Переход на другой Луч 3 страница

«Историческая осведомленность» — это один из путей понимания целостности. По мере развития индивидов, племен, сообществ, наций расширялись различные дисциплины и сферы деятельности. Историческая перспектива рассматривает возраст, или стадию развития, коллектива. Возможно, Коль имел в виду исторические перспективы в отношении сферы образования. Для озарений, формирования идеалов и прорывов требуется время, чтобы они могли быть впитанными и усвоенными общественным сознанием. Если мы чересчур поглощены нашим личным успехом или личной историей, тогда нам ничего не стоит упустить свою истинную роль в большем целом или вклад в него. Историческое понимание развития той или иной дисциплины очень важно. А признание нашего личного вклада на фоне этой грандиозной картины выглядит куда менее важным.

Чтобы постигать целое, Коль предлагает «быть сознательным по отношению к различным компонентам», составляющим целое. Он перечисляет ряд двойственностей: внешнее-внутреннее, физическое-духовное, общественное-индивидуальное, но не выходит за их пределы. Изучение Семи Лучей с их сложным, ритмическим переплетением определенных базовых энергий является одним из путей получения практического знания об этих «различных компонентах».

Итоги. Первоначальной областью интересов Герберта Коля были философия и образование. Его успех как школьного учителя привел его, «совершенно неожиданно, в сферу политического и социального конфликта». Энергии Второго и Четвертого Лучей наряду с идеализмом Шестого Луча дали ему любовь к учительскому делу и чувствительность по отношению к психологическому состоянию учащихся, а также умение творчески подходить к пробуждению у них интереса к учебным предметам. Столкнувшись с перволучевыми проблемами и ситуациями, он с трудом, словно вслепую, нащупывал свой путь. Он выходил из себя, эмоционально реагируя на любое давление, ему не удавалось планировать свои действия и следовать продуманной стратегии. Коль предпочитал «непрофессиональный» метод открытия своих чувств (изливая сердце) и обнаруживал полное незнакомство с тонким и необходимым искусством разрушения-устранения.

Первое, что он сделал для частичного ознакомления с перволучевой энергией (пусть бессознательно), — привлек к своей проблеме других людей, более искушенных политически, и стал работать с ними, одновременно наблюдая за их действиями. Его следующим шагом был собственный проект, потребовавший лично от него перволучевой энергии (что, опять-таки, не осознавалось его личностно-мозговым сознанием). Качества перволучевой природы, которые он усвоил, работая над проектом «Новые пути», включали следующие умения:

сохранять энергию;
воздерживаться от раздражения, когда наносился вред работе;
быть скромнее в планах, делая маленькие, но последовательные шаги;
быть кратким и говорить к месту, не вдаваясь в философствование;
не запугивать других, быть дипломатичным;
брать на себя ответственность — одни лишь разговоры не решают проблем;
применять искусство разрушения-устранения, позволяя расти жизненно важным начинаниям;
обдуманно выравнивать отношения с другими;
развивать уравновешенность и мастерство в действии;
вести переговоры с позиции силы;
приходить на встречи с продуманной стратегией;
работать в группе, а не как в собрании индивидуальностей;
развивать структуру как средство, сдерживающее хаос.

Как специалист в области образования, он сделал значительный вклад. Отыскивая возможности для расширения своей работы и попадая в сферу политики и социума, он лицом к лицу столкнулся с собственными ограничениями. В терминах движения в направлении целостности это было для него самой критической точкой. Он мог легко избрать путь наименьшего сопротивления и остаться в удобных и знакомых рамках своей специальности. Однако он выбрал путь наибольшего сопротивления, что дало ему особые возможности. Он проник в мир Первого Луча, которого поначалу не видел и не понимал в принципе, и извлек для себя неоценимый опыт целостности.

Рид Уиттемор, поэт или журналист? Рид Уиттемор, поэт и преподаватель английского языка, был в 1969 г. приглашен работать литературным редактором в журнал «Новая республика». Эту должность он занимал в течение «четырех интереснейших лет». Проработав до этого тридцать лет учителем английского языка, он вступил в качественно новый для него мир журналистики.

