Начало игры 4 страница

Ну и что, что я работаю за троих и получаю копейки. Просто кроме меня это никто не может сделать. Значит, без меня не могут обойтись. Деньги, их всегда не хватает, сейчас всем трудно. Я и так могу перебиться, в крайнем случае, подработать, да хотя бы уборщицей - у нас любой труд в почете. Зато у нас великолепный коллектив и начальство относится с уважением: всегда здоровается и помнит, как звать по имени.

Очнуться? А разве кто-то живет по-другому? Наверное, где-то есть другая жизнь. Однажды я проснусь Зеной - королевой воинов… У меня легкая стремительная походка…

Воздушные замки были великолепны. Конструкции легки и изящны, только их было тяжело разрушить. Игрок никак не мог их отделить от себя. Эфирные сооружения срастались с мозгом и отделялись с кусками сознания. Когда они разваливались, то подминали под себя игрока. От него оставалось пустое место. Игрок переходил в состояние - Пустота.

Воспоминание "Безумие, или грезить можно даже тогда, когда нельзя думать"

Мы приехали по вызову. Нас было четверо, но осталась только я. Мужчин было трое, все солидные, респектабельные, с громкими уверенными голосами. Они мне внушали доверие. Нас заставили раздеться, чтобы видно было "товар лицом". Из всех понравилась я одна. Меня одели в халат, а девчонок отправили обратно. Я была этим очень горда. Мужчинам было далеко за сорок, и я была уверена, что обслужу этих вальяжных господ по высшему классу. Я старалась не видеть Анькиного перекошенного лица, она не хотела, чтобы я оставалась одна. Она тащила меня к выходу, но, наткнувшись на мрачный взгляд, мышкой юркнула за дверь: "Я все, ушла, ушла".

Вначале все было хорошо. Со мной шутили, дали порцию "султана⁵". Я здорово оттянулась⁶, в полный рост. Не знаю, сколько прошло времени, но когда я открыла глаза, эти трое так и сидели за ломившимся от закусок и бутылок столом. Насытившись, и увидев, что я на них смотрю, один из мужчин взял с полки толстую книгу с приевшимся названием "Кама-сутра". Игриво мне, подмигнув, с видом ценителя и знатока высокого секса, он со значительным видом надулся и снял штаны. Я про себя усмехаюсь, сегодня видимо мне придется стать его Шакти⁷.

Вероятно, мужчина считал, что то, что было под штанами, должно произвести на меня впечатление. Выставив вперед свое мужское достоинство он важно листал книгу и называл названия разных поз, периодически спрашивая, с какой из них я знакома. Я уверено отвечала, что знаю все. Увидев его толстый животик, я отлично понимала, что, не смотря на диковинные названия, выпрыгивающие из его рта, все сведется к обыкновенной позе "рак". Остановившись на особо понравившейся ему картинке, он попытался придать моему телу нужное положение и пристроиться рядом. В силу непредвиденных для него обстоятельств это оказалось невозможно. Его тело предпочитало сидеть, лежать или стоять, но никак не выгибаться в причудливом изгибе. Дальше все пошло как всегда. Я легко удовлетворила трех друзей. Меня покормили, отсчитали причитающиеся деньги, дали "султана" и оставили опять. Я ничего не имела против. Все по честному. Довольны они и я. Тем более, что дело я имела с нормальными мужиками, а не с супергероями…

Видимо я потерялась⁸. Мне нужно было вовремя исчезнуть.

Кто-то резко трясет меня за плечо. Я не могу сразу вспомнить, где я. Неожиданная грубость заставляет меня очнуться. Передо мной уже не солидные взрослые люди, а двое юнцов с плывущими от дури глазами.

