Санни Листон, поспешивший родиться

Тот, кто прозвал Чарльза Листона Санни (сыночек), был не лишен доюльно изощренного чувства юмора. Здесь слышен еще и подтекст: sonny (сыночек) по-английски звучит так же, как sunny (солнечный, радостный). А здоровенный черный мордоворот с неизменным и непередаваемо мрачным выражением лица был внешне похож на Кинг-Конга и абсолютное большинство противников побеждал даже не первым ударом, а первым взглядом, поймав который они стремились уже не столько к победе, сколько к возможности выжить.

Чарльз Листон родился в самой нищей округе города Литлл-Рок одного из самых бедных штатов Арканзаса 8 мая 1932 года, хотя никакого документального подтверждения этой даты нет, и позже многие его биографы утверждали, что он был значительно старше. Сам Санни очень болезненно относился к этим разговорам. В 1962 году он как-то сказал: «Любой, кто скажет, что мне не 30 лет, называет мою маму лгуньей». Повторять свои сомнения после такого заявления как-то не решались, но они остались.

В семье было 25 детей от одного отца и двух женщин, которые поочередно имели несчастье быть его женами. Его папаша, Тоби Листон, пытавшийся выращивать хлопок на арендованной земле, на самом деле не умел в этой жизни делать ничего, кроме детей, если, правда, не считать того, что и жен и детей он постоянно и нещадно бил.

Когда Чарли, 24-му ребенку в семье, было 13, его мать взяла 12 своих чад и уехала в Сент-Луис, оставив остальных детей с отцом. Кстати, не совсем понятно, по какому принципу она отобрала детей. Своих у нее было только 10, остальные были от первой жены. Значит, она взяла с собой кого-то из тех, кому она была мачехой, а не матерью, но при этом не взяла своего родного сына Чарли.

Тем, кто остался с отцом, пришлось совсем тяжело. Побои, которые раньше распределялись на 26 человек, теперь приходились на 13. Больше всего он невзлюбил Чарли, которого избивал практически каждый день, возможно потому, что понимал: скоро он уже не сможет позволить себе такого удовольствия, так как тот рос не по дням, а по часам. Следы от этих побоев сохранились у Санни на спине на всю жизнь. Если в какой-то день случалось, что отец не избивал его, Чарли подходил к нему и в недоумении спрашивал: «Почему сегодня ты меня не бил?»

В конце концов такая жизнь ему надоела, и он перебрался к матери. За этот поступок ему и присвоили прозвище Санни, со временем заменившее ему имя. Впрочем, было ли у этого странного человека, чуть не затерявшегося среди бесчисленных детей, для которого одним из самых неприятных вопросов был: «Сколько тебе лет?» — было ли у него вообще имя? Это не праздный вопрос. Некоторые его биографы, как, например, обозреватель журнала «Sports Illustrated» Уильям Нэк (чья статья, очень богатая фактическим материалом, оказала мне неоценимую помощь при написании этой главы), утверждают, что у него не было полноценного ощущения собственной личности. Через много лет после смерти Листона его близкий друг Джек Маккинни, боксер-любитель, одно время работавший спортивным обозревателем в газете «The Philadelphia Daily News», вспоминая времена, когда Санни уже был чемпионом мира, в частности сказал: «Санни был так чувствителен к вопросу о своем возрасте, потому что он действительно не знал, сколько ему лет. Когда журналисты писали, что ему 32, но уже 50, это задевало его куда сильнее, чем все думали. Санни не знал, кто он такой. Он хотел персонифицировать себя и думал, что, став чемпионом мира, сможет это сделать».

Но пока до чемпионства было еще далеко. Мать попыталась устроить своего вновь обретенного сына в школу. По причине полной неграмотности его отправили в первый класс, и старшеклассники стали издеваться над ним. Он дрался с ними, а потом вообще перестал ходить в школу и все время проводил на улице, где огромная физическая сила позволила ему быстро проявить себя. Он научился верховодить в среде, где его в любой момент могли не только избить, но и пристрелить, но это-1 го не случилось. Наверно, повезло. Хотя, если взглянуть на последующую жизнь Санни, то, может быть, надо сказать «не повезло».

Он постоянно дрался, и его регулярно забирали в полицейский участок. Затем он попытался ограбить ресторан и получил условную судимость. В конце концов все-таки попал в тюрьму за попытку ограбления бензоколонки. 15 января 1950 года он получил срок в общей сложности за две кражи и два разбойных нападения первой степени. В тюрьме он и начал заниматься боксом. Физвоспитанием там ведал священник — преподобный Алоис Стивене. Он сразу обратил внимание на Листона. «Санни был самым великолепным представителем мужской породы, которого я когда-либо видел. Мощные руки, широченные плечи. Очень скоро он стал нокаутировать всех в зале. У него были невероятных размеров кисти рук! После того как их заматывали бинтами, на них было невозможно надеть перчатки».

На свободу с чистой совестью он вышел в конце 1952 года.

За год он побил всех сильнейших боксеров-любителей, включая и новоиспеченного олимпийского чемпиона Хельсинки Эда Сандерса, после чего перешел в профессионалы.

Примерно в это время один из заинтересовавшихся им про-моутеров как-то привел Листона в ресторан и заказал ему цыпленка. Санни с каким-то испугом уставился на блюдо, которое официант поставил перед ним. На вопрос, в чем дело, Листон ответил, что не знает, как это есть. Кроме того, как выяснилось, он не умел ни читать, ни писать.

Профессиональную карьеру Листона не раз описывали как беспрерывное триумфальное шествие, но действительность отнюдь не была такой радужной. Первые противники мало что могли ему противопоставить, но в 1954 году в Детройте в своем шестом бою Листон встретился с довольно известным тяжеловесом Джоном Саммерлином, и все, кроме судей, решили тогда, что победил Саммерлин. Разразился небольшой скандал, единственным выходом из которого был матч-реванш, который состоялся через полтора месяца. На этот раз Листон действительно выиграл, но один судья из троих все же отдал победу Саммерлину, которому буквально накануне боя во время спарринга сломали нос. То, что с такой травмой он смог продержаться против Листона до конца боя, ясно доказывает, что

Санни отнюдь не был тогда несокрушимой скалой, какой его любят изображать некоторые биографы.

Свой следующий бой, с Марти Маршаллом, в том же 1954 году Листон проиграл, однако это поражение, как ни странно, можно скорее занести ему в актив. Дело в том, что его челюсть в том бою была сломана в нескольких местах, но он, как и Саммерлин во встрече с ним, закончил бой на ногах.

В 1955 — начале 1956 года Листон провел семь боев и во всех одержал победу. В двух из них он встретился со своим обидчиком Марти Маршаллом, которого один раз нокаутировал в 6-м раунде, а во второй раз выиграл по очкам с большим преимуществом.

Однако портрет Листона не будет полным, если не сказать, что все это время у него была и другая работа. Впоследствии он все отрицал перед прессой, но сознался в грехе своему другу, рефери Дэйви Перлу. Один из его менеджеров, Фрэнк Митчелл, был человеком крупного мафиози из Сент-Луиса Джона Вита-ле. Мафия в этих местах, как и во многих других, контролировала строительный бизнес, а негры, работавшие на них за гроши, время от времени начинали бунтовать, и кому-то надо было их «успокаивать». Одним из таких успокоителей и был Санни Листон. Сколько челюстей, рук и ног он сломал на этой работе, не знает никто, но известно, что он по-настоящему стыдился своего тайного приработка. Однако он находился не в том положении, чтобы сказать «нет» своим хозяевам.

Полиция в общем-то знала обо всем, но время «большой борьбы с мафией» наступило только лет через 10, и пока с этим мирились как с неизбежным злом. Санни не понес никакого наказания за свой приработок, но все же одна «неприятность» с ним произошла.

В мае 1956 года некий полицейский остановил такси, в котором ехал Листон, и оштрафовал водителя. Санни заступился за шофера, за что страж порядка, габаритами не уступавший боксеру и не знавший, с кем имеет дело, сказал что-то нелицеприятное о цвете его кожи. Дубинку достать он не успел. А пистолет из его кобуры достал уже Листон и прихватил его «на память». Его вскоре задержали. Суд состоялся в январе 1957 года. Учитывая, что полицейский сам спровоцировал Санни, его приговорили лишь к девяти месяцам заключения, из которых Санни отсидел восемь.

