Софи Т. Морган 11 страница

Он наклонился и поцеловал мячик, плотно засевший у меня во рту.

– Еще две осталось.

Две? Серьезно? Я видела только одну. Хм.

Он провел пальцами вдоль нижней губы и оттянул ее от кляпа для очередной чертовой прищепки. От этого я вздрогнула. Боль была неожиданной, но главное, что я чувствовала, – это унижение. Это глупо, я понимаю – в прошлом он делал гораздо более вульгарные вещи, – но сознание того, что я обездвижена и обработана такимобразом, вызывало чувство, что я отдана на милость его прихотям. К тому же это делало меня невообразимо влажной, и этот парадокс – а тоненький голосок в голове постоянно спрашивал: «Как это может возбуждать?» – заставлял меня краснеть еще больше, в основном потому, что он держал в руках последнюю прищепку, и я могла поспорить на любые деньги, куда он собирается ее прицепить. Счастливый номер десять.

Он прицепил ее на клитор, и прикосновение его пальцев между ног заставляло меня дрожать от предвкушения и возбуждения. Я могла видеть эрекцию в его брюках: он получал от этого столько же удовольствия, сколько и я.

Он хорошо знал меня и проследил направление моего взгляда.

– Что, милая, хочешь, чтобы я тебя трахнул?

Я кивнула, сознавая, что я жаждала этого – возможно, даже чересчур. Он улыбнулся мне.

– Один момент – и ты будешь готова.

Я не вполне была уверена, что он делает. Взявшись за ляжки, он приподнял мою задницу над кроватью. Вдруг что-то пролезло в задний проход, неглубоко проникнув внутрь, и остановилось. Глубина была слишком маленькой для прищепки, но это нечто было с упором, а значит, вошло достаточно глубоко, и потом…

Чтоэто?!

Он выпрямился и помахал мне.

– Сейчас, только помою руки. Не хочу ничего трогать грязными руками, чтобы не было больно.

Потом он рассказывал, какое у меня было выражение лица. В голове не было ни единой мысли, мозги буксовали.

В заднице несильно пощипывало. Это было странное ощущение, но нельзя сказать, что неприятное. Вроде тепла. Я стиснула задницу, обхватывая то, что он туда засунул, и попыталась определить, что это может быть. Неожиданно покалывание стало сильнее, что уже было не так приятно. Что же это за хрень такая?

Тут он вернулся, устроился на кровати и положил конец моим сомнениям.

– Имбирь. Я решил приберечь небольшой кусочек, пока готовил ужин.

Малая доля меня отсалютовала его организационным способностям. Я с большим удовольствием лягнула бы его, будь у меня свободны ноги.

До этого я слышала о фиггинге – практике, когда небольшой кусочек очищенного свежего имбиря вставляется в зад сабмиссива. Хотя сама не пробовала. На фоне ощущений от прищепок по всему телу это воспринималось сильно, притом до того, как Адам медленно раздвинул прищепки у меня между ногами и протиснулся туда сам.

Он легко проскользнул с благодарным стоном, когда я, против своей воли, с жадностью открылась ему навстречу.

Он начал двигаться, с каждым движением проталкивая имбирь глубже. Казалось, при каждом толчке щелкала то одна, то другая прищепка, а поочередные всплески удовольствия и боли от его движений лишили меня возможности делать что-либо. В конечном счете они смешались, и я начала всхлипывать из-под кляпа, наслаждаясь анахронизмом высших точек обоих чувств.

Через несколько минут он кончил – я думаю, это был результат осознания своей власти на пару с моими все более неистовыми плясками под ним, когда действие имбиря возросло. Внутри начинало гореть, и оказалось, что я ерзаю, хотя, если бы он спросил, пытаюсь ли я избавиться от имбиря или извиваюсь от боли, я вряд ли была бы в состоянии ответить. Он вылез, поднялся, пересек комнату и взял ремень.

Должно быть, мои глаза расширились, потому что он улыбнулся и погладил мое лицо; это была пародия на утешение.

– Не беспокойся, Софи. Я не собираюсь бить тебя ремнем – во всяком случае, не сегодня.

Я почувствовала облегчение с непонятным привкусом разочарования – даже при таком диапазоне различных ощущений, которые он мне доставил, я все еще душераздирающе жаждала большего.

– Я думаю, ты скоро начнешь дергаться резче, так что он поможет удержать тебя на месте.