"Ишь, разлеглась. Ты чего сюда пришла? Пошла работать". Легкий дурман конфетными обертками падает на пол. "Ишь, сколько нажрала". Во мне закипает злость, я сгибаю ногу и ставлю ее на журнальный столик: "Буду обслуживать тех, кого захочу" с вызовом говорю я. Краешком сознания я чувствую, что заморочилась⁹, но не могу себя остановить. Мне кажется, я величественно возлежу на диване, как Клеопатра, я недавно видела это кино. Один из молокососов, вяло, пережевывая жвачку, нагло рассматривает меня. Профессиональным ударом он сбрасывает меня с дивана и больно хватает за грудь. От неожиданности я захлебываюсь воздухом. Я полулежу у его ног, он небрежно держит меня одной рукой, а другой начинает ощупывать мое тело. "Ник, айда сюда, давайте как в кино" - бессмысленно улыбаясь, зовет он другого, не обращая на меня никакого внимания…

______________

⁵ Султан - сленговое название датского или импортного героина

^{6 О}ттянуться в полный рост - полностью расслабиться. Слово "оттянуться" применяется к бесконтрольному "отдыху" под воздействием наркотика.

⁷ Шакти - в ритуальной практике тантризма - женщина, участвующая в тантрических ритуалах. Она олицетворяет божественную Шакти (супругу Шивы). Соединяясь с ней, адепт уподобляется богу, обретает полноту своих свойств и достигает освобождения.

^{8 П}отеряться - состояние полной потери контакта с внешним миром, ступор, ощущение невозможности думать, появляющееся при передозировке наркотика.

9 Заморочится - зациклиться, застрять на каком-либо действии или мысли после приема наркотика.

Они видимо обкурились, и смотрят куда-то сквозь меня. Один из них вставляет в видак кассету. Через несколько минут эротические вздохи наполняет комнату. На экране танцует девушка, сбрасывая в такт монотонной музыке с себя легкую кисею, при этом она стонет и всем своим видом показывает, что изнемогает от желания. Меня раздевают и начинают придавать моему телу немыслимые положения, разглядывая меня. Странно, но никто из юнцов не торопится удовлетворить свою похоть. Я не сопротивляюсь, я боюсь, как бы не было хуже. Откуда-то из нутра прет заморочка, я не могу заставить себя замолчать. "Я - вольная проститутка" - визгливо кричу я, представляя себя Орлеанской девой."Ая- Алекс" - гнило улыбается тот, кто сбросил меня с дивана. "Помолчи" - угрожающе шепчет он и оскаливает зубы. Мне становится по настоящему страшно. Я пытаюсь отпихнуть от себя хоровод прекрасных воительниц, хотя знаю, что я одна из них. Страх помогает мне это сделать. В голове кисло, в душе серое опустошение. На экране мелькают титры: "Сатанинская месса"…

Ник начинает произносить в такт музыке непонятные длинные слова. Я замираю и думаю, кто из нас больше сошел с ума, они или я.

На экране появляется то ли пещера, то ли огромный зал дикого храма. В центре группа девушек с мягкими, нежными телами. Их окружают безобразные воины в широких штанах. Мелькающие кадры подчеркивают уродство мужчин с рваными шрамами на лицах, с перебитыми носами, одноглазых, лысых, жирных и костлявых. Я думаю, откуда набрали столько безобразных морд. Юнцы внимательно следят за экраном. Я думаю о том, как бы мне смыться и делаю движение к двери. Заметив это, Алекс больно заламывает мне руки и привязывает их к ножкам стола. Я пытаюсь не терять самообладания. Внутри меня образуется вакуоль, она быстро заполняется серым дымом.

Девушки на экране тем временем становятся в круг и нагибаются головами внутрь. Камера крупным планом показывает их половые губы. Я про себя хихикаю, какое удовольствие мужчинам туда смотреть. Дальше действо на экране развивается стремительно и, на мой взгляд, совершенно не последовательно. Вначале воины целуют девушек между ног, затем совокупляются с ними и начинают терзать их обнаженные тела. На экране появляется мангал, в котором воины раскаляют ножи и водят по ягодицам и спинам женщин. От прикосновения раскаленной стали к телу, идет пар и остается багровый след. Лица девушек выражают покорность и беспомощность, мелкие бисеринки пота выступают на коже. Я не понимаю этих дур, я бы билась и кричала, а не стояла как овца, смиренно подставив зад. Хотя, может быть им это нравится.

