ГЛАВА 5

Хельга потянулась, с наслаждением расправляя затекшие руки и спину. Почти пять часов, не разгибаясь, просидела над пергаментами допросов! Пять копий, строчка в строчку, все по линеечке, ни одной помарки! А были еще и просто деловые бумаги, и какие-то инструкции, которые она перебелила, не вникая в их суть — если то, что там написано, касается ее работы, завтра мэтр вызовет ее и зачитает вслух. А до тех пор нечего себе голову забивать всякой ерундой! По своему почти трехлетнему опыту работы Хельга понимала, что много думать, когда перебеляешь документы — себе дороже.

Иногда, правда, ей собственная работа не нравилась. Ну кто бы мог подумать, что у нее окажется такой красивый и ровный почерк! Мэтр сразу сказал, что эта девочка — просто клад, ибо очень часто бывает, что протоколы допросов пишутся наспех, в темноте пыточных подвалов, на колене, и порой бывают заляпаны кровью. Следователям совершенно невозможно с ними работать, не то что подавать эти документы для ознакомления высоким лицам! А тут — красиво, аккуратно, буковка к буковке. Но чего стоит эта аккуратность, эти ровные линии и четкие буквы! У Хельги иногда так болели руки и плечи, что ни о чем другом думать не хотелось. Тогда девушка волей-неволей сочувствовала несчастным жертвам. Вон как у них дрожат руки, когда они подписывают протоколы!

На ратуше часы мерно пробили шесть. Хельга отвернулась и стала смотреть в окно. Часы повесили на ратушу всего несколько лет тому назад, а до тех пор время отмеряли по храмовым колоколам. В столице было пять храмов с колоколами — по числу пяти главных божеств Паннории. В каждом из них служба начиналась и заканчивалась строго в определенное время, и простые горожане привыкли, что утро начинает храм Создателя, потом идет начало службы Девы Усмирительницы, потом вступает Белый Бык, потом — заканчивается служба у Создателя, после нее вскоре звонит колокол Разрушителя, потом — заканчивается служба у Девы… ну и так далее. Даже говорили: «Встретимся, когда будут звонить к Белому Быку». Или: «Мы расстались, когда уже отзвонили Вечернюю Деву». А теперь к этому перезвону добавился мерный бой и хрип ратушных часов.

Обычно в это время Хельга уже ехала домой, но сегодня ей пришлось задержаться на работе. Надо было еще расчертить листы для завтрашних документов. Дело это простое и быстрое, за треть часа можно управиться. Хельга достала из шкафа чистые листы пергамента, на всякий случай еще и бумаги, разложила их стопочкой на столе и принялась осторожно стилосом наносить линии. Стилос не оставляет следов, он только чуть продавливает пергамент, так что при беглом взгляде кажется, что все сразу написано ровно. За эту выдумку Хельгу и хвалил мэтр — и за это же заваливал работой вдвое чаще, чем других коллег. Но зато, видимо, в качестве компенсации, он никогда не заставлял девушку спускаться в подвалы и блистать своим знаменитым почерком непосредственно на допросах. Берег чувствительную душу от зрелища крови и пыток.

Стукнула дверь, в щель просунулась голова Веймара.

— О! — обрадованно воскликнул он. — Ты еще здесь?

— Почти закончила. — Хельга не отрывала глаз от пергамента, следила, чтобы не вдавить стилос слишком глубоко.

— Можно к тебе?

— Входи.

— Уф! — Веймар уселся на подоконник, улыбнулся, как довольный кот. Уразумев, что работать в ближайшее время не сможет, Хельга отложила стилос и дощечку, по которой ровняла линии. — Хвали меня!

— Хвалю, — кивнула девушка. — А что случилось?

— Я его расколол! — с довольным видом сообщил Веймар и гордо шлепнул на стол несколько листов пергамента, исписанных вкривь и вкось. — Почти четыре часа с ним бился, но он мне все-таки кое-что рассказал! Теперь его можно разрабатывать! А то бы отпускать пришлось… такой экземпляр! Нас бы за это по головке не погладили, сама знаешь!

— А что случилось?

— Ты не в курсе? — искренне изумился молодой человек. — Не слышала, чего наш принц отчудил?

