Глава четырнадцатая НУ, ТУРЕЦКИЙ!

Турецкий резко открыл глаза. У окна спиной к нему стоял Меркулов.

— Константин Дмитриевич! — обрадовался Турецкий. — Вы!

— Да, — Меркулов повернулся и подошел к кровати. — Ну что же ты опять, братец! Так на тебе скоро живого места не останется!

— Кто бы спрашивал! — парировал Турецкий. — Можно подумать, вы всю жизнь на курорте.

— Да почти, — Меркулов устало улыбнулся, и Турецкий заметил, что его бывший шеф выглядит просто изможденным.

— А у нас тут... такие дела закрутились, — Турецкий покрутил в воздухе здоровой рукой. — Вы, наверно, уже в курсе.

— Да, Шура мне кое-что рассказала. — Меркулов посерьезнел и оттого стал казаться еще более усталым. Теперь он напоминал старика. — И еще эти события на валютной бирже... Ты, наверно, ничего не слышал здесь.

Турецкий изумился. Меркулов был последним человеком, которого он мог бы подозревать в пристальном интересе к курсу доллара.

— Да вам-то что, Константин Дмитриевич! — воскликнул Турецкий. — Вы-то пока не банкир. Не рекомендую. По-моему, это сейчас самая опасная профессия.

— По статистике самая опасная профессия в двадцатом веке — глава государства, — ответил Меркулов. — Они чаще всего умирают насильственной смертью. А если сюда прибавить покушения... Да, Саша, вы молодцы. Но это пока задача со многими неизвестными. А насчет курса доллара — это ты зря, Саша. Ведь это — отражение экономического положения. Ладно,— Меркулов улыбнулся, И в его глазах мелькнули прежние озорные огоньки, — по крайней мере, вы хорошо попутали им карты.

Потом заговорили о своем. Лидочка Меркулова собиралась поступать в Гнесинское училище.

Внезапно дверь палаты распахнулась.

— Саша! Ты слышал про доллар?

— Только теперь Таня Бурмеева увидела, что Турецкий не один. Она нервным жестом поправила халат и неуверенно застыла на пороге.

— Заходи, — Турецкий указал на Меркулова. — Это мой первый в жизни, теперь, к сожалению, бывший, начальник. И друг. А это Таня. Татьяна Бурмеева.

— Ага, — сказал Меркулов и любезно улыбнулся, — очень приятно познакомиться— Константин Дмитриевич Меркулов.

Турецкий слишком хорошо знал Меркулова, а Меркулов Турецкого. Они поняли друг друга с полуслова. Меркулов, разумеется, слышал фамилию Бурмеев и понимал, кто такая Татьяна Бурмеева и почему она находится здесь в больничном халате. А по тому, как она обратилась к Турецкому «Саша!», и по его выражению лица он понял, что для Турецкого она уже не просто пострадавшая и свидетельница по важному уголовному делу, а нечто гораздо большее. «А какая красавица, — подумал Меркулов. — И где только Сашка их откапывает?»

— Таня, — протянула ему руку Бурмеева, — извините, я не знала, что... — она запнулась, — просто я только что услышала...

— Что, Таня? — спросил Турецкий.

Таня нервно кусала красивые губы. Саша понял, что она не хочет ничего говорить при Меркулове.

— Я зайду позже, — сказала Таня и поспешно вышла.

— Ну Турецкий! — только и сказал Меркулов, когда дверь за ней закрылась. — Тут вокруг такое творится, а ты... Я тебе поражаюсь!

— Видите-ли, Андрей Степанович, если вы сами не хотите назначить премьер-министром того, кого мы вам настоятельно рекомендуем, теперь это может сделать за вас другой человек. С ним-то мы сговоримся, уверяю вас.

Президент промолчал. Его взгляд был устремлен на экран большого цветного телевизора, где он сейчас видел Президента России. Вернее, самозванца, подставную фигуру.

— Значит, не слабая у нас армия, — говорил этот лже-Президент, самодовольно улыбаясь.

— Видите, Андрей Степанович, он прекрасно справляется. Он ведь может и остаться на вашем посту.

Теперь камера крупным планом показывала лицо лже-Президента. Яблоков поразился тому, как этот человек действительно похож на него чертами лица. Чертами, но не выражением. Глядя на нового «Президента», российский глава вспомнил почему-то Ивана Кузьмича, своего давнего свердловского соседа по лестничной площадке. Тому полковника присвоили в конце апреля, жара стояла совсем летняя, а бедняга Иван Кузьмич недели две, обливаясь потом, но с цветущей физиономией ходил в загодя приобретенной полковничьей папахе.

Как он носится с этим дурацким прибором! Как ребенок, которому подарили новую игрушку. И ведь таким его видит вся страна.

Стало мучительно стыдно — и за себя, и за этого недалекого человека, так легко ставшего игрушкой в руках врагов.

— Да, именно таким вас теперь видит страна, — продолжал все тот же голос, — и чем дольше вы будете упорствовать, тем дольше он будет занимать должность Президента.

— Кто он? — сквозь зубы спросил Президент.

— Отставной майор из поселка Ольга Приморского края. Играл там в любительских спектаклях вас, Андрей Степанович, и талантливо играл. Да вы и сами можете видеть.

