Софи Т. Морган 14 страница

Адам хозяйским движением провел руками по моему телу, отбросил выбившуюся прядь волос, стряхнул пылинку с задницы. Убедившись, что мне некуда деваться, он ушел, вернувшись с одним из своих любимых наборов: стеклянной анальной пробкой и той проклятой надувной затычкой. Когда он вставил стекло внутрь меня, я всхлипнула, забывшись и забыв, где нахожусь. Я вспыхнула и втянула голову в плечи – глупее некуда, ибо если кто-то и был бы в поле зрения, то вряд ли это остановило бы его от дальнейшего разглядывания. Когда Адам запихивал надувную пробку во влагалище, то тихо посмеивался над тем, какая я уже влажная. Я набралась решимости, сжала губы, чтобы не проронить ни стона, пока он давил на грушу, надувая пробку, чтобы наполнить меня. Он двигался рядом, перегнувшись спиной через балконное ограждение, разглядывал мое лицо, смотрел, как я впиваюсь зубами в губу, видел, как у меня раздуваются ноздри каждый раз, как он надавливает на грушу и наполняет меня еще больше. Улыбаясь мне, он продолжал накачивать, пока не увидел на моем лице настоящее раздражение.

– Нет-нет! Не надо на меня так смотреть только потому, что я хочу сделать это с тобой.

Тон его был резкий. Я, как обычно, не имела ни малейшего представления о том, что особенного в моем взгляде или как я могу это прекратить, но его недовольство вызвало у меня раскаяние. Я немного обеспокоилась, и даже слишком, но в основном я была расстроена тем, что разочаровала его, вызвала недовольство. И когда я отвечала, то путалась в словах.

– Прости, я не смотрела. Это не взгляд. Я просто… – я умолкла в нерешительности, недовольная тем, как ему удалось сделать меня такой косноязычной, несмотря на то, что слова были моим хлебом. Голос мой срывался.

– Я стараюсь быть хорошей.

От его голоса у меня перевернулось в животе. Он наклонился и поцеловал меня в плечо.

– Я знаю, стараешься. И в целом ты оченьхорошая девочка. Ты радуешь меня. – Пока слова просачивались в мой мозг, они трижды прерывались шипением той чертовой затычки.

– Лучше убедиться, что там все плотненько, – он ухмыльнулся. Несмотря даже на то, что мое влагалище уже было переполнено – казалось, что там его кулак – и я даже, несмотря на то, что уже страдала, улыбнулась в ответ, наслаждаясь его легкомысленным видом, который иногда бывал у него во время наших игр – как у маленького мальчика, которого отпустили в магазине сладостей. Злого и бесстыжего мальчика, заметьте.

Он действительно был твердо убежден, что все должно оставаться «плотненько». Последний кусок веревки туго закрепил пробки на месте, завершившись элегантным бантиком на моем бедре. Поднявшись и отряхнув пыль с брюк, Адам подобрал маленькую коробочку, которая регулировала вибрации пробки. Я простонала почти умоляюще. Он поцеловал меня в бок.

– Не волнуйся. Я не собираюсь включать на полную мощность. Я же понимаю, что это трудно будет выдержать тихо. Просто хочется, чтобы она поддерживала тебя в рабочем состоянии.

Я фыркнула от его формулировки, равно как и от вызванного ею чувства. Связанная, раздетая, заткнутая и ожидающая его удовольствия! Как будто при этом поддерживать меня в возбужденном состоянии может быть проблемой. Внутри меня пришла в действие вибрация, и ноги начали подрагивать. Он поцеловал меня в плечо.

– Доверяешь ли ты мне, моя София? – выражение его лица было испытующим. Я уверенно кивнула.

– Да, доверяю.

Он посмотрел на меня еще пару секунд, а потом одобрительно кивнул.

– Хорошо. Просто, если доверяешь, помни: ничего по-настоящему страшного с тобой не произойдет, – я постаралась не дрогнуть от его предостерегающих слов. – Теперь запомни: продолжай смотреть прямо вперед и будь хорошей девочкой ради меня.

Я улыбнулась.

– Обещаю.