Я осторожно наблюдала, как он выбрал ту самую надувную анальную пробку, которую я купила, а потом забраковала как слишком большую для моей задницы. Элегантно пробравшись между прищепками, он развернул меня и затолкал пробку внутрь. Дерьмо! Я могла видеть, как это происходило. Груша зашипела, и пробка внутри расширилась. Я ничего не могла сделать и только стонала. Он надавил еще раз, заполняя меня. Затем наклонился и затянул пояс вокруг моих ляжек, связав их вместе для гарантии, что я не смогу (случайно или специально) попытаться вытолкнуть из себя пробку.

А потом он включил вибрацию.

Если бы я не была связана, я бы слетела с кровати. Вибрации во влагалище заставляли меня корчиться, что действовало по принципу «эффекта домино» и на имбирную пробку, и на прищепки. Каждое малейшее движение и даже каждый вздох давали импульс, результатом которого были боль или наслаждение.

Я пылала.

Ощущения в заднице становились все более чувствительными. Он лежал рядом, подперев щеку, и внимательно смотрел. Думаю, если бы я могла двинуться, то сейчас уж точно долбанула бы его. Я чувствовала себя, как подопытный кролик.

Мне не хотелось шевелиться, но ощущения от имбиря в заднице становились все более болезненными. Какофония боли перемещалась по всему моему телу, и вдруг чувство жжения перекрыло все остальное. Глаза стали наполняться слезами, и я начала отчаянно скулить из-под кляпа.

Адам улыбался.

– Такой штуке, как имбирь, нужно время, чтобы разогреться. Думаю, ты, наверное, уже близко подобралась к максимуму его возможностей.

Каждое малейшее движение и даже каждый вздох давали импульс, результатом которого были боль или наслаждение.

Подобралась близко? Да я не была уверена, что вообще выдержу хоть сколько-нибудь еще. Он тихо посмеивался, и это заставляло меня думать, что на моем лице написан скептицизм.

– Не переживай, боль начнет уменьшаться. Примерно через десять минут ты будешь чувствовать просто обыкновенную пробку в заднице – хотя значительно меньшую, чем обычно.

Я вспыхнула.

– А может и сильнее заболеть перед тем, как станет легче. Но не волнуйся, милая, я здесь. И буду с тобой до конца.

И он был до конца. Он играл со мной, как кот играет с мышкой. Он наблюдал агонию на моем лице в момент, когда жжение имбиря превратилось во всепожирающий огонь, и видел, как мои глаза наполняются слезами. Он смотрел, как я пытаюсь контролировать дыхание, чтобы преодолеть боль, и, когда я проделала эту тяжелейшую работу, так что моя физическая боль явно начала утихать, он заботливо снял и заново прикрепил прищепку на соске. Избавление, а потом возобновление давления стали совершенно новой волной удовольствия. Он гладил меня по волосам, перебирал пальцами по лицу, целовал верхушки грудей. Он говорил, как гордится мной, каким молодцом я держусь, как возбуждающе смотреть на меня, идущую на все ради него, с высыхающей на бедрах спермой, какая я грязная шлюха, что не только разрешаю ему делать такие вещи, но и улетаю от них.

И он был прав, все было именно так. Боль постоянно туманила, сливаясь с непрерывной вибрацией между ног. Я пробивалась сквозь море ощущений, не сознавая ничего, кроме боли и его голоса, шепчущего мне в ухо, привязывающего к реальности, рассказывающего, что я могу сделать это, могу выстоять.

А потом он начал снимать прищепки, и я не была уверена, что на самом деле переживу еще и это. Странная вещь, но если что-то зажато, то через некоторое время ты уже ничего страшного не чувствуешь в этом месте. Когда тело зажимается надолго, оно немеет и уже не ощущает резкой боли, она постепенно размывается, переходя в тупое нытье. Мое тело состояло из разных видов такого нытья, пока Адам не начал отстегивать прищепки. Он начал с тех, которые были на губе и ушах, и, возвращая эти места к жизни, осторожно растирал их, чтобы уменьшить боль, когда в них начнет поступать кровь. Затем он перешел к грудям и освободил их тоже. Хотя соски растирать не стал. После этого у меня ручьем потекли слезы; боль нарастала, пока я не забрызгала слезами мои бедные израненные груди. В конечном счете он сжалился надо мной и нежно поцеловал оба соска, одновременно взяв их в рот и успокоив языком.