Едва выйдя из тюрьмы, он фактически ни за что получил от одного полицейского дубинкой по голове. Рассчитаться с ним в тот момент не было никакой возможности, но через пару недель Санни засунул его головой в мусорный контейнер, после чего сбежал в Филадельфию. Как ни странно, это сошло ему с рук. Видимо, опять сработали мафиозные связи. Во всяком случае, очень скоро, в марте 1958 года, он при довольно странных обстоятельствах подписал менеджерский контракт с Пепом Бароне, которого до того никогда даже не видел. Его новый менеджер, малоинтересный сам по себе, был человеком знаменитого мобстера Блинки Палермо, с которым вскоре познакомился и Листон.

Видимо, второй срок как-то подействовал на Листона психологически, потому что отныне он стал проходить сквозь соперников, как нож сквозь масло. В 1958 году он провел восемь боев, и лишь одному противнику, Берту Уайтхерсту, удалось, причем дважды, продержаться против него до конца. Остальные были нокаутированы, а одному из них, Уэйну Бетеа, пришлось в первом же раунде выплюнуть семь (!) своих зубов.

В 1959 году, после того как Листон нокаутировал двоих очень сильных и популярных тяжеловесов Кливленда Уильямса и Нино Вальдеса, обоих в третьем раунде, о нем впервые заговорили как о некоронованном чемпионе мира. Флойду Паттер-сону, владевшему тогда титулом, пресса стала все чаще намекать, что неплохо бы ему встретиться с Листоном, но чемпион тогда увлекся своей затяжной дуэлью с Ингемаром Юхансоном и до 1961 года не выказывал ни малейших намерений драться с Санни.

Листон был лишь на пару сантиметров выше Паттерсона, но казался рядом с ним горой благодаря гораздо более мощному сложению. Еще его первый тренер, преподобный Алоис Стивене, обратил внимание на огромные кисти рук Листона. В тюрьме ему пришлось пользоваться стандартными перчатками, обматывая руки меньшим количеством бинтов, чем принято, но, когда он стал выступать в официальных боях, перчатки ему стали шить на заказ. Природный полутяж Патгерсон был слишком трезвым человеком, чтобы не понимать, что против такого крупного тяжеловеса, как Листон, у него нет никаких шансов. Еще лучше это понимал Кае Д'Амато. Но дело было не только в размерах.

Девиз Санни звучал так: «правая разрушает, левая уничтожает». Листон не был левшой, но левая рука слыла его главным козырем. В нокаут он обычно отправлял левым хуком, но едва ли не более страшным оружием был его джеб, которым он обрабатывал лоб противника как отбойным молотком. Сам Санни говорил об этом так: «Середина лба у боксера — это как хвост у собаки. Отрежь собаке хвост, и она начнет идти во все стороны сразу, потому что потеряет чувство ориентировки. То же самое произойдет с боксером, если ему постоянно бить в лоб».

Джон Саммерлин, фактически победивший его в их первой встрече, признавал, что был совершенно потрясен этим ударом. Джеб, короткий прямой удар с передней, то есть для правши — левой руки, редко бывает сильным. Вместе с тем это самый быстрый удар, который чаще любого другого доходит до цели. Однако Листон обладал, возможно, самым сильным дже-бом в истории бокса. Это был не тычок, подготавливающий почву для атаки или, наоборот, сбивающий противника с прицела, а настоящий силовой удар. Случалось, что он даже отправлял им в нокаут. У Паттерсона с его стеклянной челюстью не было противоядия от этого оружия Листона. Кроме того, сам Санни прекрасно держал удар. Наконец, многие современники совершенно напрасно считали его просто громилой — он был великолепным техничным боксером.

Однако этим его достоинства не исчерпывались. Листон остался единственным боксером в истории, который внушал больший ужас, чем Тайсон. Зал при виде его просто лихорадило. Анджело Данди, тренер Мохаммеда Али, как-то решил проверить у зрителей, насколько страшным им кажется Листон. Он задавал им всего один вопрос: какого он роста? Зрители отвечали по-разному. В среднем они говорили, что где-то 6 футов 9 дюймов (205 см). На самом деле рост Листона составлял всего 186 см. Глаза у страха оказались действительно велики. Тайсон по крайней мере никогда и никому не казался выше, чем он был.

Если Санни так боялись зрители, то что говорить о противниках? Большинство из них проигрывало ему еще до боя. Листон смотрел на боксера в другом углу ринга мрачным, немигающим взглядом палача, который любит свою работу. Никакого садизма — просто до предела сконцентрированная агрессия. Многие соперники Листона вспоминали, что выражение его лица перед боем и по его ходу никогда не менялось. Это была своеобразная маска, только надета она была не на лицо, а непосредственно на череп.

Вот с этим-то человеком и не хотел драться Флойд Паттерсон. Но Америка не могла смириться с тем, что хороший парень бегал от плохого. В боевиках положительные герои так себя не ведут, и от Паттерсона стали все громче требовать, чтобы он встретился с Листоном, и не просто встретился, а размазал его по рингу, как масло по куску хлеба. Как когда-то Джеффрису в бою против Джека Джонсона, а затем Джо Луису во второй встрече со Шмелингом, Америка поручила Паттерсону выиграть. Сам президент Кеннеди пригласил совсем оробевшего от такой чести и без того Робкого Флойда и сказал ему: «Я надеюсь, что ты победишь». Паттерсону не оставили выбора.

Флойд ходил сам не свой. Он даже рассорился с Касом Д'Амато, наотрез отказавшимся принимать участие в организации этого боя. Но бой все равно состоялся 25 сентября 1962 года в Чикаго.

. Тем временем, пока общественное мнение во главе с президентом Кеннеди обрабатывало Паттерсона, Листон занимался своим делом. В 1959—1961 годах он провел 11 боев, в 10 из которых победил нокаутом. Только многоопытному Эдди Мэ-кену (тому самому, которого Юхансон когда-то — видимо, все-таки случайно — нокаутировал в первом раунде) удалось в 1960 году «отбегать» от Листона 12 раундов и услышать финальный гонг стоя, но его поражение в этом бою не вызывало сомнений ни у кого. Сам Мэкен, впрочем, сказал после боя что-то невнятное о своих глазах. На это тогда не обратили особого внимания, но позже вспомнили.

Наконец наступил черед Паттерсона. В каком состоянии находился Робкий Флойд, говорит хотя бы то, что его первый удар пришелся не просто мимо цели, а, как говорят стрелки, «в молоко» — не достал до головы Листона где-то сантиметров 25— 30, а Флойд как раз славился точностью удара. Дальше — больше. От джеба Листона Паттерсона перетряхивало с ног до головы. Вообще любой удар Санни, даже пришедшийся вскользь, производил на Паттерсона «неизгладимое впечатление». Тем не менее он пока держался на ногах.

В конце второй минуты Паттерсону, у которого голова, наверно, гудела как котел, пришла не самая удачная мысль прижать правую руку Листона к своей шее. Сани, вместо того чтобы вырываться, тут же слегка придавил голову Паттерсону вниз и нанес несколько ударов своей главной бьющей рукой — левой. Флойд «поплыл», после чего Листон спокойно его добил.

Последним ударом в том бою был его коронный левый хук. Вся встреча продолжалась 126 секунд.

Матч-реванш состоялся 22 июля 1963 года. Чуда не произошло, на этот раз бой продолжался на целых четыре секунды дольше. Паттерсон дважды падал на пол и поднимался на ноги только тогда, когда рефери отсчитывал последние секунды. В третий раз после трехударной серии левый — правый — левый он не успел встать до того, как арбитр закончил счет.

Как чемпион Листон был отчаянно непопулярен. Его воспринимали как классического плохого парня. Санни не спасал даже его своеобразный мрачноватый юмор. Например, когда Листон получил последний срок, он сказал своему менеджеру Джорджу Катцу, кстати чуть ли не единственному порядочному человеку из его окружения, работавшему на него за 10 процентов со всех его доходов: «По справедливости, Джордж, ты теперь должен отмотать и 10 процентов моего срока».

