Поход в булгарию

Ч ерез три недели, так и не дождавшись возвращения Тихомира, князь Ярослав двинулся в поход к Булгарии. В наместниках Ростова он оставил сотника Озарку, недавно возведенного в боярский чин.

Сотник Горчак негодовал:

- И Озарко и Бренко ныне в боярах красуются. А скажи, Додон Елизарыч, чем я хуже? В сотниках десятый год хожу. Обидно! Аль, я в сечах за спины хоронился?

- Хромыга наш не на твой меч смотрит, а на твой черепок и нрав. Кумекает, что умом ты не блистаешь, а нравом спесив. Таких людей Хромыга не почитает.

- Ну, ты, Додон Елизарыч, уж тоже скажешь. Остолопов в сотники не ставят.

- Да ты не серчай на меня, Горчак. Серчай на Хромыгу. Не он ли приказал всем дружинникам за богослужебные книги взяться. Уж, коль под рубахой крест носишь, будь любезен и христовы книги познать. А ты от Библии нос воротишь. Какой же ты служитель Господа и Богородицы, хе-хе.

- Да в этой Библии черт ногу сломает. Не по сердцу мне все эти христианские премудрости.

- Во-от! А ты обижаешься. Хромыга школу надумал открыть, дабы даже мальцов грамоте научить. И откроет! Сам всё детство среди книг просидел, и ростовцев на сие наставляет. Так что, берись за Библию, коль хочешь в бояре выйти.

Язвили, злопыхали, а князь вовсю готовился к походу.

За два дня до отплытия к нему пришел новоявленный боярин Озарка.

- Оставляешь ты на меня град Ростов, княже, а сколь дружинников мне дашь?

- Малую толику, Озарка. Два десятка. Но беды особой не жди. Не думаю, что посельники Медвежьего угла на Ростов навалятся. Но на всякий случай будет у тебя и местная ростовская тысяча в челе с Буданом. В сотоварищи же тебе даю Колывана и Горчака. Один уж далеко не воин, стар, а у сотника что-то с рукой приключилось, ни меча, ни копья не поднять. Ранее ты с ними, кажись, не ссорился, но будь в своей власти тверд. Пресекай малейшее неповиновение. Ты - княжий наместник!

- Добро, - кивнул Озарка, хотя к Колывану он питал некую неприязнь, но не стал об этом заявлять князю…

Ранним утром дружинники по сходням, переброшенным на борта пристаней, проходили в ладьи и усаживались на скамьи, прочно прикованные к настилу трюма.

Кормчие уже стояли на своих местах, у кормил, готовясь к кличу: «Поднять якоря!»

Последним, простившись с Березиней и сыном, на корабль взошел Ярослав, и тотчас судовые ярыжки сбросили с колод пристаней причальные петли канатов.

Ладьи пошли в сторону реки Вексы. Ярослав стоял на корме и махал рукой Березине, коя находилась на причале, держа за руку Святослава. Из ее погрустневших очей выступили слезы.

- В добрый путь, любый мой, - шептала она. - Да помогут тебе боги возвратиться со щитом[187]. Я и сынок очень будем тебя ждать, любый наш...

Ярослав хоть и не слышал слов Березини, но у него отчего-то худо стало на сердце, и ему захотелось крикнуть: «Лада моя, береги себя и сына!».

Но корабли были уже далеко.

Вскоре суда вышли к Вексе, а затем и к Которосли, коя приведет дружину к Волге и Медвежьему углу.

Ярослав находился на второй ладье и, стоя на высоком носу, увенчанном резным и ярко расписанным драконом, вновь подумал о Тихомире:

«Что с ним произошло? Он не должен заблудиться. Он, как никто, отменно знает лес. Угодил в звериную яму-ловушку с острыми кольями, кои ставят на туров и вепрей охотники? Такое случается. Ловушки скрытно забраны тонкими сухими жердями и запорошены мхом или листвой. Неужели Тихомир погиб? Жаль парня. Хотелось бы подробнее узнать о племени селища, но покуда не удалось. Вылазки на крутояр не будет. Не стоит терять время. Племя же не осмелится напасть на ладьи».

На ладьях плыли две тысячи дружинников. Добрая половина из них - люди, набранные из охочих людей. В настоящих сечах они не были, но прошли добрую выучку в ратных игрищах, на каждого можно положиться.