Когда он переместился к низу моего тела, меня стало трясти. Я потеряла чувство времени, но ведь жжение имбиря должно было пройти к этому сроку? А так как оно было, то я непрерывно скулила из-под кляпа, не в состоянии себя контролировать, но, к счастью, он заткнул мне рот, а иначе я бы уже давно завыла в голос. Он пробрался рукой между ног. Я не могла решить, хорошо или плохо, что он так быстро снял прищепки с нижних губ. Боль вспыхнула так сильно, что у меня потемнело в глазах, но, по крайней мере, это было очень быстро, и его рука, растирающая у меня между ног, оказалась как нельзя кстати.

Наконец остались только прищепка на клиторе, имбирь в заднице и вибрации пробки в глубинах моего организма. На минуту он остановился и снова посмотрел на меня, упиваясь моим видом. А потом, к моему возрастающему ужасу, еще раз надавил на грушу пробки, наполняя меня до краев, и сменил скорость вибрации внутри меня. Внезапно мои стоны стали предвестниками неизбежности оргазма, так что я немного забеспокоилась, как бы не свалиться с кровати. Все-таки просто замечательно, что я привязана.

Иногда он знает, какими будут мои реакции в определенных ситуациях лучше, чем я сама.

Он наклонился и поцеловал меня в щеку, где высыхали ручейки слез.

– Не собираешься ли ты кончить для меня, моя хорошая отважная девочка?

Я кивнула, но если быть честной, была не уверена, смогу ли преодолеть водоворот ощущений, чтобы утонуть в оргазме. Хотя иногда он знает, какими будут мои реакции в определенных ситуациях, лучше, чем я сама.

Он снял прищепку с клитора и принялся растирать его пальцами, чтобы одновременно и смягчить боль, и усилить удовольствие. Я почувствовала, что скольжу под его пальцами, глядя на него, и увидела его одобрение и улыбку, когда поддалась ощущениям.

Я так мощно кончила, что стало больно. Немедленно после этого я отключилась от происходящего, дыхание стало громким, руки-ноги расслабились; а он ходил вокруг меня, снимал манжеты, растирал руки, вынимал кляп и, наконец, вынул и выбросил кусочек имбиря.

Он завернул его в салфетку, швырнул в мусорную корзину и снова помыл руки, прежде чем забраться ко мне в постель. Я была тиха и пресыщена. После сильнейшего эксперимента мне требовалось немного времени, чтобы спуститься с небес на землю. Я была ошеломленной и почти сонной копией самой себя.

Он прижал меня плотнее, и я с благодарностью укрылась в тепле его тела, ища понимания и близости, которые были мне нужны, пока я всплывала на поверхность. Он целовал мои волосы, гладил мне спину, и я приникла к нему, слегка поверженная. Непередаваемо.

– Вот видишь? Главное – креативность. Мне не нужно беспокоиться по поводу шума.

Мне понадобилось несколько секунд, прежде чем я поняла смысл его слов, а когда поняла, рассмеялась, неожиданно припомнив игру, из-за которой все началось.

– Ты совершенно прав. Ты этохотел услышать? Ты прав.

Он ухмыльнулся.

– Продолжай, София. Когда я не хотел слышать, что я прав?!

Я показала ему язык.

– Тем не менее это было необыкновенно. Имбирь жег очень сильно, и нарастание интенсивности было удивительным. От пощипывания до жжения, пока не достигло той точки, когда единственное, что я могла делать – это справляться с болью.

Он куснул меня за мочку.

– Было чертовски возбуждающе на это смотреть. Мне действительно нравится заставлять тебя корчиться.

Я с серьезным видом кивнула.

– Что ты и делаешь.

Он улыбнулся.

– В следующий раз, когда мы этим займемся, я собираюсь поставить тебя на четвереньки и сначала отшлепаю, а потом выпорю, когда начнешь корчиться.

Я уже предвкушала это.

– Не могу дождаться.

– Я знаю. Распутница.

Я выключила свет, и мы пошли спать – он, уверенный в том, что оказался прав, и я, которой было наплевать на это, но которая чувствовала восхитительные результаты сатисфакции и расслабление после удивительно насыщенного вечера.

Как думаете, это ужасно, что я намечала план, как буду дразнить его на следующий день, чтобы посмотреть, что он сделает, подводя черту? Наверное, я все-таки сумасбродка.

