Начало игры 6 страница

Я бросаю трубку на рычаг и нервно ищу в кармане зажигалку и сигареты. Куда бы от них, ото всех деться! Всё на мне! Бросить бы всё и уйти, куда глаза глядят. Зачем я всё это тащу на себе, а они и рады, сели на шею и ножки свесили. Все развалят без меня! Все волоку на своем горбу…

Я закрываю глаза, хоть немного расслабиться.

Почти сразу же я оказываюсь в густых джунглях. Я пробираюсь через сплетенные корни и ветви и рублю, рублю топором толстые лианы. За моей спиной они срастаются снова, становятся толще и норовят меня задушить. Я хочу убежать, но гибкие стволы, опутывают тело, ноги стягиваются шершавыми канатами. Со всех сторон меня давит и душит. "Что вам всем от меня надо! Я все делаю для вас! Я отдаю вам всего себя" - из последних сил кричу я. "Я прав! Я имею право" - издевательски хохочет густая листва. Я вижу, как сочная зелень заглатывает меня и довольно облизывается.

Нет, я не потерпел неудачу. Я нашел десять тысяч способов доказать что другие не правы, поэтому они мне должны. Стратегия Паразит. Цель - взять у других то, что мне принадлежит по праву.

Воспоминание "Мне все должны, или о том, что жить можно либо воруя, либо производя"

"Сосед, а сосед, одолжи ведро песка" - я захожу с ведром на просторный двор, прямо передо мной только что вываленная из самосвала куча. Сосед постоянно что-то пристраивает и переделывает на даче. Я мельком осматриваю его "фазенду" - откуда у людей только деньги берутся. Здесь свои шесть соток до ума довести не можешь, а тут дом, как с картинки, пристройки какие-то, вокруг дома сосны и яблони. Умеют буржуи жить, рабочему человеку ни за что так не подняться. Нету на этих "нуворишей" никакой управы, вот и приходится простому работяге к ним обращаться за помощью.

Я пытаюсь изобразить радостную улыбку, пряча злость в уголках глаз. Сосед появляется на крыльце дома в добротной спецовке и дрелью в руке. "А, Коля, опять пришел, что тебе опять, я же только вчера тебе полтинник давал". Мое лицо от унижения становится бардовым: вот сука, у самого денег куры не клюют, а тут полтинники считает. Пересиливая себя, я просящее тяну: "Песочку бы мне, хибарку подделать". Сосед насмешливо смотрит на меня: "Да ты же ничего не умеешь, пропьешь ведь опять". У меня в горле начинает ходить кадык, кто он такой, чтобы меня, потомственного пролетария, оскорблять. Да, пью, от обиды, что таким вот толстомордым живется хорошо, мало мы их экспроприировали в семнадцатом году. Ишь, наплодились, дач себе понастроили. Слезы наворачиваются на глаза.

"Ладно, бери, только на этой неделе больше не приходи" - сосед отворачивается и, насвистывая, уходит в дом.

Немного постояв, я подхожу к куче и начинаю насыпать в ведро песок. Заполнив ведро, я стараюсь насыпать еще и "горку", но песок не хочет лежать спокойно в ведре и ссыпается в кучу. Намучавшись, я насыпаю песок еще и в карманы штанов. Штаны отвисают, мне приходится поддерживать их одной рукой. Переваливаясь с ноги на ногу, я тащусь к своему участку.

Мы с тестем решили положить фундамент, под наш вагончик, чтобы не было так сыро. Тесть доволен, что я раздобыл песок. Он дружески похлопывает меня по плечу и предлагает перед началом работ пропустить по стаканчику.

Водка как-то сразу ударяет в голову. Из сердца прет злость, я решаю высказать тестю все, что наболело, что не давало заснуть бессонными ночами. "Папаша, а что ж вы Люську свою так не любите" - издалека начинаю я. "Вот, брату ейному машину отдали, а нам пшик". Тесть миролюбиво сует мне в руку колбасу: "Да брось ты, машина хоть и на ходу, а старая, ее ремонтировать надо, да и нужна она Олегу, а ты, Коля, и прав то водительских не имеешь".