«Нашим принцем» все звали Кейтора, который с первых дней заслужил славу шута и неунывающего неудачника. Другой бы давно махнул рукой и с горя замкнулся в себе, решив, что он — никчемная личность и вообще пустое место, раз у него ничего не получается, а принц — ничего! Живет себе и в ус не дует! Кстати, у Кейтора не было усов — то ли не росли, то ли плевать ему было на моду.

— Нет! — призналась Хельга.

— Да ты чего? — Веймар даже с подоконника спрыгнул. — Ничего не слышала? Весь департамент только об этом и говорит!

— Нет, я пришла к полудню и сразу попала к мэтру «на ковер» за опоздание, — покаялась Хельга, вспомнив поход с кузиной в торговые павильоны. При одной мысли о кружевах, украшениях, лентах и заколках у нее мигом испортилось настроение. Тетушка дала ровно столько денег, чтобы хватило на наряды одной покупательнице, и продавцы искренне удивлялись, почему вторая девушка даже не подходит к прилавкам. Не скажешь же им, что у нее денег — на одну покупку, да и то не самую дорогую. — А потом он сразу засадил меня за пергаменты!

— Значит, ты ничего не знаешь? — Веймар в волнении даже пробежался по кабинету. — Слушай, у тебя курить можно?

— Окно открой, — посоветовала Хельга.

Пока Веймар раскуривал сигару, она попыталась сосредоточиться на работе, но в голову лезли только посторонние мысли.

— Так что там с нашим принцем?

— Он попал в заложники! — с гордостью объявил Веймар. — Представляешь, приехал лорд Дарлисс лично на арест, а наш принц возьми и сядь ему на хвост — мол, мне интересно, и все такое! Против короля не попрешь, вот его и взяли. А там в доме обыск. Ну, Кейтор пошел везде шуровать и напоролся на самого хозяина дома, который спокойно его обезоружил, приставил к горлу кинжал и пригрозил, что прирежет заложника, если ему не дадут выйти из дома!

— С ума сойти! — Хельга подалась вперед. — И как теперь принц?

— А что ему? Ты же Кейтора знаешь! Ему все — как с гуся вода! Лорд Дарлисс подстраховался и прихватил с собой парочку «ящеров». Ну они и применили свой фокус «живая веревка». А я его расколол!

— Кого?

— Да этого графа, который взял принца в заложники. Ты должна его помнить — сын графа Орш, который был на помолвке. Ну, мрачный такой тип, все в углу стоял! Вспомнила?

Хельга медленно кивнула:

— Это он сейчас в подвалах? То есть это он так кричал часа два тому назад?

— Нет, это совсем другой. С этим Лавас работал, а графа мы просто водили посмотреть: дескать, за отказ от сотрудничества и не такое бывает. Я сам придумал! И, представляешь, он после этого почти сразу сломался!

— А ты бы не сломался, если бы у тебя на глазах стали резать или жечь живого человека? — поинтересовалась Хельга.

— Смотря какого человека, — пожал плечами Веймар. — Если он мне совсем чужой, наплевал бы. А если это кто-то, кого я знал лично или просто о нем много слышал, то… Тогда не знаю! По обстоятельствам. Но главное другое — это же некромант! И сломался от зрелища чужих пыток!

— Пытки тоже бывают разные, — вздохнула Хельга. — И что теперь будет?

— С кем? С принцем или с графом?

— С обоими.

— С Кейтором ничего не случится. Ну, подумаешь, посидит денек-другой под домашним арестом, так потом его король сам сюда доставит, да еще и приплатит лорду Дарлиссу, чтобы тот подольше нашего принца из департамента не выпускал. А с графом дела плохи. Некромантия, взятие в заложники принца крови, да еще и подложные документы… А, да что я тебе рассказываю! Там все написано!

Он кивнул на свернутые в трубочку листы, которые валялись на столе.

— Слушай, я ведь чего тебя искал, — после паузы совсем другим, более заискивающим тоном заговорил Веймар, — будь другом, перепиши мои каракули, а то завтра мне влетит от начальства! Я же его один колол, даже секретаря не позвал, когда он говорить начал, мне просто некогда было. А ты сама знаешь, какой у меня почерк!

Хельга кивнула, подавив вздох. При всех своих достоинствах Веймар совершенно не умел писать — буквы у него наползали друг на друга, он соединял слова в одно, а еще мог запросто пропустить две-три буквы. Стандартное «мама мыла раму» в его исполнении превращалось в «мамылрам». И это — не считая обычных грамматических ошибок.