Вначале характер этой новизны был не вполне ему ясен. Его наняли, чтобы литературно обрабатывать журнальные статьи. Он просто принес с собой обширные знания в области литературы, вряд ли предполагая научиться чему-то новому. Но постепенно журналистский дух «прокрался» в его тексты и редактуру, отчасти потому, что работать надо было быстро, а отчасти потому, что сама работа в сугубо журналистском предприятии сообщала ему жажду журналиста быть «в курсе всего… Но для такого человека, как я, вскормленного в том духе, что достигать вершин мышления нужно, восходя на эти вершины, сидя на них и читая то, что создали твои предшественники на этих вершинах, — для такого человека опыт в «Новой республике» был чем-то необычным». Благодаря новому журналистскому опыту он понял, насколько изолированным от мира он был раньше в своей академической жизни. Однако он осознал и ограниченность, пусть несколько иную, своей новой жизни, эту вечную погоню за последними новостями. Теперь он жил «в рамках доктрины, гласящей, что знание и мудрость приходят к тем, кто идет в ногу со временем и не отстает ни на секунду». Он был очарован новой жизнью, но одновременно испытывал и ностальгию по «прежним временам Красоты и Истины» («Поэт в роли журналиста», с. 5, 6).

Сравнивая области журналистики и преподавания английского, он также замечает, что авторитет преподавателя английского покоится на уверенности, что они ближе к Истине и Красоте, чем журналисты с их повседневной текучкой. Но теперь что-то властно диктует, что Истина и Красота присущи именно быстротечному «сейчас», а не вечности («Поэт в роли журналиста», с. 4).

Полярности и качественные различия двух этих областей начинают вырисовываться. Журналистика стремится «быть в курсе всего», оставаясь в ногу со временем и в контакте с быстротечным «сейчас», «не позволяя ускользнуть «во мрак ночи» никаким сенсациям, веяниям моды или важным событиям». Мы начнем улавливать перволучевое качество в работе журналиста, если сравним ее с работой политика или администратора. Политику совершенно необходимо постоянно быть в курсе всего, что относится к его сфере ответственности. Законодательство имеет дело с кризисами — малыми и большими, и их волны постоянно требуют новых правил, новой политики, новых законов.

Преподавание английского предполагает уединенного в своей «башне из слоновой кости» мыслителя, занимающегося вечной Истиной и Красотой. В этой сфере нет срочности, ибо вечные ценности стоят вне пространства и времени, а также вне относительно скоротечных человеческих начинаний. Речь идет о смысле жизни, поиском которого вряд ли будет заниматься журналист.

Тонкие качественные, энергетические отличия стали очевидными для Уиттемора только после того, как он вышел из одного мира, где долго собирал свой опыт, и вступил в новый мир. С лучевой точки зрения мы видим, с одной стороны, Четвертый Луч или сочетание Лучей 2 и 4, нацеленных на Истину и Красоту посредством творческого мира литературы и поэзии, обучающих других людей тонким психологизмам, красотам, чувствам и ценностям. C другой стороны мы видим Первый Луч (или сочетание Лучей 1-3), занятый новостями и информацией, сенсациями и фактами, текущим политическим анализом и выживанием издания — «Новой республики» — в бизнесе.

Интересно отметить, что работа в «Новой республике» дала ему понять, «насколько изолированным» он был в своей академической башне из слоновой кости. Но, проведя некоторое время в новом для него мире журналистики, он пришел к заключению, что и этот мир изолирован. Уиттемор в определенном смысле говорит о том, что он шокирован тем, насколько был ограничен его мир, но даже будучи новичком в новом мире, он обнаружил там ту же картину. Журналисты тоже очень и очень ограничены. Однако различие состоит в том, что Уиттемор теперь видел оба мира сразу, чего известные ему журналисты были лишены. Можно сказать, что Уиттемор в данной точке сделал значительный шаг вперед.

Каждый мир обладает своими тонкостями и глубинами, недоступными поверхностному мыслителю. Наблюдая со стороны, человек может увидеть только поверхность, пусть даже он решил, что познал. Но познавать можно, только двигаясь изнутри наружу. Намного легче собрать мнения, чем обрести истинное знание, которым обладает «обитатель глубин». Рид Уиттемор не был невежей, и все же был поражен, внезапно осознав тот факт, что последние тридцать лет жил ограниченной, замкнутой жизнью. Столь важное расширение сознания происходит именно при переходе в мир качественно иной энергии, а не при попытках углубления в то, что и так достаточно знаешь.