"Я мать уговорил вам квартиру отписать" - немного помолчав, продолжает он. "Хочу, чтобы все было по уму, чтоб после смерти нашей не собачились вы за наследство, а дачу тоже на Олега переведу". От этой новости у меня перехватывает дыхание. Что ж это получается, я для Олега стараюсь, унижаюсь для того, чтобы ему хорошо жилось на построенной мной даче? Вагончик, сиротливо стоящий посреди неухоженного участка, кажется вдруг уютным и родным. Земля, поросшая дерном - прекрасным огородом, я уже вижу заложенные потом и кровью ровные грядки, на которых растет морковка, капуста, чеснок.

"Батя, за что грабите" - наваливаюсь я всем телом на стол. Тесть не замечает бешенства, исказившего мое лицо: "Да ты и копать то не умеешь" незлобиво продолжает он. "Грех, Коля, вам с Люськой на нас обижаться, каждый месяц вам деньги даем, внучка одеваем". У меня в голове все мутится, да какие это деньги-копейки, на них и не купишь сейчас ничего, стыдно и вспоминать про них.

"Умрем, все вам достанется" - нараспев тянет тесть, опрокидывает стаканчик себе в рот и смотрит на меня слезящимися глазами.

Ненависть черной стеной наваливается на меня: "Ограбить хочет, всего лишить! Не позволю! Мое! Все мое!"

Я ничего не вижу перед собой и забываю, где я нахожусь. "Имущества лишают", "копейку отбирают", "последнее грабят" –мельтешат в голове шальные мысли. Время становится липким и тяжелым, я физически ощущаю, как нехотя переваливается за минутой минута.

Меня начинает трясти, от этой тряски чернота сползает с глаз, мысли вываливаются из головы наружу.

Я вижу перед собой тестя в луже крови с перерезанным горлом и зажатым стаканом в руке. От неожиданности я начинаю громко смеяться: "Не успел, не успел тестюшка, все забрать"!

"Все мне достанется" - навзрыд начинаю реветь я.

Если не удается взять, нужно убедить других в том, что они не достойны иметь больше благ, чем я. Стратегия Скрытый Доминатор. Цель - показать всем, что они наглы, непорядочны, несправедливы.

Я- красивый, мудрый, добрый, страдаю за вас. Если бы я был двуличным, разве носил бы я это лицо.

Воспоминание "Разоблачение, или о том, почему советы даются даром"

Поблескивающие стекла очков, седые, тщательно уложенные волосы - аккуратная старушка опять сидит на лавочке около нашего дома, в окружении местных бабулек. У меня все сжимается внутри, я заставляю себя улыбнуться и быстро прохожу мимо. Я чувствую, как она смотрит мне в след. Острые иголки впиваются в спину: "Миленькая, что ж он тебя так мучает, опять напился. Такая лапушка и с пьяницей живет. Он еще мужиков наших к тебе домой водит, спаивает, как ты такое терпишь"…Я ощущаю себя полным ничтожеством перед этой маленькой женщиной.

Она так участливо заглядывает мне в глаза. Мне кажется, что она знает обо мне все. После разговоров с ней, я ненавижу своего мужа за то, что он есть. В глазах соседей, я - жена пьяницы. Мне очень хочется доказать всем, что я не такая, я хорошая. Мне хочется, чтобы все видели, что у меня все хорошо.

Я одеваю сына в чистый новенький костюмчик и гордо выхожу с ним во двор. Он такой миленький и забавный! Он счастливо улыбается всем бабушкам на лавочке и воробьям на крыше.

