Глава 25. Слова предназначены для искупления

Слова предназначены для искупления. Для искупления, определения чего-либо и даже для спокойствия. Но что, если словам не дают даже возможности появиться? Если им не дают шанса проявить свою магию, чтобы сгладить острые углы, то вся надежда исчезает. И остаётся понимание, что нельзя было тянуть время и колебаться, вместо того, чтобы умолять.

Он не позволил мне объясниться. Он бросал в меня свои резкие слова и оставил меня абсолютно беззащитную против ран, которые они образовали. И закончив, он даже не позволил мне всё осознать. Он ушёл от меня.

Шок проходит очень медленно. Я очень долго стою в дверях своей ванной, пока солнце плывёт по небу и его лучи танцуют на полу моей квартирки. Моя рука замерла в попытке дотянуться до Эдварда, и я чувствую, как напряжённые мышцы сковывает судорогой.

Может, если бы мои рефлексы были лучше. Если бы я погналась за ним, вместо того чтобы превратиться в статую своей боли и горя. Но мой разум не предоставил мне такого выбора. Он лишил всего, что поддерживало меня, и я просто стою.

Когда моё тело, наконец, восстаёт против меня, я падаю на пол, но боли не чувствую. Физическая боль больше не имеет никакого значения, и не идёт ни в какое сравнение с болью от образовавшейся трещины в моей груди. Мой разум всё никак не может осознать, что же произошло.

В конце концов я поднимаю себя с пола, но только для того чтобы в полной мере ощутить свою агонию. Мой ноутбук всё ещё открытым лежит на матрасе, экран потемнел от недостатка использования. Я добираюсь до кровати, прежде чем в меня ударяет очередная волна боли. Я всё ещё чувствую его, наш запах. Его аромат, всё ещё сильный после проведённой у меня ночи и утра. Как всё могло так быстро измениться?

Проходит немало времени, прежде чем я нахожу в себе силы, чтобы загрузить экран. Когда он возвращается к жизни, открываются катастрофические слова. Мои глаза впитывают каждую их букву, и я чувствую боль и предательство, которое, должно быть, почувствовал он. Последнее слово вбивает кол в моё сердце. Зачем она это сделала?

Я сворачиваюсь в клубок, даже слёзы в этот момент не хотят быть моим спутником. Мои глаза остаются открытыми и приклеены к словам. Я понимаю его боль, испытываю её за него, но до сих пор не могу поверить в то, что произошло.

Он должен меня знать. Должен знать, как я люблю его и Финна. Как он мог отбросить все слова, все наши моменты из-за ревнивого бреда девушки, которая любит только саму себя?

А затем меня начинает тошнить. Я едва успеваю добраться до раковины, после чего избавляюсь от желчи из своего желудка. Прислонившись лбом к холодному металлу, я жду, когда выровняется моё дыхание, но этого так и не происходит.

Я снова плетусь к своей кровати и прижимаю подушку, которая впитала запах Эдварда, к своей груди. А затем всё погружается во мрак.

хх

На третий день я заставляю себя оторваться от его запаха и своих страданий и попытаться принять меры. Я вылетаю с квартиры с энергией, которой не должна обладать и чуть ли не бегу к бару. Он кажется безлюдным, но сейчас середина дня. Я толкаю дверь, но она не двигается с места. Я давлю посильнее, впиваясь ногтями в древесину, но всё что получаю – занозу под ногтем.

И тогда я вижу знак. Одинокий лист бумаги, прикреплённый к двери, объявляет о новой собственности и благодарит людей за их бизнес. От этих слов на мои глаза наворачиваются слёзы, и я понимаю, что больше не будет «Ла Беллы» и что следующие владельцы, возможно, не захотят, чтобы их стены были окрашены в насыщенный синий цвет.

Я скольжу вниз по кирпичной стене, не заботясь о том, что обо мне могут подумать люди. Он действительно уехал. Я знала, что он покинул мою квартиру, понимала, что он не вернётся туда, но по какой-то смешной причине я не думала, что он на самом деле уедет. Закрыв глаза, я пытаюсь мысленно восстановить внутреннюю часть этого здания, цепляясь за эти последние воспоминания.

Мои глаза открываются и сосредотачиваются на окнах через дорогу. Он двигается дальше. Я тоже должна попробовать.