Глава 10

Разнообразие

Имбирь был просто очередным из тех экспериментов, которые Адам постоянно внедрял в нашу жизнь. Другой, который превзошел мои ожидания, – это совместный просмотр порнофильмов. Пока я не встретила Адама, мои сведения о порнофильмах в основном базировались на предубеждениях и тех бесплатных пятнадцатиминутных роликах, которые можно просмотреть в гостинице на платных телеканалах – сплошь про женщин с накачанными сиськами и накладными ногтями. Знаю, длинные ногти – дурацкий повод для раздражения, но мне казалось смехотворным – кто поверит, что эти женщины с удовольствием мастурбируют, когда у них такие когти, что кажется, что это росомаха? Я понимаю, что обычного производителя порнофильмов мало заботит моя расположенность с готовностью прервать просмотр, если, в духе Станиславского, я «не верю», но это важно для меня.

Я определенно не ханжа, но мой выбор эротических источников вдохновения всегда был основан на печатном слове, начиная с ранних вылазок за книгами от Black Lace [8]и до чтения Literotica [9]в Интернете. Когда Адам впервые намекнул на совместный просмотр порно, я закатила глаза. Меня это просто не интересовало. Я бы с большим удовольствием занималась сексом под репортаж с профессионального матча по крикету – эффект был бы тот же. Но однажды вечером, устроившись в кровати, Адам показал мне отрывок сцены с участием прекрасной (но не фальшиво выглядевшей) брюнетки с потрясающими глазами.

D/S элементы были минимальными и не слишком – просится более приличное слово – гинекологическими. Действие воспринималось реальным, и к тому моменту, когда Адам забрался ко мне между ног, мое наслаждение, вопреки ожиданиям, было бесспорным. Позже я узнала, что женщину звали Стоя. Адам показал мне пару фильмов, которые у него были, с ее участием, а потом мы уже вместе нашли несколько других лент с горячими, правдоподобно выглядевшими женщинами, которые реагировали так, как ведут себя нормальные женщины, когда занимаются сексом – никаких когтей и оргазмов с истерическими визгами, от звука которых у меня волосы вставали дыбом. Моими любимицами наряду со Стоей стали Мэдисон Янг, Саша Грей и австралийская домина [10]Чанта Роз. Дело было в том, что все эти женщины полностью опровергали все мои предрассудки по поводу того, какого типа женщин снимают в порно. Сексуально раскрепощенные (но, конечно, без того, чтобы ими пользовался кто попало), умные, творческие – тот тип женщин, с которыми я с удовольствием посидела бы где-нибудь за бокалом коктейля, потому что они казались интересными и как собеседницы.

Спустя какое-то время после того, как мы просмотрели несколько прекрасных сцен, свернувшись вместе в постели, я стала поклонницей порно. Мы не смотрели его каждый раз, когда у нас был секс – я считаю, что повторение одних и тех же приемов, когда занимаешься сексом вдвоем, вызывает некоторые опасения насчет психического здоровья, – но в качестве составляющей нашего сексуального репертуара это было забавно. К тому же они служили поводом для жарких обсуждений того, что мы уже делали, и того, что могли бы попробовать. Само по себе порно варьировалось от откровенного секса (включая ванильную пародию на Бэтмена, которой удалось заставить нас обоих оживиться) до очень напряженных сцен по D/S типу, от которых у меня перехватывало горло. Но настолько же, насколько я любила это, мне нравились сцены ухода за больными, в которых сабмиссивы, участвующие в действе, связывались халатами, а на их лицах сияла точно та же эйфорическая, наполненная эндорфинами улыбка, которая бывает у меня после чего-то интенсивного и жаркого. Я могла бы быть одной из этих актрис. Я верила им. Фактически это порно каким-то образом действовало на меня больше, чем просто умоляющие мужики в кадре. Намного больше.

Что касается Адама, то ему нравилось, насколько я этим наслаждаюсь и что это он ввел порно в наш обиход. Думаю, он еще одобрял и то, что мы могли обсуждать других (посторонних) привлекательных женщин, которым такое нравилось. Я была совершенно уверена в наших отношениях и в нас – я не выглядела как порнозвезда (хотя насчет этого могу сказать, что вдали от камеры большинство порно-звезд вообще не похожи на порнозвезд), но Адам и не ожидал, что я буду похожа на одну из них, по крайней мере, не больше, чем я надеялась, что он станет похож либо на Джеймса Дина (продуктивного и относящегося к набирающей силу новой волне мужчин-порнозвезд), либо на Дэмиана Льюиса (о, его глаза – это что-то!).