На переднем судне за веслом стоял главный кормчий Фролка. Его сердце давно истомилось по рекам, и теперь он с таким желанием наваливался на кормило, что душа его пела.

- Лепота, Силуян Егорыч! - весело кричал он купцу. - И - эх, лепота!

Длинные волнистые волосы, перехваченные на широком загорелом лбу узким кожаным ремешком, и косматая борода с седыми паутинками трепыхались на разгульном, пахнущим тиной ветру.

- Лепота, Фролка, - отрадно отзывался купец. Ему также любо. Десять лет он плавал с кормчим, но никогда еще не бывал в Хвалынском море. Князь на всякий случай приказал ему взять на ладью некоторые товары, на кои могут польститься заморские купцы Востока.

На другое утро хватились дружинника Дерябу, кой был набран из «охочих» людей. Один из воинов вспомнил:

- Ночью мне худо спалось, а подле меня содруг Деряба зашевелился. Заохал, чрево-де прихватило, никакой мочи нет. Я затем забылся сном, а на утре проснулся - Дерябу как ветром сдуло.

Дружинника на судне не оказалось.

- Никак утоп. Плавать-то он, сказывал, не наловчился. Перевалился гузном через борт и ушел к водяному. Гузно-то у него, как у брюхатой бабы, - молвил содруг утопшего.

Ничего не мог прояснить и кормчий:

- Слышал всплеск. Мнил, рыбина по воде скакнула. Крупная рыба любит по ночам играть. А боле никакого крика и шума не слышал.

О пропаже доложили князю, тот сочувственно произнес:

- Жаль, парня. Надо ж какая выпала ему судьба. Жаль!

Утром поднялся попутный порывистый ветер. Ветрила ладий упруго надулись, корабли шли легко, ходко. Мимо проплывали дикие, зеленоглавые леса.

- А вот и Медвежий угол показался, - молвил Ярослав.

С кручи донеслись глухие удары бубнов, но челнов с воями на берегу не оказалось.

- К осаде, никак, готовятся, - произнес боярин Могута.

- Узрели, что не по зубам орешки. Столько-то ладий! Где уж им на челнах нападать, - усмешливо проговорил Заботка.

Ярослав дотошно осматривал крутояр, прикидывая удобные места высадки воинов. Второй раз он плывет мимо Медвежьего угла и второй раз убеждается, что подъем к селищу довольно крут и неудобен, и весь он густо усеян дремучими зарослями.

Подумалось: нелегко к селищу пробиваться. Без секир и топоров здесь и делать нечего.

Корабли вышли на Волгу и удары бубнов стихли. Вои селища подумали: ростовский князь Ярослав направился к булгарам, но едва ли его примут с распростертыми объятиями. Булгар не захотел облагать данью даже князь Владимир.

О том же не забывал и Ярослав. Он еще с детства слышал рассказ своего дядьки-пестуна Добрыни, кой поведал:

- На берегах Волги и Камы издревле обитают булгары. Любят торговать. Через Хвалынское море везут товары в Персию и другие богатые страны. Твой отец, Владимир Святославич, желая завладеть Булгарией, отправился на ладьях вниз по Волге вместе с новгородцами. Берегом шли конные торки, наемники русичей. Сей народ кочует в степях неподалеку от Киева. Великий князь победил булгар.

На этом рассказ пестуна заканчивался, но продолжение его Ярослав изведал уже от отца:

- Когда мы начали осматривать пленников, то здесь произошел забавный случай. Добрыня Никитич, увидев булгар в добротных сапогах, сказал:

- Эти люди не захотят быть нашими данниками. Они зажиточны, а посему всегда найдут возможность обороняться. Пойдем, князь, лучше искать лапотников.

- Я уважил мнение своего пестуна и заключил мир с булгарами, кои торжественно поклялись своими богами - жить в дружбе с россиянами, утвердив клятву такими словами:

- Мы тогда нарушим свой договор, когда камень станет плавать, а хмель тонуть на воде.

Великий князь с честью и дарами возвратился в Киев...

Ярослав улыбнулся, вспоминая слова отца о Добрыне. Сапоги смутили!.. А ведь пестун был прав. Булгары живут безбедно. Никому в последние годы не платят дань. То - заслуга Святослава. Данью булгар издавна обложили хазары, но дед нанес им такой сокрушительный удар, что кочевники окончательно пришли в упадок. Булгары же зело окрепли, ныне они свободны и даже стали нападать на лесные деревеньки русичей, забыв о своей торжественной клятве.