Он опять зашел внутрь номера. Я смотрела на лодку далеко внизу, на мужчину, выгуливавшего собаку на набережной. А больше делать было нечего, кроме того, что просто стоять, ждать и наслаждаться видами и не по сезону теплой погодой. Пока я там стояла, во мне возрастало чувство наивной покорности. Я ему доверяла. Любила его. Хотела ему угодить. Я знала, что он не стал бы делать ничего, что бы мне повредило. Явно он что-то замышляет, но что именно? Я смогла бы выдержать все, чему бы он ни подверг меня. Я уже влажная от предчувствия. Глаза слипались от наслаждения теплыми солнечными лучами.

Оглядываясь назад, я понимаю, что он внушил мне чувство ложной безопасности.

Не могу сказать, сколько времени я провела там, снаружи, до того, как он пришел развязать меня. Начиная распутывать узлы, он сказал, понизив голос, чтобы я продолжала смотреть вперед и не двигалась, даже когда у меня будет возможность. Я немного размяла запястья, когда он освободил их, но в целом оставалась в той же позе, пока он тянулся к лодыжкам.

Он недовольно фыркнул, проведя пальцами по липкой внутренней поверхности бедра. Я сдержала непреодолимое желание указать ему на то, что когда стоишь вертикально с чем-то, вибрирующим между ног в течение длительного периода времени, то неразумно ждать чудес от силы притяжения. Он выглядел мрачно настроенным, а даже я не настолько безрассудна.

Когда он наконец развязал меня, то закрыл мне рукой глаза.

– Сейчас я собираюсь проводить тебя внутрь. Но хочу, чтобы ты по-прежнему не открывала глаз. Тебе понятно?

Я подтвердила. Вдруг я перестала чувствовать себя так же уверенно, как раньше.

– Хорошая девочка – это был один из его любимых способов выражения чувств, и от этого я ощутила некое успокоение. Небольшое, но мне было достаточно. Утопающий хватается за соломинку, правда же?

Когда он ввел меня внутрь, то сразу завязал мне глаза. Руками он держал мои запястья за спиной и неожиданно толкнул меня на пол.

– На колени!

Осторожно, не будучи уверенной, в какой части комнаты нахожусь, я опустилась на колени. Они коснулись пушистого ковра, который, как я помнила, находился в центре комнаты. Я опустилась на него, принимая крохи утешения от его тепла и мягкости, несмотря на то, что Адам принялся связывать мне руки за спиной. Его молчание нервировало меня, так же как и повязка, которую он сдвинул немного ниже, на нос.

– Можешь что-нибудь видеть?

Я открыла рот, но не успела ничего сказать, как он влепил мне сильную пощечину. От неожиданности и немалой силы удара я задохнулась. Он тихо засмеялся, и этот звук усилил мою нервозность.

– Догадываюсь, что нет.

Я сидела совершенно неподвижно, ожидая, что он ударит меня снова, и ловила каждое движение воздуха. Но он отошел.

Я могла слышать, как он передвигается по номеру. Временами он был поблизости, временами в спальне. В какой-то момент раздались звуки, как будто он был в ванной. Я не представляла, что он делает, а оттого, что находилась не на домашней, знакомой, территории, мне было гораздо труднее мысленно определить, где он, не говоря уже о том, что замышляет. Ковры, покрывавшие почти все полы номера, скрадывали звуки его передвижений. Я постоянно дергалась от каждого слабого скрипа и легкого движения воздуха, волнуясь, не предвещают ли они его появление.

Наконец он погладил меня по лицу. Я уклонилась, наполовину уверенная, что он влепит мне снова, но его ладонь была теплая и успокаивающая. Это было утешительно; возвращение моегоАдама и этот контакт на мгновение вызвали чувство легкого успокоения. По крайней мере, пока он не заговорил.

– Ты помнишь свое стоп-слово?

Ко всем чертям! Я вздохнула и, думаю, от нервозности ответила резко:

– Да.

Он наклонился, и его голос не предвещал ничего хорошего.

– Оставь этот тон! Просто помни свое слово на тот случай, если оно тебе понадобится.

На меня накатила волна злобы. Я уже было открыла рот, чтобы сказать что-нибудь резкое, но передумала и вместо этого только фыркнула про себя (а это же намного лучше, правда?). В тот момент я не думала, что это существенно. Он ушел. Так я считала.

Не имею понятия, сколько я простояла на коленях, но времени оказалось достаточно, чтобы ощутить неудобство. Я хотела немного поерзать по полу, но не могла определить, здесь ли Адам и следит ли за мной, или его нет поблизости; а если он все-таки в комнате, то я не собиралась показывать ему, как мне неудобно.

Возвращение моего Адама и этот контакт на мгновение вызвали чувство легкого успокоения.