Налицо определенное сходство в лучевом оснащении Рида Уиттемора и Герберта Коля. Оба трудились в сфере образования в качестве учителей, оба были плодовитыми авторами, оба любили абстрактный мир Истины и Красоты, и оба глубоко чувствовали мир литературы и поэзии. Все это с определенностью указывает на Четвертый Луч ума и влияние Второго Луча, возможно с душевного уровня. (Это не значит, что у всех людей, работающих в данной сфере, преобладают эти две энергии. Каждый случай нужно рассматривать индивидуально.) Как и Коль, Уиттемор перешел из «обители» Лучей 2-4 в ситуацию, где доминирующей была линия 1–3–7. Однако в отличие от Коля, Уиттемор вошел в ситуацию «чужого» Луча после тридцати лет развития и спокойной работы в рамках своей специальности. Вдобавок новая для Уиттемора область требовала многих уже развитых им лучевых качеств. Другими словами, Уиттемору пришлось иметь дело с сочетанием Лучей 1-4, будучи журналистом и литературным критиком. Отличное знание литературы и искусства требовалось на его новом месте работы наряду с журналистским чутьем, позволяющим быть в курсе всего (постоянная кризисная ситуация). Вряд ли чистый перволучевой тип может вобрать в себя те обширные знания литературы и искусства, которыми обладал Уиттемор. Хотя он и перешел в область Первого Луча, его опыт работы на Четвертом Луче был необходим. Новая работа требовала подлинного сочетания энергий 1-4. Коль, с другой стороны, пришел в новую область (с ее набором проблемных ситуаций), где наличие перволучевых умений было определяющим. Его глубокая образованность в области педагогики и философии часто вредила, мешая делать простые, маленькие, но единственно разумные в данный момент шаги. В определенном смысле поверхностное знание прогрессивных тенденций в образовании наряду с достаточным опытом административной работы послужило бы ему лучше в деле продвижения новых идей. Опыт Уиттемора в ситуации «чужого» Луча был гораздо мягче и успешнее, протекая в более комфортабельных условиях. Он вовсе не был так остро конфликтен, как в случае Коля.

Уиттемор описывал человека, принимавшего его на работу, как журналиста «старой закалки», который полагал, что «репортеры должны быть репортерами, а не певчими пташками». Репортеры как таковые имеют дело с голыми фактами и не занимаются умствованием по их поводу или их воспеванием. Такая работа очень напоминает деятельность перволучевого мыслителя, его краткие, уместные сообщения, передающие только то, что существенно. Множество людей читают передовицы, выискивая новые факты, предпочитая ничего не знать о личности автора-журналиста. Уиттемор же пришел из той сферы, где хорошо оформленная фраза и красоты выражения значили немало.

Размышляя о дилемме журналист-поэт, Уиттемор писал: «Эзра Паунд, старый ненавистник журналистов, проклял их, сказав, что они абсолютно не имеют своего ума и работают только затем, чтобы сказать публике то, что она хочет слышать. Обязанность же поэта, спешит указать Эзра Паунд, состоит в том, чтобы демонстрировать вульгарной публике то, что она знать не хочет». Журналисты, стало быть, являются «рабами общественного вкуса». Уиттемор полагал, что Эзра Паунд отчасти прав. Если писать о том, чего публика не ожидает, можно ее лишиться совсем. Но журналист придает перспективу, или точку зрения, новостям, которые та или иная публика (дифференцирующаяся по классам, партиям, регионам и возрастам) хочет узнать.

Будучи «рабами общественного вкуса», журналисты являются и «вождями этой публики, тиранами общественного вкуса… Они отыскивали удивительные истории, предоставляя вниманию публики детали национальных скандалов и трагедий, но, кроме того, «они учили людей на этих историях и тем самым начинали управлять их судьбами. И конечно они говорили публике, что следует об этих историях думать». Уиттемор продолжает, говоря, что Эзра Паунд, возможно, не сумел увидеть «подавляющую авторитарность» (или властное, могущественное влияние) журналистики («Поэт в роли журналиста», с. 7).