"Садо-мазо" сейчас модно. Я пытаюсь заговорить с парнями. Я говорю им то, что шепчет мне на ухо прекрасная Амазонка: "Ребята, давайте потрахаемся и разойдемся по хорошему. А то мои уже, наверное, ищут меня". Мой голос звучит вызывающе, как будто я не лежу привязанная к столу, а возлежу на мягких подушках. Алекс наклоняется вплотную к моему лицу: "Пусть ищут, тебя никто не найдет". Он опять улыбается своим жутким оскалом. Я замечаю, что у него обточены кончики резцов, они торчат как бивни из его рта, он чем-то напоминает мне дикого вепря. У меня все дрожит внутри, я лихорадочно соображаю, что делать. Мне нужно что-то придумать, если я хочу жить. "Амур бесстыжий" - гневно говорю я первое, что приходит в голову. "Как ты посмел не узнать меня" -я пытаюсь изобразить суровую королеву. Удар ногой в ребро убеждает меня, что я не она.

Дурь крепко зацепила мои мозги. Они теперь принадлежат не только мне, но и безжалостной фаворитке дьявола. Я прилагаю нечеловеческие усилия, чтобы заткнуть ей рот. Остатками сознания, я понимаю то мне сейчас лучше затаиться и равнодушно молчать, не показывая своего страха, беспомощности и обреченности. Я должна стать резиновой куклой. Вакуоль становится больше меня. Я внутри серого яйца.

Серое безразличие разъедает глаза.

Юнцы раздеваются до гола. Ник достает паяльник. Я продолжаю изображать полную безучастность. Раскалив стержень, юный маньяк начинает водить им по моему животу. Я сдерживаю крик и погружаюсь в розовый кисель из боли и дурмана. Мне больно и не больно одновременно. Волна горячей боли бьется вокруг серого яйца, она пенится и старается растопить его оболочку. Я вижу, как в ответ на эти попытки стенки яйца утолщаются и покрываются металлической сеткой. Я в безопасности и я внутри яйца. Из своего укрытия я вижу, как юнцы прижигают соски, клитор и никак не могут понять, почему я не кричу. В комнате душно и пахнет жареным мясом. Потеряв интерес ко мне, они начинают ласкать друг друга…Все накрывает спасительная чернота.

Через полтора года я на несколько минут осознаю себя. Злокачественно текущая, разъедающая мою душу, шизофрения разрешилась предсмертной ремиссией.

Когда коррозия сознания достигла черты, после которой гибель рассудка стала необратимой, я решила сделать дырочку в скорлупе… зачем, не знаю сама. Может быть, я хотела проститься…

Яйцо стало большим, в его стенках появились окна, на окнах железные решетки. Я не одна в яйце, на кроватях рядом со мной валяются чьи-то тела, бессмысленным взглядом они ощупывают все вокруг себя. Я понимаю, что они хотят есть. Я боюсь, что они набросятся на меня, ведь от меня пахнет жареным мясом. Дурь плещется внутри меня. Я удивляюсь - я до сих пор под кайфом¹⁰?

Передо мной стопка каких-то голографических фотографий, они переливаются и подмигивают мне. Фаворитка дьявола выдергивает их и разрывает когтистой рукой. Я замечаю на фотографиях два туманных пятна. Я пытаюсь их рассмотреть. Боль колючей проволокой вытягивается из тела. Я зажимаю руками промежность и прижимаюсь грудью к холодной спинке кровати. Я издаю какой-то комариный писк, широко открывая рот.

Резиновая кукла широко расставляет ноги. Уроды и пухленькие девочки занимаются сексом друг с другом. Солидные мужики им платят за это деньги. Я вставляю фантики от конфет в розетку и выжигаю ими рожицы на спине у бесстыжего амура. Меня бьет крупная дрожь. Я вижу перекошенное Анькино лицо и кричу: "Анечка, забери меня отсюда".