Вдруг я услышала свистящий звук и почувствовала укол в грудь. Трость. Черт ее подери.

Я ненавидела трость. Она травмирует сильнее, чем все, что он испытывал на мне, но эта комнатка вполне для нее подходит. Вот плеть, например, если ею умело пользоваться, может давать по-настоящему чувственные ощущения, сравнимые со щекоткой. Трость же, пусть и при самом слабом ударе, заставляет меня вздрагивать. А сейчас не было даже намека на какую-то слабость.

Он дважды ударил меня по грудям, а потом, казалось, зашел со спины – сказать было трудно из-за мягкого ковра. Он ударил по заднице. Звук трости, рассекающей воздух, заставил меня поморщиться, но подготовиться к следующему удару времени не было, даже если бы я и знала, куда он придется. Неожиданно мое тело оказалось на линии огня. Он был безжалостным. Я старалась не вскрикивать, но боль становилась сильнее, а невозможность видеть Адама воспринималась, как ни странно, невосполнимой потерей.

Он долго и сильно бил меня, до такой степени, что я начала скулить себе под нос. У этой боли был грубый характер, и, невзирая на вибрации во влагалище, я старалась справиться с ней, чувствуя себя растерзанной под повязкой на глазах, пока продолжались жестокие удары. Неужели ему еще не надоело?

Но не тут-то было. Он часто останавливался, и я могла чувствовать, как он подвигается ближе. В какой-то момент он провел ногтем поперек нескольких отметин, которые образовались на груди, и я вскрикнула от боли. Он приложил палец к моим губам и с насмешкой прошептал в ухо: «Тс-с-с-с-с».

Во мне существуют два человека, которые противоречат друг другу. С точки зрения разума я понимала, что он просто пудрит мне мозги, запутывает меня, понимала, что напряжение настолько сильно только потому, что он предупредил меня об этом, но, по сути, это мой замечательный бойфренд Адам, которому я доверяю и который всегда начеку. Но лишенная разума часть моего естества была в панике, реагируя только на боль, адреналин и нервы, отчаянно надеясь, что все скоро закончится и мы сможем перейти к более легким упражнениям. Какая же моя часть победит? Разгадки не было. Но впервые за долгое время это была равноценная борьба.

Наконец он, слава богу, остановился. Я услышала звук палки, брошенной на диван. Все, что я смогла сделать – это не упасть в изнеможении на пол.

Я почувствовала, как он подошел поближе. Он схватил меня за затылок и толкнул вперед, и я решила, что наткнулась носом на выпуклость в его брюках. Я прижалась к нему, страстно и, наверное, жалобно. Я терлась об него лицом, чувствуя, как он напрягается навстречу мне. Я открыла рот – безмолвный, но красноречивый показатель направления, в котором я ждала развития действий. Он потрепал меня по голове.

– Еще минуточку подожди.

Я почувствовала всплеск разочарования, когда он схватил меня за связанные руки и поставил на ослабевшие ноги. Я слышала, как он взял блок управления и грушу от пробки, которая все еще была глубоко внутри меня, и сделал это сразу, как только я подумала, что могу споткнуться об нее и упасть. Он повел меня в спальню. Я даже не успела почувствовать облегчения, как он провел меня прямо через нее. Неожиданно под ногами у меня оказался холодный кафель ванной. Это было неожиданно.

– В ванну! – бросил он резко.

Я осторожно забиралась, нащупывая ногами опору. Я ничего не видела, а связанные за спиной руки делали меня неуклюжей и неустойчивой. Я обрадовалась, обнаружив, что ванна пуста; у меня мелькала мысль, что мы будем заниматься в воде чем-нибудь вроде игр с дыханием, но одна мысль делать такое без ободряющего зрительного контакта внушала мне страх.

Тем не менее все было нормально. Ширина ванны позволяла мне удобно стоять на коленях, ожидая всего, что бы ни случилось. Я слышала, как он расстегивает ширинку где-то рядом с моей головой, и на мгновение подумала, что я, наконец, попробую его на вкус – наверное, он посадил меня в ванну, потому что хотел кончить на мое тело и беспокоился, чтобы не испачкать что-нибудь в номере.

Но случилось не это. Одновременно произошло две вещи: затычка у меня внутри разразилась самой сильной вибрацией, и, принимая во внимание весь эротизм происходившего ранее, это означало, что мой оргазм, приближаясь, грохочет, как паровоз.

