Софи Т. Морган 10 страница

Неестественная улыбка, с которой он ответил, казалось, говорила, что он тоже в курсе моей нехарактерной покладистости.

– Сама решай.

И я пошла в магазин. Это было неловко, но длины моего пальто хватило, чтобы ни у кого не возникало даже слабого подозрения, что под ним надето, а я еще и шарф намотала на шею, чтобы спрятать любые свидетельства позора на блузке. Я подумала, что могла бы поехать в магазин на машине, но восторжествовал здравый смысл и еще тот факт, что мне не очень хотелось, чтобы кто-либо мог написать: «Во время вождения носила анальную пробку и веревку на промежности» в графе «Причины аварии» на бланке страхового требования.

Пока я десять минут шла пешком до магазина, я надеялась, что время, проведенное на свежем воздухе в одиночестве, поможет мне восстановить равновесие, но этого не случилось. Пробка двигалась при каждом шаге, ягодицы все еще ныли от порки, а голова гудела от вопросов о том, что может произойти дальше, – в первую очередь потому, что все это требовало гораздо большего напряжения, чем я ожидала. И я отчаянно пыталась разобраться почему – тогда я могла бы понять и двигаться дальше.

К несчастью, мне не удалось ничего выяснить к тому моменту, когда я вернулась домой. Я включила кофейник и положила подогреваться в духовку купленные круассаны, все еще чувствуя неопределенность по поводу того, что должно произойти.

Завтрак был готов, и Адам сел на диван, а мне жестом показал место на полу у своих ног.

Но вот что было странно. Я часто сидела на полу по собственному желанию. Когда я смотрела телевизор или читала газеты, то, как правило, брала диванную подушку, укладывалась на живот и растягивалась, читая и расслабляясь. И это не унижало мое достоинство, не было своего рода статусным признаком; просто это был мой выбор, удобное место для сидения. Но в такой ситуации это воспринималось по-другому, совершенно иначе, и все, что мне удалось припомнить на эту тему, была Шарлотта, сидевшая здесь же несколькими неделями раньше и смотревшая с нами телевизор. Неужели такое простое дело воспринималось ею настолько же знаковым? Таким затруднительным?

Мы ели в тишине, передавая джем туда и обратно, на заднем плане негромко работал телевизор. После еды мы пили кофе и смотрели новости. Адам гладил мои волосы, а я положила голову ему на колени; нервозное молчание неуловимо сменилось чуть более дружеским, по крайней мере, для меня. Вдруг все стало понятно. Те моменты, когда чувствовались подавленность и необъяснимое расстройство, были почти лишены эмоционального контакта. Адам обращался со мной скорее как с вещью, а не человеком. Эти же мгновения восстановили баланс, заставили чувствовать правильно. Даже в унижении была нежность. Это было чудесно.

А может быть, дело в том, что я только что выпила первую утреннюю чашку кофе, и, возможно, это она помогла мне немного прийти в себя.

Когда новости закончились, Адам приказал мне встать. Я встала на слегка нетвердые ноги. Он вытащил мою испачканную блузку из юбки, смог развязать веревку и спустил трусики, чтобы ее распутать.

Потом он сказал мне наклониться и вынул пробку.

Я понимаю, это глупо. До этого он трахал меня в задницу бессчетное количество раз, так что он уж, конечно, знал, как она выглядит. Но, несмотря на это, понадобилась пара глубоких вздохов и сознательные усилия, чтобы успокоить неожиданно задрожавшие руки, прежде чем я смогла ему продемонстрировать себя с такой стороны.

Он посмотрел, как я унижаюсь, и потянулся за лубрикантом – думаю, он принес его из спальни, пока я ходила за завтраком. Он спустил с себя шорты и намазал немного лубриканта на поднявшийся член. Следующее, что он сказал, разрушило те теплые домашние чувства, которыми мы наслаждались за несколько минут до этого:

– Насаживай себя на меня.

Я повернула голову, чтобы посмотреть на него в поисках молчаливых разъяснений, хотя прекрасно знала, что он имеет в виду.

