Незваные гости

Вместе с частями Крымского фронта на Тамань отошли и те, кто воевал с врагом на невидимом фронте, те, кто вел жестокую борьбу с агентурой, шпионами и диверсантами, забрасываемыми в тыл Красной Армии фашистской военной разведкой.

А ее интересовало буквально все: и численность наших сил, и районы их сосредоточения, и пропускная способность коммуникаций. И даже настроение населения прифронтовой полосы. Переодетые в нашу военную форму, снабженные фальшивыми документами, лазутчики старались затеряться в суматохе спешных отходов, переформирований, передислокаций частей Красной Армии.

Весна тысяча девятьсот сорок второго... Ее последний месяц догорал в багровых заревах дальних пожарищ, в тревожном предчувствии новых тяжелых боев. Увидит ли косаря эта нива, зияющая бомбовыми воронками, исстеганная шквальными очередями воздушных пиратов, падающих из-за облаков на движущиеся по тракту колонны?

По дороге шли войска. Двигалась техника, шагала пехота. Двигались мимо хлебных полей, мимо садов и виноградников, мимо сел. Мимо молчаливых вопрошающих взглядов остававшихся крестьянствовать женщин, стариков, подростков: отстоите ли вы эту землю, воины?

Шло по пыльным и разбитым дорогам только что сформированное в тылах пополнение. Шло, чтобы занять назначенный ему рубеж обороны и драться насмерть, но не пропустить врага, безудержно рвавшегося вперед на восток.

По одной из таких дорог Таманского полуострова, в направлении армейского тыла, навстречу потоку войск ехал на пропыленной полуторке капитан Смирнов. Не обращая внимания на гудки встречных машин, шум и толчею, непрекращающийся гул самолетов, он сосредоточенно рассматривал карту-пятикилометровку. Лишь тяжелый разрыв бомбы да треск близкой пулеметной очереди где-то над головой, отвлекали его от этого занятия. Он высовывал через дверцу голову, смотрел вверх, где кружили в смертельной карусели наши и вражеские самолеты, и, глянув на часы, торопил пожилого водителя.

– Давай, Акимыч, жми. У нас мало времени.

И Акимыч, бывший механик оказавшейся на временно оккупированной территории МТС, жал, но не очень. Ему то и дело приходилось сбавлять скорость, объезжать то застрявший обоз, то глубокую воронку.

Смирнова вызвал к себе майор Васин. Опять, видимо, спешное и ответственное задание. Хотя без риска и ответственности сейчас невозможно представить работу их отдела. Особенно после того как наши войска фронта оставили полуостров и, форсировав широкий водный рубеж, сосредоточивались на материке.

К середине дня Смирнов все-таки успел прибыть в указанный ему пункт. Это была станица Каневская, раскинувшаяся вдоль реки, неподалеку от железной дороги Краснодар – Ростов. Пока еще – глубокий тыл. Сюда только еле-еле доносился гул артиллерийских дуэлей, но станица уже становилась прифронтовой полосой.

В садах и возле домов – красноармейские части с техникой, над головой нет-нет, да и покажутся вражеские самолеты. Вот он фронт – рядом... Утопающие в садах крестьянские хаты здесь называют куренями. На углу одного из них Смирнов увидел указатель: «Хозяйство Васина». Он оставил машину в указанном стрелкой месте, отдал Акимычу необходимые распоряжения, а сам, предъявив часовому удостоверение, зашел во двор, поросший густым вишняком.

Стряхнув дорожную пыль с сапог и обмундирования, Смирнов прошел в прихожую, а затем в обширную комнату, очевидно, служившую ее прежним хозяевам гостиной. В ней уже собралось человек двадцать командиров. Одни сидели на лавках вдоль стены, другие на деревянных табуретах обсуждали что-то. Окинув взглядом собравшихся, он увидел много знакомых лиц. Продвинулся ближе к столу.

Майор Васин, высокий, седоватый, в ладно сидящей на нем военной форме, с орденом Красного Знамени на гимнастерке, медленно ходил по комнате, что-то обдумывал. Смирнов доложил о прибытии и присел на свободное место.

Васин приветливо кивнул ему, задержался у стола и обвел глазами присутствующих:

– Ну, начнем, товарищи. Кажется, все собрались?