И Адам начал мочиться на меня.

Теплая струя ударила в грудь. Я окаменела. В голове произошло короткое замыкание. В то время как оргазм неуклонно нарастал, струя переместилась вверх ближе к плечам и обмочила мне волосы. Меня начало трясти, отчасти от оргазма, отчасти от шока. Я кончила, но крики мои были горькими. Как он посмел это сделать?! Мы всегда говорили, что это жесткое ограничение. Как он посмел сделать это?! На меня обрушилось несчастье, всепоглощающее отчаяние. Мне хотелось кричать и плакать, хотелось избить его, но я ничего не видела, и перепугалась, что ноги не послушаются меня, если я попробую встать. Стоны оргазма перебивались чередой глухих рыданий.

Руки Адама оказались на моей талии. Они прервали вибрацию, развязали веревки, крепившие затычку, и выдернули ее. Неожиданно вспыхнул свет – повязка была сорвана с глаз, и я уперлась взглядом прямо в него; его карие глаза расширились от беспокойства. Я моргнула, пытаясь навести резкость на что попало, и поняла, что не смогу – глаза были полны слез.

Мы всегда говорили, что это жесткое ограничение. Как он посмел сделать это?!

Он что-то говорил, но я несколько секунд не могла понять о чем. Он продолжал это повторять, пока наклонялся, снимал веревку с моих запястий, помогал подняться, снимал теплое полотенце с перекладины.

– София! Это была вода. Это была теплая вода. Просто теплая вода.

Я хлопала глазами, пытаясь понять, но голова не хотела работать. Он поднес стакан.

– Это – вода. Я поливал тебя ею изо рта.

Я кивнула. Он с облегчением улыбнулся, довольный, что я поняла его слова, что теперь я знаю, до какой степени он дурачил меня. Он целовал мое лицо, убирал с плеч влажные волосы. Влажные от воды.

– Милая, ты была великолепна. С тобой все в порядке? – Он снова целовал мне лицо, растирал руки, неожиданно похолодевшие до мурашек на коже. – Ты замерзаешь. Давай пойдем в постель на минутку.

Он наполовину повел, наполовину потащил меня назад в спальню, и мы вместе забрались на кровать. Тепло его тела и пухового одеяла, которым он накрыл меня, помогли мне немного прийти в себя. Он гладил мне спину, целовал, обнимал. Он снова был моим Адамом.

Мы целовались. Нежно занимались любовью. Медленно, ласково и чувственно. Это была возможность восстановить нашу связь, вернуть мне равновесие. Он медленно двигался надо мной, устроив руку у меня между ног и теребя клитор; он вызвал оргазм, который мы разделили на двоих и который я отдала ему добровольно вместо того, что он был вырван у меня силой.

Пока наше дыхание выравнивалось, мы, не шевелясь, лежали вместе в теплой постели, восстанавливая силы и зная, что у нас есть еще время до заказанного ужина.

Я посмотрела на груди и бедра – мне было любопытно увидеть отметины, оставленные тростью. Там ничего не было. Он сонно пробормотал, что пользовался тростью не настолько сильно, чтобы остались следы – удары только воспринимались сильными оттого, что все время он морочил мне голову. Мне нечего было возразить. Мне они казались сильными. Мне все казалось очень сильным.

– Я действительно думала, что ты… – мой голос звучал неуверенно, когда я начала, и прервался прежде, чем я сумела подобрать слова.

Он погладил мое лицо и поцеловал в губы.

– Я знаю, милая. Мне казалось, ты все поняла, когда я говорил о том, что с тобой не произойдет ничего по-настоящему страшного. Только когда тебя начало трясти, я догадался, что ты не поняла, – он опять поцеловал меня. – Мне так жаль, что для тебя это оказалось слишком тяжело.

Я обхватила его руками.

– Все нормально. Я в порядке. Просто в пылу происходящего я не поняла, что ты имел в виду под «страшным по-настоящему». Я попалась на удочку.

Он пристально посмотрел на меня.

– Но ты точно в порядке? Честно?

Я улыбнулась ему и кивнула.

– Честно. В порядке, – в первый раз я солгала ему.

Я все еще не могла до конца в это поверить. Он не мочился на меня, он не перешел моих ограничений. Облегчение было безмерным. Я могла доверять ему и впредь. Но пока я лежала и слушала его сонное дыхание, по моим щекам катились слезы. Была одна-единственная проблема.

