люциус, забрав оба бокала, поставил их на стол и неожиданно для них обоих усадил Гермиону себе на колени. Она собиралась уже возмутиться и освободиться, но мучительно ясно осознала, что сегодня, в Рождество, не мечтала ни о чём другом, кроме как просто быть рядом с ним.
Люциус обнял её без какого-либо интимного намёка, так Гермиона в детстве сидела на коленях у собственного отца, пока он читал ей любимые сказки Андерсена. Вздохнув, она уложила свою тяжёлую и опустошённую голову ему на грудь и почувствовала, как Люциус зарылся носом в её волосы. Он тоже сделал глубокий вдох, словно нехотя проговорил:
– И что нам с тобой делать?
– Отпустить друг друга.
Липкий и сдавливающий ком засел в горле, впился там своими шипами, словно Гермиона наглоталась ежей.
Вопреки произнесённой вслух истине, руки Люциуса ещё сильнее сжались вокруг её талии, будто бы так он пытался приковать её к себе, но это было бы неразумно. Сам их союз противоестественный, они никогда не играли на одной стороне, не были целым, за исключением моментов интимной близости. Они из разных миров, из противоположных реальностей, два человека, которые бегут по встречной полосе с завязанными глазами.
– Значит, ты дашь мне развод?
– Я дам тебе всё, что ты захочешь.
– Люциус… – из груди вырвался стон. – Это из-за твоих денег?
– Оставь их себе.
Она не смела посмотреть ему в глаза, чувствуя, как на кончиках ресниц застряли горькие слёзы. Гермиона покачала головой.
– Почему? – её саму напугал грудной шёпот, каким она произнесла это слово.
– Я обещал, что больше не будет больно.
“Но мне больно, как никогда”.
Его руки успокаивающе скользили по волосам, рваное дыхание постепенно становилось ровным и лёгким. Гермиона закрыла глаза, наслаждаясь каждым ударом его сердца. В камине умиротворённо потрескивал огонь, запах корицы, мандаринов и Люциуса возносил на небеса, казалось, что мир превратился в её личное представление утопической модели.
“Мне будет не хватать твоей скупой улыбки. Я буду скучать по твоему мужественному запаху, тёплым рукам и дерзким губам. Как часто я просыпалась от того, что мне казалось, будто твои волосы падают мне на лицо, щекочут шею, нахальные пальцы путешествуют внизу моих бедёр. Какое это разочарование – проснуться и осознать, что тебя нет рядом и больше никогда не будет. Я люблю тебя, Люциус. Не за что-то, а вопреки”.
А утром он ушёл. Как уходят сладкие сны, оставляя после себя печальное послевкусие. Гермиона обнаружила себя в спальне, наверное, он перенёс её. Укутал в несколько одеял, позаботился, чтобы камин горел всю ночь. На прикроватной тумбочке отыскалось его обручальное кольцо, то самое, которое она одевала ему на палец в церкви. В него была продета маленькая записка, содержащая всего несколько слов:
“Дай мне знать, когда будешь готова”.
А что, если она никогда не будет готова? Какая-то значительная часть её сердца сопротивляется разрыву, но разум остаётся безжалостным и непреклонным. Приятно осознавать, что она пока не утратила окончательно способность мыслить рационально и здраво, но хорошо ли это? Гермиона нередко слышала, что глупым женщинам гораздо проще удаётся обрести своё счастье, им не нужно для этого много. Они не считаются с условностями и привыкли, что кто-то более умный и сильный принимает все решения. Гермиона стремилась к независимости с самого своего сознательного возраста. Самостоятельная, свободная, серьёзная и гордая. Люциусу Малфою за неполный год удалось смять её, как тесто, и вылепить что-то совершенно новое и непохожее на Гермиону Грейнджер. Она буквально деформирована и подавлена, как можно пытаться строить отношения, когда ты точно не знаешь, кем являешься и чего хочешь от жизни?
Она хотела когда-то постепенно, кирпичик за кирпичиком, собственными руками построить крепкий фундамент своей судьбы, чтобы домик жизни вышел крепким и нерушимым, словно крепость. Сейчас это даже не хижина, а соломенный шалаш – пришёл страшный серый волк, дунул один раз, и всё – ей нужно бежать, прятаться, чтобы безжалостный зверь не поглотил её целиком.