Перламутровая чернота толчками растворяет боль, мечущуюся за скорлупкой яйца. От соприкосновения с перламутровой чернотой защитная оболочка яйца трескается. Чернота, пульсируя, вползает внутрь. От соприкосновения со мной она твердеет. Мы проникаем друг в друга.

Мы будем длиться вечно. Меня успокаивает вечное страдание. Я не сопротивляюсь. Страдать это значит жить. Если я твердая, это не значит, что я мертва. Жизнь - это серая пустота.

______________

10 Кайф - состояние опьянения наркотиком

Неожиданные сбои в программе, выводившие игрока на время из игры, были полнейшим кошмаром. Голова болела, игрока трясло. Яркий свет разрывал привычную черноту и буквально сводил сума. Все вокруг выглядело невозможно трехмерным, чересчур реальным, слишком четким и неприятно понятным. Искривленное виртуальной реальностью, суженное сознание игрока трещало. Разлеталось пространство, рвались моменты.

Требовалось время, чтобы перестроиться.

Воспоминание "Прозрение, или о том, как у меня появилось стремление понять все сначала до самого конца"

Я тупо смотрю прямо перед собой.

Откуда-то издалека доносится резкая рваная речь. "Преступления против партии и народа караются смертью. Ты участник заговора против товарища Сталина. Ты изменник Родины. Мы раскусили тебя. Грязная свинья, ты еще смеешь врать. Бессмысленно отпираться. Нам все известно. Где ты был в среду вечером? Не помнишь, дать тебе собраться с мыслями? Товарищи, приступайте".

Бьют долго и с наслаждением. Я знаю, как они умеют бить. Я сам умею так. Я должен подписать донос. Это мой смертный приговор. Смерть и так и так. Здесь не храм, чего страдать. Рай не слякоть, вьюга наша благодать. Я знаю, что бывают ошибки. Партия здесь ни при чем, это такие вот гады извращают чистую линию Партии. Жаль, что Сталин об этом не догадывается.

Тело валится на пол, это мешок, наполненный требухой и дроблеными костями. Его зачем-то поднимают, сажают на стул. Надевают на голову обруч с металлическими пластинами.

Разряд. Тело выгибается дугой, изо рта идет пена.

Молнии расщепляют сознание. С ревом лопается чернота. Хрипит и задыхается память. От ярости сводит челюсть, зубы крошатся в порошок.

Я пушечное мясо. Я такой же, как те, кого я карал. Маленький, взъерошенный профессор, он кричал, что я уничтожаю народ. Я очищал партию от скверны. Я служил народу. Я знаменосец Партии. Сталин. Я предан ему как пес. Я - пушечное мясо. Все расскажем: про восход и про закат, горы сажи, да про горький мармелад, что мы ели, когда закончили войну, да как сели - мы на Родине в плену… Это сделал Я. Бешеной собакой кружит ненависть. Рвется наружу, разрывая легкие прозрение. Крик проламывает пустоту. Мной пользовались, меня имели. Я битая фишка в чьей-то игре. Я - отбросы со стола Партии. Я жил чужой жизнью, я был "правильным мальчиком". Я позволил себя растоптать "отцу народов". Всюду черти, надави брат на педаль. Час до смерти, да сгоревшего не жаль. В чистом поле ангелочки - васичьки. А мы на воле и нет ни гари, ни тоски.

"Очнись, ты боевой офицер". Ледяная вода обжигает нервы.

…просвистело и скатилось по золе убитых песен. Я маленькое ничтожное существо. Я должен слушаться старших. Да мне нечего терять. Когда я вырасту, я встречу их и убью. Мир так тесен, дай-ка брат тебя обнять. А на небе встретят Сашка да Илья. Хватит хлеба, да сто грамм, без них нельзя…

Я ПОМНЮ все. И я знаю, что Я ЕСТЬ.