Эзра Паунд критиковал журналистов за то, что у них нет своего ума, то есть личного мнения. Что можно истолковать так: Паунд не считал журналистов продуктивными мыслителями. Но, поскольку эти миры-качества совершенно отличны друг от друга, нельзя применять стандарты одного к другому. Журналисту вовсе не обязательно иметь «свой ум» в том смысле, чтобы быть самостоятельным и творческим мыслителем. Журналист направляет свой ум в более практическом, активно-наблюдательном смысле. Журналист ищет факты, для получения которых ему необходимо отыскивать надежные источники. Само написание им текста не так важно, как точность, своевременность и оригинальность информации. Сказать, что журналист не обладает собственным умом в творческом смысле, — это то же самое, что критиковать поэта, сочиняющего пасторали, за недостаточно научную передачу в своей поэзии данных естествознания. Мерки одной дисциплины (лучевой энергии) просто неприложимы при оценке другой.

Эзра Паунд критиковал журналистику не как тот, кто сделал в этой области долгую успешную карьеру и потому имел полное право критиковать. Он критиковал (принижал роль) журналистов с высот собственной специальности, будучи обусловленным недостатками своего лучевого типа. (Можно припомнить колоссальную ошибку Эзры Паунда, когда он вышел на политическую арену и радио в качестве пропагандиста. Паунд был блестящим поэтом, но его ошибка отражает одну из главных тенденций, обсуждаемых в этой книге. Она связана с громадным различием между энергиями-качествами и порождаемыми ими мирами, и с тем, что каждый, знакомый с ними поверхностно и составивший о них мнение, полагает, что знает их.) Уиттемор хорошо понимал позицию Паунда по отношению к журналистам, поскольку сам пришел из сходной лучевой ситуации. Но теперь, войдя в него и трудясь в нем, Уиттемор пытался, хотя бы отчасти, сохранить в себе поэта. Журналистика не то, что думает о ней поэт. Это не бездумная писанина и не рабство. Такое отношение к журналистике само по себе очень уязвимо для критики и может рассматриваться как «бездумное».

«Образы, витающие в воздухе» против «потока повседневности». Работая в «Новой республике», Уиттемор по-прежнему частенько посещал «поэтические кружки, где несколько чувствительных душ, никогда не читавших газеты, проводили свои дни в обмене утонченными образами, которые словно витали в воздухе и сами просились на бумагу». Пересекая два своих «мира», он временами беспокоился за сохранность «собственной индивидуальности». «С одной стороны я пытался обратить внимание литераторов на их неудачи писать об окружающем их обществе, а с другой, мне хотелось заставить журналистов и сотрудников масс-медиа увидеть, что они узнают о слишком многом и слишком поспешно, просто плывя в потоке повседневности и ничего больше» («Поэт в роли журналиста», с. 9).

Это весьма интересное наблюдение, четко характеризующее два мира с разной психологией. Уиттемор метался между миром развитого и утонченного Четвертого Луча (или Лучей 2-4), дающего интуитивный доступ к артистическому выражению (с его «утонченными образами, которые словно витали в воздухе и сами просились на бумагу»), и преимущественно перволучевым миром журналистики, старающимся узнать как можно больше и как можно скорее о текущих событиях. Он пришел к тому, что стал распознавать их различия, что мог действовать в обоих мирах, окрашенных различными лучевыми энергиями, и мог принимать реальность обоих миров. Он сделал знаменательный шаг в направлении целостности. Пытаясь по-своему исправить каждый мир, он вдохновлялся принципом дополнительности, ведущим к целостности. Непохоже, что он довольствовался засеиванием нескольких семян, которые однажды в будущем дадут свои всходы, позволяя расти и расширяться чисто интеллектуальным образом. Он лично сделал размашистый шаг в направлении целостности, погрузившись мыслью, чувством и делом в движение дополнительного Луча. Другими словами, во всех практических смыслах он стал другим Лучом, до определенной степени, конечно.