Веймар был жертвой указа о всеобщей грамотности, введенного лет пятнадцать назад, когда во время очередного голосования король Клеймон неожиданно выяснил, что треть его советников не в ладах с арифметикой и родным языком. До этого грамоте обучали только старших сыновей и дочек — считалось, что девушка либо выйдет замуж и будет вести домашний учет в хозяйстве мужа, либо станет монашкой, а всем известно, что «плоха та монахиня, которая не мечтает стать аббатисой». Младшие сыновья зачастую умели лишь писать собственное имя и знали счет до десяти — по числу пальцев. Вынужденные учить всех своих детей, лорды спустя рукава относились к уровню образования младших. Им по-прежнему давали только основы. Так что у Веймара просто не было времени как следует освоить письмо.

— Ты перепишешь? — с надеждой спросил он, поскольку Хельга не торопилась браться за его каракули. — Мне очень нужно! А я тебя за это ужином угощу! В «Трех собаках».

— Лучше «У Брехта» накормишь меня мясом по-орочьи, — вспомнила девушка самое дорогое блюдо из тех, которые ей приходилось пробовать.

Веймар сглотнул, но мужественно кивнул:

— Заметано. Только мне надо сейчас! Чтоб завтра утром сразу положить вот это на стол лорду Дарлиссу!

— Тогда с тебя еще бутылка «Императорского ликера» и чтоб потом до дома проводил!

Веймар сглотнул еще явственнее, но деваться было некуда, и он, кивнув, выскочил за дверь — то ли спасался бегством, пока девушка не заказала еще что-нибудь, то ли побежал занимать деньги на баснословно дорогой «Императорский ликер».

А Хельга со вздохом убрала лишние расчерченные листы и разложила перед собой каракули Веймара, не спеша вчиталась в текст. По опыту она знала: здесь механическим переводом не отделаться — придется вникать в смысл, чтобы потом было легче догадаться, что наспех, вкривь и вкось, нацарапал ее коллега.

…Раннее детство он помнил смутно — высокий дом, тот самый, где жил сейчас, только тогда в нем было больше света и меньше пыли и паутины. Как сохранилась домашняя обстановка — оставалось загадкой. Не иначе как дальние родственники графа Пурнара делль Орш побеспокоились, надеясь, что особняк однажды понадобится им самим. Или все дело в его вдове, которая была жива-здорова.

Как бы то ни было, он родился здесь. И здесь же прошли первые пять лет его жизни. В этой жизни, от которой остались только самые смутные воспоминания, было все как у обычных детей — мама, нянька, маленькая кроватка под шелковым пологом, яркие костюмчики, настоящий пони, шалости и сладости. Был и отец, но его маленький Даральд не помнил — граф Пурнар практически не обращал внимания на отпрыска. Его больше интересовали подростки и юноши лет эдак с двенадцати до восемнадцати. В доме было полным-полно пажей причем большинство не задерживалось дольше чем на несколько дней. Оставались лишь благосклонно принимающие знаки внимания от своего господина. Сын жил на половине жены, туда граф практически не наведывался.

Зато сюда очень часто приходил другой мужчина, и его приход всегда вызывал восторг у матери. Этот человек не стеснялся в проявлениях чувств, он приносил мальчику гостинцы, брал его на руки и подбрасывал высоко-высоко. Много лет спустя Даральд честно пытался вспомнить его лицо, но память подсовывала только эти большие сильные руки, рокочущий голос и счастливый смех матери.

Все закончилось внезапно. Последнее прощание ничем не отличалось от остальных. Двое взрослых, целующихся на крыльце, не подозревали, что больше никогда не увидят друг друга. И маленький мальчик, как обычно, поспешил к своим игрушкам и не догадался в последний раз бросить взгляд на человека, которому был обязан всем.

Потом наступила та ночь. Даральд хорошо запомнил, как металась по дому заплаканная мать, собирая драгоценности и вещи в дорогу, а он сидел на лавке с перепуганной нянькой и от удивления не мог даже заплакать. Дальше была тряска в карете, какие-то люди спрашивали у матери о непонятном. Их долго не хотели выпускать из города, допытывались, куда это среди ночи спешит женщина с маленьким ребенком?

Тогда им все-таки удалось уехать в Геронту, где они сели на корабль, идущий куда-то на юг, в дальние страны. Корабль с пестрыми парусами, синее небо, запах моря, крики птиц и моряки — все это врезалось в память мальчика настолько ярко, что именно с этого времени и начались его более-менее четкие воспоминания.