"Перестарались товарищи, зачем же так круто. Отправьте в психушку. Жаль, ценный был материал".

В уме игрока стирались целые сюжеты, взрывались миссии. Голова трещала. Происходило то, что никогда не должно было произойти.

Воспоминание "Кличка, или осознание которого не должно было быть"

"Барон, кровью невинных жертв вы запятнали свою честь. Каждый раз в газовых камерах вы сжигаете себя. Вы спасаетесь от себя и заливаете свою совесть шнапсом. Вы теряете человеческое достоинство" - жесткие слова Генриха плетью бьют меня по лицу.

Волчья морда, вытатуированная на моей груди ощетинила пасть.

Да как он смеет… Даже если он брат, наши дороги давно разошлись.

"Ты не смеешь со мной так говорить. Я служу великой Германии. Нельзя построить новый мир, не разрушив старый" - рука сама тянется к бутылке.

Спазм сдавливает горло. Что это? Ради будущего Германии я запретил себе испытывать боль и искать смысл.

Я, штурбан фюрер СС, барон, Густав фон Берг - гнусный убийца? Почему он не боится меня? Мысли, как птицы бьются в голове. Самое ужасное, что я чувствую, что он прав. Но ведь сейчас война, многое оправдано.

"Счастье, основанное на чужих костях? Идея не нова. Барон, вы знаете, что лжете сами себе" - его взгляд заставляет волка прижаться к земле и поджать хвост.

Я - один из этих людей, я такой же, как они. Мы бессмертны и мы все перед смертью равны. Мы обязательно встретимся.

"Фрау Марина, мы все вас ждем" галантный немецкий офицер подает мне руку и приказывает солдатам взять мой чемодан и сумку, в которую я сложила веник и совок. Нас увозят на поселение. Немецкому правительству нужны земли для строительства большого завода. Нам предоставляют новое жилье. Нам показали аккуратные домики на фотографиях, которые немецкое правительство прислало нам, чтобы мы видели наши будущие жилища. Домики такие чистенькие и уютные, что я решила взять веник и совок, чтобы сразу же, по приезду, навести порядок внутри. Немцы такие чистоплотные, мне не хочется, чтобы они думали о нас как о свиньях.

Нас сажают в большие, крытые брезентом машины. До железнодорожной станции неблизкий путь. Сейчас полдень, мы будем на месте только ночью. Я долго выбирала, что мне надеть в дорогу, чтоб было тепло, удобно и элегантно. Невысокие сапожки плотно облегают икры, узкая юбка немного сковывает движения и немецкий офицер, смеясь, подсаживает меня в машину. "Напишите мне, фрау Марина, я буду ждать вашего письма, я обязательно к вам приеду, когда закончится война".

Дорога разбита танками и нас сильно качает и подбрасывает на ухабах. Я утомлена сборами и пытаюсь уснуть. Через пол часа машины останавливаются, я приподнимаю ресницы и продолжаю дремать дальше, наверное, какая-то проверка. Последнее время по дорогам постоянно ездят военные патрули.

Борт машины резко откидывается вниз и молоденький солдат, с автоматом наперевес и белой нашивкой "СС" на рукаве, приказывает всем выйти. Я, единственная из всех, в совершенстве знаю немецкий. Грубый тон этого мальчика возмущает меня. Но я сдерживаюсь и перевожу людям сидящим в машине, что их просят выйти. Хотя перевода не требуется, солдат запрыгивает в кузов и начинает грубо выталкивать всех из машины. Люди торопливо начинают прыгать друг другу на головы. Меня толкают, я неловко ставлю ногу на край откинутого борта, нога соскальзывает, юбка с треском ползет по швам, я падаю на землю, некрасиво раскинув ноги. Рядом стоящий офицер как будто не замечает происходящего безобразия. Я подбегаю к нему и гневно кричу, чтобы он приказал своим солдатам быть вежливыми. Он прозрачно смотрит на меня и, на отмажь, бьет по лицу.