– Натягивай свою задницу на член.

Адам сидел на диване. Опускаться на него было неудобно и требовало определенного маневрирования для того, чтобы не раздавить его, а гарантированно суметь принять внутрь. Стон удовольствия Адама, когда я уселась на его колени, наполнил меня гордостью. Моя голова скатилась ему на плечо и покоилась там, пока я наслаждалась, чувствуя его глубоко внутри.

Через несколько мгновений я начала медленно двигаться – поставив ноги на пол, я получила опору, помогавшую мне скакать вверх-вниз. Движения, направленные прямо на задницу, которая еще горела после порки, причиняли мне боль. К тому же это было унизительно: в сущности, я давала ему в задницу в то время, как он просто сидел. Но это было необыкновенно возбуждающе даже до того, как он начал тереть ладонью по клитору.

Я не должна была кончать раньше, а учитывая, что я была перевозбуждена еще до того, как Адам начал ласкать меня, мне приходилось корчиться, противясь этому.

Мой оргазм подошел быстро, но в последнюю секунду голос позади меня напомнил, что я должна спрашивать разрешения на то, чтобы кончить. От усилий, которые мне пришлось прикладывать, чтобы предотвратить оргазм, у меня свело бедра, и я через силу выдавила нужные слова. Но он заставил повторить их, прежде чем все-таки проявил жалость и разрешил мне кончить, громко и с такой силой, что только его руки, схватившие меня за талию, предотвратили мое падение с дивана.

Когда я спустилась с небес на землю, он гладил мне волосы, целовал шею и шептал, как он доволен, что я была такой хорошей секс-игрушкой. Будь я в другом настроении, я бы посмотрела на него свирепым взглядом, но сейчас я только злорадно ухмыльнулась. Я повернулась посмотреть на него, и он импульсивно наклонился и крепко поцеловал меня.

– Ты выглядишь такой прекрасной, вся взъерошенная и покрытая налетом похоти.

Я еле сдержалась, чтобы не показать ему язык (потому что понимала – сегодня этоне сойдет мне с рук), и вместо этого поцеловала его в щеку, наслаждаясь мгновениями нежности.

Самым интересным было то, как мы дополняли друг друга после того, как съехались. На мне лежали организационные обязанности, отчасти благодаря работе, отчасти потому, что я так много лет прожила одна, а это значило, что если я сама не решу свои проблемы, то больше никто не будет этим заниматься. С другой стороны, Адам, которому нравилось, что я улаживала множество технических сложностей, появлявшихся в процессе переезда, взял на себя обязанности по тем делам, которые я никогда не любила по-настоящему, например, уборку.

Он гладил мне волосы, целовал шею и шептал, как он доволен, что я была такой хорошей секс-игрушкой.

Я знаю: жить в чистом и опрятном доме прекрасно, но, должна сказать, от природы я не чистюля. Каждый раз у меня случается аврал, если кто-нибудь собирается прийти в гости или состояние квартиры становится таким, когда неожиданно возникает чувство, как будто в таком бардаке невозможно прожить ни секунды дольше и я должна действовать немедленно. Адам любил уборку. Первое, что он сделал, когда мы съехались – за время, пока я каталогизировала нашу DVD-коллекцию (не судите меня строго), – привел в порядок кухню. Субботнее утро начиналось для него с отдраивания ванной комнаты до тех пор, пока она не засияет. Я же в это время покупала газеты и готовила завтрак. Он наслаждался этим и, казалось, получал огромнейшее удовлетворение, и это была одна из множества причин, почему я была так благодарна судьбе за то, что влюбилась в такого замечательного человека, как он.

Хотя это не относилось к сегодняшнему дню.

Сегодня, кажется, он просто вознамерился испытать меня. Он расселся на диване и приказал мне убраться в гостиной вокруг него. Я мыла, чистила и пылесосила, а он слегка приподнимал ноги в случае крайней необходимости, и я все время чувствовала, как он смотрит на меня и заглядывает под юбку, когда я наклоняюсь.