хх

Я возвращаюсь на работу, рассказывая всем, что моя просьба об увольнении была ложной тревогой, и погружаюсь в привычную монотонность. Заготовленная речь – это то, с чем я могу справиться. Больше я ни на чём не могу сейчас сосредоточиться. Я просыпаюсь, иду на работу и разговариваю по телефону, как обученная шимпанзе, после чего возвращаюсь домой. Но как только оказываюсь там – на меня накатывает тошнота. Каждый день меня рвёт. Это становится частью рутины.

Я ем только потому, что должна, не заботясь о вкусе. Люди говорят мне что-то, но я чувствую, словно нахожусь под водой. Я вижу, как двигаются их губы, но мой мозг не воспринимает слова. В конце концов, большинство людей перестаёт пытаться. Моим спутником становится молчание.

Зеркало в ванной издевается надо мной, и в один прекрасный день я его снимаю. Не желая, чтобы оно напоминало мне о том последнем дне.

Мой компьютер полностью забыт. Элис несколько раз звонит мне. Я не отвечаю. Единственные звонки, которые я не игнорирую – от моих родителей и то лишь потому, что хочу убедиться, что они не приедут сюда и не увидят меня такой.

И я жду. Жду, желая почувствовать внутри себя одну лишь пустоту, жду хоть чего-нибудь, что могло бы как-то подействовать на меня, заставить двигаться вперёд, но ничего не происходит.

хх

Я долго стою, уставившись на полку с разнообразными хлопьями. Мимо меня проходят люди, а я даже не знаю, что именно ищу. Это должно было стать поворотным моментом. Продуктовый магазин должен был вдохновить меня начать есть что-то другое помимо крекера и засохшего зефира. Но я всё ещё в растерянности, всё ещё жду, когда что-то вернёт меня к жизни и заставит увидеть реальный мир.

Очередной покупатель врезается в меня и, взяв первую попавшуюся коробку, я бросаю её в тележку. Она полна продуктов, которых, я, как предполагается, хочу, но ничего меня не привлекает. Я с силой напираю на тележку и медленно толкаю её по проходу, не спеша вернуться в квартиру, где давно исчезли все следы Эдварда. Как и он сам.

Я стою в очереди, радуясь поводу оставаться тихой. Звуковые сигналы сканеров словно отражают ритм моего сердца. Чья-то рука касается моего плеча, и я инстинктивно двигаюсь, чтобы позволить человеку пройти, но рука остаётся на месте.

Мой взгляд останавливается на руке, затем поднимается выше, пока не достигает тела. Приподняв голову, я вижу лицо и чувствую, как сжимается моё горло. Это лицо в моих воспоминаниях всегда растянуто в улыбке, с ямочками на щеках, но сейчас оно ничего не выражает.

– Белла? – голос Эммета прорывается сквозь дымку, и я моргаю, чтобы убедиться, что он не мираж. Он берёт меня за руку и тянет из очереди в менее заполненный угол. Его руки ложатся на мои плечи и, наклонившись, он заглядывает в мои глаза. После чего с трудом сглатывает и слегка хмурится.

– Что за чёрт, Белла? – бормочет он. Глядя на него, я снова моргаю и пытаюсь улыбнуться. Почувствовав боль на своих потрескавшихся губах, я подношу палец ко рту, а мой язык слизывает выступившую капельку крови.

– Эммет? – голос звучит странно даже для моих ушей. Такая осчастливленная версия, которую я использую только на работе. Он глубоко вздыхает и притягивает меня к себе.

– Господи, девочка, что с тобой случилось? – выдыхает здоровяк. Я просто смотрю на него, чувствуя себя более живой, чем за последние несколько недель.

– Как ты? – спрашиваю я, потому что это всё, что приходит мне на ум. Я не знаю, что ему известно и не хочу вызывать жалость. Это последнее, что мне сейчас нужно. Он качает головой и одной рукой обнимает меня за плечи. Второй рукой он берётся за мою тележку, направляет её к очереди и проталкивает через неё. Я позволяю себе опереться на него, радуясь получить хоть какую-то поддержку.

В нужное время я достаю из кошелька деньги и, с лёгкостью подняв мои пакеты, Эммет продолжает прижимать меня к себе. Он спрашивает у меня адрес, после чего ведёт к своей машине. Я прижимаюсь лбом к прохладному стеклу и чувствую, как внутри меня вновь назревает обычная вечерняя тошнота.