Слезы смешались с кровью, тщательно уложенные волосы разметались по ветру.

"Фрау Марина, мы все перед смертью равны, но мы с вами обязательно встретимся" - продолжает смеяться галантный офицер, задерживая мою руку в своей руке.

Я не понимаю, где я нахожусь. Это не я.

Я - один из этих людей, я такой же, как они. Мы бессмертны и мы все перед смертью равны. Мы обязательно встретимся.

Кто я - Густав фон Берг. Куда я иду и за кем сжигаю мосты. Неужели я убийца и спасаюсь от себя?

Я же не хотел, не надо. Генрих, ты зачем вернул мне память и вернул меня назад.

Пространство искажается. Тысячи жизней сливаются в одну.

Ради чего я убиваю себя. Зачем эта бессмысленная бойня? Я хочу остановить себя. Рука сжимает стакан и он лопается, на столе - осколки стекла.

Я пристально смотрю на брата - "Ты мне поможешь?"

"Да".

Наши вещи тут же сваливают в кучу и начинают копошиться в них, выбирая золотые украшения и серебро. Документы и белье разлетаются рядом. Их топчут сапогами, втаптывая в пыль. Трое эсесовцев вытаскивают из оробевшей толпы двух девушек, и, подталкивая их прикладами, ведут за машину. Через несколько минут мы слышим их хохот и леденящий душу женский крик. Какой-то мужчина, расталкивая людей, бросается к машине, автоматная очередь останавливает его на бегу. Становится очень тихо.

Голая женщина с обрывками платья на плечах тенью проходит мимо него и пытается слиться с толпой. У нее по ногам течет кровь. Она еще девочка, у нее не оформившаяся грудь и нежная розовая кожа. В ее глазах застыл ужас. Двое солдат выбрасывают из-за машины безжизненное тело второй девушки. У нее бесстыдно задран подол и перерезана шея.

Криками и автоматными очередями нас гонят на край поля к большой яме. Выстраивают у ее края и начинают стрелять. Спасаясь, люди живьем прыгают в яму, на них сваливаются раненные и трупы.

Пуля попадает мне в плечо, сила удара сбрасывает меня в низ.

Резкая боль в плече опрокидывает пространство и оно расползается лужей шнапса на столе.

У волка на загривке дыбом встает шерсть, глаза наливаются безумной яростью, он выгибает спину и готовится к прыжку.

Я немецкий солдат! Нет мне доли другой ни в любви ни в боях… Прям и верен мой путь… Даже мать и отца, даже брата забыть…Кто теперь разберет правда где, а где ложь, слава где, а где стыд… Кто мой враг, а кто брат разберусь как ни будь…

Сверху падают и падают люди. Я никогда не думала, какими твердыми могут быть человеческие тела. Люди бьются друг о друга. Ломая пальцы, и, толкая друг друга, живые пытаются выползти, смешиваются с мертвыми и скатываются вниз, проламывая, друг другу головы. Над полем стоит человеческий вой и треск автоматных очередей. Через десять минут над ямой не остается никого.

Сверху на нас начинают сыпать землю. Земля попадает в уши и рот, я пытаюсь пошевелиться и перевернуться вниз лицом, но мне удается лишь чуть-чуть повернуть голову. Подо мной шевелится и стонет людская масса. Люди вдавливаются друг в друга, пытаясь освободить себе крошечное пространство. Я изо всех сил упираюсь в кого-то ногами, пытаясь протиснуться между телами, но еще больше увязаю в людском месиве. Земля падает и падает на меня. Я вдыхаю ее в грудь. Легкие разрываются от кашля, я захлебываюсь в собственной слюне. Я вижу свои остекленевшие глаза и думаю, какая я счастливая, что все-таки умерла.

Прогремевшая боль ранит мысли. Они камнем, как птицы падают вниз.

"Я немецкий солдат! Моя жизнь принадлежит Великой Германии" - неистово кричу я. Рука тянется к бутылке и опрокидывает ее на пол. Мутными глазами я смотрю на Генриха. Он молча встает и уходит. Около двери он оборачивается. Его последний взгляд выжигает мне сердце.