Гермиона рассеяно гладила жёсткую шерстку своего верного друга Волка – он успел забраться на кровать и положить свою огромную голову на колени хозяйке. Если бы не он, то Гермиона сошла бы с ума в своём одиночестве. Пожалуй, это единственное, что останется у неё после Малфой-мэнора. И его кольцо, которое она продолжала крутить в пальцах, а затем вдруг прикрепила на цепочку рядом с крестиком. Проклятая сентиментальность!

***

Документы к разводу готовил Генри. Гермиона видела в его глазах робкую надежду и молилась, чтобы он не наделал глупостей. Не хотелось терять друга, но следует держаться от него на расстоянии – ей неловко в его присутствии.
Один из приятных бонусов свободы – возвращение в собственную квартиру. Тесная, убогая, пустая и скучная, но она принадлежит ей, Гермионе! Она сама купила её на собственные деньги. Также перед ней встал вопрос о работе. Перебрав множество вариантов (предложение устроиться Стирателем в Министерство даже позабавило), Гермиона вдруг решила, что не хочет связываться с государственной службой и решила открыть собственное дело. К счастью, взять ссуду в банке оказалось не так уж и сложно, и теперь она не могла дождаться, когда маленькое помещение в самом сердце Косой Аллеи будет отремонтировано – там Гермиона собиралась устроить книжный магазин. А пока она не могла приступить к управлению своим бизнесом, развлекали переводы древних германских записей, которые, разумеется, делались старейшими рунами.
Очень часто Гермиона получала приглашения на приёмы и балы. Иногда даже хотелось на них пойти, но там ожидали миссис Малфой, а она хотела вернуться к мисс Грейнджер.
Однажды, когда до слушания оставалось две недели, Рон пригласил её в театр. Гермиона не видела причин для отказа. Правда, платье на ней было более чем скромное, не сравнится с теми, что заказывал для неё Люциус, но приятно быть самой собой. Гермиона Грейнджер не носит дорогих мехов, шёлка и бриллиантов. Она обычная девушка, слишком разумная, чтобы выкидывать деньги на ветер, вкладывая их в бессмысленные наряды.
Рон очень хорошо смотрелся в строгой чёрной парадной мантии. Он небрежно уложил волосы, и почему-то всё время хотелось их потрогать. Проходя мимо просторного зеркального холла в театре, Гермиона взглянула на отражение, отмечая, что они с Роном смотрятся весьма гармонично. Когда-то это было очень важно для неё.
– Тебе грустно? – спросил Рон, заметив, как её губы сложились в тонкую напряжённую линию.
Гермиона отрицательно покачала головой и улыбнулась.
– Нет. Задумалась о своём. К тому же, мне не нравится, как на нас все смотрят.
– Они смотрят на тебя.
– Всё из-за моего скандального брака. Они думают, что я изменяю мужу… с тобой.
Рон усмехнулся и нагнулся к ней, прошептав в ухо:
– Они пялятся, потому что ты очень красивая.
Гермиона усмехнулась в ответ, почувствовав, как краска прилила к лицу.
Ей действительно не нравились эти взгляды, будто люди собрались здесь не ради спектакля Эверета Логанса, знаменитого драматурга в мире волшебников, а ожидали, что сама Гермиона устроит представление куда более интересное. Чуть позже к своему ужасу она поняла причину.
Они с Роном заняли своё место в портере, и пока до начала спектакля оставалось время, Гермиона принялась осматриваться по сторонам, вспоминая, что в последний раз была здесь с Люциусом, они сидели в самой лучшей ложе – она сейчас занята ослепительной блондинкой в безумно дорогом и красивом платье и маленькой шляпке. А рядом мужчина, так похожий на её мужа, вот он поворачивается к блондинке лицом, улыбается улыбкой Люциуса, смотрит на незнакомку его глазами, в руках держит его трость…
Гермиона обеими руками вцепилась в подлокотники кресла, будто бы ухнула вместе с ним в жерло вулкана, и летит, летит, летит…
Голова сама повернулась в сторону ложи. Казалось невероятным, что он сидит рядом с другой женщиной, наклонил к ней голову и улыбается каким-то её словам. Он замечательно выгладит. Сердце защемило, а в глазах защипало. Он нашёл себе любовницу, так быстро! Может, это просто подруга? Случайная знакомая? Родственница? Увы, Гермиона хорошо знала, что означает этот блеск в его глазах. Конечно, у Люциуса есть потребности, Панси мертва, и ему нужна другая любовница. Это должно было рано или поздно произойти, но почему так скоро? Почему он выставляет её напоказ ещё до того, как они официально развелись? Невыносимо смотреть на то, как он сидит рядом с другой женщиной. Воспалённое воображение тут же нарисовало кровать, два прекрасных тела, переплетённых воедино, хриплые стоны, горячие губы и нетерпеливые руки. Нет! Из груди вырвался неожиданный всхлип.