Всю жизнь российский глава верил в удачу. То есть он этого так не формулировал, ведь это было бы суеверие, а он никогда не считал себя суеверным. И тем не менее уверенность, что он добьется своего, что выиграет, никогда его не покидала. И на практике так оно и получалось. Кто мог подумать, что он станет во главе великой державы? А он поставил перед собой эту задачу и добился всего. Всякий раз, когда ситуация становилась очень тяжелой, когда даже ближайшие соратники говорили, что надо идти на компромисс, что шансов на победу очень мало, удача способствовала ему. Он шел ва-банк и выигрывал. Так было в августе 91-го, в октябре 93-го, затем на выборах в декабре того же года, когда удалось провести конституцию с широкими президентскими полномочиями. Неужели сейчас удача отвернулась? Да, его в последнее время не раз предупреждали, что готовится заговор, что его жизнь в опасности, но он привык идти вперед напролом, невзирая ни на что.

Неужели теперь эти люди думают, что он пойдет у них на поводу и назначит премьер-министром их ставленника? Нетрудно рассчитать их следующий ход — с Президентом что-то случается, он заболевает или даже погибает, и новый премьер занимает его место.

— Кого же вы прочите на место премьера? — спросил Президент.

— А этого, Андрей Степанович, мы пока не можем вам сказать. Вот когда вы согласитесь утвердить нашу кандидатуру, подпишете указ, тогда и узнаете.

— Что же, я должен подписывать указ, не зная, кого ставлю на должность, вторую по значимости после Президента?

— О ее значимости не будем говорить. Но в целом вы правы.

— Этого не будет! — Президент стукнул кулаком по столу.

— Как хотите, Андрей Степанович, это ваш выбор.

Таня пришла только на следующий день поздно вечером, когда были закончены все процедуры. После того как на ее этаже погасили свет, она подождала с полчаса, потом вышла на лестницу. Этаж Турецкого тоже погрузился во тьму. Только на столе дежурной сестры горела лампа. Таня выждала удобный момент, когда в коридоре никого не было, и быстро прошла в палату Турецкого.

— Саша, — шепотом спросила она, — ты не спишь?

— Нет, — ответил Турецкий, — я жду тебя.

Не включая света, Таня подошла к постели и села на край. Из окна на потолок попадали отсветы уличных фонарей, и в полумраке Турецкий лишь смутно различал ее лицо. И все же во всем ее облике, в посадке шеи, плеч, в роскошных волосах ему чудилось что-то величественное, как будто Таня Бурмеева-Христофориди была принцессой из сказки.

— Знаешь, — сказал Турецкий, — когда я смотрю на тебя, начинаю верить в голубую кровь или в то, что есть люди, отмеченные от рождения. В тебе есть что-то неземное.

— Глупый, — сказала Таня, — я такая же, как все. Если я скажу тебе, что мне надоело быть красивой, не верь. Это не может надоесть, это как наркотик. Поэтому для красивых женщин старение превращается в настоящую трагедию. Но ты бы знал, как это иногда надоедает!

— Быть красивой? — удивился Турецкий.

— Нет, не это. А то, что другие не видят за внешними данными человека. Ты понимаешь, когда я училась в институте, половина наших была уверена, что у меня голова пустая как пробка, а пятерки мне ставят просто за красивые глаза. А некоторые подозревали, что не только за глаза, но еще за разные услуги. Когда же я пошла работать — это длилось недолго, — то всем было ясно — это кукла, а значит, она абсолютно ничего не смыслит и ничего не умеет. Понимаешь, мне всю жизнь отказывали в уме.

— Это странно, — прошептал Турецкий, — ты же очень умная женщина.

— Только не надо пустых комплиментов, — к Тане вернулся тот резкий тон, которым она встретила Турецкого во время их первого разговора. — Знаю я все это: ах, вы такая! А потом пытаются затащить тебя в постель.

— А ты считаешь, что если женщину действительно считают умной, то в постель уже не пытаются затащить? — спросил Турецкий.

— Нет, — засмеялась Таня, — Вот этим меня когда-то окончательно купил Леонид. Мало того что он был такой сильный, надежный, он действительно не считал меня дурой. Я знаю. Он вообще терпеть не мог глупости ни в ком. И для него провести вечер со смазливой дурой было просто немыслимо.

— Ты любила его? — спросил Турецкий, и в его голосе прозвучала грусть, которой он вовсе не хотел показывать.

— Любила? Конечно, — ответила Татьяна, — но ты, наверно, не про то спрашиваешь. Была ли я в него влюблена? Знаешь, такое чувство — он входит, а у тебя перехватывает дыхание? Так — нет. Никогда.

Турецкий сам не ожидал, как его обрадует этот ответ.

— Только не думай, что я его не любила. — Турецкий увидел, как в темноте блеснули ее глаза, и удивился, как верно она угадала его мысли. — Я любила его, и вовсе не как отца или брата, а как мужа. И в постели получала от него большое удовольствие. Он и любовником был классным. И я не могу смириться с его смертью.

«Вот и все, — подумал Турецкий, обращаясь сам к себе. — А ты-то уже все расписал на будущее, ведь расписал же! Как ты ей покажешь, как это бывает с любимым мужчиной».

Дата добавления: 2015-08-13