Как большой книжник, Ярослав ведал, что булгарские племена еще в пятом веке кочевали по значительной территории Северного и Восточного Приазовья. В конце семидесятых годов одна из булгарских орд возникла на Дунае по приглашению императора Зенона, искавшего союзников в борьбе с готскими воинами. После этого булгары уже не сходят со страниц многочисленных исторических рукописей. О них рассказывали Иордан, Иоанн, Малала, Феофан, Георгий Мних и другие. Все они повествуют о постоянной напряженной борьбе Византийской империи с этими неугомонными дунайскими кочевниками.

В шестом веке в приазовские хвалынские степи вторглись орды Тюрского каганата, кои подчинили себе все булгарские племена. Булгары поднялись на борьбу, сплотили племена и основали большой и сильный союз, в челе коего стал князь Органа. При нем булгарское объединение сделалось такой грозной силой, с коей пришлось считаться Тюрскому каганату.

Наибольшего могущества достиг союз при преемнике Органы - князе Курбате, кой успешно завершил принятое Органой дело избавления булгар из-под власти тюрков.

В тридцатых-сороковых годах седьмого века под властью булгар находились земли Восточного и Северного Приазовья. Под покровительством булгар вновь возродились к жизни многие древние города Таманского полуострова, кои стали центрами международной торговли и всевозможных ремесел. Крупнейшими из них была Фанагория, ставшая столицей булгарской державы. По некоторым сведениям именно в этом городе умер Курбат. Но с его смертью распалось и созданное им государство.

Ярослав не раз задавал себе вопрос: почему такое могло случиться, и пришел к выводу: причины гибели Великой Булгарии кроются в том, что она за несколько десятилетий своего бытия не успела создать ни прочной хозяйственной основы, ни единства. Булгарский союз Курбата был обычным хищническим образованием, кончившим так, как кончали все подобные объединения до и после него. В результате длительной борьбы за власть, разделов, перекочевок и откочевок, земли и племенные союзы Курбата были поделены между двумя его сыновьями: Батбаем и Аспарухом.

В восьмом веке началось переселение части булгарских племен на Северо-Восток. Булгары, заняв Нижнее Прикамье и Среднее Поволжье, подчинили себе местные племена, в том числе мордовские и марийские. После ослабления хазарского государства (освобождение булгар от хазарской зависимости связано с победой князя Святослава над хазарами в 965 году), местные племена сплотились под главенством самого многочисленного и сильного племени - булгар, основав Волжскую Булгарию, коя со второй половины десятого века превратилось в большое государство. Булгары захватили внушительные земли к югу от Камы, правый берег этой реки, часть Чувашского Поволжья. Немного позднее они продвинулись на восток, к реке Урал.

Обитатели Булгарии сеяли рожь, пшеницу, овес, ячмень, просо, горох, занимались скотоводством.

Ярославу было известно, что сельские жители платили подати своим князьям шкурами и скотом. Большинство деревень было скоплено вокруг княжеских усадеб.

Рядом с крупными городами Волжской Булгарии, как Булгар[188], Биляр, Сувар, Ошель, располагались ремесленные пригороды. Кричники, кузнецы, медники, оружейники, ювелиры, гончары изготовляли в своих мастерских массу всяких предметов, кои шли не только на торги для горожан, но и для иноземных купцов, приезжавших из Хорезма, Персии, Китая, Армении, Грузии, Византии...

Арабские сочинители, с чьими книгами Ярослав был также знаком, извещали о наличии в это время Булгарского царства. Ключевым городом его был «великий город Булгар», находившийся вблизи впадения Камы в Волгу.

«Далече до стольного града плыть, - подумалось Ярославу, - но лишь бы не понапрасну. Как же ты встретишь нас, царство Булгарское?»[189].

Волга вновь поразила князя своей величавостью и ширью. Самая крупная река Руси! Тянется на тысячи верст. Ее исток начинается неподалеку от Лавоти, коя впадает в озеро Ильмень, а устье вливается аж в Хвалынское море. А сколь впадает в Волгу всевозможных притоков!