– Все, товарищ майор,– подтвердил капитан Михайлов, его помощник.

Майор перебрал на столе свои заметки и, выйдя из-за него, начал совещание.

– В тыловых районах отошедших армий складывается не совсем благоприятная обстановка,– сказал он.– В районе, где разместилась группа капитана Смирнова, в одном из хуторов видели бывшего белоказачьего вахмистра, там же группой неизвестных обстреляна машина с боеприпасами. По соседству с нами, на элеваторе райцентра кто-то пытался поджечь склад с зерном. Во время проверки документов нарядами охраны тыла, при попытке задержать троих подозрительных в форме военнослужащих Красной Армии, последние оказали вооруженное сопротивление и скрылись – убит один из патрульных. При налете немецкой авиации на район расположения войск у лесного массива – это в полосе товарища Чаянова – из леса неизвестные подавали сигналы ракетами. Вот с этими и другими данными нам предстоит подробно разобраться. Враги начали активную работу.

– Задача состоит в том,– продолжал Васин,– чтобы обеспечить нашим войскам и штабам полную безопасность. Врагам надо помешать творить свои черные дела. Александр Сергеевич,– обратился он к Смирнову,– вот в этом районе,– и Васин показал на карту,– неизвестной группой в составе четырех человек несколько дней назад была обстреляна и сгорела автомашина с боеприпасами. Два сопровождающих ее красноармейца получили тяжелые ранения, третий убит. По предварительным данным, это совершено бандгруппой бывшего вахмистра белоказачьего корпуса генерала Богаевского – Марущака. Банда эта, как подтверждают сообщения, появилась там еще в декабре 1941 года и с тех пор скрывается где-то в зарослях камыша в вашем районе. Ее надо разыскать и обезвредить.

Были поставлены задачи и другим участникам совещания.

– Будьте внимательны и настойчивы,– напутствовал присутствующих Васин.– Враги не могут существовать без баз и связи с местным населением. Ведь их кто-то кормит, снабжает информацией, а может, и укрывает, отводя наши удары. Так ведь? Для вас, товарищ Смирнов, главное – установить пособников и линии связи бандитов. Это поможет выйти на их базу, а значит, найти и места укрытия. Что касается главаря, то Марущак не простой уголовник, а бандит с двадцатилетним опытом. Как-никак бывший вахмистр, а в такой роли их высокопревосходительство дураков не держал. Учтите его возраст, а соответственно и связи ищите. Не забывайте, что он и его единомышленники – политическая банда, слуги фашистов. Перекройте все пути, ведущие к районам возможного укрытия банды, уделите внимание плавням, используйте бойцов местного ополчения, установите тесную связь с руководителями районов и местным населением. Они вам всегда помогут. Ну, желаю успехов, товарищи,– закончил Васин.– Что будет нового, докладывайте. Все свободны.

Хотя ровный тон майора, его внешнее спокойствие не давали повода окружающим для тревоги, но Смирнов чувствовал озабоченность начальника. Сопоставив ее с увиденным сегодня на фронтовой дороге – ка земле и в небе,– он сделал вывод: обстановка сложная, грозящая самыми нежелательными осложнениями. И Васин об этом знает. Он вообще многое видит лучше и дальше других, этот суровый на вид, но очень душевный человек. Сколько уж лет знает его Смирнов и все не перестает восхищаться цельностью этой сильной, мужественной натуры.

На оперативную работу в Красную Армию Васин пришел в 1939 году. А раньше служил на границе, был на партийной работе, потом в системе Наркомата внутренних дел. От многих людей слышал Смирнов, что, работая в НКВД, Васин был предельно прямолинеен и справедлив. Когда требовалось, он открыто, с партийных позиций излагал свою точку зрения по ряду вопросов работы. Он был за борьбу с настоящими, действительными врагами и не всегда разделял существовавшую в то время официальную точку зрения, что с победой социализма, дескать, и классовая борьба обостряется, а стало быть, и врагов должно быть больше.

Был Аркадий Павлович противником и жестких следственных мер. Тогдашняя концепция о том, что без признания обвиняемого-де нет и самого обвинения, была ему явно не по душе. Свои сомнения он не боялся высказывать настоящим друзьям, коммунистам, работающим вместе.