Но, в сущности, если это было тем, что он подразумевал под полным контролем, то кто я такая, чтобы препираться по мелочам?

Когда все было сделано, он прошелся повсюду, проверяя мою работу. Эта работа была выполнена гораздо лучше той, которую я обычно делаю по собственной инициативе, но он был придирчив или, возможно, просто выискивал повод, чтобы я извинялась.

Он нашел полоску пыли сзади DVD-плеера, вытер ее рукой и сунул мне под нос. Я сморщилась – честное слово, едва заметно, – когда смотрела на его испачканные кончики пальцев. Я схватила тряпку и наклонилась, чтобы опереться руками прямо на телевизионную подставку, неосознанно фыркнув под нос: «Черт его побери».

И тут в мгновение ока он показал мне, кто есть кто. Не глядя, он просто схватил меня за руки и потащил за собой. Я не успела понять, что произошло, так быстро он действовал.

Он распахнул дверь в углу гостиной, за которой скрывалась наша маленькая кладовка. Когда мы въехали, то сложили в нее пустые коробки из-под наших вещей. Их нужно было утилизировать, и первая мысль, которая пришла мне в голову, когда он открыл дверь, была: «Ух ты, он все выгреб и выбросил». Затем втолкнул меня внутрь, швырнув на пол и закрыл дверь, и я осталась в темной и почти пустой кладовке. Здесь было покрывало, которое мы стелили на диван, когда было холодно, а здесь и было холодно.

Все произошло так быстро, что в первые минуты я не могла прийти в себя. Я сидела и проклинала его, затаив дыхание (которое уже было спокойнее, чем минуту назад) и ожидая, что будет дальше. В какую такую игру он играет? Больше всего меня обуревала ярость. Я понимала, что согласилась на определенные правила игры, но что этоза чертовщина? Я подумывала открыть дверь, но меня остановили некоторые соображения: любопытство по поводу того, что Адам собирается предпринять, и гордость, не позволявшая показать ему, что это меня задело или расстроило. Если бы я открыла дверь, притом что не хотела извиняться и не намеревалась произносить стоп-слово, то, вероятно, нарвалась бы на еще большие неприятности. Это не входило в мои планы.

Я ждала так терпеливо, как могла, а это значит – не очень.

Луч света пробивался под дверью. Временами он колебался, и я гадала, не Адам ли это прогуливается перед дверью. Я напрягала слух, чтобы понять, он ли это, и не была уверена, должна я радоваться или переживать, если это он. Однако внутри у меня бурлила ярость. Я чувствовала вскипающий праведный гнев того рода, который чувствовала в D/S-ситуациях перед этим, но ни в коем случае не злилась на Адама.

Не знаю, сколько я там просидела, но через некоторое время начала успокаиваться. Злость ушла, и я ощутила беспокойство. Я чувствовала себя плохо оттого, что могла разочаровать его или подвести, досадовала на себя, что эти совершенно простые приказы оказались так сложны для выполнения – если честно, я была сбита с толку, почему они воспринимались такими жестокими. Я лежала, свернувшись калачиком, в ожидании возвращения Адама.

Я досадовала на себя, что эти совершенно простые приказы оказались так сложны для выполнения.

Наконец, он открыл дверь и поманил меня наружу. Я попыталась встать на ноги, но он приказал мне оставаться на четвереньках. Я заглянула ему в лицо, когда он прошел мимо, и попыталась понять его выражение, но с первой попытки сделать это не удалось.

Я ползла за ним, пока он шел через всю комнату. Он остановился возле развлекательного блока, который состоял из телевизора, игровой консоли и DVD-проигрывателя, и после этого наконец повернулся и посмотрел на меня, одновременно расстегивая шорты. Я автоматически открыла рот, но он ухмыльнулся – коротко, но обнадеживающе – и помотал головой.