Эммет паркуется возле моего дома и я не спорю, когда он снова берёт мои пакеты. Мне только нужно попасть внутрь, пока содержимое моего желудка не выплеснулось на тротуар. Покачиваясь, я поднимаюсь по лестнице и, открыв дверь, спешу в ванную, где избавляюсь от супа и крекера, которые ела раньше.

По крайней мере, Эммет не идёт вслед за мной в ванную. Споласкивая рот, я стою, уставившись в стену, где раньше висело моё зеркало. Выйдя, я вижу, что Эммет прислонился к кухонной стойке.

– Эд сказал мне, что вы расстались. Но в подробности вдаваться не стал. Я подумал, что ты решила не ехать с ними в Калифорнию или что он сделал что-то идиотское. Что случилось, Белла? – спрашивает Эммет, подняв голову, но я избегаю смотреть ему в глаза.

– Хочешь есть? Пить? – спрашиваю я, найдя занятие на кухне и расставляя по местам купленные продукты. Эммет берёт меня за плечо и останавливает.

– Я хочу кое-что сказать, надеясь, что ты поймёшь – я говорю это только из лучших намерений. Белла, ты выглядишь просто дерьмово. Чёрт, и что это было в ванной? – требует он. Я кусаю свои губы и снова чувствую привкус крови.

– Со мной всё прекрасно, Эммет. Просто приболела. Может, подцепила от Эд… то, чем они болели, – предполагаю я. Просто не могу произнести их имена. Он расстроенно вздыхает и бьёт кулаком по столешнице. Моё сердце на миг замирает и мне нравится, что я хоть что-то чувствую.

– Это не нормально. И ничего прекрасного в этом нет. Ты видела себя? – настаивает он. Я качаю головой. В этом-то весь смысл. Я не хочу знать.

– Мне уже лучше. Правда. Видишь, я только что купила много всякой еды. Приятно, что ты заботишься, но я в порядке, – не уступаю я и крепко сжимаю челюсти. Всё это ложь, но я хочу в это верить. Эммет глубоко вздыхает и притягивает меня к своей груди.

– Завтра утром мы пойдём к врачу. Ты убедишься, что полностью здорова, а я хочу убедиться, что ты выздоравливаешь, – выдыхает он. Я с вызовом качаю головой, но он не отступает.

– Не спорь. Я должен знать, что ты в порядке. Есть люди – пусть и идиоты – которые хотели бы в этом убедиться. Так что будь готова к десяти пойти со мной, поняла? – велит он. Я киваю, и он улыбается. Я же пытаюсь снова улыбнуться в ответ. На этот раз получается немного лучше.

– Ладно. В 10.00. Тогда увидимся, – отвечаю я, в надежде успокоить его. Но Эммет не двигается.

– Думаю, я останусь, чтобы ты не передумала, – решает он. Мои глаза расширяются и взгляд останавливается на кровати.

– Расслабься, Тень. Я устроюсь на стуле или на полу. У меня нет желания умереть, – смеётся он. Я не подвергаю сомнению его слова. Может, будет совсем неплохо разбавить своё одиночество.

хх

Заламывая руки, я стараюсь игнорировать огромного телохранителя, сидящего рядом со мной. Я ненавижу врачей. Я никогда не любила посещать больницы. С тех пор как моя мать больше не могла назначать для меня встречи, я не была ни в одной из них. Но вот теперь вынуждена сидеть здесь, поддавшись уговорам одного громилы.

Этот самый громила в настоящее время пытается решить одну из детских головоломок. И, судя по всему, привлекает к себе внимание, так как несколько детей внимательно смотрят на него.

– Изабелла Свон? – я вздрагиваю от звука собственного имени, и Эммет успокаивающе гладит меня по спине. Вслед за медсестрой я вхожу в дверь, интересуясь, могу ли я подкупить её, чтобы она сказала Эммету, что со мной всё хорошо. Она велит мне снять обувь и встать на весы.

– В этом нет никакой необходимости. Правда, со мной всё в порядке. Просто мой друг слишком… неугомонный, – спорю я. Она смотрит на меня поверх очков и, скинув туфли, я повинуюсь. Она возится со шкалой, после чего издаёт какой-то горловой звук.