Однако Америка, не знавшая еще политкорректности, не могла стерпеть, что этот уголовник, не перетруждаясь, лупит всех своих соперников. У Листона было на этот счет свое мнение: «Боксерский матч — это как кино про ковбоев. Есть хорошие ребята и есть плохие ребята. Люди платят за то, чтобы им показали, как хорошие ребята бьют плохих. Я плохой парень, но я меняю все правила игры: меня не бьют».

Только самые близкие Листону люди знали, что он тяготился образом «плохого парня» и хотел, завоевав титул, стать примерным гражданином. Но когда после матча с Паттерсономон приехал в Филадельфию, которую стал считать своим родным городом, его там не встретил ни один человек, кроме нескольких репортеров. Листон обиделся на Америку навсегда. Отныне и до самой своей смерти он не упускал ни одной возможности эпатировать публику, что при его остроумии было несложно.

Кстати, абсолютно неграмотный Листон обладал некоторыми совершенно уникальными способностями. Так, у него была феноменальная память и феноменальные же способности к звукоподражанию. Он мог воспроизвести любой голос и любой звук, а своим друзьям иногда рассказывал целые пьесы, изображая не только все голоса, мужские и женские, но и, например, скрип открывающейся двери. Один из его знакомых сказал, что самое сильное впечатление на него произвело, как Санни говорил фальцетом.

Листон опередил свое время лет на 20. Такие типажи, как он, по ряду причин, на которых мы остановимся позже, вошли в отчаянную моду в середине 80-х годов, и один из них, некто Майк Тайсон, стал чуть ли не главным кумиром конца века. Если бы Листон появился на свет «вовремя», вполне возможно, что он бы затмил Железного Майка, и это ему, а не Тайсону миллионы поклонников в ответ на любое его эпатажное высказывание кричали бы: «That's bad!!!» К тому времени само слою «bad» в определенных кругах поменяло свое значение и вместо «плохой» стало означать «превосходный». Но в его время Листона не любило даже негритянское сообщество, чьи тогдашние лидеры считали, что Санни с его образом классического «плохого негра» их позорит.

Если бы Тайсон родился после смерти Листона, наверняка бы нашелся какой-нибудь шальной оккультист, который объявил бы Майка реинкарнировавшимся Санни, но они, ничего не зная друг о друге, одновременно просуществовали на этом свете чуть больше четырех лет, так что если душа Листона и вселилась в Тайсона, то далеко не сразу. Впрочем, на самом деле они были далеко не так похожи друг на друга, как принято считать. Тем не менее, именно в эпоху Тайсона историки бокса стали один за другим вспоминать Листона и написали о нем много книг. На какое-то время он стал почти культовой фигурой и чуть ли не самым модным из чемпионов прошлых лет.

Однако в 60-е годы до моды на неуправляемых негров было еще далеко. Кстати, раз уж речь зашла о неуправляемости, то нельзя не сказать, что был один человек, которого Листон слушался безоговорочно, причем не просто слушался, а позволял ему обращаться с собой как с малым дитятей. Как-то художественному директору (по-нашему, зав. отдела иллюстраций) известного журнала «Esquire» Джорджу Лоису пришла в голову блестящая по своей абсурдности мысль — снять Санни в костюме Санта-Клауса для обложки рождественского номера. Листон со своим взглядом печального убийцы, не говоря уже о цвете кожи, подходил для этой роли просто идеально. Лоис обратился к своему другу, который хорошо знал Листона, и тот его привел. Съемки проходили в казино в Лас-Вегасе.

Фотограф Карл Фишер, которому поручили сделать оригинальный снимок, плохо представлял себе, с каким оригиналом ему предстоит поработать. После того как он сделал первый кадр, Санни встал и, ни слова не говоря, вышел из комнаты.

Стоявший здесь же Лоис бросился за ним, лопоча, что ему нужно сделать еще хотя бы несколько снимков, и схватил Листона за руку. Тот обернулся и одним взглядом отбросил от себя докучливого малого на несколько метров.

Тогда Лоис бросился к человеку, который приехал вместе с Листоном: «Объясни ему, пожалуйста, что мне нужно сделать, может быть, сотню снимков, чтобы выбрать из них один». Санни тем временем ушел в игорный зал и, склонившись над покрытым зеленым сукном столом, делал ставку. Его знакомый подошел к нему сзади, взял его за ухо, поднял и со словами: «А ну-ка пошли!» — потащил назад в комнату, где проходила съемка. Санни даже не пытался возражать или сопротивляться. Зрелище получилось хоть куда, особенно если учесть, что Листону было уже за 30, а выглядел он на все 40.

Нет, этот человек был не отец Санни Тоби Листон. Это был Джо Луис, перед которым Листон благоговел. Боги нужны даже самым отпетым людям.

Однако помимо Джо Луиса и еще нескольких порядочных людей окружение Листона оставляло желать лучшего. В Америке не было гангстера, так или иначе связанного с боксом, с которым бы Санни не поддерживал контакт. В 1960 году американское правительство наконец-то всерьез озаботилось проблемами мафии, в частности занялось расследованием ее работы в боксерском бизнесе. Листона пригласили свидетелем на судебный процесс, в ходе которого выяснилось, что фактически всей его карьерой и деньгами, поступающими от его выступлений на ринге, распоряжаются мобстеры Фрэнки Карбо и Блинки Палермо. Листон заявил, что ничего об этом не знает и что всеми его делами ведал Пеп Бароне. Конечно, это бьиа лишь не слишком хорошая мина при совсем плохой игре, так как он с его умом не мог не знать того, что знали абсолютно все — что Бароне был «шестеркой» Палермо. Все эти люди и другие, подобные им, не отпускали Санни до самой смерти, причем «смерть» здесь не фигура речи, а именно смерть.

В 1963 году, после его второй победы над Паттерсоном, все эксперты бокса считали, что Листон продержится на троне как минимум 10 лет. Однако он потерял титул уже в следующем году. Как, кому и при каких обстоятельствах проиграл Санни — это отдельная история, о которой речь пойдет в следующей главе. Если ты встретился на своем пути с великим человеком и даже сумел сыграть в его жизни какую-то роль, будь готов к тому, что

твоя биография станет всего лишь незначительной частью его биографии. Так случилось и с Пистоном. Два года его жизни, 1964-й и 1965-й, стали частью биографии Мохаммеда Али, дважды победившего несокрушимого, как всем казалось, Санни.

После второго поражения от Али Пистон снова зажил своей жизнью, уже никак не связанной с жизнью нового чемпиона мира. Санни продолжал выступать на ринге в 1966—1970 годах, правда на более низком уровне. Без больших проблем он разбирался с боксерами средней руки, пока в декабре 1969 года не напоролся на Леотиса Мартина, не убоявшегося страшного взгляда Листона и потому нокаутировавшего его в девятом раунде, что лишило Санни всяких шансов на бой за чемпионский титул. К тому времени Листон был совершенно разорен, и поражение от Мартина означало, что его положение уже никогда не поправится.

Это был предпоследний бой Листона. Последний, состоявшийся 29 июня 1970 года, с известным боксером Чаком Уэпне-ром он выиграл техническим нокаутом. У здоровенного Уэпне-ра были острые надбровные дуги, из-за чего он почти в каждом бою истекал кровью. После встречи с Санни ему пришлось наложить 57 швов. Листон получил за этот бой 13 тысяч долларов, но ему не досталось из них ни цента. За несколько недель до боя Санни попросил своего друга, профессионального игрока Лема Бэнкера, поставить от его имени 10 тысяч долларов на то, что неплохой тяжеловес Мэк Фостер побьет безумного отважного, но простоватого белого тяжа Джерри Кворри. Однако в шестом раунде Кворри нокаутировал Фостера. Санни попросил Бэнкера о небольшой отсрочке, и, когда после победы над Уэпнером получил деньги, первым делом отдал 10 тысяч Бэнкеру. Остальные три тысячи ушли на оплату секундантам, тренерам, спарринг-партнерам и другим людям из его команды. Санни остался ни с чем.