Он мастурбировал, а я смотрела. Я и раньше видела, как он это делает, но если учесть, что обычно подразумевалась моя помощь, то сейчас я понимала, что могу только смотреть. Это были эротические пытки, особенно когда он стал двигать рукой быстрее, приближаясь к оргазму.

Наконец он простонал и направил член вниз. На долю секунды я подумала, что он целится в какую-то часть моего тела или одежды, но вместо этого он кончил прямо на деревянный пол.

Потом он рассказывал мне, что мое лицо в тот момент являло собой картину растерянности и раздражения. Когда он говорил это, я еле сдержала непреодолимое желание врезать ему. А сейчас он произнес:

– Вот почему, когда я говорю убраться в комнате, все должно быть чистым. А теперь – вылизывай!

Я смотрела на него снизу и пыталась понять, говорит ли он серьезно или парит мне мозги. До сегодняшнего дня я достаточно хорошо его знала, чтобы утверждать, что он не будет со мной церемониться и не отреагирует на умоляющие взгляды. Хотя я сознавала, что и он к этому времени меня достаточно узнал, чтобы понимать: я не собираюсь использовать стоп-слово.

Я медленно наклонилась и неуверенно лизнула его сперму, но она тут же сдвинулась от меня по деревянной поверхности. Проклятый ламинат! Я попыталась поймать ее языком, сознавая, насколько это смехотворная и удивительно трудная погоня. Прошла вечность, и к тому времени, когда я закончила, мои глаза были полны слез от унижения. А еще я чувствовала, что могла разочаровать Адама и подвести. Это было такое непостижимое ощущение, что мне захотелось выть, и оно застало меня врасплох. Но он все понял правильно.

Когда он увидел мое лицо, то подхватил меня с полу и отнес на диван. Мы сели вместе; он держал меня на коленях и обнимал, а я прижималась к нему, зная, что позже буду чувствовать себя дурочкой, но в тот момент для меня это было исключительно важно. Мне был необходим контакт, я нуждалась в защите. Я нуждалась в нем.

Его голос был нежным, успокаивающим. Он говорил мне, что я все хорошо выполнила, что он гордится мной. Он спрашивал, в порядке ли я после того, как он так далеко зашел.

После первой реакции на унижение я немного успокоилась. Он вытащил из кладовки покрывало и завернул меня, нежно целуя в губы перед тем, как исчезнуть, чтобы приготовить две чашки чаю.

Когда я пила чай, то уже не чувствовала себя настолько потерянной. До этого у меня был значительный D/S опыт – более унизительный и болезненный – так что этот оказал на меня гораздо меньшее воздействие. Мы спокойно обсудили, что для него было возбуждающим, что для меня оказалось слишком трудным и почему.

Обычно я красноречива, однако в этот раз чувствовала себя косноязычной. Меня и раньше использовали как вещь, мне и раньше причиняли боль, меня и раньше унижали другими подобными способами. Я не знаю, почему сейчас для меня это было слишком тяжело. Может быть, потому, что это происходило в домашней обстановке, может быть, потому, что я была заперта в кладовке.

Оглядываясь назад, я думаю, не в том ли причина, что я была заслуженно и соответственно наказана за проступок, а не понесла привычное «игровое» наказание, и это переполнило чашу.

Меня и раньше унижали другими подобными способами. Я не знаю, почему сейчас для меня это было слишком тяжело.

Как бы там ни было, я мало-помалу приходила в себя. Мы выпили чай, а у меня еще было и восстанавливающее силы шоколадное печенье Hobnob (думаю, сладкое помогает мне поднять настроение – и это оправдывает мое пристрастие к нему), а поскольку мы сидели на диване, моя голова заработала снова.

Мы уже полдня провели без грязного секса, время полного контроля истекало, а у меня все еще было игривое настроение, я хотела продемонстрировать Адаму свою признательность за доброту и понимание. Поэтому я остановилась на самом грязном из возможных способов. Я легла ему на колени и принялась нежно лизать и сосать, пока он смотрел регби, сама наслаждаясь наполовину поддразниванием, наполовину обожествлением его для полноты игры. Потом я, по собственной воле, спросила его, не позволит ли он мне отсосать в то время, как я буду ласкать саму себя. А затем я показала ему непристойнейшее шоу, которое заставляет меня краснеть, а его глаза наполняет мрачной похотью.