Сын с достоинством, как я его и учила, немного склоняет головку и приветствует всех "Сдлавствуйте". Он мило картавит, и это вызывает оживление среди старушек. Мне хочется увести сына подальше от них, но аккуратная бабулька в поблескивающих очках, бросается мне на перерез. "Дорогуша, я тридцать лет проработала с детьми. Сейчас я тебе покажу, как нужно заниматься с ребенком, чтобы исправить речь". Она склоняется к сыну, гладит его по головке, тот продолжает улыбаться и доверчиво смотрит на нее. Глаза старушки скользят по двору и останавливаются на черненькой дворняжке, которую мы подкармливаем всем домом. Она тычет в нее пальцем: "Скажи, как ее зовут". Сын, немного удивленный назойливостью чужой женщины, нараспев говорит "Сучка". Секундная тишина после его ответа взрывается булькающим старческим хохотом. Смеется вся скамейка. "Как, как он назвал Жучку" -переспрашивают старушки друг у друга.

Аккуратная бабулька смеется вместе со всеми, из-за стекол очков сверкают два острых кинжала. Острые дротики впиваются мне в грудь: "Что с тебя взять, ведь ты жена пьяницы, и сын у тебя такой. С двух лет он ругается матом, а с пяти будет пить водку. Ты ничтожество и никогда не станешь достойной женщиной. У тебя даже сын ничтожный. Ты -мать ничтожного сына"…

Я проваливаюсь в жерло вулкана. Огненная лава обжигает мне тело, пепел забивает глаза, рот и уши. Я барахтаюсь в кипящем месиве, пока есть силы. Когда они иссякают, я перестаю бороться и даю себя затянуть огненной воронке. Она выплевывает меня в наш двор.

Я стою перед лавочкой и бью сына по губам: "Скажи Жучка, скажи Жучка". Сын плачет и тихо повторяет: "Сучка, Сучка".

Аккуратная бабулька осуждающе качает головой и с интересом наблюдает за нами. Отвернувшись к старушкам, она снимает очки, достает чистый платочек и промокает им влажные глаза. Старушки заботливо освобождают ей место и начинают что-то душевно шептать на ухо, бросая на нас с сыном косые презрительные взгляды.

"Она никудышная мать и полное ничтожество, вы видели, как она била его" - несется мне в след шепелявый шепот.

Я - довольствуюсь малым. Я скромен и неприхотлив. Стратегия Золушка. Цель - получить все за ничего. Если ни я, то никто! Я такой хороший, удобный для вас, что вы просто не имеете права сделать меня несчастным. Моя судьба в ваших руках. Только попробуйте не оправдать моих надежд!

Воспоминание "Скромность, или о том, как жизнь не оправдала моих надежд"

"Здравствуйте, будьте так любезны, скажите, пожалуйста, будьте добры, вы набираете сотрудников" - я стараюсь не смотреть на телефонную трубку и говорю, будто сам с собой в пустоту. Внутренне я сжимаюсь, но стараюсь держать себя в руках. Мне ужасно не ловко.

Телефонная трубка зловеще молчит, потом в ней раздается плохо сдерживаемое хихиканье и покашливание. "На какую должность, молодой человек вы претендуете" - насмешливо дребезжит телефонная мембрана. У меня по спине ползет тоненькая струйка пота. Меня кидает в жар, каждая клетка тела дрожит. Я боюсь, чтоб на том конце провода не услышали чечетку, которую выбивают мои зубы. Откуда они знают про мой возраст.

Череда отказов мелькает перед моими глазами. "Нам нужны молодые сотрудники". "Мы отбираем людей до 35 лет". "Извините, вы нам не подходите" - выслушивая очередной вердикт, я стараюсь ничем не выдать своего смятения, но губы предательски подергиваются, глаза слезятся, на щеках выступают красные пятна. Я ненавижу тех людей, к которым мне приходится обращаться в поисках работы.

Сейчас мне опять откажут. Мои ноги подкашиваются, мне хочется сесть, я не в силах продолжать разговор. Я осторожно кладу трубку рядом с телефоном и держась за стенку иду в комнату. "Алло, алло, вас не слышно" - кричит мне в спину телефонная трубка.