Кормчий Фролка еще в Ростове поведал:

- Первым притоком будет Кострома, вторым - Унжа, третьим - Ока, четвертым - Сура, пятым - Ветлуга, шестым - Большая Кокшага, за ней - Малая Кокшага, потом и Кама, где нашим ладьям к стольному граду булгар приставать.

- Откуда о притоках изведал, Фролка? Ты ж, кажись, вниз по Волге не ходил.

- Ходил, князь. С новгородскими купцами в море Хвалынское. Давно это было.

- А чего ради запоминал?

- А я, князь, всю жизнь лелеял надежду по Волге пройтись. Дотошно притоки разглядывал, даже на бумагу занес. И вот сгодилась-таки!

Ярослав живо заинтересовался словами кормчего и повелел Фролке доставить «бумагу». Долго, вкупе с ним, ее рассматривал, а затем перенес чертеж на большой пергаментный лист.

- Ты не представляешь, кормчий, какое доброе дело сотворил. Молодцом!

Ныне карта Волги лежала у князя в зеленом продолговатом ларце, кой Ярослав постоянно раскрывал при приближении очередного притока.

Долгий, долгий был путь, но уже на пятый день плавания, дружинники заметили небольшую группу всадников, показавшихся на левом, отлогом берегу Волги, кои, разглядев (и наверняка подсчитав всю громаду кораблей), с гиком и свистом сорвались с места и помчались вдоль берега к Понизовью.

- С сего дня нас будут высматривать до самого стольного града, - молвил Ярослав.

Так и получилось. Не проходило и двух дней, как булгарские доглядчики, вооруженные копьями и луками, появлялись то на левом, то на правом (обрывистом и крутом) берегу Волги.

* * *

Булгар оказался мощной деревянной крепостью, обнесенной в два ряда дубовыми бревнами. За стенами и в проемах приземистых округлых башен виднелись воины, облаченные в доспехи и шлемы, из-за стен клубились густые черные дымы.

- Смолу кипятят, ждут осады, - молвил, стоявший подле князя, Могута.

- А что, боярин, могли бы мы такую крепость одолеть?

Неторопливый в движениях и рассудительный в ответах богатырь произнес:

- Коль ныне всей дружиной навалимся, крепости не одолеть.

- Чего ж так, Могута? Аль войско наше недостаточно?

- Войско доброе, князь, но половина в кипятке и смоле обварится. Да вон и колоды на наши головы припасены, и стрелы булгары умеют метко кидать.

- Вспять со срамом пойдем?

- Вспять, князь, не пойдем. Сойдем с ладий, принесем из леса тараны, наколотим осадных лестниц и, под защитой лучников, двинемся на крепость. Хоть с потерями, но городом овладеем.

Могута ведал, что Ярослав его испытывает, у него и в мыслях не было осаждать булгар.

- Добро, боярин. Так бы я и поступил. А ныне я подниму войско.

Ярослав вскинул руку, и вся окольчуженная дружина встала на каждой ладье в шесть рядов.

Теперь булгары могли с точностью подсчитать, сколь же воинов доставил ростовский князь к крепости. (По тем временам это была внушительная сила, способная навести страх на любой мусульманский город).

Повременив некоторое время, Ярослав приказал выйти к стенам крепости Могуте и трем воинам с копьями, к наконечникам коих были прикреплены алые лоскуты, что означало - идем на переговоры. Булгары ведали этот знак со времен князя Владимира.

Заскрипели тяжелые, обитые жестью ворота, из коих вышел коренастый чернобородый толмач в белой чалме.

- Говори!

- Я боярин ростовского князя Ярослава, и мне велено от его имени сказать, что мы пришли к столице знатного государства Волжской Булгарии с миром.

- А отчего твой князь привел столь много воинов?

Могута был готов и к этому вопросу.

- Князь Ярослав впервые пустился в плаванье по Нижней Волге, а посему решил идти с береженьем, ибо ему неизвестно, что можно ожидать от чужеземных народов. Но, повторяю: князь Ярослав не ищет войны, а желает начать широкую торговлю с булгарами. Я всё сказал!

- Жди ответа, боярин, от несравненного и наимудрейшего царя царей Курбата.

Толмач удалился.

Могута ждал час и два, но ворота Булгара продолжали оставаться закрытыми. Боярин зашагал, было, к ладье, но его остановил Ярослав.

- Наберись терпения, Могута Лукьяныч. Жди!