– Когда в последний раз вы были у врача, мисс Свон? – спрашивает она. Нервно улыбнувшись, я говорю, что шесть лет назад. На её лице отображается шок. Она шепчет что-то проходящей мимо медсестре и поворачивается ко мне.

– Вам нужно будет пойти вместе с Жаннет, чтобы у вас взяли анализ крови и мочи, – инструктирует она. Пожалуйста, нет. Я качаю головой.

– Нет, не надо, я уверена, что у меня обычная простуда или что-то в этом роде. В этом нет никакой необходимости, – говорю я ей. Ещё один строгий взгляд, и меня ведут по коридору. Спустя полчаса я сижу на покрытом клеёнкой столе, одетая лишь в бумажный халат и прижимаю вату к сгибу своей руки.

В голове проносятся злые мысли об Эммете. Я представляю, как запираю его в кабинете с безумной медсестрой. Я немного сдвигаюсь и вздрагиваю, когда бумага подо мной рвётся.

Несколько человек задавали мне вопросы и сказали, что в ближайшее время подойдёт врач. Небольшая часть меня чувствует себя вознаграждённой из-за того, что Эммету придётся так долго ждать. Вся его задумка – глупая. Я буду больше есть. Я попытаюсь прийти в себя. Эммет почти как Эд… не буду даже думать в этом направлении.

Наконец дверь снова открывается и заходит женщина с папкой в руках. Я стараюсь сесть ровно, но добиваюсь только того, что бумага рвётся ещё больше.

– Изабелла, я доктор Монро… С момента твоего последнего обследования прошло немало времени. По какой причине ты решила сегодня приехать сюда? – спрашивает она, даже не поднимая глаз. Я глубоко вздыхаю.

– Я болела какое-то время, и мой… друг, решил, что я должна приехать и убедиться, что со мной всё в порядке, – отвечаю я. Её глаза, наконец, останавливается на мне, а бровь выгибается.

– Твой друг, да? И что именно тебя беспокоило? – спрашивает она. Я вздыхаю и говорю о ставшей обычной тошноте. Уверена, она прочтёт мне лекцию о том, что нужно лучше заботиться о себе, и отправит меня восвояси. Нет, ну правда, что они могут сделать с обычной простудой?

– Ну, это совпадает с некоторыми из результатов твоих анализов, – добавляет она. И снова опускает взгляд в папку. Я кусаю ноготь, ожидая, когда она скажет мне то, чем так поглощена. Чёрт, может внутри этой папки какое-то волшебное зеркало?

– Когда был твой последний менструальный цикл? – спрашивает доктор. Услышав её вопрос, я резко вскидываю голову. Я ожидала услышать диагноз, но вновь оказалась на допросе. Чтобы вспомнить, я пытаюсь избавиться от бардака в своей голове. Это всегда начиналось в начале месяца…

– Я не знаю. Несколько недель назад, – отвечаю я. Её бровь снова поднимается, и я начинаю злиться. Она выдвигает табурет и, наконец, откладывает в сторону треклятую папку.

– Уверена? – давит доктор Монро. Я вскидываю руки в воздух.

– Нет, я за этим не слежу. Обычно это бывает регулярно, и речь сейчас совсем не об этом. Разве вы не должны засунуть что-то в мой нос, чтобы проверить на наличие птичьего гриппа? – спрашиваю я. Потому что смотрю новости и знаю, как всё должно происходить. Она смеётся и хлопает меня по колену.

– Изабелла, в твоей моче повышен уровень хгч, – говорит она. Словно это ответ. Я не говорю на этом языке. Очевидно, что она видит моё замешательство.

– Ты беременна, – заявляет доктор Монро. И в этот момент мир выходит из под моего контроля. Я падаю назад, и вокруг меня сгущается темнота.

Вскоре я прихожу в себя и сажусь, что-то бормоча и глубоко дыша. Лицо Эммета слишком близко к моему.

– Ты в порядке, Тень? Они сказали, что ты упала в обморок, – спрашивает он. Я отчаянно киваю и отодвигаю его. Несколько раз моргнув, я пытаюсь вернуть себе равновесие. Мне дают бутылку воды, и я прижимаю её к щеке.

– Новость, очевидно, была шокирующей, – врывается голос. Мои глаза сфокусированы достаточно, чтобы позади Эммета увидеть доктора Монро. И я вновь чувствую лёгкое головокружение. Я немного покачиваюсь, и Эммет удерживает меня.