Опять-таки интересно видеть, как он характеризует эти два мира. Поэты никогда не читают газет и стараются не соприкасаться с окружающим их обществом в смысле практических нужд и деталей. (Это, скорее всего, верно в отношении выраженного типа Четвертого Луча, когда и ум и личность находятся на этом Луче или когда абстрактная линия 2–4–6 доминирует с упором на Четвертом Луче ума. И это вряд ли так, когда Четвертый Луч дополняется одной из более конкретных энергий линии 1–3–5–7.) С другой стороны, перволучевой тип стремится «узнать как можно больше и как можно скорее», не веря ни во что, кроме потока повседневности. Другими словами, Уиттемор как преподаватель английского языка писал стихи и статьи для журналов отвлеченного содержания. «Бездна премудрости» была в его текстах; он знал явно больше того, что излагал на бумаге. Но как журналист и литературный редактор Уиттемор все время имел дело с текучкой и свежими новостями и часто писал о вещах, о которых не имел глубоких познаний. Как литературный редактор «Новой республики» он успешно контактировал с целым рядом источников. Важная информация должна собираться быстро, ее наличие важнее, нежели ее глубокое осмысление. А доступ к информации изнутри в большой степени связан с фактором власти и могущества.

Переключаясь между двумя мирами, Уиттемор временами беспокоился за сохранность собственной индивидуальности. Он находился в том положении, из которого мог отождествляться с обоими мирами — не поверхностно, но в значительной степени, поскольку достиг немалого успеха в обеих областях. Интересно, однако, то, что он больше не мог отождествляться столь полно, как раньше, с литературным миром, а отождествляясь с миром журналистики, он не мог работать с той погруженностью, как это делали находящиеся рядом с ним репортеры. Итак, хотя он мог отождествляться с обоими мирами, он не мог отождествиться только с одним из них. Войдя в другой мир, он оставил позади оба и получил взамен беспокойные мысли о собственной индивидуальности. Какому миру он принадлежит? И кто его соратники? Пытаясь поправлять поэтов с одной стороны, и журналистов — с другой, он терял соратников и там, и там. Он начал привыкать к одиночеству — парадоксальному состоянию пребывания в истинной группе или в относительно целостном мире.

Умение копировать мир. Как поэт, Уиттемор привык писать, когда «пребывал в духе». Он не привык писать ради «чьего-то еще духа». Теперь ему пришлось это делать, и он рассматривал такую работу в качестве необходимой и полезной для себя дисциплины. Давление срочности, написание статей прямо перед отправкой в печать были благотворными факторами. Он чувствовал, что становится «более компетентным, более умело копировать мир по сравнению с тем периодом, когда я был заурядным учителем, пишущим резкие замечания на полях студенческих сочинений…» («Поэт в роли журналиста», с. 7).

Вдохновение (когда «дух почиет на мне») — это крайне деликатная энергия, не подчиняющаяся временным рамкам или давлению человеческой воли. Роберт Грейвс так писал об этом: «Поэт не может оставаться поэтом, если чувствует, что должен постоянно принуждать свою музу быть к его услугам». Если поэт использует «затасканные фразы и остроумные словесные трюки», доступные интеллекту в любой момент, тогда муза «отказывает ему гораздо решительнее, чем даже косноязычному и неразумному» («Белая богиня»). Поэтому Уиттемор как поэт привык писать, только когда «пребывал в духе». Но Уиттемору как журналисту пришлось пройти школу иного рода. Ему пришлось писать по-другому, черпая энергию из другого источника.

Великие произведения искусства вдохновляют нас, что означает поднятие на мгновение завесы и открытие нам намека на неописуемое великолепие — жизнь и свет небесные. Произведения журналистов не претендуют на такой подъем и не ставят его своей целью. Журналистика стремится поддерживать уровень информированности людей, поддерживая их сознание на уровне последних достижений. Если люди хотят вдохновения или глубоких познаний, они обращаются к другим источникам. Мыслитель поэтически-художественного склада нуждается в укромном месте (башне из слоновой кости), чтобы открыться своей музе. Журналист же носится в гуще городской суматохи, выискивая, что нового и важного случилось за последнее время. Это и есть умение копировать мир таким, какой он есть. Что при этом важно, так это сохранять «потоковость» ситуации. Новый опыт Уиттемора в мире журналистики стал для него миром нового качества и новой энергии. Энергия 1-3 — это практичная, приземленная, разумная, сильная, полнокровная энергия, не отворачивающаяся от нелицеприятных фактов. Развивая эту энергию, человек, как следствие, становится сильнее. Он становится способным контактировать с великим множеством людей самым разумным образом. Он становится менее тонкокожим. Он крепчает.

