Глава двадцатая что слышал Хетли

Стояло солнечное воскресное утро, когда чета Анрелов отправилась в церковь на утреннюю службу. Тем немногим прихожанам, которых им довелось встретить по дороге, Анрел ничего не сказал. Он видел, как несколько человек вошли в церковь, и ему стало немного легче. Когда викарий покинул ризницу, то увидел почти столько же людей, сколько обычно, и у него вновь появилась надеж­да — ведь если у паствы сохранилась привычка по­сещать церковь, значит, еще не все потеряно. К тому же викария поддерживала и надежда на пред­стоящее в понедельник свидание с Хетли.

Нынешняя проповедь викария почти ничем не отличалась от его прежних проповедей, разве что на него ни разу не снизошло вдохновение и он не поднялся выше обычного уровня, что с ним быва­ло время от времени и бесконечно удивляло его самого. Как правило, он делал довольно подроб­ные записи, однако проповедь как таковую не пи­сал и не мог знать, в какое мгновение у него зазве­нит голос и его мысль воспарит выше, чем он сам мог предположить накануне. В это воскресенье ничего подобного не произошло, ведь для паре­ния нужны душевные силы, а они все ушли на раздумья и страх. В своей проповеди викарий не сказал прямо о том, что его больше всего мучило, хотя он думал об этом накануне и даже выбрал то место в Библии, где говорится о детях Израиля, поклоняющихся золотому тельцу, точнее, то место, где все, кроме троих, склонились при звуках трубы, свирели, цитры, цевницы, гуслей и симфо­нии и всяких музыкальных орудий*. Но потом, все еще не оправившись от усталости из-за пере­житого ужаса и растерянности, он не нашел в се­бе достаточно сил, чтобы предпринять открытую атаку на врага в козлином облике, который стал для него реальнее, чем Сатана для Армии спасе­ния. Итак, он подготовил для своего маленького прихода добротную и довольно полезную пропо­ведь, разве что в ней не было и намека на то, что в самом деле будоражило Волдинг. Еще произно­ся слова проповеди, викарий обратил внимание на некоторую неаккуратность в одежде своих при­хожан, правда, он не был уверен, так ли это на са­мом деле или ему показалось.

Когда служба закончилась, викарий, как все­гда, встретил у двери в ризницу свою жену и, как всегда, успел лишь пристроиться в хвост уходив­шим прихожанам. На сей раз рядом оказались мистер и миссис Даффин. Викарий старался не смотреть им в глаза, да и Даффины тоже отводи­ли взгляды, словно так было легче разойтись в разные стороны. Однако викарию в конце кон­цов стало не по себе, и, упрекнув себя в грехе не­брежения, он заговорил с Даффином и заговорил так, чтобы достучаться до сердца мистера Даффина.

— Когда собираетесь косить? — спросил он.

Однако Даффин как будто думал совсем о дру­гом и ответил не сразу.

— А, на днях, сэр.

На самом деле косить надо было не позже сле­дующего дня, потому что трава уже совсем подо­спела.

— Уверен, все будет хорошо, — сказал викарий своей жене, когда они шли домой, убежденный в этом прихожанами, которые пришли на воскрес­ную службу.

— Да, — ответила Августа.

Однако то ли в тоне, каким она произнесла это короткое слово, то ли в ее взгляде, взгляде чело­века, осознававшего очевидную опасность, про­скользнуло нежелание развеивать его грустные мысли, хотя нередко ей удавалось это с помощью всего нескольких слов.

— Я серьезно поговорю с мистером Хетли, — сказал викарий.

Он сказал это так, как будто беседа с Хетли, тем более ответы на заготовленные вопросы мог­ли разрешить возникшие проблемы.

Августе от всего сердца хотелось, чтобы ее муж встретился с мистером Хетли; так воюющие страны, для которых победа или поражение — во­прос жизни и смерти, мечтают о союзнике. Одна­ко и в этом она не могла или не хотела утешать его и преуменьшать опасность, против которой он сражался.

Так или иначе, но он знал, что ей дано чувст­вовать глубже, и, несмотря на то что у него было больше знаний и больше точной информации, ему постоянно требовалось знать ее мнение, как будто в любой момент ситуация могла изменить­ся. В течение дня викарий задавал жене наводя­щие вопросы в надежде, что она отведет беду и даст покой его измученным нервам. И весь день, словно произнося бесконечный монолог, она без слов говорила о леденящем душу страхе куда яс­нее, чем он, время от времени рассказывавший о своих переживаниях.

Наконец день, наполненный мрачными пред­чувствиями, миновал, и наступил понедельник, который должен был подарить Анрелу союзника, имеющего информацию о реальном положении дел в Волдинге и способного справиться, если ве­рить его репутации, с любой проблемой. Утром в понедельник викарий был почти спокоен; лишь одна тень тревожила его, хотя и не могла всерьез повлиять на его настроение, но все же тревожила, и это было воспоминание об отказе епископа в помощи. Так он воспринимал письмо епископа, так он чувствовал, пестуя в душе печаль, которая укоренилась гораздо глубже, чем он того желал. Но все же епископ послал Хетли в Волдинг, луч­шего из всех. И викарий был благодарен ему, при­чем куда сильнее, чем если бы не думал о том, что епископ бросил его в нужде. Солнечным июнь­ским утром, повеселевший душой Анрел вновь приехал со Спелкинсом в Селдхэм и сел в поезд, направлявшийся в Сничестер.

Выйдя на вокзале в Сничестере, викарий, зная, в какой стороне находится Ролтон, зашагал прямо по полям.

Вскоре показались деревья и живая изгородь, окружавшие церковь и дом священника. Вокруг расстилались луга, которым не было конца и края, и деревья, казалось, сторожили эту часть прихода от наступления вечных лугов. Немного дальше было видно несколько ферм.

Викарий миновал оборонительный строй де­ревьев, открыл калитку и зашагал по тропинке к дому священника; таким образом он явился к Хетли не вовремя и не с той стороны, то есть к двери, выходившей в сад, отчего не мог отыскать звонок. Однако Хетли, что-то писавший внизу, заметил его из окна и бросился через весь дом от­крывать дверь.

Первым делом Анрел разразился извинения­ми, на которые Хетли ответил добродушной улыбкой, после чего, все еще не произнеся ни слова, повел гостя в кабинет. Пройдя по коридо­ру, они повернули направо и оказались в той са­мой комнате, в которой Хетли работал. Внеш­ность Хетли обнадежила Анрела, ибо он увидел перед собой ученого с живым взглядом и с седы­ми висками, да и лицо у него было спокойное, разве лишь постаревшее. Что бы этот человек ни слышал в Волдинге, он крепко стоял на земле, и Анрел понял, что настала пора вызвать страхи из безграничного обиталища фантазий и проверить их на твердой почве учености. Что Хетли слышал, пока был в Волдинге? Что он думает по этому по­воду? Эти вопросы полыхнули огнем в голове ви­кария.

— Моя фамилия Анрел, — сказал он.

— Аннел? — переспросил Хетли.

— Нет. Анрел.

— Ах, да. Это вместо вас я служил в Волдинге.

— Большое спасибо.

— Простите?

— Я сказал, большое спасибо.

— Ах, пустое.

— Мне хотелось спросить вас о том, что вы слышали, когда были в Волдинге. Это бывает поч­ти каждый вечер. Звучит негромко, но все же каж­дый звук слышен поразительно ясно. Я говорю о музыке, которая звучит там ясно и негромко. Вы наверняка ее слышали.

— Нет, — сказал Хетли, — я ничего не слышал.

Дата добавления: 2015-08-18