И вот ворота вновь открылись. Из них вышел какой-то важный высокий сановник в дорогом долгополом кафтане, желтых сафьяновых сапогах и белой шелковой чалме, обмотанной вокруг головы. На пальцах его сверкали драгоценные перстни. Вместе с сановником оказался и чернобородый толмач.

- Повелением светлейшего и могущественного царя Курбата мне дозволено сказать, что великий царь милостиво согласился принять ростовского князя Ярослава. Пусть он придет к дворцу со свитой в три человека, - важным и протяжным голосом произнес сановник.

Могута вернулся к князю. Ярослав, выслушав слова боярина, не стал спешить с ответом. Ему, разумеется, было понятно предложение Курбата, оно имело двоякий смысл. Вот и меченоша Заботка озабоченно произнес:

- Этот царь заманивает тебя, княже, в ловушку. Так можно и без головы остаться.

А Ярослав, подумав, молвил:

- Околесицу несешь, Заботка. Курбат поступил мудро. Если я без дружины войду в город, осады не будет. А если я устрашусь, то, ни о каких мирных переговорах и речи не может быть. Через стену значительные дела не решают.

- Пожалуй, и так, князь, - поддержал Ярослава Могута.

И всё же на сердце боярина было тревожно. Слова Ярослава разумны, но как на самом деле поступит этот «наимудрейший царь?». Мусульманские властители хитры и коварны.

На прочих ладьях еще не ведали, о чем велись речи между Могутой и булгарами, но когда дружинники увидели, что к воротам стольного града пошагали князь, Могута, Заботка и купец Силуян, то воинов охватило смятение. Князь лезет в самое пекло! Он страшно рискует!

Князь облачился в парадную одежду: на его голове была отливающая серебром соболья шапка, а на плечах голубое корзно, расшитое золотой канителью[190]. Переоделись в нарядные одежды и сопутники Ярослава.

По городу сновали сотни вооруженных людей, по-прежнему в громадных железных чанах варилась смола, к стенам подносили тяжелые кряжистые плахи и бревна, ощетинившиеся острыми гвоздями, а также каменные глыбы.

Подле Ярослава вышагивали сановник и толмач с замкнутыми лицами.

«Булгары готовятся к осаде. Ни в какой добрый мир они не верят, черт их забодай!» - осерчал Силуян.

Неодобрительно поглядывал на военные приготовления булгар и Могута. Не случилось бы беды. Неужели Курбат вознамерился перехитрить князя?

Ярослав же шел спокойно и с любопытством разглядывал иноверцев и сам город.

Булгары ходили в длинных, азиатских халатах, без застежек и с запахивающимися полами, и все были обуты в сапоги. Прав когда-то оказался пестун Добрыня.

С высоких мечетей, увенчанных минаретами[191], нараспев доносились голоса муэдзинов[192], призывающих горожан к молитве.

Чем ближе к дворцу царя, тем всё больше город хорошел ухоженными, благоуханными садами, богатыми домами, выложенными из белого камня и диковинными фонтанами, сотворенными из разнообразных чудовищ и зверей. Вода, выбиваясь из мелко зарешеченных зевов, с негромким шумом струилась на яркие живописные цветы, видневшиеся из-за мраморных плит.

Ярослав не ожидал увидеть такого города. Булгары берут пример от персидских шахов и византийских императоров. Наверняка такая роскошь ложится тяжелым бременем на городских ремесленников и смердов.

- Где же дворец Курбата? - спросил Ярослав толмача.

Но переводчик, в присутствии сановника царя, не смел напрямую отвечать урусу. Вначале он передал слова князя приближенному Курбата, а тот уже приказал сказать:

- Летом величайший царь царей Курбат предпочитает жить не среди каменных палат, а в юрте. Скоро ты ее увидишь, князь Ярослав.

Ответ сановника показался князю странным. «Царь царей» живет в обычной юрте кочевника, пропахшей дымом и шкурами. Пышный город и - войлочная юрта степняка. Что это? Прямой вызов или преднамеренное поклонение своим далеким предкам, кочевавшим по южным землям?

Но то, что увидел Ярослав, превзошло все его ожидания. Еще издалека он изумился огромнейшей юрте, покрытой какими-то золотистыми тканями. В такое жилище могло вместиться свыше тысячи человек. Вдоль пути к шатру стояли пешие, но прекрасно вооруженные воины в дорогих доспехах, коих было не менее восьми сотен, и кои выстроились по обе стороны дороги, и непонятно было, то ли это личная гвардия Курбата, то ли царь выказывает свою военную мощь. Смотри-де, Ярослав, у меня даже пешцы облачены в отменные доспехи.