Война застала Аркадия Павловича в Орше, в одном на воинских гарнизонов. Город бомбили. Пришлись удары и по их воинскому городку. Спустя несколько часов узнал, что семьи комсостава погрузили в эшелон и отправили на восток. Только и успела передать ему жена – Наталья, что будет пробиваться к родным в Свердловск.

Потом были бои, отступления, сражение под Смоленском, горечь потери друзей и сослуживцев. После ранения и лечения в госпитале получил назначение на Северо-Кавказский фронт, а когда сформировали Крымский – туда. Так Васин оказался на Кубани.

От жены первое обстоятельное известие получил уже в сорок втором, когда был в районе Семи Колодезей. А разыскивать ее он начал, находясь еще в госпитале, благо Бремени свободного было много: больше месяца провалялся – никак поврежденное плечо не хотело заживать. В тот вечер ходил он сам не свой. Тяжелое было письмо. Наташа сообщала о своих мытарствах, пока добрались они до Москвы, а затем до Урала. В пути, сообщала она, под Сухиничами, схоронила младшенькую – Надежду. Заболела крошка в эшелоне, простудилась, и... не выжила.

Обо всем этом Васин рассказал как-то Смирнову после вот такого же совещания, за чашкой чаю.

– А как ваша семья,– спросил он тогда.

– Какая семья,– махнул Смирнов рукой,– холостой я, Аркадий Павлович. Невеста ждет на Урале. Мать в самом начале войны умерла. Брат старший, Владимир, был мне, как отец...– Смирнов извлек из бумажника сложенный вчетверо листок.– Танкистом был. Под Ленинградом... Переслала письмом семья. Словами объяснить сил не нашли...

– Да, таких похоронок и я подписывал немало. Вот оно какое дело, капитан. Теряем дорогих нам людей. Каждый день теряем.– Произнес это Васин глуховатым, не свойственным ему голосом. Заканчивая разговор, провел ладонью по лицу, будто снял липкую паутину, и вздохнув, продолжил:

– У нас ли только с тобой горе, Александр Сергеевич. На страну беда тучей идет.

Прощаясь, крепче обычного пожал руку.

* * *

День был на исходе. Солнце медленно, будто нехотя, клонилось к затканному пыльной кисеей горизонту. К вечеру движение на дорогах к фронту стало еще интенсивнее. Но, по крайней мере, теперь не надо было ползти навстречу этому потоку.

После совещания у Васина Смирнов спешил к себе, в станицу Варениковскую. Там, у плавней, окаймляющих пойму реки Кубани, явственней чувствовалось дыхание фронта. Отчетливо слышны орудийные разрывы, чаще беспокоит вражеская авиация. Объехав Краснодар с запада, миновали станицу Славянскую, пересекли полноводную Кубань и далее поехали вдоль нее по накатанной колхозниками дороге, обросшей с обеих сторон густым, в два человеческих роста камышом. Потянуло приятным, освежающим холодком, сыростью, запахом гниющих водорослей и рыб.

Варениковская – крупная казачья станица, раскинувшаяся у железнодорожной и шоссейной магистралей, ведущих на запад, на Тамань и далее к Керченскому проливу. Если не считать нескольких двухэтажных построек, то вся она одноэтажная, густо заросшая садами. К реке россыпью сбегали казачьи курени. Сейчас населяли станицу в основном военные да женщины и подростки. Только небольшая часть мужчин была оставлена дома, «по брони». До той поры, когда, возможно, придется уходить, увозя с собой нажитое, а то, что нельзя унести или увезти,– раздать или уничтожить, чтобы оно не досталось врагу.

Хозяйничал в Варениковской уже не молодой, но очень подвижный, в своей неизменной кубанке, предколхоза Сидор Панкратович Бояркин. Давно не бритое, осунувшееся за последнее время лицо, усталый вид. В прошлом–красный боец. Два ордена–один за гражданскую, другой за мирный труд свидетельствовали о верном служении народу. Трудно было ему сейчас. Рабочих рук почти нет, а дел не убавилось. Командование то и дело обращалось за зерном, сеном, за мясом к нему – хозяину станицы. Хотя, впрочем, и помогало тоже. В конторе колхоза его не застанешь, вся «власть», была всегда при нем – полевая сумка через плечо да колхозная печатка в нагрудном кармане, обернутая тряпицей.