Я не доверяла себе.

Глава 13

Встреча с бывшим

Это было действительно нелепо – как то, чего на самом деле не было, могло оказать такое сильное воздействие на мое сознание? Но так оно и случилось.

Стоит отдать должное Адаму. Он сказал, что собирался заморочить мне голову, и сделал это с грандиозным эффектом. Но он был милым после этого, действительно милым. Он понял, как это на меня подействовало, и приложил немало сил, чтобы разубедить меня. В переводе на клинический язык, он был квалифицированным и внушающим доверие доминантом. И более того, как мой бойфренд, он был любящим, и заботливым, и встревоженным.

В тот вечер, пока он дремал, я лежала с открытыми глазами, а в голове гудело. Потом мы ходили на этакий изысканный ужин – прекрасно приготовленные морепродукты и роскошного вида шоколадный пудинг привели меня в экстаз. Адам сделал мне комплимент по поводу моего платья, а у меня перехватило горло от вида его, облаченного в самый утонченный из всех его деловых костюмов. Это было романтично, весело, и Адам был на высоте. Нам было так хорошо друг с другом, как и всегда. Это было прекрасно, поистине прекрасно.

Проблема состояла в том, что в то время, когда я наслаждалась вечером, крошечная часть моего сознания металась, как обезумевшая. Это было похоже на звуковую дорожку: в целом я могла не обращать на нее внимания, но время от времени она звучала все громче и громче, и, в конце концов, я снова думала о том, о чем вообще не хотела задумываться.

Это была по-настоящему незабываемая ночь, прекрасная и романтическая.

А потом мы вернулись в номер. Тайком, на четвереньках пробрались на балкон, так что никто не мог нас видеть и, хихикая, как дети, лежали там раздетые на полу, и только запасное одеяло, украденное из гардероба, защищало нас от холодного бетона. Мы прижимались друг к другу, чтобы согреться, а потом к прижиманиям добавились ощупывания, и вскоре мы уже трахались, посмеиваясь, как неудобно быть сверху (на бетоне было жестко стоять на коленях), и наслаждались друг другом. Когда каждый из нас пришел в себя после собственного оргазма, мы обнялись и смотрели на звезды, а потом он поцеловал меня и сказал, как сильно любит меня. Я поцеловала его в ответ и сказала, что тоже люблю его.

Это была по-настоящему незабываемая ночь, прекрасная и романтическая – ну, настолько прекрасная и романтическая, насколько возможно, учитывая, что чуть раньше я была уверена, что Адам мочился на меня. А вот с этим были трудности. Я должна была найти силы избавиться от странного чувства, но в действительности это не получалось. И причина была во мне, а не в нем.

Часто после сексуальных игр в моем мозгу возникали яркие вспышки воспоминаний о том, чем мы занимались.

Когда я уже лежала в постели, мои мысли постоянно возвращались к тому моменту в ванной: нарастание оргазма, уверенность, что он мочится на меня. Две вещи непрестанно крутились в моей голове:

1) Я думала, что он мочится на меня, и не остановила его.

2) Я думала, что он мочится на меня, и все равно кончила.

Я знаю, некоторые люди наслаждаются подобными вещами, но для меня это всегда было жестким ограничением. Несмотря на то, что мои границы сместились за то время, что я была с Адамом, некоторые вещи остались за их пределами. Это были, естественно, все незаконные штучки; все, что может привести к травмам и повреждениям; все, что связано с унитазом; то, в чем участвует несколько партнеров (да, несмотря на то, что до этого у меня был секс втроем, я очень осторожно отношусь к неразберихе в отношениях, которая возникает, когда трое занимаются этим одновременно); то, для чего требуются иглы (да, я слабачка). Я верила, что он придерживается всех этих ограничений, и он действительно их придерживался.

А я – нет.

Я стыдилась своего бездействия. А еще отвращения к себе и бесхарактерности. Часто после сексуальных игр в моем мозгу возникали яркие вспышки воспоминаний о том, чем мы занимались. Чем более сильным было противостояние, тем больше была вероятность возникновения таких вспышек. Во время моих ранних D/S экспериментов именно они помогали мне примириться с мыслями и ощущениями, которые были вызваны моими новыми необычными экспериментами. Они были возбуждающими и полезными и позволяли мне прийти к пониманию эмоциональной стороны того, что я делала, и того, что делали со мной.

