Юйд-113 терпит неудачу

Нилин думал долго, но так ничего и не надумал. Хорошо отрепетированная в штабе Вильке версия то и дело натыкалась на подводные рогатки, которые ставил на его пути мужиковатый следователь. Может, отказаться от этой легенды, покаяться, назваться дезертиром? Возможно, хоть на это клюнет энкавэдист, а там, смотришь, осудят и дадут лет десять с отправкой на фронт? Нет, не поверит! Глаза у него сверлят насквозь. При этом он усмехнулся, вспомнив восторги гауптмана Вильке: «Гут легенда. Идешь искаль мамку». Вот и нашел...

Оказавшись утром в уже знакомой комнате перед Карновым, Нилин решил пока не разыгрывать дезертира. Это в запасе. Это не уйдет. И продолжал гнуть прежнюю линию:

– Я действительно Нилин Алексей Андреевич, рождения 1918 года, русский, родился в Донбассе, в поселке шахты Кондратьевка. Отец погиб в забое, когда мне было пятнадцать лет. Мы с матерью остались вдвоем. Она работала на выборке породы, затем банщицей, а в 1933 году умерла. Я остался один. Работал на разных рудниках. В сорок первом году мобилизован...

– И в какие войска были зачислены?

– Я уже говорил. Плавал на лидере «Харьков».

– Скажите, Нилин, почему вы зашли ко мне, держа руки за спиной? А вот сидите и руки держите на коленях? Где вас этому научили?

– Было дело... Попадал в милицию за пьянку и драку. Отсидел год. Там и научили.

– А с началом войны вас с судимостью взяли служить на лидер – ведущий корабль? Вряд ли такое могло быть.

Нилин внутренне чертыхнулся: опять попал впросак.

– Ну хорошо. Допустим на минутку, что вы говорите правду. Сейчас я вас познакомлю с одним человеком. Посмотрим, где вы служили.

Нилин вздрогнул, затем поднял голову и выжидательно посмотрел на Карпова. А тот не обращал на него никакого внимания, занимался своей самокруткой. За спиной у Нилина скрипнула дверь. Он оглянулся и сразу как-то обмяк – на пороге стоял молодцеватый моряк – смуглый, с усиками горец.

– Капитан-лейтенант Кипиани,– отрекомендовался он.– Чем могу служить?

Карнов вышел из-за стола, пожал ему руку.

– Садитесь, пожалуйста. Вот сюда, на стул. Прошу вас внести некоторую ясность по ряду вопросов.

– Пожалуйста, я готов.

– Скажите, где вы сейчас служите?

– Командиром Б4-3 на лидере «Харьков».

– А где он сейчас находится?

– Отстаивается в бухте.

– Давно?

– Пришли неделю назад.

– Давно вы на нем служите?

– Давно, еще с довоенного времени.

– Так ваш же корабль потоплен.

– Да? Я же только вчера сошел с него на берег?! Вы шутите, товарищ старший лейтенант! Немцы, правда, давно уже объявили, что пустили «Харьков» на дно, но... как видите...

– О том, что ваш корабль потоплен, сказал вот он,– указал Карнов на Нилина.

– Ты что, парень, плетешь?– повернулся моряк к Нилину.– Когда это нашего красавца потопили?

Нилин ссутулился на своей табуретке и молчал.

– Встаньте, гражданин Нилин!– сказал Карнов.– Товарищ капитан-лейтенант, вы знаете этого человека?

Кипиани пожал плечами:

– Первый раз вижу.

– А на лидере вы его встречали?

– На «Харькове»? Я на нем с тридцать девятого года и такого субъекта на борту никогда не видел!

– А вот он утверждает, что служил там старшиной командоров.

– Он? На нашем лидере? Гм! Можно ему один вопрос задать?

– Пожалуйста.

– Слушай, кто твой командир на Б4-2?

– Капитан-лейтенант Пугачев,– не очень твердо ответил Нилин.

– А когда ты с ним виделся последний раз?