Над станицей часто злодействовала вражеская авиация. После нее в станице оставались груды разваленных и сгоревших казачьих домишек и глубокие воронки от бомб. Комендантская служба войсковых частей всячески старалась обеспечить маскировку и обходное движение транспорта, но не всегда это удавалось.

МТС до недавних пор руководил ближайший помощник Бояркина – правая, так сказать, «техническая» рука – Петр Мефодьевич Крюков. Он в колхозе с первых дней его основания. Бойкий и крепкий был мужик, ничего его не сломило: ни угрозы, ни выстрелы из кулацкого обреза из-за угла, ни запугивания выселяемых кулаков, ни шайки дезертиров, появившиеся здесь с осени прошлого года. Но лишается Сидор Панкратович помощника – пришла повестка – идти в действующую армию в механизированные части, которые формировались где-то под Батайском. Сдал он уже дела в МТС и готовился к выезду.

Смирнов увидел Бояркина с Крюковым, не доезжая до станицы. Он остановился, велел шоферу свернуть на обочину, а сам вылез из машины и пошел навстречу верховым.

– А-а-а, станичное командование!– приветствовал их Смирнов.– Что, владения осматриваете или ищите кого?– спросил Смирнов.

– Да вот надо посмотреть, что делается за станицей и у реки. Авось понадобится дорожка на восток,– озабоченно сказал Бояркин.

– Да,– ответил Смирнов,– все возможно. Каждый полководец должен знать и обеспечить свои тылы, без этого он не полководец.

– Ну, как там фриц, молчит?

– Да помалкивает пока что,– ответил Смирнов.

– Небось, насмотрелся, сколько войска в прибрежных селах на передовой, и поджал хвост,– заметил Крюков.–- Ему, пожалуй, сейчас не до нас. Севастополь там у него в горле застрял.

– Да, Севастополь...– раздумчиво сказал Смирнов.– Трудно сейчас там, насели немцы со всех сторон.

Закурили.

– Далеко был, Александр Сергеевич?– спросил Бояркин.– Если не секрет, конечно.

– Не секрет. Спешу от командования к себе,– ответил Смирнов.– Скажите, Сидор Панкратович, остались ли кто из рыбаков да лесников сейчас дома, не призванными в армию?

Бояркин подумал.

– Немногие. А то все старики да женщины, остальные уже воюют.

– Что, товарищ капитан,– спросил с улыбкой Крюков,– порыбачить вздумали или на охоту потянуло?

– А что ж, в лучшие времена можно бы – места тут подходящие. Вместе с вами бы и поохотились. А сейчас до охоты ли? Разве что на двуногого зверя...

– Да, промышляет здесь какая-то двуногая вражина, слышали мы,– понял Бояркин.– Только где она, трудно сказать. В наших местах не то что десяток, тысячи можно спрятать и не найдешь – вон какие заросли.

– Ну, хорошо, товарищи, до встречи. Пожалуй в ближайшие дни встретимся, надо кое-что обговорить.

– Всегда рады, у нас прием круглые сутки.

И они разъехались.

У реки можно жить – Смирнову вспомнились родные сибирские края, речушка, возле которой он жил. Рыба прокормит не один день, да и дичью можно промышлять. Припомнилось, как однажды дед сердито отчитал его за то, что они с дружком вздумали ловить проголодавшихся перелетных гусей на рыбачий крючок, на который насаживали кусочек вареной печенки.

– Это же варварство,– корил их дед,– так бесстыдно обманывать живность! Порядочный охотник берет только ослабевшую птицу, неповоротливую, ту, которая сама себя защитить не может.

«Может, и господин вахмистр вот так промышляет?– размышлял Смирнов,– тогда ему особенно часто из камышей и выходить не надо. А он выходит и довольно часто в последнее время. Вон выполз и даже машину успел обстрелять. Очевидно, выслуживается перед фашистами, чтобы было о чем им доложить. А возможно, и связь у них налажена. Тогда что же? Значит, абвер в этих краях делает ставку даже на такую нафталинную рухлядь, как Марущак?»