Но с последним экспериментом дела обстояли иначе: чем больше я о нем думала, тем более растерянной становилась. Во время любого другого, даже более вызывающего и болезненного D/S опыта в основе было удовольствие. Напряжение сил – да, очень часто стыд (но, я думаю, теперь совершенно очевидно, что мне это и нравится в определенной, кривой, плоскости). Этот случай отличался. Намерения Адама были самыми добрыми – дьявольскими, но добрыми: создать эротический эквивалент дома ужасов, где до смерти пугаешься собственных страхов, но выходишь с противоположной стороны целым и невредимым, с нервным хихиканьем и бьющимся от страха сердцем, и все из-за сценария, который существует лишь в твоей голове. Но я не могла отделаться от этого и, таким образом, обесценить свой ужас.

Думаю, я недостаточно пользуюсь стоп-словом, даже когда ход событий достигает той точки, когда все становится невыносимым. Черт побери, дважды из четырех раз я использовала его, потому что у меня до такой степени сводило ступни при связанных ногах, что просто было необходимо попрыгать и потрясти ими для восстановления кровообращения (так и вижу, как «соблазнительно» это выглядело).

Здравым умом я понимаю, что неправильно рассматривать использование стоп-слова как провал, но где-то в моей голове это так и воспринимается – ну уж если не как провал, то точно как поражение, когда впору размахивать белым флагом. Обычно это было нормально, потому что люди, с которыми я была раньше, учитывали мою неуступчивость, но здесь – здесь ответственность лежала на мне, а я отреклась от нее. Я просто окаменела.

Я попробовала найти рациональное объяснение. Я была потрясена. Все произошло слишком быстро. Где-то в глубине я знала, что Адам не мочится на меня – возможно, я могла заметить отсутствие запаха, или что вода была недостаточно теплой, или… но все казалось просто надуманным. Я чувствовала себя выбитой из колеи, и так длилось несколько недель.

Расширение границ – это естественный процесс, но в какой момент просто «далеко» переходит в «слишком далеко»?

Мы говорили об этом с Адамом; он хорошо меня знал и мог сказать, что все не совсем правильно, но я намеренно говорила с беспечностью, когда мы это обсуждали. Я отмахивалась от его извинений, потому что была твердо уверена: ему не за что извиняться; за это отвечала я. От его поддержки и доброты моя любовь к нему становилась сильнее. Он прижимал меня, гладил по волосам во время тех разговоров. Я думала, он считает, что мы уже пережили это, и все позади. Но, несмотря на наше возвращение к повседневной жизни – работа, обсуждение новостей, просмотр телевизора, встречи с друзьями и родителями – этот эксперимент наложил необъяснимый отпечаток на мое настроение и продолжал будоражить мою память в минуты покоя.

Он поставил передо мной вопрос: как далеко может зайти D/S? Расширение границ – это естественный процесс, но в какой момент просто «далеко» переходит в «слишком далеко»? Неожиданно мне показалось не совсем справедливым мое разочарование в Джеймсе, который оказался не способным продолжать причинять мне боль, когда перешел границы того, что он считал допустимым, безопасным и разумным. Ситуации были разными, но одинаково заставляли задуматься. Первый раз за много месяцев Джеймс снова возник в моем сознании. И это тоже казалось непостижимым.

Хотя увидеть Джеймса было, конечно, еще более непостижимо, чем думать о нем.

К этому времени минул почти год с нашей последней встречи. У нас тогда был в некотором смысле душевный обед, который, как я в то время надеялась, мог способствовать примирению, но вместо этого стал последним в череде все более отчужденных встреч и разговоров, которые канули в лету.

Последнее сообщение было моим, и оно осталось без ответа. Я решила, что слишком трудно жить в мире «если» и «может быть» и взяла на себя инициативу по отступлению – если можно назвать инициативой падение на дно безысходного отчаяния. В результате он не попытался связаться со мной, подтвердив мое решение.

И я пошла своей дорогой.

Но когда я увидела его в следующий раз, я, естественно, остолбенела.