Драгоценностей матери хватило на безопасное путешествие в Саргону — небольшое государство на Полуострове. Там она сняла домик и стала жить вместе с сыном и его нянькой. Вскоре в ее жизни появился мужчина, который платил деньги. Его сменил другой, потом третий… Чтобы прокормить Даральда, матери пришлось сначала стать содержанкой, а потом, когда удалось подкопить немного средств, самой открыть дом терпимости, там пресыщенных саргонцев развлекали самые экзотические девушки, среди которых попадались орчихи, эльфийки и даже троллихи-полукровки.

Даральд к тому времени был уже в другом месте — за пару лет до этого один из содержателей матери, внезапно посмотрев на мальчика, нашел у него магические способности. «Он из династии, — сказала тогда мать. — В их роду такое практически не встречается!» Но учитель только покачал головой и изрек: «Просто никто в это не верил!»

Забрав Даральда с собой, старый маг занялся его обучением. Сначала мальчик изучал все подряд, причем не только магию, но и грамматику, географию, биологию, медицину, астрономию, другие науки. Магия подавалась «на десерт», в свободное время, но постепенно юный ученик все чаще и чаще стал заниматься тем, что учитель иносказательно называл «плодами запретного древа».

Ему было двадцать два года, когда он впервые покинул Саргону, отправившись в глубь Полуострова — учитель дал ему рекомендации к некоторым своим коллегам, которых просил «посмотреть» юношу. В общей сложности Даральд путешествовал по Полуострову почти восемь лет, побывал в Жихартане, где обзавелся слугой, ходил в небольшое плавание к Железным Островам и даже собирался предпринять паломничество по святым местам Великой Степи. Его вернули буквально с полдороги вестью о матери.

Графиня делль Орш была тяжело больна — кто-то из прежних клиентов, решивших навестить ее по старой памяти, наградил ее и весь бордель заразной болезнью. Опасаясь, что зараза перекинется на добропорядочных граждан, власти распорядились изолировать бордель от окружающего мира и предотвратить эпидемию самым простым способом — уничтожить ее носителей. Когда Даральд прибыл, каменная стена уже несколько дней отделяла зараженный бордель от внешнего мира.

Магия, помноженная на желание увидеть мать, совершила чудо, — когда Даральд переступил порог борделя, графиня еще дышала. Оставались живы и многие ее «девочки», хотя некоторых Даральду тут же пришлось добить — так безнадежны они были.

В зараженном борделе он прожил почти два месяца, вылечил всех, кого еще можно было спасти. Еду носил Калиш, да и учитель-маг еще помнил своего ученика и тоже помогал, чем мог. Во всяком случае, именно благодаря его связям бордель не спалили, пока в нем оставался хоть кто-то живой.

К сожалению, бывшая графиня делль Орш не входила в число спасенных — возраст и то, что заболела она раньше других, дали о себе знать. Однако умерла она на руках сына и перед смертью рассказала ему кое-что из семейной истории.

… Принц Гайворон, младший из двух племянников короля Ройдара Пятого, не отличался целомудрием и строгостью нравов. В то время как его старший брат, принц Оромир, всего себя посвятил интригам и политике, он интересовался сугубо мирными делами и гораздо больше любил красивых женщин и породистых лошадей, чем игры сильных мира сего. Правда, его интересовала экономика, но только в известных пределах. С юной деллой Фрельдис он познакомился на охоте самым романтическим образом — лошадь девушки понесла, и принц доблестно спас незадачливую всадницу. Между ними вспыхнула страсть, подогреваемая молодостью девушки — Фрельдис едва исполнилось семнадцать лет. Она была помолвлена, но решительно порвала с женихом и сбежала к возлюбленному.

Однако принц Гайворон уже был женат, и у него подрастал семилетний сын. Развод при таких условиях оказался невозможен, но и расставаться с девушкой он не намеревался. Дабы обеспечить ее будущее и заткнуть рты всем сплетникам, принц выдал ее замуж за одного из своих вассалов, графа Пурнара делль Орш, прекрасно зная, что тот из-за своей любви к мальчикам ни за что не посягнет на честь его любовницы. Для всех, особенно для родственников злосчастного графа, это было отличное решение. Сам граф делль Орш даже, кажется, не заметил своей женитьбы — брачную ночь он провел в обществе своего очередного любовника, в то время как сам принц на том же этаже, только в другом крыле здания, утешал его новоиспеченную жену. Ребенка, родившегося год спустя, все считали наследником имени делль Орш и сыном графа, и лишь трое знали правду — сам граф, который никогда не переступал спальни жены, его неверная супруга и настоящий отец ребенка — принц Гайворон.