Это была такая штука, что в других обстоятельствах я бы воспринимала ее как унижение и могла бы быть невероятно рассержена если бы это он заставил меня делать такое. Но сейчас я выбирала сама. И я становилась влажной, делая это для него и наблюдая, как он напрягается все больше и больше.

Унижение такого рода невыносимо, но, делая это по собственной воле, я чувствовала себя прекрасно.

Знаю, я противоречивая женщина. Некоторые читатели, несомненно, могли бы сказать, что мое покорное поведение – жалкая пародия на сабмиссива; и, наверное, так оно и есть. Но для себя мы определили свои границы и, отбросив все сомнения, расценили, что 24-часовой контроль не для нас. Хотя, как отметил Адам, когда мы на ночь чистили зубы, вещь это неплохая.

– Знаешь, София, иногда то, что я делаю, выбивает меня из колеи больше, чем тебя мое микроруководство. Я просто не воспринимаю это естественно. Мне нужен равноценный партнер, который подчиняется, а не раб, который повинуется. Когда я наказывал тебя по-настоящему, у меня это не вызвало такого возбуждения, какое бывает от других игр. Я просто чувствовал себя куском дерьма.

Я хохотала до тех пор, пока не подавилась.

– Понятно, это может быть препятствием для вступления в Общество Доминантов, но я никогда в жизни не читал правил вступления, а если бы и читал, то в любом случае проигнорировал бы их. Как говорил Граучо Маркс, «я не хочу принадлежать ни к одному клубу, который примет меня в члены».

Я с облегчением вздохнула. Он поцеловал меня в ухо.

– Может, просто стоит продолжать жить так, как нам нравится? Имеется в виду, что ты можешь высмеивать меня, не заботясь о том, что я восприму это, как напыщенный идиот, и заставлю извиняться за неуважение. Мы можем жить по D/S правилам, а можем и по обычным. Или просто смотреть телик и есть тосты. Практически так я себе представляю идеальные отношения.

И он был прав. И это уберегло нас от секс-контракта, написанного кровью.

Глава 9

Заслуженное наказание

Я не отношу себя к сумасбродкам, правда, предполагаю, что сумасбродки говорят о себе то же самое. Хотя временами я могу быть, как бы это сказать… буйной. Даже наглой. С Адамом это, по большей части, проходит, потому что наши отношения основываются на D/S принципах без чванства. Он тверд, как мой доминант, но я не называю его Господин Фаркуар Магистр Вселенной со всякими там реверансами и не именую себя в третьем лице. По ходу действия накал то возрастает, то спадает в зависимости от того, что мы делаем и в какой обстановке находимся. Иногда стеб между нами становится бесстыдным и даже дурацким. Если потом Адам вспомнит, он может осуществить имитацию акта возмездия за мой «проступок», но, как он любит говорить, ему не нужны причины, чтобы «наказывать» меня: когда приходит время и если у него есть желание, он просто может причинить мне боль, потому что мы оба это любим. Это единственное оправдание, которое ему нужно.

И он не ошибается.

Нет смысла меня «наказывать» за то, что я – это я. В основном он спускает мне с рук мелкие насмешки, рассматривая их как знаки любви, которыми они и являются, и вообще очень терпеливо относится к моим дерзким высказываниям, которые, несмотря даже на собственную склонность к покорности, я не могу удержать при себе.

Когда приходит время и если у него есть желание, он просто может причинить мне боль, потому что мы оба это любим.

Ну, в основном терпеливо.