Листон умер при загадочных обстоятельствах всего через полгода — в декабре 1970. Точная дата его смерти, как и точная дата рождения, неизвестна. Его жена была в отъезде. Когда 5 января 1971 года она вернулась домой и открыла дверь, в нос ей ударил тошнотворный запах разлагающегося тела. Санни был давным-давно мертв. Так давно, что невозможно оказалось даже точно установить, когда именно он умер.

Официальной причиной смерти, вопреки общераспространенному заблуждению, считается не передозировка героина, а закупорка легких и острая сердечная недостаточность. Однако в его организме обнаружили морфин и кодеин, образующиеся при распаде героина. Кроме того, на руке нашли следы недавних уколов. Впрочем, тело было в таком состоянии, что мало о чем можно говорить с уверенностью.

По свидетельству рекламного агента Листона Харольда Конрада, еще одного порядочного человека из его окружения, Листон немного покуривал марихуану и изредка нюхал кокаин, но никогда не притрагивался к героину. Собственно, он просто физически не мог его себе ввести. Дело в том, что Листон боялся уколов больше, чем самый трусливый детсадовец, которого насильно тащат делать прививку. Как-то, когда у Санни был сильный грипп, врач решил сделать ему укол. Завидев шприц, Листон едва не выбросил его вместе с доктором в окно. И от этой фобии Санни, по свидетельству всех своих знакомых, так и не избавился, так что сам себе укол он сделать вряд ли мог. Джо Луис тоже не верил, что Листон умер своей смертью.

Мотивы для убийства были у его друзей-гангстеров. Листон работал в бандитской ростовщической компании, одной из тех, где, по некоторым данным, держал свои деньги Рокки Мар-чиано. Санни, как нетрудно догадаться, выбивал деньги из должников. Однако со временем он стал причинять своим хозяевам большие неудобства. В последние годы жизни он сделался законченным алкоголиком и устраивал пьяные дебоши, которыми привлекал ненужное внимание и к своей персоне, и к своим нанимателям. Кроме того, в ходе этих скандалов Санни вроде бы иногда давал волю не только рукам, но и языку. Так что в конце концов его хозяева могли пожелать от него избавиться.

Харольд Конрад, много общавшийся с Листоном как раз в то время, выдвигает несколько другую версию, которая в принципе сводится к тому же, что и первая. Конрад слышал, что Санни стал требовать себе больший процент с тех сумм, которые он выбивал из должников, да так шумно, что его предпочли убрать, чтобы он не привлекал ненужного внимания к своим работодателям.

Кто-то из полицейских в Лас-Вегасе утверждал, что совершенно точно знает, хотя и не может доказать, что Листон поругался из-за денег со своим старым знакомым, мобстером Эшом Резником, и тот «заказал» его.

С другой стороны, Джеральдин Листон уверена, что ее муж умер от того, что напился на морозе, и с ним просто случился инсульт, так как в последние годы он страдал от гипертонии, но ей мало кто верит. Возможно, жене, очень любившей своего мужа и любимой им, такая версия просто казалась наиболее приличной. Во всяком случае, она отказывалась даже говорить на эту тему. Может быть, просто боялась.

Харольд Конрад, возможно понимавший Санни лучше других, так подвел итог его жизни: «Полицейский (вызванный в квартиру, где лежал мертвый Листон) сказал о нем: «Плохой негр. Получил то, что заслужил». Я с этим не согласен. У него были хорошие качества. Но я думаю, что он умер в тот день, когда родился».

Как-то между делом Листон, никогда не страдавший косноязычием, сказал слова, которые обозреватель журнала «Sports Illustrated» Уильям Нэк избрал эпиграфом к своей статье о нем: «Когда-нибудь специально для боксеров напишут блюз. Медленную мелодию поведет гитара, ей будет тихо аккомпанировать труба и негромко звонить колокол».

Санни Листон был не самым лучшим человеком и не заслужил жизнь в райских кущах, но такого блюза своей памяти он несомненно достоин.

ЭПОХА МОХАММЕДА АЛИ

Когда в январе 2002 года в голливудской аллее славы закладывали звезду Мохаммеда Али, самый знаменитый боксер и вообще один из самых знаменитых людей ушедшего века потребовал, чтобы его звезда была вмонтирована в стену, а не в мостовую, дабы «на нее не наступали люди, которые его не уважают». Как будто таковые еще остались.

Собственно, за всю его жизнь, не считая ранней молодости, было только несколько человек, которые попытались его не уважать, и они за это дорого заплатили. А вот тех, кто его не любил, было очень много. Но со временем и они практически перевелись. Тот, кто начал клоуном, а затем стал антигероем, закончил национальным символом вроде звездно-полосатого флага и Ниагарского водопада, вместе взятых. И еще полубогом в придачу. Наверно, ни одному человеку в истории не удавалось перековать столько ненависти по отношению к себе в такое количество самой бескорыстной и искренней любви.

долюбливал. Во всяком случае, он никогда не говорил о нем, хотя постоянно говорил о матери, которую просто обожал.

Когда Кассиусу было 12 лет, кто-то на ярмарке украл у него только что подаренный велосипед. Ему сказани, что полицейский, к которому он может обратиться с жалобой, сейчас находится в спортивном зале, и Кассиус, весь в слезах от обиды, бросился туда. Полицейский Джо Мартин мало чем мог ему помочь, вора уже давно и след простыл, но парень вроде бы не хотел уже никакой помощи. Он только сказал, что вздует своего обидчика, если найдет его. Мартин, который по совместительству был тренером по боксу, сказал в ответ, что, прежде чем лезть в драку, нужно научиться драться. Видимо, опытным взглядом он сразу разглядел, что у Кассиуса прекрасные данные. Клей посмотрел на тренировавшихся вокруг него людей и принял главное решение в своей жизни. Сейчас ему просто не в чем было тренироваться, но на следующий день он вернулся сюда, уже экипированный должным образом. Впоследствии, вспоминая первые тренировки Кассиуса, Мартин сказал: «Он не мог отличить левый хук от пинка под зад, но очень быстро прогрессировал».

Отработав в зале, Клей не заканчивал тренировку. Он просил младшего брата бросать в него камнями с небольшого расстояния, а сам уворачивался от них. Кроме того, он ел только то, что ему советовали, пил то, что советовали, и не делал того, чего не советовали. В первые же годы занятий боксом он твердо решил, что станет чемпионом мира в тяжелом весе. Времени на все не хватало, он занимался в двух спортзалах, кроме того, совершал многокилометровые пробежки в тяжелых башмаках по утрам, и в результате учеба пошла побоку, хотя до этого он совсем неплохо учился. Однако здесь у Кассиуса обнаружился неожиданный союзник.

Директор школы Этвуд Уилсон отличался необычайно крутым нравом, но для Клея он делал исключение. Он пресекал все попытки преподавателей не аттестовать его. «Если когда-нибудь кто-нибудь узнает наши имена, то только благодаря тому, что мы учили его, — говорил он учителям, не понимавшим и не разделявшим его слабости, — и я не хочу войти в историю как директор школы, в которой Кассиусу Клею не дали аттестат».

Одной из недовольных Кассиусом была учительница по английскому языку. Клей должен был написать большое сочинение на вольную тему. Кассиус сказал, что хочет написать о радикальной негритянской организации «Черные мусульмане», только входившей тогда в силу. На дворе стояли еще тихие 50-е годы, когда негры предпочитали особо не высовываться, и учительница сказала, что это неподходящая тема. На другую Клей писать отказался. Учительница не собиралась ему этого спускать, но тут, к ее досаде, за Кассиуса вступился директор.

Те, кто знал Клея в школьном возрасте, делятся на две группы. Одни говорят о нем как о фантастическом клоуне. При этом мало кто помнит какие-то конкретные шутки. Говорят о беспрерывном забавном кривляний. Кассиус дурачился по поводу всего, на что падал его взгляд в данный момент. Когда на глаза ему попадалось что-то еще, он немедленно переключался на новый объект. Клей нисколько не заботился о том, какое впечатление производит на окружающих, и это придавало ему в их глазах известные обаяние и притягательность.