– Гермиона, что… – Рон проследил за её взглядом, и его лицо побагровело. – Ублюдок! Хочешь, мы уйдём?
– Нет, – прошептала она, схватившись за горло.
– Гермиона…
– Всё в порядке, Рон. Так и должно быть. Это правильно. И логично.
– Ты уверена?
Она кивнула и натянуто улыбнулась.
– Я пришла сюда, чтобы провести с тобой время. Мы останемся и будем смотреть спектакль.
Но глаза то и дело возвращались наверх, мучая и истязая сердце, отмечая каждую деталь, каждый наклон его головы, приподнятую бровь, улыбку в уголках губ. Освободиться? Господи, почему это так сложно? Гермиона сейчас была согласна и на “Oblivate”, и на зелье, лишь бы забыть о Люциусе Малфое раз и навсегда. С тоской вспоминались те дни, когда голова была похожа на чистый лист, сознание не было обременено тяжёлыми мыслями, последствиями собственных решений, болезненными воспоминаниями. Почему, ради всего святого, она должна мучиться постоянно? Разве недостаточно слёз было пролито? Зачем снова и снова втыкать отравленные иголки в кровоточащую рану?
Сколько ещё испытаний приготовила ей судьба? Гермиона не была уверена, что способна вынести всё, она и так находилась на грани собственного терпения. Пределы натянулись, как перекаченный воздушный шар, и стенки готовы вот-вот лопнуть. Люциус Малфой везде. Она вычеркнула его из своей жизни, но не из памяти. И не из сердца. Наивно полагать, что удастся избавиться от этого человека так просто, но и не должно быть так сложно.
Гермиона обхватила голову руками, чувствуя, что сходит с ума. Она бегает по замкнутому кругу, отчаянно ищет выход, она окончательно выдохлась. Как два столь противоречивых чувства могут уживаться в душе? Никак, они уничтожают друг друга! Свихнуться можно от войны, которая происходит в душе. Покой и согласие стали какими-то мифическими понятиями, недоступными и нереальными.
Едва дождавшись антракта, Гермиона поняла, что больше не в силах выносить эту пытку. Рон отправился в гардероб за их мантиями, и она ждала его в холле. Меньше всего хотелось встретиться лицом к лицу с Люциусом, но день оказался на редкость неудачным.
Блондинка повисла на его локте и весело щебетала обо всём и ни о чём. Молодая, чуть старше Гермионы. Пышная грудь чудом не вываливается из открытого лифа, тонкая талия, длинные ноги – она могла бы работать манекенщицей в мире магглов. Рядом с Люциусом она смотрелась дорогой безделушкой, блажью богача, который, не задумываясь, тратит деньги на золото и бриллианты. Блондинка шла ему, как подходят к его лицу чёрные мантии, белые шейные платки и серебряные запонки.
Люциус не сразу заметил Гермиону. Она словно мышка, попавшаяся в мышеловку. Ноги приросли к полу, а во рту пересохло. Интересно, он когда-нибудь перестанет так на неё действовать? Люциус безразлично скользнул взглядом по её фигуре, переключился на группу людей за спиной Гермионы, и тут его глаза снова вернулись к её лицу. Он узнал её. На какой-то момент глаза потемнели, уголки губ дрогнули. Он еле заметно кивнул ей, и Гермиона ответила таким же незначительным наклоном головы.
– Прости, что так долго, – внезапное появление Рона едва не заставило её подскочить от неожиданности.
Люциус тоже не ожидал увидеть Уизли рядом с ней. Его лицо опять превратилось в маску, а в глазах заиграли острые льдинки, взгляд мог превратить в каменную статую не хуже василиска. Гермиона краем глаза проследила, как Люциус и блондинка направляются к группе волшебников, сама того не осознавая, она повернулась, и приготовилась к очередной незапланированной встрече.