Счастье, длившееся пять лет, закончилось на площади Справедливости, когда принц Гайворон был обезглавлен по приказу родного брата, короля Оромира Третьего. Вместе с ним на эшафот поднялись оба сына недавно умершего Ройдара Пятого и старший брат Даральда, которому накануне исполнилось двенадцать лет, а значит, его могли казнить как взрослого. Мальчика казнили последним — предсмертным желанием принца Гайворона было не видеть гибели сына.

Графу Пурнару делль Орш повезло — он был убит при штурме дворца, поэтому его как мятежника всего лишь бросили в братскую могилу вместе с другими казненными. Но леди Фрельдис и ее ребенка не тронули — частично потому, что к тому времени они были на полпути к Геронте, частично потому, что маленький Даральд официально считался графом и к династии не имел никакого отношения.

Все это умирающая графиня Фрельдис делль Орш рассказала сыну на смертном одре, вручив ему расписку, скрепленную личной печатью принца — Гайворон признавал своим сыном маленького Даральда делль Орш. Чего мать хотела этим достичь, Даральд так и не понял — вскоре графиня умерла.

Даральд провел в городе еще несколько месяцев — надо было не только поставить на ноги всех бывших «девочек», но и как-то пристроить их, обеспечить будущее. Одна из них долго оставалась при нем — пока ее не разыскали родственники. Девушка оказалась эльфийкой и, как выяснилось, наследницей громкого титула. Ее родные предлагали целителю Дару ехать с ней на новую родину, и Даральд вначале согласился. Он действительно пересек границу Радужного Архипелага и вместе с бывшей пациенткой был представлен ее родственникам. Покинуть Архипелаг его заставила беременность девушки — темноволосый, как человек, ребенок тем не менее родился с раскосыми эльфийскими глазами и острыми ушами и был официально объявлен эльфом. На обряде имянаречения Даральд не присутствовал — ему еще накануне дали понять, что его жизнь больше ничего не стоит. Эльфы также запретили ему когда-либо без опасности для жизни появляться в пределах Радужного Архипелага.

Помотавшись некоторое время без цели, Даральд в конце концов решил вернуться в Паннорию — больше ему некуда было идти.

В столице он первым делом навестил вдову своего отца.

Бывшая принцесса Паннорская жила уединенно, скорбя по мужу и единственному сыну. Оказалось, вдовствующая принцесса в курсе любовных похождений мужа, она приятно удивилась тому, что молодой человек остался жив. Принцесса добилась того, чтобы «графу делль Орш» возвратили титул и дом, и решила ввести его в общество. Цель же самого Даральда делль Орш была — добиться перезахоронения праха трех человек — давшего ему имя и, таким образом, спасшего жизнь, графа Пурнара делль Орш, принца Гайворона и его старшего сына, своего сводного брата. Узнав, куда свалили тела казненных, Дар отправился на кладбище и, поскольку был знаком с некромантией, попытался договориться с покойниками, дабы никого не перепутать. Кто его выдал и где он засветился, оставалось загадкой.

«Надо же, как все запутано!» — это была единственная мысль, посетившая Хельгу, когда она дописала текст и сложила пергаменты в стопочку. Есть хотелось ужасно, девушка сейчас больше думала о солидной порции мяса по-орочьи, чем о человеке, сидящем в подвалах Тайной службы.

Герцогиня Гвельдис а-делла Марс делль Ирни приехала в столицу на разведку. Брата с новорожденным сыном и невесткой она оставила в провинции, посоветовав Гайрену дождаться, пока супруга оправится после родов, и поскорее зачать второго сына. Нет, с принцем Ройдаром, будущим королем, все было нормально — просто Гвельдис решила подстраховаться. Она уже достала для племянника кормилицу, у которой был мальчик того же возраста — детишки родились в один день, и герцогиня планировала подменить одного ребенка другим на случай, если опять приключится какая-то беда.