– В январе сорок второго года.

Кипиани присвистнул:

– Капитана третьего ранга Павла Васильевича Пугачева в начале войны перевели командиром эскадренного миноносца «Бодрый»! Может, ты и там был?..

Нилин молчал.

– Все ясно!– подвел черту Карнов, гася в пепельнице окурок,– Спасибо за консультацию. Прошу, пройдите в соседнюю комнату и подождите там. Мы вас долго не задержим, товарищ Кипиани.

– Ну так что, «старшина» лидера «Харьков»? Будем дальше вести беседу? Или настроения нет?

– Будем, спрашивайте...

– Как видите, ваша «морская линия» окончательно провалилась. Теперь давайте выкладывайте правду, какой бы она ни была, гражданин Нилин, если вы вообще тот, за кого себя выдаете.

Нилин вздохнул и начал рассказывать:

– В начале допроса я вам говорил кое-что правильно, гражданин следователь. Действительно, я Нилин Алексей Андреевич, родился и вырос в Донбассе, в сорок первом взят на войну...

– Опять в Донбассе? Вы рассчитываете, что мы не сможем проверить ваши показания, поскольку там сейчас хозяйничают немцы? Ошибаетесь. Части-то, формировавшиеся в Донбассе есть на этом фронте. Нам не составит труда вашу версию проверить,

– Проверяйте, я говорю правду.

– Хорошо, продолжайте. Служили ли вы во флоте?

– Нет, гражданин следователь, не служил. Я после призыва был зачислен в стройбат, так как имел судимость. Наша часть была направлена под Киев. В сентябре сорок первого года я там попал в плен.

– Попали или сдались?

– Ну как сказать? Оружия у нас не было. Мы рыли окопы. Когда немцы подошли – все убегать стали. Я тоже убежал. Пересидел ночь в какой-то хатенке на окраине города, а наутро смотрю – немцы. Вот и все.

– Значит, не попали в плен, а остались на территории, которую ночью немцы захватили? Так?

– Выходит что так.

– А дальше что? Как вы оказались сейчас на этой стороне фронта?

– Немцы собрали нас, всех бывших красноармейцев, и в лагерь, за проволоку. Начальство, политруков куда-то увезли, а нас, спустя некоторое время, мобилизовали на восстановление Донбасса – заставили добывать уголь. К зиме отправили в Изюм, где мы разбирали остатки разбитых зданий. Я оттуда бежал, в Керчи достал флотскую одежду. В ней безопаснее было переправиться через пролив...

– Гм! То остались на захваченной территории, то пробирались назад. Зачем? Что делали здесь, на нашей территории до задержания?

– Ничего, отдыхал. Жил то у одной, то у другой хозяйки...

– А кто вас снабдил командировочным предписанием и удостоверением личности?

– Раздобыл сам, еще в Керчи.

– Как?

– Да через знакомых людей. Добрые люди везде есть.

– У этих «добрых людей», видимо, хорошая техническая база, но липу они готовят грубо.

– Мои документы – не липа. Я действительно Нилин...

– А может быть, Шубин?

– Какой еще Шубин?– задержанный ничем не выдал волнения, спросил все так же ровно, почти равнодушно.

– А тот самый, которого снабдили документами те же «добрые люди».

– Я никаких документов Шубина не знаю!

– Как же не знаете? Мы нашли их в вашем чемодане, в двойной боковой стенке. Чьи же они?

– Мне это неизвестно. Чемодан я достал в Керчи.

– Опять «добрые люди» помогли? Да? Дежурный! – позвал Карнов в приоткрытые двери.– Позовите младшего лейтенанта Егоренкова.

– Итак, пишите протокол,– сказал он вошедшему помощнику,– гражданин Нилин начал новое «сочинение». Ну продолжайте, продолжайте, Нилин! Скажите, когда и сколько времени бы находились в Мариуполе, что там делали?

– В Мариуполе я никогда не был.