«Но этим, Курбат, ты меня не напугаешь. Твои воины неплохо смотрятся, но они были биты и Святославом и князем Владимиром. А коль вздумаешь затеять драку, то станут они биты и в третий раз. Бог любит Троицу».

Ярослав ступал неторопко, спокойно и с высоко поднятой головой. За ним - громкие победы отца и деда. Он должен войти в юрту булгарского царя не как посрамленный князь, а как продолжатель рода великих полководцев.

Перед самым входом в юрту Ярославу перегородили путь два могучих багатура, скрестив перед ним копья.

- К несравненному и светлейшему царю являются без оружия. Прошу тебя, князь ростовский, и твоих телохранителей снять мечи, - произнес через толмача сановник.

- Мечи снимут лишь мои люди. Князю же, по нашим обычаям, не положено складывать оружие ни перед византийскими императорами, ни перед заморскими королями, ни перед персидскими шахами. Надеюсь, что мой меч, вложенный в ножны, не устрашит отважного царя Курбата, - с достоинством молвил Ярослав.

- Я доложу твои слова светлейшему царю царей.

Вскоре сановник вышел и кивком головы приказал багатурам разомкнуть копья.

Изнутри кто-то распахнул вход в юрту, но он был настоль низок, что каждому входящему приходилось склонять голову.

«Хитер же Курбат, - хмыкнул Ярослав. - Но ничего, потерпим. Пусть царь хоть этим утешится».

Курбат сидел посреди юрты на золотом троне, усыпанном драгоценными каменьями. Вся юрта была устлана громадными и красивейшими азиатскими коврами. Сановники (а было их не менее двухсот человек) разместились кольцом вокруг трона на высоко взбитых подушках и тянули кальян[193].

На царе была белоснежная чалма из тончайшей ткани, усеянной крупными алмазами, парчовый халат с широким золотым поясом, усыпанном самоцветами, и невысокие сапоги из дорогой юфти, украшенные нарядной вязью. К поясу была пристегнута длинная кривая сабля, вложенная в яркие сафьяновые ножны со сверкающими рубинами.

Курбат, поглаживая черную бороду продолговатыми пальцами, пытливо уставился на князя своими узкими, острыми глазами. Он так и не поднялся с кресла, что не пришлось по сердцу Ярославу. Ему тотчас вспомнился рассказ отца о Святославе и византийском императоре Цимисхии. Святослав, как завоеватель многих земель, не унизил себя при встрече с императором, оставаясь сидеть в челне. Императору пришлось сойти с коня.

Вот и он, Ярослав, не будет разговаривать с Курбатом, если тот не встанет с трона. Сейчас он представляет не отдельное Ростовское княжество, а государство, великую Русь.

Царь, продолжая пристально разглядывать князя, подумал:

«Этот высокий и крепкотелый гяур[194] держится чересчур самоуверенно. У него властное и мужественное лицо. Но он, царь царей Курбат, не будет рассыпаться перед этим князем в любезностях и покажет своим подданным, как надо принимать чужеземных князей».

- Ты пришел со многими кораблями, князь Ярослав. И много ли ты привез товаров?

Курбат заговорил на довольно сносном русском языке, и это не могло не порадовать Ярослава. Но царь, по-видимому, решил удивить своими познаниями не русских людей, а свое многочисленное окружение, кое одобрительно зацокало языками.

Ярослав кинул взгляд на бухарские ковры с подушками и пожал плечами. Его молчание и пожатие плечами были довольно красноречивы. Курбат понял, что гяур не хочет выслушивать его речи стоя.

Гордец! Неужели он думает, что булгарский царь соскочит со своего трона и побежит лобзать неверного?

Молчание затянулось. Курбат, еще молодой царь лет тридцати, занервничал. По суровому лицу русского князя было видно, что он не заговорит, пока ему не будет оказана подобающая честь, но тогда все приближенные удостовериться, что он, Курбат, не такой уж «величайший и несравненный», перед которым надо склонять головы и прогибать спины. Но тому не быть! Сейчас он прикажет своим багатурам раздвинуть пасть этого тщеславного шакала, и если после этого он не захочет отвечать на вопросы царя, то будет схвачен как нечестивый пленник...