Замечу, что тогда я издевалась над ним больше обычного, хотя, если меня спросят, то с трудом смогу объяснить почему. Я была в особенно хорошем настроении, которое, возможно, и усилило это, потому что когда я счастлива, то, как правило, становлюсь совершенно неуправляемой. Это было в период после особенно драматической сцены, которую мы разыграли несколькими днями раньше, и постоянно прокручивавшейся у меня в голове – в хорошем смысле – что-то вроде тех воспоминаний, которые вдруг возникают в сознании, пока ждешь, когда вскипит чайник, и заставляют краснеть от возбуждения и стыда. Вероятно, это подсознательно и побудило меня бунтовать несколько больше обычного. Возможно, это был способ восстановить равновесие от воспоминаний о том, как я лежу на полу в кухне, голая, избитая и покрытая его спермой. Хотя, скорее всего, причина крылась в присутствии компании нескольких моих старых университетских друзей, которые приехали в гости на выходные и были в блаженном неведении относительно того, что мы вытворяем в спальне.

Итак, я гнула свое. Всякий раз, когда мои университетские друзья собираются вместе, насмешки и сарказм расцветают, и остановиться нелегко. Но как же весело смотреть на него, когда он сужает глаза после того, как все начинают смеяться, и смотрит на меня, как бы говоря: «Не будь их здесь, ты бы немедленно оказалась поперек дивана и горько пожалела о том, что сейчас сказала», в то время, как я, многозначительно сверкая глазами, отвечаю: «Знаю! Но они здесь. Ха-ха!»

Сейчас я могу признать: я перегнула палку. Хотя в тот момент так не думала. Мы обедали – димсам из китайского супермаркета, затем жареная говядина с имбирем и луком, и в довершение всего холодное пиво, – а стеб продолжался. Я увидела, как сузились его глаза от моих бесстыжих замечаний, но знала, что сделать он ничего не сможет. Это по-настоящему заставило меня рассмеяться, а его остроумные ответы и явная направленность возрастающих тактильных тенденций создали у меня впечатление, что он воспринял все хорошо. Но справедливости ради отмечу: он все же снисходительно улыбнулся, сверкнув глазами.

Пока мы загружали посудомоечную машину, а наши гости в комнате подготавливали доску для скребла, он задержал меня для поцелуя. Смеясь, я обняла его и впилась в его губы с тем весельем, которое длилось весь день, радуясь, как хорошо он принял моих друзей, просто наслаждаясь хорошей компанией и приятно проведенным временем. Поцелуй креп, и вдруг мы уставились друг на друга тем взглядом двух ребят, которые – плевать, насколько хороша компания – просто жаждут сорвать друг с друга одежду.

Я могла видеть похоть в его глазах, и на все сто была уверена, что он в моих – тоже.

Я могла видеть похоть в его глазах, и на все сто была уверена, что он в моих – тоже. Неожиданно оказалось, что играть я хочу совсем не в скребл. Я рванулась поцеловать его снова и укусила зубами за нижнюю губу. Он рыкнул на меня:

– Что с тобой сегодня?! Ты какая-то перевозбужденная.

Я засмеялась.

– Извини, ничего не могу с собой поделать. Меня забавляет делать такое, когда кругом люди, – я ущипнула его за задницу. Сильно так ущипнула, и он дернулся. – Не смотри на меня так, ты уже большой ребеночек. Ты-то делаешь мне хуже. Просто у тебя низкий болевой порог.

Он посмотрел на меня с деланым негодованием.

– Ребеночек? Я?! Ну погоди, останемся одни, тогда ты узнаешь, кто – ребеночек.

Я скорчила ему рожу и, еще раз ущипнув, чмокнула в нос.

– Приятного отмщения! Сказать легко. А вот сделать ты ничего не сможешь, пока Сэм и Эмили не отправятся домой. Слишком громко, – я изобразила на лице притворное расстройство. – Что поделать…

Он схватил меня за плечи и осадил другим поцелуем.

– Ах, ты моя милая безрассудная София, – он наклонился и прошептал мне на ухо. И я постаралась не дрогнуть. – Вызов принят.