У въезда во двор, где размещалась его группа, Смирнова встретил старшина Сухоручкин.

– За время вашего отсутствия происшествий не случалось,– бойко доложил он капитану.– А вам повезло, подоспели прямо к ужину. Можно мыть руки – и прямо за стол. Да и гость у нас есть, веселей ужинать будет. Правда, ни с кем другим, кроме вас, говорить о своем деле не хочет. Подавайте ему только самого главного. Вот уже больше двух часов вас дожидается.

Отряхнув пыль и сполоснув лицо и руки, Смирнов зашел в хату. Пройдя небольшую переднюю комнату, которую старшина называл не иначе, как «штаб», Смирнов прошел в смежную. Навстречу ему поднялась молодая, одетая по-будничному женщина. «Видно, прямо с работы,– отметил про себя Смирнов.– Что же у нее такое неотложное?»

– Здравствуйте, гражданка,– опередил он пытавшуюся подняться гостью. Сидите, сидите! Чем могу служить? Может, поужинаете с нами?

– Нет, нет, спасибо. Разговор у меня есть. Я так смекаю – важное дело,– бойко заявила гостья.

– А вы, простите, кто будете?

– Я-то? Колхозница здешняя. Шабанова Варвара.

– А по батюшке?

– Платоновна, стало быть.

«Платоновна» зарделась. Вряд ли ее когда величали так.

– Ну что ж, рассказывайте, Варвара Платоновна.

Смирнов сиял полевую сумку, натрудивший плечо противогаз и присел возле стола на опрокинутый ящик.

– Вы уж не обессудьте, что от дел отрываю. Одним словом, под нашим селом у переезда валяется военная машина, которую четыре дня назад спалили. Так вот, говорят наши казачки, что это натворили Марущаки,– есть тут у нас такие кобели, с прошлой осени мотаются в плавнях, да и в базы заглядывают. Они, сказать, раньше для нас безвредными были. Гутарили, что дезертиры это, от войска ховаются. Бывало, если милиции или начальства какого в селе нет, они и на люди появлялись. А больше по ночам шастали и брали где что плохо лежит. А теперь осмелели, варнаки, начали даже на машины нападать, бандюги. Говорят, что больше всего они по соседним хуторам бродили, а когда в наших краях появлялись, то заходили к тем, кто побогаче, а иногда к старой бобылке Соколихе наведывались. Живет тут у нас такая на окраине села, недалеко от Кубани. Она их и принимала, и подкармливала, а в прошлые годы, бывало, и самогоном потчевала.

– А кто она, эта Соколиха?– заинтересовался Смирнов.

– Соколиха? Да наша она, тутошняя, давно живет. Правда, все время одна, ни мужа, ни детей не нажила. Сказывают люди, что с революции или с гражданской она здесь, будто бы барыней раньше была. Бежала со своим муженьком-офицером к морю, чтобы в заморские края податься, да наши им тогда все дороги перерезали. Муж ее ускользнул, а она осталась, да так и прижилась тут. Раньше, когда была помоложе, круглый год в бригаде работала, на ферме молоко принимала, а зимой – со скотом. Где-где, а у нее, этой Соколихи, в те годы самогон всегда бывал. Наши бабы да председатель Бояркин не раз пытались приструнить ее, чтобы не спаивала мужиков. Иной ведь последнюю копейку к ней нес. Ну, штрафовали ее, конечно. А в последние годы не замечается за ней этого греха. Провожает взашей мужиков, кто наведается. А как этих, Марущаков-то – не знаю. Но что прежде привечала их – это точно.

– Соколиха – фамилия? Соколова, что ли?

– Да, нет, не фамилия, а прозвище ее такое. Потому что при встрече с нашими мужиками она всегда гутарила: «Заходите, соколики, как живете, соколики?» Вот и прилепили ей «Соколиху». А зовется она, дай бог памяти, кажись, Шубовой или Шубиной. Да если надо, я завтра узнаю, да вы и сами в подворных книгах посмотреть можете.

– А почему, Варвара Платоновна, думаете, что это Марущак со своими натворил? Я имею в виду сожженную машину. Может, это вражеский самолет разбомбил.