Я закрываю глаза и неподвижно сижу в кресле. Почему я нигде не нужен. Более покладистого и исполнительного работника, чем я, трудно найти. Почему это никто не ценит. Да, я не хватаю звезд с неба, но я аккуратно и точно выполняю то, что мне поручают, я всегда делаю то, что мне говорят. Я бесконфликтен, спокоен, не имею вредных привычек, совестлив, безобиден, покладист. Когда я волнуюсь, я несколько неуклюж и нелеп, но это же не основание для постоянных отказов. Я согласен на любую работу.

Звонок в дверь выводит меня из тягостного забытья. Шаркая ногами, как будто мне все 65, а не 41, я иду к двери. В дверь буквально врывается Василий, мой старый школьный друг. Он бесцеремонно проходит на кухню, ставит чайник, достает из холодильника колбасу и консервы. Отламывая половину батона, он шутливо смотрит на меня: "Жрать хочу, целый день сегодня не ел. Зарплату не платят, выручи, одолжи до следующего месяца". Отрезая толстый кусок колбасы, он со смаком начинает его жевать, от удовольствия жмуря глаза. Мне крайне не ловко напомнить ему, что он не отдал мне еще прошлый долг и, самое ужасное, что сейчас денег у меня совсем нет - я три месяца сижу без работы. "Вася, у меня нет" - заикаясь, говорю я. Василий давится куском колбасы, долго кашляет и, в упор, глядя па меня, подозрительно тянет: "Да иди ты". Затем зло бросает на стол огрызок колбасы: "Скурвился гад, зажрался, друзей забыл". Я, чуть не плача, начинаю извиняться и мямлить, как я к нему привязан. Я бессвязно бубню, что он самый близкий для меня человек на земле, что я помню, как многим я ему обязан, окончательно смешавшись, я замолкаю. Над кухней нависает зловещая тишина.

Василий начинает понимать, что я не вру, и денег у меня на этот раз нет. "Так иди и займи" - внезапно ожесточившись, орет он. "Забыл, как я тебя выручал"!

Конечно, я все помню. Вася очень мне помог разобраться в моих отношениях с женой. Я никак не мог решить, жить нам вместе дальше или расстаться. Я ужасно боялся скандала, боялся выяснения отношений, боялся ее слез. Я не мог объяснить жене, что в ее присутствии я тушуюсь, теряюсь, что она очень яркая для меня, очень громко говорит и очень много смеется. Я стеснялся себя, стирая белье или моя посуду. Я не понимал, почему у жены на эти, чисто женские дела, никогда не хватало времени. Я был на грани нервного срыва. Жена думала, что я шучу. Мне было очень обидно, что она не принимает меня всерьез. Несколько раз я пытался поговорить с ней, но каждый раз нерешительно замолкал на полуслове. Под ее вопросительным взглядом я чувствовал себя школьником, задавшим глупый вопрос.

Мы долго обсуждали с Васей мою семейную жизнь и пришли к выводу, что моя жена мне не пара. Вася взял на себя нелегкую миссию и сказал ей, что я ухожу. Наверное, он прирожденный дипломат, жена не задала мне ни одного вопроса. Она молча поставила передо мной чемоданы. Мы не разговаривали с ней даже в суде. С тех пор мы не встречались. Вася иногда забегает к ней в гости и рассказывает мне, как живет моя "бывшая".

Вася, набычившись, смотрит на меня. Я понимаю, что теряю единственного друга.

"Васенька, я сейчас" - суетливо говорю я.

Я выбегаю на лестничную площадку, звоню соседям и пытаюсь запять у них деньги. На нашем этаже денег ни у кого нет. В отчаянье я бросаюсь на верхний этаж, там открывается дверь только одной квартиры. Незнакомый человек удивленно смотрит на меня. Я, почти рыдая, сбивчиво объясняю ему, что я живу этажом ниже, что мне очень нужны деньги, что это вопрос жизни и смерти, сую ему паспорт, часы и почти падаю перед ним на колени. Мужчина жестом прерывает мои излияния, достает купюры, и протягивает их мне: "Вернете, когда сможете". У меня по щекам текут слезы: "Спасибо, спасибо, я вам добром отплачу" - счастливо тараторю я у уже закрывшейся двери. У меня за спиной словно выросли крылья, внутри все ликует и поет.