Мы с коллегами праздновали в баре день рождения, когда я увидела около стойки человека, похожего на Джеймса. Это «узнавание» тех, которые в итоге оказывались посторонними людьми, много раз случалось со мной в первые месяцы после разрыва наших необычных отношений. Со временем это прекратилось, но нечто в этом парне – прическа или манера держать себя, а может быть, покрой костюма – оживило в моем сознании Джеймса. Черт, наверное дело в том, что я слишком много думала о нем накануне. Я мысленно отнесла это на счет «писеворота». Я знаю, это нелепое название, но, наименовав это происшествие так, чтобы было смешно, я пыталась сделать ощущения от всего эпизода в целом менее важными. Понятно, что одно дурацкое название само по себе мало что изменит; и в моменты печали, когда этот инцидент все еще всплывал у меня в голове, я стала задаваться вопросом – в свете того, как это повлияло на меня – была ли я права, пытаясь помочь Джеймсу преодолеть его сомнения насчет того, чем мы вместе занимались.

Я довольно долго пожирала взглядом мужчину у барной стойки, так что Марк, наш местный правительственный репортер и парень, с которым я рядом сидела на работе, ткнул меня локтем меж ребер.

– Софи, с тобой все в порядке? Ты выглядишь так, как будто сейчас начнешь пускать слюни.

Я позволила втянуть себя в диалог.

– Не-а. Я не распутничаю. Он не в моем вкусе. Просто мне показалось, я его знаю.

Шона, наш новостной редактор и вульгарнейшая тетка из всех, которых я встречала, повернулась посмотреть на него.

– Я бы хотела его знать. Попка симпатичная. Костюмчик тоже хорош и выглядит дорого. Бьюсь об заклад, он не против время от времени покупать всем по рюмочке, – она значительно посмотрела на Марка, который тяжело вздохнул.

– Ты проницательна, но, полагаю, моя очередь идти к стойке. Поможешь донести, Софи?

Я рассеянно кивнула и начала перемещаться вдоль деревянного стола, чтобы встать. И тут он повернулся.

Как будто он знал, что мы говорим о нем – хотя мы говорили негромко. Его глаза встретились с моими, и неуверенность узнавания сменилась удивлением. Он улыбнулся и помахал рукой.

Дерьмо.

Шона загоготала.

– Если он и не тот, с кем ты знакома, то явно тот, кто мечтает с тобой познакомиться. А спереди он гораздо лучше выглядит. Он один?

Произнести эти слова оказалось тяжелее, чем должно было быть.

– Я не знаю.

Я – трусиха. Я помахала ему, а потом прошла мимо, в сортир, в глубине души надеясь, что его успеют обслужить, и он уйдет до того, как я буду должна помочь Марку донести до стола напитки.

Полагаю, это был маленький шаг вперед, я чувствовала скорее раздражающую неловкость, чем вожделение.

Но не тут-то было. Он преспокойненько прохаживался мимо сортира, поджидая меня.

– Привет, София!

– Привет!

– Как ты? Мы не виделись целую вечность. Выглядишь прекрасно.

– Спасибо! У меня все хорошо, по-настоящему хорошо. Как у тебя? – светский разговор звучал нелепо, и у меня было желание сбежать подальше. Полагаю, это был маленький шаг вперед, я чувствовала скорее раздражающую неловкость, чем вожделение. Хотя, ничего не поделать, я заметила, что волосы по-прежнему падали ему на лицо – я никогда не могла подавить желание протянуть руку и убрать их. На всякий случай я опустила руку в карман.

Повисло молчание. Неужели мы закончили? Я очень надеялась, что да.

Он прочистил горло и жестом показал на столик позади себя.

– Ну вот. Я здесь с несколькими коллегами по работе, так что, наверное, должен вернуться к ним. Они, должно быть, думают, что я пытаюсь тебя подцепить или что-нибудь…

Он засмеялся, и я сдержала страстное желание дать ему под зад. Что такого невероятного в том, что люди думают, что он пытается подцепить меня? И почему вообще меня это волнует? Я не хочу, чтобы он «подцеплял» меня. Правильно? Господи, как все запутанно! Я думала об Адаме – простом, искреннем Адаме, чьи мысли были для меня открытой книгой – и вспомнила, что мне больше не о чем волноваться. Эта мысль заставила меня улыбнуться. Даже опустила на землю.

– Я тоже с компанией. Рада, что у тебя все хорошо.

– Я за тебя тоже. Нам нужно поскорее встретиться, выпить.

Я отмахнулась от него ничего не значащим «да», убежденная, что он и за миллион лет не соберется мне позвонить, и с прощальным звоном в ушах сбежала, чтобы забрать у Марка несколько кружек.

Он написал мне на рабочую почту прямо на следующий день, спрашивая, когда я хочу встретиться.

Дата добавления: 2015-08-09