Впереди - пустота бессонных ночей, гибель от пули русского солдата в развалинах Берлина, и много бутылок шнапса, чтобы исчезли мысли.

Мои глаза гаснут.

Я умер.

Волк задирает морду и протяжно воет.

Какая глупая кличка - барон, штурбан фюрер СС, Густав фон Берг…

Земля еще долго шевелится над нашей братской могилой.

Какая глупая кличка - фрау Марина…

"Взгляд со стороны " давал возможность увидеть себя и противника на игровом поле. Эффект от осознания увиденного можно было сравнить со взрывов ядерной бомбы. Оказываюсь, что движение строем вовсе не гарантировало правильного направления движения. Противостоящие стороны находились на грани поражения. И ты не мог определить, к какой стороне примкнуть.

Воспоминание "Алиса в стране чудес, или о том, как я не знал, куда идти"

"Господи, когда это кончится. Господи, ты же знаешь, что я смиренный твой раб, спаси меня, избавь от этих адских мук. За что ты бросил меня в этот ад. А, я понимаю, ад - на земле, ты хочешь показать мне это, а эти люди и есть бесы. Я уверен, что у них нет сердца. Я хочу, чтобы у них не было и рук".

Отцы-инквизиторы сегодня явно в ударе. Я уже в пятый раз захлебываюсь в мутной воде, в которой плавает чья-то блевотина. Я не могу пошевелить ни ногой, ни рукой, я намертво прикручен к деревянной перекладине. Дергая за веревку, святой отец опускает ее в чан с водой.

Я должен выдержать три пытки, чтобы убедить бога и его прием-пиков в чистоте своих помыслов. Я должен пройти огонь, воду и выстоять при испытании духа, чтобы доказать им свою искренность.

"Признайся, что ты делал в своей мастерской. Мы тебя уличили! Выточенные тобой деревянные фигурки - служили для колдовства. Ты наводил порчу на своих соседей" - черные саваны зловеще склонились надо мной.

"Это куклы для представлений, я разыгрываю с ними смешные истории на воскресных базарах, этим я зарабатываю себе на хлеб" - как в бреду твержу я, еле ворочая от ужаса и боли распухшим языком. "Сжальтесь святые отцы, я ни в чем не виноват. Меня оклеветали. Я верую в бога, я чист в мыслях и делах своих". Я бессильно откидываю голову и пытаюсь набрать больше воздуха в легкие. Тело замирает от ожидания муки.

Мое тело обезображено огнем, легкие залиты водой. Жизнь еле теплится во мне, но я тверд в вере. Я не могу взять на себя страшный грех - оклеветать себя, признав ведьмаком. Легкая смерть будет избавлением от страданий, но это значит предать Бога и обречь на вечные скитания свою душу. Я должен выстоять и тогда я обрету пристанище в раю.

Вместо того, чтобы опустить перекладину в чан с водой, ее подтягивают к потолку и крепят на торчащих из стены крюках. Расслабившись, я теряю сознание и прихожу в себя от дикого животного вопля.

Передо мной начинают мучить ребенка, он вырывается и кричит. "Ироды, остановитесь" я узнаю в окровавленном теле своего сына, с него лоскутами свисает кожа. "Я здесь, сынок, я возьму муки твои себе. Оставьте его, терзайте меня" - я рвусь к сыну, но веревки глубоко впиваются в тело. Я задыхаюсь от бессилия и слабости. "Папа, скажи им то, что они хотят, тогда они меня отпустят". Я цепенею от этих слов. Нет, я не могу этого сделать…

Его подвешивают на цепях над колом и медленно начинают опускать. Я не выдерживаю, судорожно втягиваю воздух и визжу: "Я - ВЕДЬМАК". Люди в масках резко отпускают цепи, кол вспарывает внутренности сына и выскакивает через живот, на его конце висят кишки. Я продолжаю слышать его крик, когда звук, издаваемый его горлом, превращается в ультразвуковой стон.