Когда я выкладываю на стол перед Василием хрустящие бумажки, мои глаза радостно блестят. Вася сразу же сует деньги в карман и миролюбиво басит: "Бывает, погорячился". Допив чай и доев колбасу, Вася уходит.

Я один в пустой квартире, рядом с телефоном лежит снятая трубка. Приподнятое настроение как-то сереет, я чувствую, что совершенно разбит и у меня нет сил. Короткие гудки в трубке напоминают, что я должен звонить и искать работу. Через силу я набираю очередной номер: "Здравствуйте, будьте добры, извините, пожалуйста, будьте так любезны, я ищу работу"…

Через месяц мне все-таки удается устроиться курьером в местную редакцию. Работа не по профессии, но ведь мне больше 35, я ни на что не могу претендовать.

Вася регулярно занимает у меня деньги, я прощаю ему долги, ведь мы старые друзья.

Я думаю, что я счастлив - у меня есть кусок хлеба, крыша над головой и верный друг.

Я доволен тем, что имею, ведь многие живут еще хуже, чем я.

Во всем виновато государство, я думаю, ему должно быть стыдно…

В борьбе развернувшейся на полигоне, не было победителей, были только выжившие. Выжившие не хотели больше играть, но не могли не играть, связанные условиями игры.

Раз выйти из игры не возможно, нужно себя уничтожить. Теперь оставалось одно, мечтать о том, чтобы не быть. Нет, игрок не торопил смерть, он просто наслаждайся ее присутствием. Игрок не хотел умирать, ему нравилось наблюдать, как умирают другие. Это поддерживало в нем ощущение того, что смерть достаточно близка, чтобы можно было не страшиться жизни.

Воспоминание "Пустыня, или размышления о том, что смерть - это счастье для человека: умирая, он перестает быть смертным"

"Ваше благородие, Госпожа чужбина, сладко обнимала ты, да только не любила. Письмецо в конверте подожди, не рви. Не везет мне в смерти, не везет в любви". Я чувствую себя Суховым. Под ногами песок. Над головой палящее солнце. Постоянно хочется смочить растрескавшиеся от жары губы. Кожа задубела и пропиталась потом. Сейчас из-за барханов появится Абдула. Я завидую ему. Жил как мужчина, умер как мужчина. Я вообще завидую тем, кто уже не мучаются на этом свете. Я никому об этом не говорю. Не поймут. Нет, я не ищу смерти. Я терпеливо жду свой конец. Я готовлюсь умирать. Смерть - это священнодействие. Смерть - это вознаграждение.

Я сам выбрал этот забытый богом гарнизон. Моя Гюльчатай томится и ждет меня в нашем "ауле". Она думает, что я когда-нибудь отсюда уеду. Она не знает, что я приехал сюда по доброй воле.

Я ловлю скорпионов. Я осторожно переворачиваю раскаленные камни, они там, в спасительной прохладе. Скорпионы смешно задирают хвосты и растопыривают клешни. Я аккуратно подхватываю их и кидаю в банку. Мне нравится смотреть, как они убивают друг друга. Как откусывают и ломают друг другу клешни. Как вонзают смертоносные жала себе в спины. Если кто-то из них выживает, я его отпускаю. Обычно такого не происходит.

Я бреду к серым домам. От их стен поднимается густой вязкий воздух, как будто солнце вытапливает из них и из тех, кто в них находится их души. С каждым днем они становятся меньше и меньше.

Жизнь не хочет покидать этот выжженный солнцем мир, я чувствую, как она цепляется за растрескавшуюся землю и струится сквозь зыбучие пески, пытаясь зацепиться за твердь. Меня забавляет эта борьба. Так глупо и так бессмысленно. Все это уже было. Скучно и однообразно, как монотонное завывание муллы по утрам.