С другими типами ситуация — в целях равновесия — может быть обратной. «Крепкоголовый» журналист может немало выиграть от тренировки чувствительности. Но в любом случае, чтобы по-настоящему открыться новому миру, вряд ли достаточно, в общем случае, легкой экскурсии по нему.

Упущенная возможность. После трех лет работы в «Новой республике» Уиттемору позвонил помощник известного обозревателя в «Нью-Йорк Таймс», который хотел получить от него статью, чтобы быть посвященным в «современное состояние поэзии за пару дней, на основе чего можно было бы сделать очерк». Уиттемора задел не только такой подход, но и то, что обозреватель не обратился к нему напрямую. А главное, обозреватель хотел получить статью о поэзии, не вникая в саму поэзию. Уиттемор сделал вывод: «Я постепенно понял, что не могу писать на эту тему, для этого у меня не хватало высокомерия» («Поэт в роли журналиста», с. 13).

Мы можем легко понять реакцию Уиттемора и его трудности. Поэзия — нечто близкое его сердцу. Быстренько прочитать статью о современном состоянии поэзии кажется чем-то поверхностным и легкомысленным. Газеты имеют право на свои поверхностные комментарии. Они лишь пытаются привлечь внимание читателя, быстро просматривающего предлагаемые материалы в поисках легко усваиваемого материала.

Мог ли Уиттемор в этом случае с большим пониманием отнестись к духу журналистики? И что он мог сделать в данной ситуации? Он мог бы отрекомендовать в статье нескольких своих любимых поэтов. Какая возможность привлечь внимание публики, например, к молодому талантливому, но малоизвестному поэту! Он мог бы помочь делу образования современной публики, которая в спешке многое упускает. Кроме того, Уиттемор мог установить контакт и наладить сотрудничество с одним из самых влиятельных газетчиков в стране с дальнейшим обменом услугами и информацией.

С другой стороны, обозреватель «Нью-Йорк Таймс» мог хотя бы пригласить Уиттемора на ланч. Поручение помощнику сделать звонок слишком сильно отдает заносчивостью, которая, увы, слишком часто приходит вместе с властью и престижем. Такова одна из психологических проблем 1-го Луча на личностном уровне.

Итоги. Рид Уиттемор вступил в мир журналистики, имея обширные познания и опыт в области литературы и образования. Если говорить на языке лучевых энергий, он перешел в мир преимущественно Первого и Третьего Лучей после долгой работы и развития в сфере Лучей Четвертого и Второго. Он был способен трудиться в «новом» мире, поскольку в работе литературного редактора пересекаются два мира — литературного английского языка и журналистики. Он обладал обширным знанием-энергий первого и был вынужден обретать знание-энергию второго (становиться ею). Уиттемор начал видеть плюсы и минусы обеих энергий при их действии в рамках этих дисциплин. В отличие от поэтов, которые смотрят на журналистов исключительно негативно (дескать, эти рабы общественного мнения не имеют своего ума), и в отличие от журналистов, которые считают поэтов бесполезными «певчими пташками», Уиттемор принял оба мира, обе энергии. Он достиг более целостной точки зрения. Новая, дополнительная энергия-мир сделала его в целом «более компетентным, более умелым в соответствии миру», то есть дала ему способность практически работать в мире формы, где доминируют Лучи 1–3–5–7. После «четырех интереснейших лет» в журналистике он превратился в более целостного, более понимающего человека. Мы допускаем, что четыре года, проведенные вне привычной ему сферы, были намного полезнее для него, чем те же четыре года в знакомой обстановке. Полезнее не только в смысле развития целостного восприятия мира, но и в плане прозрений и познания своей основной специальности. Парадоксально, но факт: понимание одной дисциплины может углубиться вследствие работы в другой, дополнительной области. Именно этот принцип открыл и распространял Бакминстер Фуллер. И именно этот принцип можно научно обосновать с помощью доктрины Лучей.