– А почему же ваши документы на имя Шубина Алексея Федоровича выданы в Мариуполе райотделом милиции? Там и штамп о прописке стоит, и указано, что вы там работали слесарем на заводе Ильича?

– Я там не был, и вообще, какое отношение имеет ко мне какой-то Шубин?

– Егоренков, принесите сюда чемодан задержанного.

Через минуту младший лейтенант водрузил на стол коричневый чемодан.

– Ваш?

– Я говорил вам, что достал его в Керчи у одного знакомого, когда собирался переезжать сюда, на материк.

– А вещи в нем ваши?

– Вещи мои...

– Вот боковая стенка, вскрытая нами в присутствии понятых, а вот и ваши документы – паспорт и справка с места работы.

– Документы не мои.

– Глупо, Шубин. Подойдите поближе, посмотрите, фотография-то на паспорте ваша? Подойдите, присмотритесь.

Задержанный махнул рукой и отвернулся.

– Так кто же вы, Шубин или Нилин? Говорите!– настаивал Карнов.

– Да, я Шубин Алексей Федорович, Нилин – это фамилия моего дяди, Нилина Андрея Арсентьевича. Он дал мне свою фамилию, потому что я рос и воспитывался у него.

– Хорошо, проверим.

«Допрашивать и допрашивать надо,– думал Карнов,– не давать опомниться, не делать пауз, которыми Нилин может воспользоваться для измышления новой легенды. Не все ясно пока, многое надо уточнить. А что он с той стороны – сомнений нет».

– Значит, вы Шубин Алексей Федорович, рождения 1918 года, из Донбасса?

– Дежурный!– позвал Карнов.– Попросите ко мне младшего лейтенанта Заозерного. А почему вы не в армии?

– Был, да... дезертировал.

– Когда?

– Еще в сорок первом году.

– И до сих пор скрываетесь?

– Да.

– Где?

– Везде бывал. Последнее время в Мариуполе. Работал на заводе, недалеко от Сартаны.

– Как же вы поступили на завод, если вы дезертир?

– А так и поступил. В отделе кадров завода я объяснил, что был на отрывке окопов. Подошли немцы, наши все разбежались, ушел и я. Возвратиться к себе домой, в Кондратьевку, не мог, она уже была занята, поэтому оказался в Мариуполе. Завод тогда еще работал, вот меня и приняли.

В это время в комнату вошел молодой офицер в темнозеленом военном костюме, с маузером в темно-вишневой деревянной колодке.

– Здравствуй, младший лейтенант, здравствуй! Как добрался?

– Ничего, хорошо. Все поручения выполнил.

– Добре. Вот земляка хочу тебе представить. Узнаешь?

Заозерный подошел ближе к задержанному, воскликнул:

– Алешка, ты? Вот встреча! Товарищ старший лейтенант, это действительно земляк, с Кондратьевки. Алешка Нилин.

«Вот тебе раз,– удивился Карнов.– Только что с таким трудом добился признания, что он Шубин. Ничего не понимаю».

А Нилин не отреагировал на восторг земляка. Смотрел в угол, молчал.

– Что ты здесь делаешь, Алексей?

– Вот уже четвертые сутки морочит нам голову твоя земляк, товарищ Заозерный,– ответил за Нилина Карнов.– Четвертый день сказки рассказывает и не хочет говорить правду.

– Алексей,– обратился к нему Заозерный,– ты что, не узнаешь меня? Вспомни Кондратьевку, нашу одноэтажную школу, в бараке, около столовой, помнишь?

Нилин продолжал молчать.

– Что с ним, товарищ старший лейтенант? Почему он молчит? Натворил что-нибудь?

– Да, видимо. Вот уже несколько дней разбираемся, но толку пока мало.

– Слушай, Алексей, что ты сделал? Неужели снова за старое взялся?

– Я ничего тебе не скажу, не спрашивай...

– Ага, значит, узнал меня? Он что, товарищ старший лейтенант, не дезертир ли?

– Хуже, наверное. Что ты о нем знаешь?