Тяжелая волна воздуха, смешанного с ужасом и болью, выплескивающаяся из его широко раскрытого рта, бьется о мое тело и застывает в моем сердце. Сердце становится огромным, покрывается бородавчатым каменным налетом, кровь превращается в ртуть. Ртуть медленно и лениво наполняет камеры сердца, она вязкая и плотная, сердце металлическим поршнем проталкивает ее в сосуды. Бум, бум… Каменный панцирь не выдержав давления взрывается, булыжники пронзают мое тело, вырывая из него куски мяса и заставляя забыть о своей боли.

"Бог, если ты есть, что же ты делаешь. Кто проклял тебя и лишил тебя глаз, неужели ты не видишь, что твориться здесь, на земле. Почему ты позволил убить того, кого я люблю".

Я вдруг осознаю, что я мертв и в то же время я жив. Боль тела не моя боль. Я вижу мысли своих палачей, они гнилые и вонючие, как зубы во рту у дряхлой старухи.

"И это твои избранники, господи! Как же низко ты пал, что призвал их к себе!" Страх перед черными колпаками сменяется неистовством мщения.

Мое обвисшее на веревках тело вздрагивает. Мышцы превращаются в стальные канаты, я рву веревки и ломаю деревянный крест, к которому был привязан.

"Вы хотели видеть демона? Демон перед вами". Я хватаю железный прут и легко, как жуков, нанизываю на. него черноколпачников. Они как марионетки повисают на нем, беспомощно махая руками. Из их голов начинает сочиться зеленая ядовитая муть безумия. Их тела окутывает белый манящий свет и их души, в панике покидая тела, галопом, наперегонки, ломая крылья и истошно крича, как стая ворон, мчатся вслед за ним.

Я подхожу к сыну, он еще жив. Я пытаюсь согреть своим теплом его коченеющее тело, я хочу вернуть ему жизнь. "Папа, не надо, дай мне умереть" беззвучно всхлипывает он, из его глаз текут крупные прозрачные слезы.

"Сынок, не иди на белый свет" - в отчаянии шепчу я. Я не знаю, понял он меня или нет. Расставшись с телом, сын, печально вздохнув, и даже не обернувшись, безразлично бредет по мерцающему млечному пути. Я бегу за ним - "Остановись, сынок! Назад дороги нет". "Я не хочу жить, папа" - равнодушно отвечает он. Он тает, вместе с ним меркнет и белый свет. Я остаюсь один.

Теперь я знаю, смерти нет. Ее кто-то придумал, чтобы заставить людей верить в Бога.

Кому-то нужны потерявшие веру в себя души.

Я, покинув зал во время действа, заглянул за кулисы. Я увидел то, что не было игрой и не предназначалось для человеческих глаз.

Кто я теперь, человек, обретший вечную жизнь и потерявший Бога. Я не знаю, кто я, я не могу больше верить. Зачем мне вечная жизнь? Жизнь это страдание. Я буду искать вечную смерть. Я спасен, если ее найду.

Голова как будто набита ватой. Мыслей нет. Ты пробил головой стену… и оказался в соседней камере.

Азартная игра стала надежным способом растратить себя и ничего не получить в замен. Когда ты это понял, ты расстался с надеждой выиграть. Надеждой, утверждающей, что все прекрасно, включая безобразие, все хорошо, особенно плохое, и все правильно, в том числе неправильное.

Ты думал, что избавишься от своих желаний, удовлетворив их… Ты был похож на безумца, который стремится погасить пожар соломой.

Воспоминание "Вилка, или о том, что нет ничего такого, чтобы время не поглотило"

Я иду по роскошному коридору. Мой родовой замок так же великолепен, как и прежде. Зеркальный паркет, изысканные гобелены, подлинники картин. Картины - слабость отца. Он тратит на них бешеные деньги. Деньги…

Дата добавления: 2015-08-18