Я часто думаю, ради чего люди живут. Я уверен, что ради смерти, просто они об этом не задумываются.

Но смерть была хитрее, она была частью игры, и однажды пропускала игрока Через себя. Это было мгновение, но мозг, зараженный смертью, начинал уничтожать сам себя.

Антипатия к другим росла, она пропитывала чернотой пространство и от этого оно становилось сочным, жирным и размякало, как промокашка, опушенная в чернила. Жизнь превращалась в ад.

Для того, чтобы получать удовлетворение от жизни, пришлось полюбить страдания.

Я не хочу жить. Жизнь убивает меня. Я должен себя убить. Я уничтожаю себя. Весь мир уничтожает себя. Это моя игра.

Я счастлив, причиняя себе боль, и разрешая другим уничтожать меня.

Воспоминание "Хулиган, или о том, что я потерял способность испытывать любые чувства, кроме боли"

Я громко рыгаю и выпячиваю промежность. Пусть все видят, что когда я смотрю на НЕЕ, у меня что-то шевелится в штанах. Я думаю ЕЙ это приятно. Мне наплевать на толстых теток и лысого очкарика, сидящих рядом. Это нормально, что они недовольно морщатся и отводят глаза. Пусть знают, я еду. Я широко, по "деловому" расставляю ноги.

Я ловлю кайф от того, что я "без тормозов". Не каждый решится на это. Не каждый может быть таким развязанным и непринужденным. Мне хочется, чтобы все видели мою уверенность, я очень уверен в себе. Мне все дозволено. Я - пуп земли. Я громко гогочу и начинаю вести с Димоном несложный разговор, состоящий из трех слов. В моей крови гуляет адреналин.

Димон как-то неловко ежится. Кто-то вспоминает о "ментах". Лохи, они не знают, что у меня клевые предки. Если что, мой "перец" враз всем "вставит" мозги на место. Махать руками и громко говорить у нас не запрещено, а больше я ничего не делаю. Я замечаю, что говорю один. Димон отворачивается и смотрит в сторону. В его позе досада и раздражение. Меня это еще больше заводит. Бабки на соседнем сидении шепчутся: "выпил, наверное". Откуда-то подваливают "менты", просят дыхнуть и показать документы. Димон тихо "линяет".

Меня довольно культурно, под руки выводят из вагона. Я бурно выражаю протест и объясняю, какие они сволочи. Несколько точных ударов в печень ломают мое сопротивление. У меня перехватывает дыхание, я начинаю ловить "кайф". Меня волокут в машину. От тряски и духоты я теряю сознание. Я прихожу в себя от того, что "перец" бьет меня по щекам и злобно шипит, почему ему досталась "такая сволочь". Я догадываюсь, что "сволочь" - это я.

У меня перед глазами все кружится и расплывается. Мне легко и хорошо, я счастлив, что живу. Какая удача, мне опять повезло: ничего не сломано и даже не разбит нос. Сколько это будет продолжаться? На кого я похож? Конечно на Жириновского, он тоже никогда не сдастся. Что я буду делать дальше? Буду искать новые острые ощущения. Ради чего я живу? Ради счастья и свободы. Ради чего же еще жить.

Нет проблем - будут!- Немного двусмысленности никому еще не повредило. Когда ты окончательно запутывался, тебе оставалось либо верить всему, либо сомневаться во всем. Оба варианта избавляли тебя от необходимости мыслить.

Я пусть что-то екает в груди, и ты сам просишь себя остановится, это у лее невозможно. Внутренняя конвульсия сотрясает тебя, игра - требует новых жертв.

Воспоминание "Сомнение, или о том, что нужно избегать тех, кто старается подорвать вашу веру в себя"

Я решил жениться. Я ЕЕ очень люблю. Я счастлив. Так раньше никогда не было. С любых гастролей ОНА прилетает ко мне, в Москву. Меня немного задевает, что ОНА так же независима, как и я. ОНА богата и известна. Я чувствую, что готов ради НЕЕ "свернуть горы". Мы решили, что будем вместе.