Беременность. Ребёнок. Ребёнок Эдварда. Невозможно. Он всегда использовал презерватив… почти всегда. Было несколько раз…

– Какие новости? Она в порядке? Ей нужно ложиться в больницу? – требует Эммет. Доктор смеётся. Я бросаю на неё резкий взгляд. Ничего смешного.

– Нет. Не думаю, что эту новость должна говорить тебе я, но у неё всё просто прекрасно, – уверяет его доктор. Я наклоняюсь вперёд и прижимаюсь лбом к коленям. Я не могу справиться с этим. Не могу всё осознать.

— Я дам вам, ребята, несколько минут наедине, – говорит она и выскальзывает за дверь. Эммет становится передо мной и наклоняется к моему лицу. Его глаза полны беспокойства, но я не могу смотреть на него.

– Белла, что происходит? Я знаю, мы не совсем друзья и, может, ты не хочешь мне ничего говорить, но, бля, если с тобой что-то не так, просто скажи, хорошо? – просит он. Навернувшиеся на глаза слёзы теперь текут по моим щекам, и он делает шаг назад, явно растерявшись. Я не могу винить его, я почти в панике. Моя рука неосознанно ложится на живот.

Я бросаю взгляд на Эммета, а его глаза застывают на моей руке. Он смотрит на меня, не мигая, и я знаю, что он всё понял.

– Ты не скажешь ему, Эммет, – сбивчиво говорю я. Его глаза расширяются, а челюсть сжимается. Он тяжело дышит. Мы играем в гляделки до того момента, пока не возвращается врач.

– Я так понимаю, всем всё известно? – спрашивает она. Эммет кивает и она улыбается.

– Прекрасно. Как вы знаете, в этой ситуации есть несколько вариантов, – начинает она. Услышав это, я резко вздыхаю и отрицательно качаю головой.

– Нет, нет. Я оставлю ребёнка. – И всё сразу становится реальным. Я сказала это вслух. Она кивает и начинает речь об подтверждающих анализах крови, которые будут готовы через 48 часов, и рассказывает о дородовой помощи. Всё это сливается в одно размытое пятно, и вскоре я стою возле кабинета, держа в руках стопку брошюр и медицинскую карту, с назначением к гинекологу.

Держа руку на моей спине, Эммет выводит меня из здания. В машине полная тишина. Он паркуется на стоянке возле моего дома и я тянусь к дверной ручке.

– Он хотел бы знать, – говорит мне Эммет. Глубоко вздохнув, я поворачиваюсь к нему лицом. Туман сгущается и всё, что я чувствую – злость.

– Он не хочет знать, Эммет. Он уехал. Я знаю, он сказал тебе, что мы расстались, но кое-что произошло, и он даже не позволил мне объясниться. Он просто ушёл. А теперь… теперь вот это. Я знаю, что должна сказать ему, но он сделал свой выбор, а мне сейчас просто нужно побыть в одиночестве. Мне нужно осознать всё это и не думать о том, чего он заслуживает, – быстро говорю я. Эммет понимающе кивает, и резко открыв дверь, я врываюсь в здание.

Чуть ли не бегом я поднимаюсь по лестнице и открываю дверь, желая как можно скорее оказаться в знакомом месте. Сорвав одежду со своего тела, я смотрю вниз на свой живот. Ничего не изменилось. Никто не бьётся внутри, и нет ничего, чтобы предположить, что внутри что-то или кто-то находится. Моя рука слегка касается того места, где должен быть ребёнок и я падаю на кровать.

Он хотел бы знать. Если бы всё было по-другому, он хотел бы этого ребёнка. Даже если мы это не планировали, ему нравится быть отцом. Это я точно знаю. Всё во мне сжимается и мной овладевает злость. Я так зла на него, потому что этот момент должен был стать особенным, захватывающим, но он всё разрушил. Резко вскинув руку, я сбиваю лампу рядом со мной. По полу рассыпаются керамические осколки, и я чувствую облегчение.

Вслед за лампой летит рамка с фотографией, а затем пустой стакан. Пол покрыт осколками и мне становится немного лучше. Вновь нахлынувшая тошнота напоминает мне о причине моей болезни.