Бакминстер Фуллер, универсалист. Бакминстер Фуллер писал: «К настоящему времени я разбираюсь очень во многом, ибо еще с 1927 г. добровольно возложил на себя обязанность быть универсалистом, чтобы уравновесить распространяющуюся подобно пожару страсть к специализации. Я вполне уверен, что главная причина моих скромных успехов состоит в том, что я никогда не устраивал из своих дел соревнований» («Утопия или забвение», с. 207). Нам представляется, что существует тесная связь между «универсализмом» Фуллера и обсуждаемой нами темой целостности.

В начале Первой мировой войны Фуллер учился в Военно-морской академии в Аннаполисе. В то время морским офицерам вменялось «развивать способность к универсальности». Дело в том, что тогда важная и стратегическая информация не передавалась с помощью радио, которому еще не доверяли. Поэтому морской офицер обладал широкой самостоятельностью и был «высшим авторитетом на море». «Подготовка для выработки способностей к этому требовалась весьма обширная. Из курсантов готовили мастеров своего дела во многих отношениях» («Утопия или забвение», с. 207).

Перечисляя области, в которых им давали основательные познания, Фуллер писал: «Они должны были отлично знать мировую торговлю и многие отрасли техники. Им нужно было знать химию, физику, математику, логистику (снабжение), баллистику, экономику, биологию, юриспруденцию, психологию и инженерию. Они должны были быть способны управлять мощным судном со сложным техническим оснащением и вести его по всем океанам» («Утопия или забвение», с. 208). Здесь перечислены в основном научные дисциплины (Пятый Луч), владеть которыми было необходимо в синтезе (Первый и Седьмой Лучи), осуществляя при этом управление сложным военным кораблем (Первый Луч). Доминирование линии 1-5-7 или 1–3–5–7 в этих вопросах очевидно. Из перечисленных дисциплин к более абстрактной линии 2–4–6 относилась только психология, поскольку она работает с более абстрактными сферами сознания и чувства.

После войны Фуллер попытался применить принципы универсальности (целостности) в мирной жизни.

«Я поступал так, чувствуя, что при сложнейших схемах, задействованных в наши дни, нарождающемуся гражданину мира потребуется способность быть универсалом, которая легко теряется в обилии деталей. А непонимание целостной картины интегративных систем социоэкономической техноэволюции и ее связи с землей и космосом — губительно. Не знаю, хорошо это или плохо, но случилось так, что я стал профессионалом в деле обучения универсальному видению различных схем» («Утопия или забвение», с. 209).

Здесь указывается целый ряд терминов, относящихся к теме целостности: «нарождающийся гражданин мира», «интегративные системы», «универсальное видение схем». Другим ключевым словом, используемым Бакминстером Фуллером, стала «синергия».

«Синергия означает поведение системы в целом, непредсказуемое с точки зрения поведения составляющих ее систем по отдельности… Слова «син -ергия» и «эн -ергия» дополняют друг друга. Исследования различных видов энергии хорошо известны. Они связаны с выделением отдельных подфункций природы и изучением объектов изолированно от целостного комплекса вселенной — например, почвенные минералы изучаются в отрыве от гидравлики или генетики растений. Синергия отражает интегрированное поведение вместо раздельного поведения природных галактических систем и галактики галактик» («Синергетика», с. 3).

«Химики первыми открыли феномен синергии, поскольку заметили, что всякий раз, когда они пытались выделить элементы из сложного вещества, поведение этих элементов никогда не объясняло их совместного поведения. Им пришлось работать с целыми комплексами, чтобы открыть групповые тенденции вместе с интегральными характеристиками частей. Химики обнаружили, что вселенная существует в форме сложной системы и в таком виде функционирует очень слаженно. Всякий раз, когда они пытались выделить отдельные части, те лишались своих связанных потенциалов, и ученым пришлось признать, что совместное поведение целого не является суммой раздельного поведения частей. И они нашли для этого феномена старый термин — синергия» («Синергетика», с. 4).

Дата добавления: 2015-08-13