Я хочу, чтобы кто-то одобрил мой выбор. Это серьезный шаг. Я должен быть уверен на сто процентов в правильности своего решения. Друзья могут соврать, да я и не привык обращаться к ним за советом. Я хочу поделиться с кем-нибудь своей радостью. Лучше, если это будет посторонний человек. "Со стороны видней".

Ясновидение и гадание. Интересно. Если мы подходим друг другу, то это должно быть сразу видно. Я в этом не сомневаюсь. Мадам, конечно же, скажет, что мы идеальная пара. Я думаю, она рада, когда встречает счастливых людей. Редко у кого все хорошо.

Приглушенный свет. Кроваво-красная скатерть. Передо мной женщина неопределенного возраста. В ее пронзительных глазах насмешка и уверенность. "Счастливые ко мне не ходят". Медленно проваливается пол. Может встать и уйти. Ее глаза "цепляют" и заставляют оставаться на месте. "Ты сам знаешь, что ОНА тебе изменяет. Ты пришел за приворотным зельем?" Я давлюсь словами и пытаюсь объяснить, что у нас все хорошо, было хорошо. "Тебя ждет большое разочарование. Эта женщина - змея, которой нужны твои деньги". Я мямлю, что ОНА богата и известна, я даже называю ее имя. "Ты вроде не мальчик, а рассуждаешь как ребенок". Я чувствую, как струйки пота стекают по моей спине, останавливается и проваливается куда-то сердце. Я хочу, чтобы она замолчала. Я готов броситься на нее, но не могу пошевелиться. Я смотрю в ее холодные пустые глаза. Я не сомневаюсь, что она ведьма.

Я плетусь к машине. "Она тебя не любит" кричат вороны. "Она тебе изменяет" улыбаются прохожие. Мне хочется напиться. Я хочу, чтобы меня кто-нибудь любил и был рядом. Я не помню, что происходит потом. Я просыпаюсь в чужой постели. Чужая женщина улыбается мне и просит расплатиться.

Это какое-то наваждение и бред. Я ЕЕ люблю, и ОНА любит меня. Мы будем вместе, и мы будем счастливы. Я забуду, что сказала ведьма. Я постоянно буду думать, вдруг она права…

Осознание того, что все не то, отупляло. Пытаясь достичь финиша, ты полностью использовал все свои возможности и сломался. Теперь ты живешь, не замечая того, что живешь, думаешь, не понимая слов, чувствуешь, не испытывая чувств, владеешь не владея. Ты учишься не быть, не делать, не иметь. Тебе все меньше надо. Твое желание быть умирает последним.

Воспоминание "Преемственность поколений"

Я пристаю к отцу. "Пап, объясни, для чего ты собираешь марки"? Отец смеется и треплет меня по голове. У меня на голове пушистый густой "ежик", отцу нравится проводить по нему рукой. "Когда я смотрю на них, я представляю страны, где они выпущены. Через них я вижу жизнь па других материках. Я заглядываю в космос"… Отец может говорить об этом часами. Я никак не могу понять, как через клочок бумажки можно увидеть космос. Наверное, я еще маленький. Мне надоедает спорить с отцом, я делаю вид, что все понял и радостно убегаю.

Я прихожу с работы домой. Отец сидит в своем любимом кресле. На коленях толстый альбом с марками. Там даже есть раритеты. Я давно прошу отца их продать. Нужны деньги, а там, на коленях у отца маленькое состояние. Я убеждаю отца, что я смог бы тогда открыть свое дело - мне не нужно будет брать кредит и влезать в долги. Отец вначале топал ногами и ругался, патом стал плакать. Я не могу видеть его слез. Я больше не говорю с ним на эту тему. Ведь это его марки. Он говорит, что в них вся его жизнь. Я спрашиваю: "папа, а разве больше в твоей жизни ничего не было"? Отец грустно пожимает плечами. Он поднимает руку и хочет, как и раньше потрепать меня по голове.