Я ложусь на спину и, сплетя пальцы, кладу руки себе на живот. Мои глаза закрыты, и я просто дышу. Дышу и решаю, что снова начну жить и почувствую себя лучше. Теперь думать нужно не только о себе, и я не хочу, чтобы ребёнок пострадал из-за моих или его ошибок. Я сдвигаюсь и слышу под собой шелест больничных документов.

Я беру их и начинаю читать. Это произойдёт само собой. С ним или без него. Это не та история, которую я хотела, не та история, которую я представляла себе, но я справлюсь.

хх

– Тень, ты приготовишь для меня сегодня вечером? – пристаёт ко мне Эммет. Я бью его по плечу и открываю свой почтовый ящик, вытаскивая из него пачку бумаг. Он прицепился ко мне. Говорит, что это не имеет ничего общего с Эдвардом, что ему просто нравится доставать меня, но если честно, мне плевать. Приятно не быть в одиночестве.

– Готовь себе сам, Эммет. Я не твой личный повар, – отвечаю я, начиная подниматься по лестнице и чувствуя его позади себя. По крайней мере, он не задаёт много вопросов. С того дня он больше не упоминал об… Эдварде. Не спрашивает меня, что я собираюсь делать, просто постоянно околачивается рядом. Я отдаю ему в руки письма и борюсь с замком на двери.

– Эммет, единственная еда, которая у меня есть на сегодня – это бананы и арахисовое масло, – предупреждаю я. Он смеётся и всё равно следует за мной. Он начинает перебирать мою почту, а я иду в кухню.

То, что Эммет не задаёт вопросы, вовсе не значит, что я не думаю только об этом. Единственное, что я решила – я не останусь здесь. У этого ребёнка будут близкие люди, даже если эти люди – моя помешанная на здоровом образе жизни мать и слишком независимый отец. Я ещё не сообщила эту новость Эммету.

Ещё три недели я буду ходить на работу, но на моём счету достаточно денег, чтобы на несколько месяцев продлить арендную плату и покупать предметы первой необходимости. К тому моменту я наберусь храбрости, чтобы позвонить родителям. Я открываю холодильник и замираю, глядя на фотографию УЗИ, прикреплённую к его поверхности.

Четырнадцать недель. Видимо, это означает, что я во втором триместре. Что у моего ребёнка есть пальцы рук и ног и, всего через пару недель, я смогу узнать его пол. Эммет позволил мне одной пойти на УЗИ, и мне казалось, что я отказала ему в некоем Богом данном праве, но мне просто необходимо было побыть одной. Не хочу, чтобы кто-то называл его отцом.

Вместе с этим словом в моё сердце закрадывается с недавних пор знакомая грусть. С гневом справиться было намного проще. Он позволял мне держаться от Эдварда на расстоянии, но когда я впервые услышала сердцебиение ребёнка, то захотела, чтобы он был со мной. Я хотела, чтобы он держал меня за руку и чертыхался от волнения. Вместо этого я плакала в одиночестве и попыталась улыбнуться, когда доктор поздравил меня.

Эммет бросает на кухонную стойку отсортированную почту и моё внимание привлекает лежащий сверху большой синий конверт. Я не получаю письма. Только счета и рекламу, но ничего существенного. Почерк неразборчивый и незнакомый, но на письме написано моё имя.

– Я подумал, что заслужил бутерброд, – жалуется Эммет. Я указываю на холодильник, призывая помочь себе самому. Обратный адрес обжигает меня, и я бросаю письмо обратно. Калифорния.

Сделав несколько глубоких вдохов, я смотрю на бумажный конверт. Это не его почерк, но от кого ещё оно может быть? Эммет начинает рассказывать что-то о женщине на работе, которая усложняет ему жизнь, а я жду, когда успокоится моё сердце.

Соблазн слишком велик. Я беру письмо. Разрываю конверт и достаю открытку. На меня смотрит знакомое лицо Гарри Поттера, а внизу дата и время – День рождения Финна. Его четвёртый день рождения, на который он пригласил меня ещё несколько месяцев назад. Я переворачиваю открытку, чувствуя, как в горле растёт огромный ком.

На обратной стороне написано моё имя так, как мог написать только малыш. Под ним несколько строк написанных тем же незнакомым неразборчивым почерком, что и на конверте.

Дата добавления: 2015-08-18