– Мы вместе до войны жили на шахте «Кондратъевка», в одной школе учились, даже за девчатами вместе ухаживали. Он был в старшем классе, а я младше на год. Ну он дружил с моей одноклассницей Верой Жалиной. Иногда я даже записки от него ей передавал.

– А о какой провинности ты ему напомнил?

– Да была у нас тогда история. Он с двумя дружками ночью залез в ларек школы. Выл суд. Ему дали условно три года, исключили из школы. А потом мы переехали на шахту имени Калинина, и я его потерял из виду. Позже он, кажется, работал в шахте «Кондратьевка», на электровозе.

– Ну вот, видите, а вы не верите, что я работал после горпромуча машинистом электровоза,– вмешался Нилин-Шубин.

– Товарищ Заозерный, а ты не помнишь, у кого он жил на шахте «Кондратьевка» и где?

– Как не помнить? Он жил у дяди, недалеко от шахты. Мы, мальчишки, Нилину завидовали: он очень хорошо одевался, ходил в школу в светло-коричневом коверкотовом костюме. И часы наручные у него были, такие маленькие...

– А что о нем еще вспомните?

– Говорили тогда, что у него кто-то из родственников где-то за границей живет, дядя или даже отец, и посылки ему присылает.

– А все его знали как Нилина или под другой фамилией?

– Нилина, конечно. Какие еще другие фамилии?

– А вот он говорит, что не Нилин!

– А кто же он?

– Он утверждает, что он Шубин.

– Ты что, Алексей, совсем заврался? Кто же ты на самом деле?

– Да, я тогда был Нилин, а сейчас Шубин. На «Кондратьевке» жил под фамилией моего дяди по матери, Нилина, а моя настоящая фамилия по родному отцу – Шубин. Моя мать, Шубина, живет где-то здесь, в этих краях, можете ее разыскать и через нее все проверить.

– Та-ак... Это интересно..

Карнов задал Шубину еще несколько вопросов. Но тот отвечал нехотя, невпопад. И вдруг, вздохнув, выдавил:

– Хорошо, я все расскажу.

И заговорил зло, будто бичевал сам себя.

В минувшую гражданскую войну двухлетним мальчишкой они с отцом Федором Поликарповичем Шубиным, белым офицером, и матерью Надеждой Арсентьевной отходили к морю. Мать заболела тифом и осталась у чужих людей, на Кубани, а они добрались до Новороссийска. На пристани была невероятная толчея, и он потерялся, отбился от отца.

– Обо всем этом,– уточнил Шубин,– мне позже стало известно от моего дяди – Нилина Андрея Арсентьевича, к которому меня и привезли из Новороссийска. У него я и рос. Потом, в тридцатых годах, дядю раскулачили и сослали в калмыцкие степи. Жили мы в землянке, недалеко от железнодорожной станции Дивное. Кругом росли высокие камыши, а за ними была степь. Его жена и двое детей там умерли. Мы стали жить вдвоем. На второй год, весной, нам было разрешено промышлять зверя. Мы с дядей пошли в степь охотиться – ставить капканы на лис – и назад не вернулись. В 1931 году пробились в Донбасс. Дядя устроился работать на шахту, женился. Там я и взял его фамилию. Через несколько лет, не знаю, каким путем, от отца из Австрии или Югославии пришло письмо. В нем он сообщал, что жив и здоров. Спрашивал обо мне и матери – живы ли мы и где находимся. Но тогда ни я, ни мой дядя, Нилин, о ней ничего не знали. Дядя, может быть, и знал что-либо, но мне ничего не говорил. Отписать мы ему ответ не смогли – не было у нас его адреса: письмо поступило к нам не по почте.