Я знаю, для некоторых людей порнофильмы являются строжайшим табу. Но с Адамом я поняла, что чем больше я узнаю его и чем больше доверяю, тем счастливее становлюсь, постигая новое. Я сильно любила его и знала, что он любил меня, и доверяла ему. Предыдущим доминантам, с которыми я играла, я доверяла в меньшей степени. Чем более напряженные эксперименты мы ставили друг над другом, тем лучше мы могли друг друга узнать. Я доверила Адаму узнать, с чем могу справиться, а с чем нет, доверила понять, что означают мои реакции в разных ситуациях.

Я доверила Адаму узнать, с чем могу справиться, а с чем нет, доверила понять, что означают мои реакции в разных ситуациях.

Конечно, иногда он использовал эти знания, чтобы дьявольским образом заморочить мне голову – несомненно, потому, что знал: я нетерпелива и необыкновенно любопытна (моя мама говорит – «длинный нос»; я обожаю любопытство – черт возьми, думаю, как журналистка, я могу оправдать его «профессиональным интересом»).

Одним скучным серым утром рядового понедельника я добралась до своего рабочего стола, сжимая чашку с кофе и круассан с шоколадом (единственный надежный способ пережить начало недели), и обнаружила в почте ожидавшее меня письмо от него. Оно было кратким, по существу и именно того рода, который доводит мой мозг до исступления.

У меня есть планы на выходные. Огромное испытание. Я хочу познакомить тебя с чем-то новеньким.

Я принялась печатать и забросала его шквалом вопросов.

Я загорелась любопытством. Нервы разыгрались не на шутку, на основе предоставленной им информации (надо сказать, весьма скудной) я пыталась разгадать, что за испытание может меня ожидать. Самое досадное было в том, что я знала: он сказал об этом заранее, в начале недели, потому что хотел, чтобы вожделение и нервозность довели меня до точки кипения ближе к выходным. Но понимание этого никак не препятствовало тому, что я реагировала в соответствии с его ожиданиями. И ничего не могла с этим сделать. Мозг был отравлен. В понедельник, проигнорировав большинство моих вопросов, он признался лишь в одном:

Это будет не так больно, как ты думаешь. Но не могу сказать, что не будет больно совсем.

Буду честна: после случая с имбирем я уже ничему не верю. Вы уже убедились, что он может сделать такое, о чем я даже не слышала. Любопытство сводило меня с ума.

Я пыталась расспросить его, когда он терял бдительность. Как будто случайно, перед тем, как он уснул. В то время, когда мы ужинали. Даже во время секса. Но он ни разу не ответил. Он просто ухмылялся мне в лицо, а в его глазах как будто что-то вспыхивало, и от этого я чувствовала в одинаковой степени и возбуждение, и нервозность.

Даже когда выходные, наконец, наступили, он заставил меня ждать. Я провела весь вечер пятницы, ожидая, когда он меня напугает или скажет принести что-нибудь из бельевого ящика, который фактически превратился в хранилище наших игрушек. Ничего подобного. Субботу мы провели, в основном вместе играя в компьютерные игры, каждый со своего ноутбука, а в воскресенье я уже была наполовину убеждена, что он забыл, или передумал, или то, что он задумал, зависело от того, что он заказал, а оно еще не прибыло.

Глупышка София.

Мы сидели на диване. Он взял меня за руку и встал. Он не смотрел на меня и не говорил ничего, но намерения его были ясны. Я проследовала за ним в спальню.

Когда мы дошли до бельевого ящика, он бросил мне через плечо:

– Так я и знал!

Знал что? Я не имела понятия, но это оправдание не годилось.

– Снимай одежду! Всю.

Тон был бесцеремонный, но сейчас, по крайней мере, вся нервотрепка была оттеснена на задний план чувством предвкушения. Я быстро сняла одежду, пытаясь из-за его спины высмотреть, что же такое он достает из своей коробки с реквизитом.

Когда я разделась, он повернулся ко мне, держа в руках пару кусков веревки. Он толкнул меня на кровать, связал запястья, а после привязал их к спинке кровати. Потом раздвинул мне ноги и привязал каждую лодыжку к углу кровати, оставив меня растопыренной.