Но это уже война. Ярослав привез с собой крепкое и многочисленное войско. И один Аллах ведает, чем всё закончится. Сановники же - послушные, раболепствующие бараны, они ничего не понимают в зарубежных делах. Начинать войну с Русью - потерять Булгарское царство. Этого же он, дальновидный и прозорливый Курбат, не допустит.

- Твой путь, князь Ярослав, был долгим и утомительным. Присядь на подушки.

С князя - гора с плеч. Курбат оказался не таким уж надутым индюком. Но надо идти до конца.

- Прости, царь Курбат, но я и мои люди не умеем сидеть на подушках.

Курбат поморщился, и всё же сумел сдержать себя.

- Принесите кресла!

По громадному шатру пошел недовольный гул, но царь тотчас подавил его, пробежавшись по лицам сановников своим беспощадным взглядом.

В полной тишине Ярослав уселся в кресло и заговорил:

- Твой пращур - царь Курбат - был могущественным властителем. Именно он в седьмом веке завершил дело Органы и нанес сокрушительный удар Тюркскому каганату. Мыслю, совсем не случайно ты, царь, носишь имя своего прославленного предка. Булгария, благодаря твоим устремлениям, еще дальше раздвинула свои рубежи.

Курбату понравились слова ростовского князя. Начал он недурно, весьма недурно! Этот урус неплохо знает историю его царства.

- Да и ты, князь Ярослав, гораздо укрепил свои земли.

- То - задача любого государя[195], на какой бы земле он не сидел. Только иногда, царь Курбат, соседи пошаливают, с коими мирным договором скреплены.

- И кто ж эти разбойники?

- Да те, царь, кои торжественно поклялись своими богами - жить в дружбе с Русью, утвердив клятву такими словами: «Мы тогда нарушим свой договор, когда камень станет плавать, а хмель тонуть на воде».

По смуглому лицу Курбата мелькнула скользкая натянутая улыбка.

- У тебя хорошая память, князь Ярослав. Я знаю о договоре моего отца. Он умел скреплять клятвы мудрыми и цветастыми словами. Но поверь мне, князь, я никогда не посылал своих воинов на Русь. А на Волге кто только не шалит. Ваши же новгородские ушкуйники не раз на мои торговые суда нападали. Найди тут виновного.

- Забудем о том, царь Курбат. С разбойниками, кои выбираются из Медвежьего селища, я непременно разберусь. Я же хочу предложить тебе новый договор с Ростовским княжеством, дабы он был мирным и торговым. Пусть наши купцы беспрепятственно плавают со своими товарами в твое царство, а ваши купцы в мое княжество. Мыслю, что нам есть, чем обменяться. Ростовский торг переполнен киевскими, черниговскими, смоленскими и новгородскими товарами. Не лучше ли, царь Курбат, отринуть некоторые мелкие обиды и проявить свою мудрость на благо процветания наших земель.

- Я приветствую твое предложение, князь Ярослав. Но за очи коня не покупают. Не так ли говорят твои урусы? Расскажи, что ты можешь привезти на своих кораблях.

- О том скажет мой купец, царь.

Ярослав кивнул Силуяну, тот поднялся из кресла (в кои-то веки в присутствии самого царя спокойно посидеть удалось. Ну, и Ярослав!) и, поклонившись царю, принялся бойко перечислять всевозможные товары. Говорил он настолько долго, что Курбат остановил его:

- Достаточно, купец. Я бы хотел видеть многие товары в моем царстве.

- Благодарствую, о светлейший и несравненный царь царей Курбат, могучий повелитель всяких стран и народов, но я не перечислил и половины товаров.

Ярослав улыбнулся. Силуяна понесло: он не только усладил Курбата витиеватыми, лестными словами, но и поведал о таких товарах, о коих и сам князь не слыхивал.

- Я сказал: довольно, купец. Мои уши - не вселенная, чтобы вместить все твои слова... А теперь пусть говорят мои купцы.

В тот же вечер Курбат задал в честь гостей богатый достархан[196], а на другой день два властителя скрепили договор не только клятвами, но и обменялись пергаментными свитками, приложив к ним свои печати.

(Это была первая крупная дипломатическая и экономическая победа князя Ярослава).

Дата добавления: 2015-08-18