Лицо Софии Вольпе озарилось самой приветливой улыбкой на свете, и итальянка решительно направилась к Гермионе, заключив её в крепкие объятия.
– Моя дорогая, как я рада тебя видеть!
– София! – Гермиона едва не расплакалась от радости. – Ох, как я рада! Не ожидала, что ты в Англии. Почему ты мне не написала?
– Мы приехали только этим утром, – итальянка покосилась на Рона, и Гермиона опомнилась, что необходимо представить друга.
– Рон Уизли? – ярко-алые губы Софии растянулись в улыбке. – Я о вас немало наслышана, молодой человек.
– Это неожиданно, – он неуверенно взглянул на Гермиону.
– Пойдём, я познакомлю тебя с друзьями, – София схватила Гермиону за руку раньше, чем Гермиона успела что-либо придумать, чтобы отказаться.
Она в ужасе смотрела, как они приближаются к группе волшебников и ведьм, среди которых стоял Люциус со своей блондинкой. Женщины были облачены в умопомрачительные платья, и Гермиона чувствовала себя убогой в своём простом васильковом платье. Рон неохотно плёлся позади, держа в руках их мантии.
– Гермиона, tesoro! – воскликнул Лоренцо, сияя белоснежной улыбкой. Он вдруг оказался рядом, целуя руку Гермионы. Она ошеломлённо, но радостно приветствовала друга – ей казалось, что он возненавидел её после выходки с ограблением.
– Как приятно видеть тебя, Лоренцо!
– Мне тоже, amore, мне тоже. Друзья мои, позвольте представить вам самую восхитительную английскую розу из всех, кого я знаю! Гермиону…
– Грейнджер, – быстро подсказала она, пока Лоренцо не назвал фамилию мужа.
Люциус не изменился в лице, хотя Гермиона физически ощущала, как между ними нарастает напряжение. Она старалась не смотреть, как он нежно придерживает свою блондинку за тонкую талию.
– Гермиона, дорогая, это наши друзья из Рима – Франко и Лорел Барбариго, Лорел – моя кузина по отцовской линии; их дочь Анна-Мария и её супруг Карло Фарнезе. Люциуса ты, разумеется, знаешь. Его подруга Эстель.
– Очень приятно, – Гермиона одарила новых знакомых одной из лучших своих улыбок. – Это мой лучший друг Рон Уизли.
Пока все обменивались первыми впечатлениями и припоминали, что фамилия Уизли достаточно известна, особенно благодаря Джорджу и его сети магазинов, Гермиона чувствовала себя до крайности глупо. Как это странно, стоять рядом с собственным мужем и его любовницей. И он, судя по всему, решил, что их с Роном связывают отношения более тесные, чем узы дружбы.
– Вы уже уходите? – с сильным акцентом поинтересовалась Анна-Мария.
– Да, оказывается, я не вхожу в число поклонников Эверета Логанса. Мне не нравится, как он превозносит тиранию и поощряет моральное насилие.
– Вам показалось, что главный герой – тиран? – изумлённо ахнула Лорел.
– Именно так. Он стремится контролировать всех вокруг и, в первую очередь, несчастную Габриэллу, у которой недостаточно ума, чтобы понять это. Он принимает за неё все решения, не оставляя права голоса. К тому же у него явные психические отклонения, не нахожу ничего поучительного в этой истории.
– В программе сказано, что это романтическая комедия, – напомнила Лорел.
– Предполагалось, что мы станем смеяться над очевидной наивностью и непроходимой глупостью, – ядовито прокомментировала Гермиона, чувствуя, что её пузырь начинает трескаться по швам.
– Не стоит спорить, Лорел, – своим спокойным, тягучим голосом сказал Люциус. – Мисс Грейнджер сторонница феминизма и, я бы даже сказал, матриархата. Она не допускает и не прощает в женщинах слабость.
– Вовсе нет. Я не прощаю того, что мужчина, заметив слабость в женщине, стремится тут же её подавить и подчинить.
– Возможно, женщина хочет, чтобы её подчинили?
– Это зависит от женщины. И от мужчины. Некоторые находят приятным общество безвольных покорных овечек. Как я могу винить их за это? Каждому своё, мистер Малфой.
– Почему мне кажется, что я слышу в ваших словах страх перед мужским полом? – вкрадчиво спросил он, чуть прищурившись.
– Вы хотите его слышать. Запугивание слабых и безвольных – ваш конёк.