До Адама у меня не было привычки быть связанной. Мои бывшие часто применяли манжеты, а в тех редких случаях, когда все-таки пользовались веревкой, она носила декоративный характер. Адам же был горячим приверженцем веревки. Он любил сибари [11], и его узлы отличались дотошной продуманностью, притом, если порой что-то сидело плохо, он ослаблял узел, чтобы потом идеально затянуть его на нужном месте. Когда он связывал меня, то становился предельно сконцентрированным на выполняемой работе, и я любила наблюдать за его сосредоточенностью. Сейчас он еще более, чем обычно, дистанцировался от меня. Он двигал мои руки и ноги, как ему хотелось, но это движение имело практический смысл – я была еще одной игрушкой. Хотя это распаляло. Полагаю, я должна была чувствовать благодарность к нему за то, что он не хранил меня в бельевом ящике.

Он ненадолго покинул комнату и вернулся, волоча за собой провода. Я смутилась и занервничала – первая мысль была: «Неужели это что-то, что втыкается в розетку?» Потом он подошел поближе, поднял руки и показал, что добыл.

Все видели эти аппараты. Их рекламируют на ночном телевидении, и они предназначаются для людей, которые беспокоятся о своей физической форме, но не имеют времени или желания ходить в спортзал. Я читала восторженные отзывы, смотрела воскресные приложения, но, если честно, всегда пребывала в некотором сомнении. Откровенно говоря, я склонна к полноте, и вызвано это пожизненной любовью к сыру. И я не представляю, как четыре липкие пластинки, прикрепленные к животу, способны проработать какие-то там «мускулы», похороненные под наследием Чеддера.

Первый раз я увидела миостимулятор посреди его хлама, когда мы распаковывали вещи, и немного поиздевалась над Адамом, но он сказал мне, что эта штука хорошо снимает у него мышечную боль, которая является результатом травмы, полученной в регби. Я внезапно осознала, что он специально исключил из ответа возможность вторичного использования, которая касалась меня. Тварь.

Он разместил маленькую круглую пластинку на моей груди, прямо рядом с соском. Она была холодная и липкая, и я вздрогнула, когда он прилаживал ее. Потом он добавил вторую – с другой стороны моего уже торчащего (скажем так: отчасти от возбуждения, отчасти от нервного напряжения) соска. Затем перешел к другой груди и проделал то же самое.

Я насторожилась, когда он наклонился ко мне, и его дыхание защекотало мне ухо.

– Ты помнишь свое стоп-слово?

У меня пересохло в горле, я не была уверена, что доверяю своему голосу. Поэтому я кивнула.

– Скажи его громко вслух.

Я колебалась. Он принял мое молчание за упрямство.

– Давай, говори! Это не стыдно. Скажи его мне.

У меня свело челюсти, как происходит всегда, когда он исполняет эту ритуальную проверку. Слово, которое я избрала – прерывание шутки в комедийном шоу – было намеренно неприятным и немного смешным. Но молчала я не от беспокойства, что мы попусту тратим время, а потому, что эта проверка неизбежно подчеркивала, что чем бы он ни собирался заняться, это будет серьезным испытанием для меня. После недели размышлений о том, что у него на уме, все мои дикие теории рассыпались в прах с его первым движением. Я не могла раскусить его и не имела понятия, что будет дальше. Это был настоящий шаг в неизвестность, где я должна была доверять ему и разрешить стать моим гидом. Я мысленно прокляла его за еще большее нагнетание, а потом принялась выравнивать дыхание, чтобы успокоиться.

Потом процедила сквозь сжатые зубы:

– Флюгельгорн. Я предупреждала вас, оно неприятное.

Это был настоящий шаг в неизвестность, где я должна была доверять ему и разрешить стать моим гидом.

Через полсекунды я уже громко орала. Я ничего не могла с собой сделать. Неожиданная острая боль пронзила соски. За долю секунды я успела подумать: «Он был прав, это не обыкновенная боль, она воспринимается по-другому», – как тут она снова ударила по мне. Вообще-то я много не кричу – обычно ною, и даже тогда недовольна собой; но каждая вспышка этойболи, пронизывавшей мою кожу, вырывала из моего горла громкий крик. Черт!

И, как шальная мысль из тех, которые вспыхивают в такие моменты, мне вдруг пришло в голову: «Он использует это, чтобы чувствовать себя лучше?!»

Затем боль приходила и уходила каждые несколько секунд. Непрерывные импульсы прокалывали мои соски и жалили нежную плоть груди.