Адам куснул меня за мочку, и прежде чем я отреагировала и затихли его слова, он, подхватив бутылку вина и насвистывая, продефилировал в комнату.

И только я подумала, что развлечения на сегодня закончены, как началась игра. И, между прочим, не скребл.

Я принимала душ перед сном, чтобы уменьшить нагрузку на ванную утром, когда все мы должны были успеть собраться, и пришла из ванной в спальню мокрая и прикрытая только полотенцем. Он ждал, пока я закрою дверь. Я еще ничего не успела понять, а полотенце уже было сорвано и брошено на пол, и от холодного воздуха по моей влажной коже побежали мурашки. Он вцепился мне в волосы и затащил на кровать. Я взвизгнула от неожиданности, и он быстро закрыл мне рот рукой, утихомирив меня.

В зеркале на противоположной стене я видела свои выпученные глаза, потрясенные и испуганные, но горящие от предвкушения – никакой силе не удастся поколебать предвкушение. Он улыбался мне, но выражение его лица предвещало опасность, когда он наклонился и с горячим дыханием прошептал мне в ухо.

– Веди себя очень тихо, понятно?

Я кивнула, но его рука крепче вцепилась мне в волосы и на середине движения вернула обратно. Сердце мое забилось сильнее. Клетка захлопнулась; игривый бойфренд уступил место суровому доминанту. Предчувствие, ощущение вызова стали нарастать. Он смотрел на меня выжидающе, и сейчас, более чем когда-либо, я поняла, насколько важен мой ответ. Мне удалось выдавить из глубины горла полный надежды смутно-утвердительный хрип.

Адам больше ничего не говорил, пока устраивал мое тело на кровати. Одеяло было отброшено в сторону, а наручники уже привязаны к раме кровати. Я узнала об этом, только когда он фиксировал мне запястья и лодыжки особенно плотными манжетами, которым обычно мы предпочитали целенаправленно-натирающую веревку. Это означало две вещи: 1) он не намеревался тратить время на эстетичность, 2) он намеревался сделать нечто и не хотел, чтобы я увернулась. Нервы у меня напряглись еще до того, как он отвернулся к своей тумбочке что-то найти в груде вещей, которые я никак не могла рассмотреть.

Затем Адам лег рядом и подпер голову рукой. Он долго не говорил ничего, а просто смотрел на меня, распяленную и беззащитную, голодным оценивающим взглядом. Я старалась не двигаться, пыталась выдержать его взгляд, пробовала сделать все, что было в моих силах, только бы не выдать, как я нервничаю – и насколько уже влажная. Не буду врать, но учитывая, как хорошо он меня знал и как растянута и открыта я была, я не знала, повезет ли мне в чем-то, но ведь должна же девушка попытаться, верно?

Верно.

Он убрал с моего лица прядь волос и начал мне шептать:

– Я люблю твою находчивость и твое ехидное чувство юмора, ты это знаешь. Я люблю то, что мы подходим друг другу настолько, что можем соперничать. – Я кивнула: моя политика согласия казалась наиболее соответствующей сложившимся обстоятельствам.

– Но иногда я думаю, что ты слишком безрассудна. Ты давишь на меня, потому что думаешь, что последствий не будет, и считаешь, что в доме, полном гостей, у меня нет шансов сделать с тобой что-нибудь.

Я проглотила комок в горле, а сердце забилось громче.

– Не слишком ли опрометчиво?

Я было открыла рот, чтобы возразить, но увидела его взгляд и решила, что немного самосохранения не повредит, а особенно когда мы оба знаем, что он прав. И, не доверяя голосу, я опять кивнула, хотя и осторожнее, чем в прошлый раз.

Я пробовала сделать все, что было в моих силах, только бы не выдать, как я нервничаю – и насколько уже влажная.

Его смешок прозвучал громко, когда он, ухмыляясь, покачал головой.

– Тебе не следовало недооценивать мою креативность. – Пауза. – Я могу найти способ тебя наказать, когда мне захочется.

Он наклонился поцеловать меня, и я выгнулась, стараясь сделать поцелуй глубже.