Однако многие его знакомые того периода, прежде всего учителя, вспоминают совсем о другом Кассиусе — задумчивом, мечтательном и временами до крайности стеснительном. Им вторят и некоторые одноклассницы, которые утверждают, что в компаниях, где были девушки, Клей временами просто терял дар речи. И это в том возрасте, когда многие негритянские подростки, даже в те пуританские 50-е годы, давно уже переходили в вопросах взаимоотношения полов от теории к практике. Однажды на вечеринке, где было много девушек, Кассиус вообще не смог поднять глаз от тарелки. Создается впечатление, что очень часто он начинал валять дурака только потому, что это было единственным способом спастись от собственной стеснительности. Когда куда более продвинутая в сексуальных вопросах одноклассница, которую он отважился проводить домой, начала на прощание учить его целоваться, Кассиус потерял сознание. Сначала она решила, что он, по обыкновению, придуривается, но Клей так тяжело упал, что она испугалась, побежала домой и принесла холодное мокрое полотенце, которое положила ему на лоб. Будущий бабник, впоследствии оставивший позади даже своего папашу, пришел в себя далеко не сразу.

Другая его особенность, довольно странная для одного из величайших боксеров в истории: он практически никогда не дрался. Те, кто знал его в юности, смогли вспомнить только два случая. В первый раз, когда он вместе с друзьями сидел в закусочной, к нему привязались два известных уличных бойца его же возраста. Клей отнекивался до последнего и говорил, что он боксер и не хочет никого калечить. В ответ ему смеялись в лицо и стали толкать и пихать. Когда оскорбления сделались невыносимыми, он пошел вместе с более здоровым противником на улицу с таким видом, словно его тащили туда на аркане.

Для победы ему хватило доли секунды и одного удара, после которого его обидчик рухнул без чувств. Когда Кассиус вернулся в закусочную, второй забияка отшатнулся от него как от зачумленного. Легкая победа не доставила Клею никакой радости. Весь вечер он просидел страшно подавленный и так и не пришел в себя.

Во второй раз ему пришлось драться в 17 лет, причем со взрослым мужиком и хорошим уличным бойцом. Ранним утром Клей всегда совершал длинную пробежку в специальных утяжеленных башмаках. При этом он не просто бежал, а боксировал с тенью и бормотал себе под нос как молитву: «Я буду чемпионом в тяжелом весе. Вы все обо мне еще услышите. Я величайший». Впоследствии слово «величайший» стало его прозвищем.

По традиции в это время у одной закусочной перед работой собирались мужики, чтобы поболтать за жизнь. Одного из них, Джина Пирсона, почему-то страшно раздражала «речевка» Клея, и в один прекрасный день он встал за фонарный столб в ожидании, когда Кассиус, читая свое заклинание, пробежит мимо него. Из-за поворота показалась долговязая, но еще достаточно мальчишеская фигура Клея. Когда он поравнялся со столбом, за которым в засаде прятался Джин, тот неожиданно выскочил на дорогу и нанес ему грамотный удар правой навстречу.

На долю секунды у Клея подогнулись колени, и мужикам, собиравшимся с удовольствием посмотреть, как их приятель вышибет дух из этого пацана, показалось, что он сейчас упадет. Однако колени Клея так и не коснулись земли. Вместо этого он мгновенно выпрямился и обрушил на Джина сумасшедшую серию ударов. «Они были такими быстрыми, что их просто не было видно», — рассказывал об этом эпизоде через много лет один из свидетелей. Кассиус прижал Джина не то к столбу, не то к стене закусочной и безостановочно бил, не давая упасть. «Оттащите его от меня! Оттащите его от меня!» — кричал Пирсон, но желающих ему помочь не находилось. «Ты будешь, будешь чемпионом мира!» — заорал Джин. Тогда Клей остановился, повернулся и, ни слова не говоря, продолжил свою пробежку.

Когда он встретил эту компанию снова, друзья стали подначивать Джина: «Ну как, может, еще разок его ударишь?» Но тот вместо удара поприветствовал Клея словами: «Привет, чемпион!»

До римской Олимпиады 1960 года оставалось несколько месяцев.

Почему-то очень многие спортсмены и болельщики из самых разных стран, которые побывали на нескольких Олимпиадах, выделяют римскую как самую радостную, наполненную каким-то бесконечным счастьем. О террористах, придавших через 12 лет такой мрачный оттенок мюнхенской Олимпиаде, тогда никто и не слышал, спортивный форум еще не стал ареной борьбы американских негров против расовой дискриминации, как восемь лет спустя в Мехико. Наконец, до первых громких допинг-скандалов тоже было пока далеко. Европа (и Италия едва ли не в первую очередь) еще помнила войну и не устала радоваться ее отсутствию.

Все это важно, потому что, хотя Кассиус Клей наверняка стал бы чемпионом мира среди профессионалов и не выступив перед этим на римской Олимпиаде, без нее его чисто человеческое развитие было бы совершенно иным. Она пробудила в нем то, что до тех пор дремало и не находило выхода, хотя иногда и давало себя знать. Не случайно же он, так пренебрежительно относившийся к школьной программе, настойчиво пытался отстоять свое право написать сочинение о «Черных мусульманах», самом экстремистском негритянском движении, ставившем себе целью отделить здоровенный кусок от США, чтобы устроить там некие Черные Соединенные Штаты.

Кассиус был представителем нарождавшегося негритянского среднего класса, при этом жившим на юге Америки, где до упразднения сегрегации оставалось еще много лет. Клея с его сознанием собственной исключительности, наверно, и раньше бесило, что вход в большинство кафе, ресторанов и кинотеатров в родном городе был для него закрыт, но это была некая данность, к которой он привык и бунтовать против которой ему казалось невозможным. Во всяком случае, за школьные годы он только один раз принял участие в негритянском митинге протеста и, после того как какая-то женщина вылила на него ведро воды из окна, сказал, что больше этого делать не будет. Но в Риме он был почетным гостем, здесь никому и в голову не могло прийти преграждать ему путь куда бы то ни было, и это, наверно, произвело на него впечатление. Тем более что его статус здесь постоянно повышался по мере выигранных боев.

Его первый соперник, бельгиец Ив Бикоз, сложил оружие уже во втором раунде. Вторым противником Клея стал наш Геннадий Шатков.

Решение включить Шаткова, олимпийского чемпиона 1956 года в среднем весе, на излете его карьеры в сборную, несмотря на его неважную физическую форму, наверно, было ошибкой в принципе. Но запихнуть его в полутяжелый вес, для которого Шаткову просто не хватало габаритов и физической силы, стало кошмарным промахом. Кассиус, наоборот, уже перерос полутяжелый вес, в котором выступал, и не без труда «делал» его перед каждым боем. В результате получилась встреча перебравшего несколько килограммов возрастного средневеса и молодого, набирающего обороты тяжеловеса. Исход ее был предрешен. Клей выиграл бой в одну калитку, и в огромную заслугу Шаткову можно поставить, что он закончил встречу на ногах, хотя и пропустил очень много ударов.

В том же ключе Клей выиграл и полуфинальный бой с австралийцем Тони Мэдиганом, а в финале наступил черед знаменитого поляка Збигнева Петшиковского.

Поначалу казалось, что многоопытный Петшиковский сумел подобрать ключи к своему молодому противнику, но это только показалось. Клей перехватил инициативу и принялся просто избивать Петшиковского, который выглядел таким беспомощным, словно боксировал с привидением. Говорили, что за один 3-й раунд он пропустил больше ударов, чем за всю свою долгую карьеру. Сгонка веса ослабила Клея, в противном случае поляк не ушел бы от нокаута.

5 сентября 1960 года Кассиус стал одним из героев Олимпиады и в полной мере ощутил себя таковым. Героем он вернулся и в родной Луисвилл, и поначалу его там принимали соответственно. А потом произошел эпизод^ который послужил стартовой точкой в новом этапе жизни Клея.

Сразу скажу, что, скорее всего, этого эпизода на самом деле не было. Просто Кассиус, с молодости на уровне инстинкта усвоивший все законы массовой культуры, сочинил его на вполне реальной основе, а от частого повторения со временем поверил в него сам.