Он придвинулся ближе, и я сердито посмотрела на него. В руках он держал белую пластиковую коробочку, черные и красные проводки от которой были прикреплены к моему телу. Я заметила, что на коробочке было пугающее количество ручек и кнопок. Я могла видеть, как все происходит.

Ему явно хотелось поиграть. Он повернул диск, и неожиданно спина моя выгнулась от нарастающей силы и продолжительности импульса. Черт! Я испустила звук, который нельзя назвать иначе как «горестный вопль». Он убавил настройки, наверное, чтобы уменьшить беспокойство наших соседей.

Через мгновение блаженного расслабления боль начала усиливаться снова. Она началась с незначительных покалываний, но секунды шли, и я начала кусать губы, чтобы попытаться остановить плач, вырывавшийся из горла.

Адам наблюдал мою борьбу с веревками и ухмылялся – точно такой же взгляд был у него, когда я давала ему пульт от яйца. У меня вспыхнула догадка, что он похож на ребенка, которому подарили набор от Scalextric [12]или что-то в этом духе. Черт побери, сейчас он все еще оставался злым гением гаджетов, просто среди его любимых игрушек числилась голая женщина.

Он все еще оставался злым гением гаджетов, просто среди его любимых игрушек числилась голая женщина.

Он опять задвигал пальцами по коробочке, и я ожесточилась. Все-таки это выглядело так, как будто он хочет посмотреть, какие звуки и шумы он может из меня извлечь, – а это как раз то, от чего мне было труднее всего удержаться.

Гораздо быстрее, чем я ожидала, он выключил прибор и сорвал клейкие пластинки с моих грудей, одновременно целуя соски.

Его улыбка становилась шире с каждой минутой, что вызывало в моей душе странную мешанину из любви, оттого, что он получал столько удовольствия, и нервозности по поводу того, что именно он затеял. Я была права в своих подозрениях.

– Прекрасно. Ну что, начнем?

Что?! Я думала, мы закончили. Дерьмо!

Он разместил пластинки попарно в самом верху внутри бедра, в соблазнительной (и заметьте, тревожной) близости от влагалища. Держа коробку управления в руке, он уселся на кровать рядом с моим телом. У него было то выражение лица, которое одновременно и возбуждало, и раздражало меня. Большим пальцем он щелкнул по паре выключателей, и мы начали.

Первый удар в виде щекотки бедер меня напугал, несмотря на то, что такое же ощущение я недавно испытывала в грудях. Я немного поерзала в веревках и заработала его ехидную ухмылку. Но потом у меня появилось время приспособиться к ощущениям.

На низких настройках покалывание мало отличалось от действия моего вибратора-кролика, если проводить им по внутренней поверхности бедра. Это было приятно, щекотно и почти успокаивающе. Я даже начала расслабляться, наслаждаясь внутри своих пут таким изысканным способом домогательства.

Я не знаю, как долго мы лежали таким образом, но к тому времени, когда ощущения изменились, я уже была в экстазе. Сила вибраций возросла – быстрый взгляд на улыбку Адама заставил меня решить, что я еще ни о чем не имею представления – и вдруг мне стало казаться, что это не вибратор движется по моей коже, а моя кожа основательно вибрирует сама по себе – что, естественно, происходило потому, что по ней проходил ток. Ощущения не были неприятными, но, безусловно, на уровень выше прежнего. Вопреки своему стремлению оставаться неподвижной, я начала сильнее биться в веревках, пытаясь избежать ощущений.

Следующие полчаса были удивительно насыщенными. Я сильно недооценивала эту машинку. Режимов пульсации у нее было больше, чем у какого-нибудь высокотехнологичного вибратора-кролика, которым я когда-либо владела (а у последнего была тридцать одна скорость – ничего не могу с собой поделать: я покупаю все новинки). Некоторые режимы были дразнящими, почти не трогающими меня; некоторые – неистовыми, заставлявшими меня корчиться и всхлипывать про себя; хотя если вы меня спросите, я с трудом смогу сказать, было ли это от боли или от удовольствия. И конечно, еще существовал регулятор мощности. Сначала мы перепробовали все режимы пульсации на низкой мощности – как, в сущности, и должно быть, когда вы пробуете что-то новенькое и немного нервничаете. Однако к тому времени, когда капельки пота начали выступать у меня между лопатками, а бедра стали мокрыми как доказательство того, что какие-никакие нервы я все же потратила при попытке рассеять боль, Адам увеличил мощность.

Дата добавления: 2015-08-09