– Мне ведь не нужно извиняться?

Я тряхнула головой и робко улыбнулась.

Он снова меня нежно поцеловал и погладил по голове, убирая волосы с глаз.

– Что ж, милая, может, это и к лучшему.

И, невзирая на всякие предчувствия, нервы и его суровый взгляд, я ощутила, как растет моя любовь к нему. А потом он пришел в движение, и нервы опять вышли на первый план.

Сейчас мне кажется, что мое тогдашнее самомнение было сродни безумию. Даже после всего им сказанного в глубине сознания я не представляла, что бы такое он мог сделать, что может стать слишком сложным для меня. Ну, вот что это может быть? Логически? Он и раньше причинял мне боль, и я прошла это молча, целая и невредимая. А сейчас, когда в другой комнате люди, что он может сделать такого, что было бы больнее плети, стека или его унижений?

Ха-ха! Дурочка.

Он начал с прищепок. Осторожно подглядывая, как он раскладывает их в ряд около меня, я насчитала десять штук. Нехорошее начало.

Вынутые из корзины для белья, деревянные прищепки выглядели злобными и безжалостными; и я отчаянно втянула в легкие воздух, в то время как боль пронзила соски, когда он деловито зажимал их.

Судя по всему, Адам не намеревался тратить время попусту. Моя грудь все еще вздымалась от отчаянных глубоких вздохов, пока я привыкала к первым мгновениям боли, а он уже двинулся к нижней части моего тела с очередной прищепкой, и его палец скользнул вдоль малых губ. В долю секунды я поняла, что он задумал. Я резко выпрямилась и села, по крайней мере попробовала – голову тряхнуло назад, руки и ноги, все еще сдерживаемые кожаными манжетами, дернулись порывисто, но безуспешно.

Он и раньше причинял мне боль, и я прошла это молча, целая и невредимая.

– Адам, нет, не надо… – я замолчала, помня его предыдущий приказ насчет тишины и принимая во внимание, как он оглянулся на мой панический крик. Он ушел, тряся головой от моей наглости; но я не успела получить ни капли утешения от его бегства с поля боя, как он вернулся, неся в руках кляп, который бесцеремонно всунул мне в рот и завязал вокруг головы. Он опять схватил прищепку и, подарив мне дьявольскую улыбку, снова залез пальцем в мое влагалище и сумел пристроить прищепку прямо на одну из моих нижних губ.

К своему смущению, я оказалась такая влажная, что сначала прищепка соскользнула. Он мерзко хихикнул, и я сердито посмотрела на него. Он неодобрительно хмыкнул, предупреждающе вытер палец о мое лицо, а затем вернулся снова. Ему удалось ее прицепить, и он закрепил ее в нужном месте. Острый укус заставил меня всхлипнуть, и я глубоко задышала носом, стараясь привыкнуть и к этой боли.

Двигаясь быстро, он добавил по прищепке рядом с первыми и еще одну на другую губу. Я начала понемногу сопротивляться, хотя, конечно, деваться было некуда. Я сосредоточилась на том, чтобы оставаться на месте. Я позволила боли омывать меня изнутри, приспосабливаясь к ней, почти что приветствуя ее. К тому же у меня имелось серьезное основание – не показать ему, как он меня достал. Забудьте про мою конкурентоспособность в скребле – это был совершенно другой уровень, и он это знал. Неожиданно Адам начал прикреплять прищепки мне на уши, по одной на каждую мочку. Несерьезность этой процедуры (и боль к тому же) вывели меня из транса, и я снова сердито посмотрела. Он улыбнулся, и я почувствовала, как мой взгляд поневоле смягчился – я люблю эту игру, пусть мне даже хочется побить его за все. Я понимаю, мне просто технически невозможно «победить» в нашем экшене, но ничто не мешает мне пытаться сделать это с наивными глазами оптимистки, коей я и являюсь. А может, я просто идиотка. Или и то, и другое.

Дата добавления: 2015-08-09