В его собственном изложении все произошло следующим образом. Кассиуса с приятелем не пустили в привилегированное кафе за неподходящий цвет кожи. Тогда его друг принялся объяснять, что это не просто негр, а олимпийский чемпион. Охранники пожали плечами и все равно не пустили. Разъяренный Клей, который мог за несколько секунд превратить их в стонущие, лежащие в разных позах туши, но понимавший, что заплатит за это всей своей последующей жизнью, вылетел из кафе и в припадке бешенства забросил свою олимпийскую медаль в реку.

Здесь все изложено по законам голливудского боевика. В развлекательном кино нет времени показывать, как какое-то чувство созревает в герое. Нужен яркий эпизод, который переворачивает всю его жизнь. Действительность, по словам людей, знавших Клея в те годы, была намного проще и еще печальнее. Что касается медали, то он так носился с ней и стольким людям показывал, что в конце концов просто потерял. Так что в этой части его рассказ — полная фикция, а вот в самые разные места его действительно не пускали, причем далеко не один раз, и, после того как он ощутил себя в Риме на крыше мира, Клей больше не мог примириться с тем, что раньше было вполне привычной, хотя и неприятной составляющей его жизни.

Однако Кассиус и в 19 лет был умным и расчетливым человеком. Он прекрасно понимал, что еще не настало время возвышать голос. День гнева наступит позже, когда уже никто и ничто не сможет его остановить. Собственно, ничего нового он здесь не придумал, а шел по стопам Джека Джонсона, который тоже объявил открытую войну белым лишь тогда, когда стал чемпионом мира.

В 1957 году в Луисвилл вместе со своим учеником Вилли Пастрано приехал известный тренер профессионалов Андже-ло Данди. Кассиус позвонил ему в отель и выпалил следующий текст: «Меня зовут Кассиус Марцеллус Клей. Я победитель турнира «Золотые перчатки» города Луисвилла, Скоро я выиграю (общеамериканские) «Золотые перчатки», а в 1960-м выиграю Олимпиаду, и я хочу поговорить с вами».

Наверно, Данди слегка ошалел от такого напора, но он был хорошим и, главное, любопытным человеком, а потому пригласил Кассиуса к себе. Тот пришел и три часа мучил Данди бесконечными вопросами: чем питаться, сколько времени бить по мешку, сколько спарринговать, какую технику прежде всего отрабатывать, сколько бегать — и так без конца. Анджело ответил на все его вопросы и пожелал удачи.

Через два года Данди снова оказался в Луисвилле, и снова с ним был Вилли Пастрано, который к тому времени стал многообещающим полутяжем. Клей напомнил о себе и пришел к Данди. Увидев Пастрано, Кассиус стал умолять Данди разрешить ему поспарринговать с ним. Анджело считал, что профессионалов и любителей не стоит сводить в спаррингах, но Кассиус так упрашивал его, что он наконец согласился. Дальше началось то, что с позиции сегодняшнего дня кажется единственно возможным, но тогда производило ощущение настоящего чуда. Кассиус кружил вокруг растерявшегося от его скорости Пастрано, разрывал дистанцию, наносил несколько острых, молниеносных ударов и уходил от контратаки. На Данди неизгладимое впечатление произвело то, как здорово Клей уходил от атак Пастрано, причем часто с ударом. А это уже высший пилотаж, которого трудно было ожидать от 17-летнего парня. Видя отчаянное лицо Пастрано, Данди остановил спарринг. «Черт! — сказал Пастрано. — Этот малец вышиб из меня дух».

Пастрано через четыре года стал чемпионом мира в полутяжелом весе. А Данди больше уже не терял связи с Клеем.

Первый бой на профессиональном ринге Клей провел 29 октября 1960 года с очень неплохим бойцом Танни Хунсакером, сочетавшим занятия боксом со службой в полиции. Встреча получилась несколько труднее, чем ожидалось. После Олимпиады прошло меньше двух месяцев, и Клей просто не успел еще набрать форму. Тем не менее он без больших проблем переиграл Хунсакера, который какое-то время после боя не мог открыть глаза. После встречи они дружески поболтали, и Кассиус сказал Танни, что тот один раз так достал его левым хуком, что ему показалось, что «из него выскочит тот гамбургер, который он съел перед боем». А Хунсакер после боя говорил всем и каждому, что Клей станет чемпионом мира, как только ему предоставят такую возможность.

Хунсакер знал, что говорил. Как мы помним, через несколько месяцев, 6 февраля 1961 года, Клей случайно столкнулся в спортзале с экс-чемпионом мира шведом Ингемаром Юхансо-ном и устроил ему настоящую порку.

Всего с октября 1960 до конца 1962 года Клей провел 16 боев, и только три его противника без всяких надежд на победу смогли дотянуть до финального гонга. Но запомнили его отнюдь не только благодаря победам.

Его прозвали Большой Рот, что соответствует русскому «трепло».

Многое в русской литературе вышло из гоголевской «Шинели», и почти все в современном боксе пошло от Кассиуса Клея. Если это и преувеличение, то только не в том, что касается слияния бокса с шоу-бизнесом. Здесь Клей стал настоящим пионером. До него были лишь природные звезды, вроде Джона Л. Салливана, Джо Луиса или Рокки Марчиано. Предшественником Клея может считаться только Джек Джонсон, тоже большой мастер эпатировать публику, но он при этом не столько играл, сколько был собой.

Джон Л. Салливан вел себя как король, не потому что это было полезно для дела, а потому что именно так себя ощущал.

Немногословный Луис был настоящим героем своего предвоенного и военного времени. «Мы победим, потому что сражаемся на стороне Бога», — сказал Джо Луис. Так говорят не деятели шоу-бизнеса, а герои, каким и был Луис по своей сути.

Рокки Марчиано умел вести себя как настоящий джентльмен, и умел очаровывать публику, но без своего непобедимого послужного списка он никогда бы не стал тем, кем стал для большинства американцев. Собственно, и звездой-то он сумел по-настоящему стать, только уже завоевав титул.

Несмотря на всю свою популярность, эти боксеры, как и все остальные, не смогли перешагнуть грань между спортом и индустрией развлечений, да они и не ставили себе такой задачи. Это сделал Кассиус Клей где-то между 1960 и 1964 годами.

Он был молод, красив и умен. Имея эти качества, молодой Клей тем не менее выбрал амплуа отвратительно наглого, крикливого психа. Этим он убил сразу двух зайцев: о нем начали писать и его стали опасаться другие боксеры, считавшие, что имеют дело с сумасшедшим. Там, где он появлялся, у всех присутствующих через несколько минут закладывало уши. Он не давал никому слова сказать, кричал, что он самый лучший, что никто ему в подметки не годится, в стихотворной форме предсказывал, в каком раунде нокаутирует своего противника, заявлялся в тренировочный лагерь к своему будущему сопернику и устраивал там кошачий концерт, цеплялся к каждому слову окружающих и тут же вьшорачивал его наизнанку. «Ты можешь закрыть свой рот?» — спросил его как-то вконец измученный репортер. «Это невозможно», — ответил Кассиус, и неожиданно на его лице вместо выражения дебила, страдающего манией величия, появилась добродушная, но безмерно хитрая улыбка: он отлично знал, что делал. Он раскрутил себя так, как это не смогли бы сделать 10 профессиональных пиарщиков, вместе взятых.

Клей стал антизвездой. Миллионы телезрителей прилипали к экранам в надежде увидеть, когда же его, наконец, побьют. Впоследствии Кассиус Клей, поменявший к тому времени не только имидж, но и имя, отбросил эту маску за ненужностью, показал свой поистине героический характер и стал национальным символом, сравнимым только с однодолларовой купюрой, некой единицей измерения национального мужества. Он остается этим символом по сей день, несмотря на болезнь Паркинсона, являя собой образ человека, чей дух не может быть сломлен ничем.

Кассиус Клей сделал еще одну вещь. Он многократно увеличил гонорары. Джо Луис, бывший символом своей сражающейся страны, заработал за всю свою карьеру чуть больше 4 миллионов долларов. Клей примерно за тот же период времени — около 60 миллионов, что несоизмеримо, даже учитывая инфляцию доллара. Оказывается, быть шоуменом куда более выгодно, чем национальной гордостью. Впрочем, кто бы сомневался.