Уже больше года, как нет отца. В его любимом кресле лежит альбом с марками. Я так и не решился их продать, ведь это память о папе. Я его очень любил, хоть и не всегда понимал. Я открываю альбом и пытаюсь увидеть марки его глазами. Я увлекаюсь, и меня это почему-то успокаивает. Неустойки, безграмотные контракты, бездарные сотрудники; вечно не довольная жена; вечно скучающий сын - все куда-то отступает, становится смешным и нереальным. Я так устал от этой суеты. Мне хочется все бросить и просто сидеть здесь, в этом кресле, держа на коленях толстый альбом с марками.

Дальнейшие события, которые приключались с игроком на полигоне, можно разделить на те, которые никогда не происходили, и на те, которые не имели никакого значения.

Игрок раздувает щеки и изображал "туза". Хотя на полигонах давно остались одни "шестерки ".

Воспоминание "Несбывшаяся мечта, или прощание с собой"

Я поднимаю тяжелую крышку. Пальцы касаются прохладных белых клавиш. Все мое существо пронизывает тоскливый бурлящий звук. Здравствуй, мой старый друг. Последние двадцать лет ты был ненужным украшением моей гостиной. Старинный черный рояль, спутник моего детства, когда последний раз мы творили с тобой мелодию, музыку наших мятежных душ. Простишь ли ты мне мое предательство. Я думал, что перерос тебя, что меня, ждут удивительные важные дела. Я старался не замечать тебя, одинокого и покрытого пылью.

Руки взлетают, разбегаются в разные стороны. Пальцы сами собой ткут неведомый мотив. Разноцветное прозрачное полотно звуков струится по ветру и взмывает вверх, как вырвавшийся на свободу воздушный змей. Где-то там, высоко-высоко, рядом с солнцем, мы все будем счастливы. Скорей туда, там моя мечта. Ноты бисером рассыпаются из под мечущихся по клавиатуре пальцев. Я не успеваю за ними, я сейчас сорвусь.

Протяжный, задыхающийся от стремительного падения стон, обрушивается на меня. Я не смог. Я не достиг своей высоты, я сорвался вниз. Клавиши плачут и рыдают. Звук рояля напоминает клич одинокого кита в холодных суровых водах океана, он так же протяжен и глубок. Песня одинокого сердца стелется над снежной равниной памяти и замирает где-то вдали. Музыка рвется, как ветхая ткань. Я путаюсь и спотыкаюсь в обрывках мелодий.

Извлекаемые пальцами звуки живые, они хотят вырваться, они кричат, что я их убил. Я не хотел, я думал, что это не важно. Скомканные сюиты, полонезы, этюды пеплом падают к моим ногам. Это то, что я должен был создать и что я уже никогда не создам.

Руки становятся деревянными, пальцы неловко цепляют аккорды, тонкая нить, соединяющая меня с моей душой, тает. Я беспомощно барахтаюсь в гулкой пустоте.

Мне уже пятьдесят пять. Время подводить итоги. Завод, министерство. Почетные звания, награды. Наверное, кто-то был бы счастлив. Мне завидуют, говорят, что я прожил жизнь не зря.

И только ты, мой старый черный рояль, знаешь, что я так и не нашел себя. Прошлого не воротишь. Прощай, мне уже поздно менять себя.

Я не хочу больше создавать игру, я не могу ее разрушить. Я буду наблюдать за игрой. Я буду вне игры. Я буду играть в упорядочивание игры. Я поступлю к ней на службу, я помогу ей отслеживать ходы. Когда все доиграют, игра выпустит меня.

Игра шла мне на встречу и наделяла правом карать и воздавать по заслугам, выполняя законы незримого суда. Самый быстрый способ окончить игру - проиграть ее. Я ненавижу тех, кто продолжает играть. Из-за них нахожусь в игре я. Я становлюсь одержимым, сама игра боится меня.

Дата добавления: 2015-08-18