Учился я там же, на шахте «Кондратьевка», в школе. Действительно, в тридцать шестом году меня судили за то, что с дружками обокрал ларек. Но го было несерьезное воровство – мы просто хотели показать себя героями перед девчонками. Меня исключили из школы. Я поступил в Горловке в горнопромышленное училище, выучился на машиниста электровоза. Поскольку я был условно осужденным, мне без разрешения милиции с шахты выезжать никуда не разрешалось. Через некоторое время я стал допытываться у дяди, где моя мать. Он мне долго ничего не говорил о ней, а затем сказал, что надежные люди ему сообщили, будто живет она где-то на юге, недалеко от моря. Живет одна, работает в колхозе и носит фамилию моего отца – Шубина, Я решил тогда самовольно из поселка шахты уехать, чтобы найти ее. Но меня органы НКВД догнали в городе Туапсе, задержали и за нарушение правил о невыезде повторно судили. Дали три года исправительно-трудовых лагерей. Наказание отбывал в городе на Алтае. Когда началась война, я с другими заключенными однажды был послан сопровождать лесопродукцию до железнодорожной станции, откуда в лагерь больше не вернулся – сбежал. В эшелоне мобилизованных, отправляющимся в сторону фронта, я доехал до города Ряжска, там сошел и различными путями вернулся на «Кондратьевку», где в это время уже были немцы.

Дядя мой, Нилин, служил там уже начальником полиции, куда устроил и меня сначала следователем, а потом помощником, как-никак я был грамотным, окончил девять классов. Как следователь, я участвовал в обысках и арестах коммунистов и активистов, комсомольцев, в облавах на евреев.

Ну так и пошло, все больше и все дальше. Начал выпивать для успокоения души: нелегко было видеть, как немцы допросы вели. Нашел Веру Жалину, женился. Начал постоянно пить. Это чтобы оглушить себя водкой – допросы же и самому приходилось вести.

Через некоторое время дядя стал управляющим шахтой, а я – начальником полиции. В сентябре предложили мне вступить в русскую армию – немцы формировали тогда легион под названием «Варяг». Обещали, если дам согласие, отправить за границу, во Францию. Я согласился, думал, гложет быть, и отца где-нибудь там найду. Довезли нас тогда до Мариуполя, где шли бои. Нас послали в наступление. Там меня ранило в руку. Наши оставили меня долечиваться, а сами ушли дальше, в сторону Красноармейска. Я прожил в Мариуполе до глубокой осени, лечился. Затем явился в местную полицию города и поступил к ним на службу. Был следователем. Спустя некоторое время, меня вызвали в немецкий штаб. Долго расспрашивали там об отце, матери. Предложили учиться в их специальной школе. Ну вы понимаете, какой... Я согласился.

В январе 1942 года объявился отец. Он работает в немецком штабе следователем, носит форму обер-лейтенанта. Добился приказа, чтобы меня перевели к нему.

– А кто его шеф?

– Гауптман Вильке.

До этого момента Карнов еще сомневался в откровенности Шубина. Теперь все сомнения исчезли: он говорил правду. Будет ли он так же искренен в главном...

– Что же вы делали у отца?

– А ничего, отдыхал. Отец обещал отправить меня в Австрию, где у него остались жена и двое детей, но я решил дождаться, когда немцы освободят...

– Захватят, вы хотели сказать.

– Да, когда захватят Кубань. Очень хотелось найти мать.

– Ну, а дальше?

– Дальше все произошло неожиданно. Меня вызвал Вильке и предложил перейти линию фронта, найти мать и пожить у нее до прихода немецких войск. Я согласился. Да к матери, как видите, не попал,– закончил Шубин.

– Почему же вы пришли с документами на имя Нилина?

– Это мои настоящие документы. Их мне дали, когда я уходил на службу в легион «Варяг».

– А зачем вас снабдили паспортом Шубина?

– Его мне выдали в Мариуполе, в школе, на мою настоящую фамилию по отцу. Об этих документах Вильке ничего не знал. Я их взял с собой без его ведома. Сам и в чемодан между стенками спрятал их.

– Зачем же они вам понадобились?

– Для того чтобы легче было найти свою мать.

– Та-ак...– раздумывая протянул следователь.– Вас послали, чтобы вы нашли мать, но не снабдили документами на фамилию матери. Нет! В это мы не можем поверить. Генрих Вильке не такой дурак.