Кассиус начал эпоху, в которой было важно не только и даже не столько то, что делает боксер на ринге, сколько то, как он продает себя за его пределами. Если ты этого не умеешь — звездой тебе не стать никогда, каким бы мастером своего дела ты ни был.

Амплуа антизвезды обременительно, потому что ты теряешь право на поражение. Если тебя любят, то поражение тебе простят, если не любят — тебя с удовольствием затопчут. Сан-ни Листон, который в определенной степени тоже был антизвездой, прекрасно это понимал, как следует из его известного высказывания о плохих и хороших парнях. Санни Листон не давал себя бить. Не давал себя бить и Кассиус Клей. Но если Листон в качестве бойца был в общем и целом понятен своему времени — против лома, то есть в данном случае против ломовой силы Санни, нет приема, то Клей был до некоторой степени загадкой. Часто даже серьезные специалисты поначалу не знали, как к нему относиться.

Как боксер, Кассиус Клей был таким же новым явлением, как и шоумен. Это сейчас его девиз «порхать, как бабочка, жалить, как пчела» стал общим местом и самой затасканной цитатой о боксе, а тогда это было в новинку, как и все, что он делал.

Первое, что сразу бросалось в глаза, — это его скорость. Многие из его противников говорили, что они не то что не успевали среагировать на его удары, но просто их не видели. Но все-таки такие быстрые руки к тому времени на ринге зрители уже повидали у Флойда Патгерсона и могли убедиться, что сами по себе они не спасают от нокаута даже в первом раунде.

Другое дело — передвижения Клея по рингу. Он как будто перемещался во все стороны одновременно, ставя противника в тупик, и при этом в самый неожиданный момент «стрелял с обеих рук». Разобраться в том, что он делает, было непросто даже со стороны. Что уж говорить о его несчастных противниках. Случаи с Пастрано и Юхансоном в данном случае очень показательны. Кассиус был необыкновенно легок на ногах, и догнать его боксеру атакующего плана, каких среди тяжеловесов абсолютное большинство, оказывалось практически невозможно. Вместе с тем его отходы таили в себе очень большую опасность для противника, потому что это были далеко не пассивные оборонительные действия, а своего рода боксерская сици-лианская защита, то есть защита нападением. Клей великолепно перехватывал атаки, и его коронный правый кросс навстречу, который он наносил так, что его почти не успевали увидеть, для очень многих оборачивался нокаутом. Кассиус, как уже говорилось, еще до Олимпиады умел уходить в сторону с ударом, и у него был самый быстрый левый джеб в истории тяжелого веса, который работал с методичностью отбойного молотка.

Однако все попытки проанализировать его стиль обречены на неудачу. Позже о нем скажут, что он загубил целое поколение тяжеловесов, которые пытались повторить то, что он делал на ринге. Обычный, даже очень талантливый человек не может повторить гения. Клей часто делал совершенно безумные вещи, например постоянно опускал руки. Для любого другого это моментально закончилось бы нокаутом, а он мог себе такое позволить, потому что фантастически владел защитой корпусом, когда этого не умел еще почти никто, как никто другой нутром чувствовал противника и читал его действия: боксерский инстинкт он довел в себе до абсолюта. Однако в боксе никакой инстинкт не спасет от ударов. Их пропускают все, но Клей умел амортизировать удары в последний момент, откидывая голову или чуть-чуть изменяя направление удара, подставив руку. Чтобы суметь это сделать, надо только увидеть удар, хоть в самый последний момент, а Клей видел все удары.

Однако кое в чем его стиль все-таки поддается логическому объяснению. Основа бокса — это не удар, как многие думают, и уж тем более не защита сама по себе. Главное — это чувство дистанции. Бокс — очень тонкий вид спорта, где все держится на сантиметрах, и именно умение чувствовать эти сантиметры в первую очередь определяет успех. Клей чувствовал миллиметры. Отдельные моменты его боев нужно обязательно смотреть в замедленном варианте, а то и по кадрам. Тогда становится видно, что многие удары, которые он, как могло показаться, пропустил, на самом деле не представляли собой опасности, так как чуть-чуть не достигли цели или пришлись только мякотью перчатки. Это можно счесть везением, но в боксе не везет тысячу раз подряд.

Сам Кассиус хотя и обладал достаточно сильным ударом, но все же в этом компоненте уступал очень многим. Однако он с лихвой компенсировал несильный удар точностью и своевременностью, именно поэтому одним своим правым кроссом,, выброшенным точно в челюсть навстречу, он часто отправлял противников в глубокий нокаут.

В общем, Клей был совершенный боец, но в начале 60-х это в полной мере могли оценить только те, кто ему проигрывал. Остальные в своей массе оказались не готовы к восприятию столь нового явления.

Его первые скромные соперники ничего не смогли с ним поделать. Один из них, Санни Бэнкс, правда, сумел послать Кассиуса в нокдаун, но Кассиус отнюдь не был этим потрясен и в четвертом раунде нокаутировал его. Первым, как считали, серьезным испытанием должен был стать для Клея бой с эксчемпионом мира в полутяжелом весе Арчи Муром, которого ранее привлекли для его тренировок, но Кассиус расправился с ним быстрее, чем Марчиано и Паттерсон. Уже в четвертом раунде Мур был нокаутирован.

После этого боя многие стали говорить, что в принципе Клея можно выставить против Санни Листона, к тому моменту уже чемпиона мира, но без всяких шансов на успех — просто для того, чтобы раз и навсегда заткнуть этот большой рот. Однако Клея еще ждали серьезные испытания, которые были ему совершенно необходимы. В противном случае у него мог бы развиться комплекс собственной непобедимости, который никого еще до добра не доводил.

13 марта 1963 года в своем 18-м бою он встретился с известным боксером Дагом Джонсом. Перед встречей Кассиус, как обычно, в стихотворной форме предсказал, когда нокаутирует своего противника. На этот раз он написал даже два стихотворения, в первом сказал, что сделает это в восьмом раунде, но потом решил, что хватит и четырех, и написал второе.

Однако на сей раз его пророчество не сбылось.'Джонс, сильно уступавший Клею и в росте и в весе, дал неожиданно упорный бой. Публике, крепко не любившей Клея, даже показалось, что он одерживает верх. Дат обладал мощным разовым ударом, и именно на него он и сделал ставку. Его тяжелые удары время от времени доходили до цели, на что Кассиус отвечал сериями. Может, бил он и чуть слабее, зато попадал куда чаще.

Из девяти первых раундов рефери, который в том бою тоже вел подсчет очков, отдал Клею семь — при одном проигранном и одном ничейном, но это ничего не значило, так как двое боковых судей отдали каждому из противников по четыре раунда при одном ничейном. Таким образом, исход поединка зависел от последнего раунда.

Сейчас, когда смотришь этот бой, создается впечатление, что в записке рефери было больше правды. Вполне возможно, очки, выставленные боковыми судьями, в значительной степени продиктованы предвзятостью, тем более что зал нью-йорк ского Медисон-сквер-гардена рьяно болел за Джонса и шумно приветствовал любые его действия, которые хотя бы казались результативными. С другой стороны, судьи, вполне возможно, попали в давно известную ловушку. Состоит она в следующем: если один из боксеров является заведомым фаворитом, а второму отведена роль мальчика для битья, активные действия последнего кажутся более результативными, чем на самом деле. Судьи просто не привыкли к тому, чтобы кто-то оказывал Клею хоть сколько-то достойное сопротивление, и поэтому редкие результативные атаки Джонса производили на них более сильное впечатление, чем следовало.

Кассиус чувствовал не только соперника, но и судей, и в последнем, десятом раунде он все расставил на свои места. Он выиграл его в одну калитку и добился победы в матче, хотя аудитория встретила судейское решение неодобрительным гулом. Но это уже мало что меняло.

В тот день в зале был Санни Листон. Когда его спросили, что Кассиус Клей показал ему в этом бою, Санни ответил: «Он показал мне, что, если я когда-нибудь встречусь с ним на ринге, меня после боя посадят за убийство».