Почти тридцать лет она не была в столице — короткий визит с мужем во время свадебного путешествия не в счет — и сейчас с особенным чувством смотрела на высокие здания; каменные и чугунные решетки, отделяющие парки и сады от улиц; на мощенные булыжником мостовые; на статуи и фонтаны; на площади перед храмами. Площадь Справедливости она не узнала, так как маленьких детей туда не пускали, а во время ее предыдущего приезда публичных казней не случалось. Большую часть смертников казнили тихо, на просторном дворе городской тюрьмы, которая стояла чуть-чуть на отшибе, между монастырским садом обители Созидателя, свалкой и кладбищем, то есть практически у крепостной стены, отделявшей Старый город от Нового.

Сам Альмрааль, основанный эльфами более пяти тысяч лет тому назад, уже почти две тысячи лет находился в руках людей. Он делился на Ветхий город, состоявший из памятников старины, Старый город и Новый город. Особняк, принадлежавший семейству Ирни, находился в Новом городе, но Гвельдис приказала отвести ее в Старый город, к старому зданию, больше напоминавшему рыцарский замок, над воротами которого красовался герб династии.

Сходство с замком было поразительно — имелся даже ров, когда-то наполнявшийся водой из ближайшей речки. Река, правда, давно превратилась в грязный ручей, куда сливали нечистоты и по берегам которого валялся мусор. В нем не жили даже пиявки, но мальчишки все равно иногда торчали тут с удочками, надеясь на чудо. Ото рва ощутимо несло гнилью. Зато вместо новомодной решетки тут была настоящая крепостная стена. Правда, подъемный мост опустили раз и навсегда. В замке не осталось никого, чью жизнь стоило бы защищать.

Выехавший вперед герольд поинтересовался, дома ли великая герцогиня и, поравнявшись с каретой, кивнул.

— Спросите, примет ли она меня? — Гвельдис назвала свое имя.

Многие представители династии жили в Старом городе, но лишь некоторые могли позволить себе поселиться в Ветхом, где стояли в основном храмы. Камни Ветхого города помнили эльфов, и некоторые здания, говорят, были построены ими. Представители Высокого народа только загадочно улыбались, когда их об этом спрашивали, но факт остается фактом — эльфийское представительство в Паннории располагалось именно в Ветхом городе. Эльфы жили там до сих пор, но большинство горожан их не видело — они практически никогда не покидали облюбованной территории. Вслед за дворецким, который тут именовался на старинный лад мажордомом, Гвельдис поднялась по мрачной узкой лестнице на самый верхний этаж замка, минуя и нижний зал, и пиршественные палаты, и людские, и кладовые и все прочие помещения. Почти все комнаты были нежилыми, слуги лишь по привычке поддерживали там подобие порядка, что выражалось в вытирании пыли и замене обветшавших вещей новыми. Жизнь теплилась только в нескольких комнатах на самом верху. Туда майордом и ввел гостью.

— Сиятельная делла Гвельдис Ярника Лорена а-делла Марс, герцогиня делль Ирни, — отрекомендовал он ее, появившись на пороге полупустой комнаты.

Сидевшая у окна старая женщина повернула голову. Она была в трауре, белое покрывало спускалось почти до пола, лежало складками на коленях. Гвельдис приблизилась, посмотрела в строгое лицо со следами слез.

— Делла Гвельдис, урожденная принцесса Паннорская, — произнесла она негромко, вставая перед женщиной. — Моим отцом был принц Ройдарон, старший сын Ройдара Пятого.

Женщина медленно подняла глаза. Когда-то она была красива, но горе и годы ничего не оставили от привлекательности. Бывшей вдовствующей принцессе и тетке нынешнего короля, Клеймона Второго, минуло шестьдесят пять лет, тридцать из них она прожила в затворе, почти никогда не покидая замка и молясь о муже и сыне. Если кому-то нужно было ее увидеть, приезжали к ней. Если ей кто-то был нужен, она сама посылала человека. И еще не было случая, чтобы ей отказали.

Тень интереса мелькнула в тусклых, выплаканных глазах женщины.

— Принцесса Гвель? — промолвила она. — Но ее отравили. Вместе с братом!

— Он забрал у меня часть конфет, — призналась Гвельдис. — Гарольд всегда был сильнее и часто забирал у меня сладости и игрушки. Так случилось и в тот раз.