– Вы его знаете?

– Да, гауптмана Генриха Вильке мы знаем.

Шубин умолк. Замкнулся, ушел в себя.

– Ну, что голову повесил, Нилин, или, как тебя, Шубин?– спросил Заозерный.– Бойкий был раньше-то. Давай уж, раскрывайся до конца – цедишь в час по чайной ложке.

– Безнаказанность за содеянное не обещаем,– вмешался Карнов,– но снисхождение возможно, в зависимости от степени откровенности признания. Итак, нам нужно знать ваше задание, пароли, явки.

Шубин молчал. Затем, подняв голову, выдавил:

– Дайте подумать. Свое положение я понимаю. Если уж делать ставку, то я должен знать, на что иду. Больше говорить не имею желания. Хочу отдохнуть.

– Хорошо. Вас сейчас отправят отдыхать. Только не вздумайте дурить. Бежать вам не удастся. Если что – застрелят, и мать не увидите.

Шубина увели. Остаток ночи он провел в отдельной комнате крестьянской хаты. Окна были завешаны плащ-палатками. Высоко у потолка висела лампа. Охранял его здоровяк с тремя треугольниками в петлицах – помощник командира взвода охраны. У дверей, с наружной стороны,– часовой. Свет не гасили до рассвета.

Шубин лежал на сене в углу комнаты и думал как быть. Дать явки, пароль? А может, удастся выкрутиться? Придут немцы, узнают, как он провалил Посла, расстреляют и мать, и отца. Не показывать ничего, настаивать, что пришел сюда только для того, чтобы разыскать мать? Во-первых, не поверят. Во-вторых, вдруг Посол начнет действовать? Мне же придется и за это отвечать –почему я скрыл, что знаю его и иду к нему...

Так ничего и не придумав (а что придумаешь?), Шубин задремал.

С рассветом его растолкали.

– Ну пошли!

На дворе было яркое, солнечное утро. Где-то там, у линии фронта, грохотала артиллерийская канонада. Вверху гудели самолеты. Шубин попытался было посмотреть – чьи, но мешало яркое солнце.

– Что, своих выискиваешь?– Спросил конвойный.– Еще увидишь, они сюда наведываются частенько, день только начинается.

С этими словами оба подошли к крестьянской хате, и часовой ввел Шубина в уже знакомую ему комнату. За столом сидели Карнов и младший лейтенант Егоренков.

С перерывом на обед Шубина допрашивали до наступления темноты. Вел он себя спокойно, но ничего нового не сообщил, продолжая настаивать на ранее сказанном. Ни пароля, ни явок не дал. На вопрос, где проживает его мать, назвал дальнюю станицу.

– Значит, капитан Генрих Вильке и ваш отец, его подручный, послали вас проведать матушку,– сказал иронически Карнов,– осведомиться о ее здоровье? Для этих целей нарядили вас в морскую одежду, снабдили двумя комплектами документов, гоняли из-за этого катер, так, что ли? За кого вы нас принимаете, Шубин? За младенцев? Вы же агент абвера со специальной подготовкой. Правды ради, надо сказать, что готовили вас плохо. Легендочки жидковаты и малоубедительны. Довольно нетрудно было вас разоблачить. Вы проиграли. Так какой же смысл упорствовать – скрывать пароли и явки? Запомните, сейчас наступило такое время, когда каждый час работает против вас, Шубин.

Несколько минут Шубин думал, потом спросил:

– А скажите, мне будет позволено встретиться с матерью? Даже если меня присудят к расстрелу?

– Это мы вам можем обещать, но сейчас все зависит от вас, вашего поведения и честного признания.

– Ладно, я вам открою... свое задание...– Шубин мучительно потирал лоб, напрягая мысль.– Вот вы сказали, това... гражданин старший лейтенант, что каждый час работает против меня.

– Ну сказал.

– Ведь каждый час... сколько сейчас времени?

– Без четверти двадцать два.