Однако следующим соперником Клея стал не Листон, а англичанин Хенрй Купер. Старина Энри, как его называли в Великобритании, пародируя его просторечный акцент кокни, пользовался у себя на родине фантастической популярностью за добрый, компанейский характер, бескомпромиссную манеру ведения боя и чудовищный левый хук, которым он отправил в нокаут абсолютное большинство своих противников. Однако у него были и два недостатка. Первый, обычный для скрытых левшей, то есть левшей, боксирующих как правши, в обычной левосторонней стойке, каким, видимо, и был Купер, — он в недостаточной мере владел правой рукой, которая не слишком помогала ему в бою. Второй был еще более серьезным. Острые надбровные дуги и скулы Старины Энри приводили к тому, что практически в каждом бою он получал рассечения и начинал буквально истекать кровью. Остряки даже говорили, что лицо Купера начинает кровоточить еще до первого удара гонга.

Зная это, Кассиус отнесся к своему сопернику достаточно легкомысленно. Видимо, он не сомневался, что своими суперскоростными руками он очень рано посечет лицо Куперу, а дальше все быстро закончится.

Поначалу казалось, что так оно и выйдет. Но в четвертом раунде один из левых хуков Купера достал Клея, и он стал отступать. Старина Энри был слишком опытным бойцом, чтобы не почувствовать, что если у него есть хоть какой-то шанс на победу, то он появился именно сейчас, и бросился за ним. Секунд за пять до конца раунда его левый хук достал челюсть Клея, и тот упал как подкошенный. Впоследствие Кассиус доказал, что умеет боксировать и на автопилоте, но тогда абсолютно все зрители сочли, что от нокаута его спас гонг.

Клей встал задолго до того, как рефери мог закончить счет, и пришел в свой угол походкой человека, который из последних сил держит перпендикуляр. Его усадили, но секунд через десять он ни с того ни с сего встал, чтобы продолжить бой, явно не до конца понимая, что происходит вокруг. Его снова усадили и начали приводить в себя.

В начале раунда стало очевидно, что он еще не до конца очухался, но умело уходил от атак Купера. И здесь секунданты Клея неожиданно потребовали, чтобы бой прервали — они указали на то, что кожа на одной из перчаток Кассиуса потрескалась и стала вылезать набивка. По правилам в таких случаях бой останавливается — и боксеру меняют перчатку. Надо ли говорить, что команда Клея не старалась сделать это как можно быстрее?

Когда с перчаткой наконец разобрались, Кассиус окончательно пришел в себя и устроил Куперу настоящую трепку, а рефери вскоре остановил бой, из-за того что у британца кожа на лице, как обычно, стала расползаться «по швам».

Позже много говорили о том, что секунданты сами распороли перчатку Клея между раундами, но существует фотография одного из моментов четвертого раунда, на которой отчетливо видно, что дыра в перчатке уже есть. С другой стороны, менеджер Али Анджело Данди вроде бы признавался, что он слегка расковырял эту дырку пальцем. Так это или нет — сейчас уже сказать невозможно. В тот момент было важно, что Клей победил, препятствий к бою за титул больше не осталось, и он начал готовиться к встрече с Листоном.

Если раньше поведение Кассиуса Клея было временами, скажем, не совсем адекватным, то теперь он, казалось, потерял всякое чувство меры. Он буквально преследовал Листона. Едва тот успевал появиться в каком-нибудь общественном месте, как вскоре там же, часто с шумной компанией, появлялся Клей и устраивал нечто среднее между клоунским представлением и скандалом. Он называл Листона «большим безобразным медведем» (в английском это выражение, big ugly bear, очень короткое и произносится залпом), очень смешно передразнивал его и всячески оскорблял.

Во время одного из таких представлений Листон сказал ему: «А ну-ка, сынок, пойдем выйдем». Когда они остались одни, Санни посмотрел на него своим кровоостанавливающим взглядом и сказал: «Ты сейчас соберешь свои манатки и своих придурков и уберешься отсюда подобру-поздорову». И Кассиус спасовал. Прекрасно понимая, что умный Листон не станет устраивать драку, за которую ему грозит очередной срок, он все же уехал.

Существует и несколько иное описание этой сцены, которое приводит, например, обозреватель «Sports Illustrated» Уильям Нэк. Согласно этой версии, Листон сам подошел к стоявшему к нему спиной Клею, когда увидел его в известном казино «Тандерберд». Кассиус обернулся, и тогда Листон слегка ударил его в грудь тыльной стороной ладони. «Зачем ты это делаешь, Сании?» — спросил Клей, который выглядел слегка испуганным. «Затем, что уж очень ты свеженький мальчик», — ответил Листон, после чего повернулся и ушел, сказав по пути своему приятелю, который пришел вместе с ним: «Я сломал этого маленького засранца».

В сущности, неважно, что именно там произошло, важно лишь то, что Клей как-то спасовал перед Листоном. Что происходило в его душе после этого фиаско, знает он один, но вскоре Кассиус снова вышел на тропу войны, и как вышел! Многие даже стали высказывать сомнения в его нормальности, и к нему приклеилось слово «псих». Между тем в поведении Клея была своя система, которую тогда мало кто разглядел. Через несколько лет он рассказал, как тщательно был продуман каждый шаг. Цель преследовалась одна: лишить Листона психологической устойчивости и уверенности в себе. Клей знал, что нет человека, которого бы Листон боялся. А как насчет сумасшедшего? Может, именно его Листон будет хоть немного опасаться? Он даже не подозревал, как блестяще попал в точку. Впрочем, до того времени, когда зерно сомнения относительно его нормальности, посеянное в голове Листона, дало ростки, было еще далеко. А пока Клей вместе со своим другом Бундини Брауном, которого часто называли «экспертом по безумию», стал устраивать совершенно немыслимые спектакли.

Кассиус просто перестал давать проход Санни и даже ночью лишал его покоя, устраивая у него под окнами кошачьи концерты. Во время одного.из них потерявший над собой контроль Листон вылетел из дома и сцепился с Клеем. Но на этот раз Кассиус не спасовал. Их вскоре разняли, но, когда растаскивали, взгляд у него был такой же яростный, как и у Санни. Но Листон не обратил внимание на то, что его, похоже, перестают бояться. Он просто не мог себе этого представить.

Внешне Листон оставался самим собой. «Единственное, что меня беспокоит, это как я выну кулак из такого большого рта», — сказал он незадолго до боя, который состоялся 25 февраля 1964 года.

Накануне на взвешивании Клей устроил нечто невообразимое. Он орал как резаный, не переставая угрожал Листону и метался по комнате как безумный. Санни в ответ и глазом не моргнул, а только посмотрел на Кассиуса и показал ему два пальца — по пальцу на каждый раунд, которые, как он полагал, Клей продержится против него. Практически все свидетели этой сцены решили, что Кассиус напуган до смерти. Врач измерил ему давление и пульс, которые, как и следовало ожидать, оказались запредельно высокими, и сказал, что, если он хоть немного не успокоится, бой придется отменить. Клей совладал с собой, и на этом все закончилось.

Через несколько часов к Кассиусу зашел известный спортивный врач Ферди Пачеко, который присутствовал на взвешивании. К его удивлению, Клей был абсолютно спокоен и улыбался как младенец. Не веря своим глазам, Пачеко померил ему давление и пульс, которые оказались 120 на 70 и 54 соответственно. И вдруг до Пачеко, вскоре ставшего пожизненным другом Клея, как откровение дошла мысль, что Листон «никогда не победит этого умного мальчика», как он скажет немного позднее. Ферди был одним из немногих, кто перед этим боем поставил большую сумму денег на Клея, а ставки заключались из расчета 7 к 1 в пользу Листона.

Бой, как всегда, начался с ледяного взгляда Листона. Но уже здесь молодому сопернику удалось то, что не удавалось еще никому. Он отразил страшный, холодный взгляд Санни своим ничуть не менее свирепым. Листон на это внимания не обратил.

Удивиться в тот день очень многим пришлось еще перед! боем. Как уже говорилось, Санни вызывал такой ужас, что многие считали, что он гораздо выше, чем был на самом деле, а здесь! они вдруг увидели, что Клей, чей рост составлял 190 см, был! прилично выше чемпиона и весом примерно равен ему (95,5 кг — у Клея и 98,9 — у Листона).

Дата добавления: 2015-08-18