— Как же ты уцелела? Они должны были проверить…

— Я некоторое время пролежала без сознания. Мама упросила разрешить ей похоронить детей в загородном поместье. Она сама была при смерти и спешила увезти нас. Наложница дяди Гайрена взяла на себя заботу обо мне. Она вышла замуж за графа делль Марс, который меня усыновил.

— А потом графиня стала герцогиней? — кивнула вдовствующая принцесса. — Документы есть?

— Есть бумаги о моем удочерении. Там указано, что мои родители умерли, и что я не родная дочь ни графу, ни графине делль Марс. Названы и имена моих настоящих родителей, но без титулов и званий.

— А герцог делль Ирни? Он знал, кого берет в жены?

— Я сказала ему в день свадьбы.

Старая женщина опустила голову, погрузилась в свои мысли. Молодая стояла перед нею.

— Присядь — наконец кивнула старуха и указала на другое кресло, стоявшее чуть в отдалении. — Что ты намерена предпринять? Хочешь добиться возвращения титула и поместий? У тебя есть дети?

— У меня дочь. Ей уже восемь лет. А насчет титула и поместий… у принца Гайрена есть сын.

— Был сын, — жестко поправила старуха. — Они не пощадили даже грудного ребенка!

— Есть сын, — жестко поправила Гвельдис. — Гайрен Второй. Наложница принца Гайрена увезла его из столицы в своем чреве. Он — приемный сын графа делль Марс и унаследовал его титул. Граф делль Марс уверен, что Гайрен — его родной ребенок, но достаточно посмотреть ему в лицо, чтобы понять: в нем течет кровь династии. У моего брата — мы выросли вместе и привыкли считать себя братом и сестрой, — не так давно родился сын!

Гордая улыбка заиграла на губах Гвельдис, но старуха покачала головой.

— Нет шансов, — произнесла она, без труда угадав мысли молодой собеседницы. — Он родился уже после того, как его мать вышла замуж за графа делль Марс?

— Да.

— В таком случае доказать его принадлежность династии будет практически невозможно. Для всех он был и будет графом делль Марс, самозванцем и узурпатором. У принцессы Гвельдис шансов гораздо больше — род Ирни достаточно знаменитый и могущественный, чтобы обеспечить тебе поддержку. Но у тебя нет сына. Это плохо.

— Почему? Моя дочь могла бы стать королевой…

— По законам Паннории — нет, пока есть мужские представители рода.

— Они умрут! — воскликнула Гвельдис, сжимая кулаки. — И оба Клеймона, и младший принц! А после восшествия на престол я издам указ, в котором позабочусь, чтобы корона после смерти моей дочери досталась потомкам рода делль Марс И сын принца Гайрена взойдет на трон. Он сам или его собственный сын!

— Этого не случится, — покачала головой старуха.

— Случится, если вы мне поможете! Я уверена, что если вы позовете, найдутся в королевстве люди, которые пойдут за вами. А я готова на все.

Гвельдис вскочила, сжав кулаки. Она уже искала глазами, что бы такого сделать, чтобы убедить старуху встать на ее сторону. Одного имени тетки короля будет достаточно, чтобы убедить колеблющихся.

Но та снова покачала головой:

— А что ты скажешь о других наследниках?

— Других нет! — фыркнула Гвельдис. — Или есть, но очень дальние, по женской линии. Их потому и не тронули, что для короля Оромира они не представляли интереса.

— Другие есть, — с горечью вздохнула вдовствующая принцесса. — Ты слышала о таком имени — граф делль Орш? Его жена была любовницей моего мужа. Его сын — на самом деле принц крови. Плод супружеской измены, Даральд делль Орш.

Гвельдис почувствовала, что сердце застыло, а потом подпрыгнуло и забилось где-то высоко в горле, мешая дышать.

— Где он? — произнесла она и не узнала своего голоса.

— В Альмраале, — спокойно ответила старуха. — Уже месяц он живет в доме своего приемного отца. Вырос в Саргоне, изучал медицину, биологию, магию и прочие науки. Сейчас ему возвращен титул графа делль Орш и… — Старуха осеклась, закусила губу. Лицо ее потемнело, глаза сверкнули.

— Почему выжил он, а не мой мальчик? — прошептала вдовствующая принцесса, и эти слова лучше всех остальных убедили Гвельдис в том, что сказанное — правда. С этим надо было срочно что-то делать.

Дата добавления: 2015-08-09