– Так вот, каждый час, даже каждая минута сейчас работает не против меня, а против вас.

– Объясните.

– Объясняю. Через два часа пятнадцать минут взлетит в воздух самый большой мост через реку! Дайте мне карту этого района.

Карнов достал чистый лист карты и разложил его на столе. Шубин подошел и, посмотрев на карту, довольно уверенно ткнул пальцем в мост восточнее города Н. Через него проходила железнодорожная линия.

– Это точно?

– Да. Торопитесь. У вас мало времени. Я прошу записать это мне авансом.

– Хорошо, проверим. Пока на этом разговор закончим.

«Что это?– размышлял Карнов, когда арестованного увели.– Намерение затянуть время? А если действительно правда? Ведь этот мост – основная переправа на важной фронтовой магистрали. Надо немедленно доложить командованию и проверить».

В двадцать три десять мост был блокирован ротой разведбатальона. Саперы и разведчики прощупывали каждый кустик, каждый бугорок в окрестности. Осмотрели и прослушали через миноискатель все опоры, прикрыли подступы к ним в верхнем течении реки, чтобы не допускать взрыва моста миной-самосплавом.

В это время Шубин под усиленной охраной находился в полукилометре от реки, в отдельной хате.

– Товарищ старший лейтенант,– обратился к Карнову капитан-сапер.– Ничего не обнаружено. Давайте вашего задержанного, пусть покажет. Возможно, какая-то особо хитрая маскировка заряда?

Через двадцать минут в сопровождении младшего лейтенанта Егоренкова и двух красноармейцев к мосту подвели Шубина.

– Ну, господин «моряк»,– обратился к нему сапер,– показывай, где и чем твои дружки собрались взрывать мост?

– Это в центре моста, над средним пролетом.

– Ведите, пусть покажет. Да не подводите близко к заряду, если найдете его, чтобы он сам не взорвал его. Черт его знает, что у него на уме!

– Мне еще жить не надоело,– буркнул Шубин.

Группа прошла почти к середине моста.

– Так где же заряд?– спросил капитан.

Шубин остановился, осмотрелся по сторонам, делая вид, что ориентируется в темноте, затем сделал шаг в сторону, присел и стал присматриваться. Державшие его за руки два красноармейца тоже присели и на мгновение выпустили руки Нилина. А он, резко оттолкнувшись, вдруг перемахнул через перила. Мгновение спустя где-то внизу, в темноте, раздался всплеск. Тут же по воде ударили автоматные очереди. С берегов засветились фары заранее выставленных по обеим сторонам реки автомобилей.

– Вон он!– раздались голоса.– Не выпускай из вида!

– Не стрелять!– крикнул Карнов.– Взять живым!

– Товарищ капитан!– обратился он к саперу.– Прикажите вашим лодочникам выйти ему навстречу и выловить его, не допустить выхода на берег!

– Комаров! Светите ракетами непрерывно!– скомандовал капитан.– Лодкам вперед! Поднять на борт арестованного!

Спустя минут десять-пятнадцать все стихло. Карнов подошел по берегу к маячившей в темноте группе людей. Кто-то неистово ругался. На земле сидел связанным мокрый Нилин.

– Товарищ старший лейтенант! Задержали,,.

– В машину его!

«Вот так «зеленый»,– покачал головой Карнов,– чуть было не ушел. Теперь стыда не оберешься. А если бы утонул? Не очень приятно было бы объясняться с майором Васиным».

Поднявшись на мост, Карнов посоветовал капитану из саперного батальона:

– Вы все же хорошо охраняйте этот мост. Возможно, с рассветом или даже ночью налетят фрицы, и их ракетчики могут навести самолеты на него. Неплохо бы еще раз тщательно проверить берега у моста хотя бы по километру вверх и вниз по течению. Вдруг действительно засели где-нибудь фрицевские ракетчики.

Утром от майора Васина поступило распоряжение о доставке Шубина под усиленным конвоем в его распоряжение.

Дата добавления: 2015-08-18