– Удивительно, как хорошо вы меня узнали за такой короткий срок, мисс Грейнджер, – в его голосе послышалось хорошо скрытое бешенство. Гермиона вдруг вспомнила, что они не одни, и её щёки покраснели в смущении.
– Чем вы занимаетесь, Гермиона? – Франко поспешил избавить её от неловкости.
– У меня… ммм… свой бизнес. И ещё я делаю переводы старших рун – это моё хобби.
Разговор плавно перетёк на историю и новинки в мире литературы. Гермиона постепенно расслабилась, но по-прежнему каждой клеточкой своего существа ощущала близость Люциуса. Его подружка, блондинка Эстель, не произнесла ни слова. Покорная овечка? Клише, Малфой!
Прозвенел первый звонок, означая конец антракта.
– Вы точно уверены, что хотите уйти? – спросила София. – После спектакля мы собираемся пойти на бал…
– Только бала мне и не хватало! Нет, София, я очень устала, так что мы лучше пойдём.
Итальянка крепко обняла подругу.
– Завтра я приглашаю тебя на ланч. Приходи, пожалуйста, мы давно не виделись. Я скучала.
– Обязательно приду! Я тоже истосковалась по тебе, – Гермиона сморгнула непрошеные слёзы. – Заодно расскажешь мне, чем кончится этот фарс. Уверена, главных героев не ждёт ничего хорошего.
– Я не была бы так пессимистична, – усмехнулась София.
Они с Роном вышли из театра, в молчании направившись вдоль улицы. Гермиона всё ещё была смущена неожиданной встречей и перепалкой с Люциусом. Неужели он назвал её феминисткой и сторонницей матриархата? Конечно, она всегда придерживалась мнения, что между мужчиной и женщиной должно быть определённое равенство. Она любит сама принимать решения, свобода воли для Гермионы превыше всего.
– Рон, неужели я действительно люблю командовать?
– Ещё как! – ухмыльнулся он. – Командовать, помыкать, подчинять, доминировать…
– Ты смеёшься надо мной?
– Только чуть-чуть. Гермиона, ты замечательный человек, мой близкий и дорогой человек, и я люблю тебя такой, какая ты есть. Со всеми твоими феминистическими замашками и безумными идеями равноправия и мира во всём мире.
– И что в этом плохого? Я за то, чтобы справедливость всегда брала верх. Я понимаю, что абсолютная утопия невозможна, но мы хотя бы должны к этому стремиться.
– Тебе стоило вступить в миротворческую организацию.
– Ты не понимаешь, Рон! Я знаю, что не в силах предотвратить войны и хаос, ведь конфликты – это человеческая натура. Но в силах каждой отдельно взятой личности прийти к согласию с самим собой, укротить собственный нрав, взять буйный темперамент под контроль, не желать слишком многого и, особенно, чужого. Только так человек может укрепить свой собственный внутренний мир и дружно сосуществовать с внешним. Мне важно ощущать свободу духа, воли и выбора. Я злюсь, когда человек не может принимать решения сам, и тогда это кажется таким простым – велеть ему, что делать. Сложно удержаться, но я никогда не стремилась подчинить кого-то. Мне нравится быть во главе стола потому, что так люди прислушиваются к моему мнению. Но я за открытый диалог, а не навязанные идеи. Наверное, иногда я перехожу черту, но делаю это ненамеренно.
Гермиона уставилась в пространство, задумавшись над собственными словами. А ведь Люциус Малфой такой же, как и она, только он живёт ЗА чертой всё время. У него слишком сильный дух и воля, а вокруг мало людей, которых он мог бы принять за равных себе. Если овцы безропотно лезут в пасть волку, то почему же он должен сдерживаться? Видимо, с годами это вошло в привычку, и Люциус научился подчинять себе и слабых, и сильных – легко потеряться, когда рядом с тобой человек, уверенный в собственном превосходстве. И Гермиона тушевалась и пасовала не раз, потому что он действительно заставлял её чувствовать себя слабой и незначительной. И только позже, когда она перестала бояться дать отпор и вступила в битву характеров, их отношения начали меняться. Люциус увидел в ней больше, чем грязнокровку, больше, чем глупую наивную девчонку. Интересно, до чего бы это могло дойти, если бы определённые обстоятельства не разлучили их? Жаль, что она уже никогда не узнает об этом.

Дата добавления: 2015-09-03