– Нет, не самолет. Они это. Думали, наверное, что машина продукты какие везет, вот и налетели, чтобы поживиться, запас сделать да меньше глаза в селах мозолить. Знают, подлые, что в селе сейчас им нос казать нельзя, бон военных сколько, кустика свободного не сыскать. Дезертиры ведь.

– Да,– согласился Смирнов,– это резон. Ну, спасибо вам, Варвара Платоновна, за все, что рассказали. Для нас это действительно очень важно. А не могли бы вы припомнить, кто видел их раньше в этих краях?

– Да многие, товарищ командир, видели. Они и в нашу бригаду прошлой осенью приходили, кукурузу ломали да картошки просили. Я и сама их встречала несколько раз.

– А почему же вы про них в милицию не сказали, их бы задержали, и вам спокойно было бы?

– Да боязно как-то. Вот они тут, под боком. А милиция во-он где... А вот как узнали мы, что машину они обстреляли да красноармейцев погубили, то бригадирша Ольга Климова и говорит мне: «Беги, Варька, в село, найди председателя или военных, которые в Степанидиной хате стоят,– это про вас – и обскажи им все по порядку. Они разберутся что к чему». Я сначала-то Бояркина искала, да не нашла, вот и заявилась к вам.

– Так, так... Все верно. Машину действительно обстреляли они. А скажите, сколько человек их приходило в вашу бригаду?– спросил Смирнов.

– По-разному случалось. Этой весной пятеро было. Один уже старый, весь седой, ко еще бодро держится, а четверо других помоложе, мордастые. Сказывают, что пожилой этот и есть Марущак – ихний главарь, из наших краев родом.

– Значит, старый, говорите? Так зачем же ему скрываться? Ведь его же по возрасту на войну не призовут.

– А лешак его знает, привык, наверное, прятаться да мотаться по нашим краям, ест и бродит, да и молодых за собой водит.

– Как же они вели себя с колхозниками, когда в бригаду наведывались?

– По-разному было. Старый-то все больше молчал, а если и начнет какой из них что-нибудь гутарить, старик цыкнет – он и замолчит.

– А почему же вы их сами не гнали?

– Как же, прогонишь? У них у каждого ружье. Боялись мы...

Выслушав все. что знала оказавшаяся словоохотливой гостья, Смирнов поблагодарил ее и предложил проводить, так как был уже поздний час.

Шли под звездным и таким мирным небом, что не хотелось верить в неминуемый рассвет, который возродит из мрака и опаленные войной деревья, и черные печные трубы разрушенных изб, и воронки.

– А что, Варя, хорошо у вас в станице было до войны?

Смирнов и сам не понял, как у него вырвалась эта «Варя».

– Да у нас и сейчас хорошо,– игриво ответила она, нимало не смутившись, что военный говорит с ней совсем в другом, чем там, при деловой беседе, тоне.– Чем плохо! Вон сколько ребят молодых. Только жаль, что все стриженые.– Она звонко рассмеялась.– Ну -ладно, товарищ командир, спасибо, что проводили. Вот он, мой курень-то,– и она протянула провожатому жесткую, в мозолях ладошку.

Медленно возвращался к себе Смирнов. В ушах все еще звенел переливчатый смех этой рассудительной, веселой и задорной женщины. Она напомнила ему о другой, с таким же переливчатым смехом.

Ирина Яркова работала на уральском заводе, где в 1940-м трудился и Смирнов, расточницей. Всего-то и встретился с ней Александр единственный раз на лыжной прогулке, а запала она ему в душу, ее глаза, волосы, ее смех на всю жизнь. И так уж получилось, что вторая встреча была на вокзале. Сашу Смирнова, своего комсомольского вожака, провожали на службу в армию чуть ли не все заводские ребята. Ирина стояла в сторонке. Уже тронулся состав, когда он подбежал к ней, и она сказала ему только два слова:

– Буду ждать...

С этой минуты Александр считал Ирину своей невестой и никогда, даже в мыслях, не изменял своей первой и верной любви.

Ирина пишет о себе скупо. Все больше спрашивает Александра о его житье. Но он-то знал, каково ей: после 10–12 часов работы учится на курсах медсестер, дежурит в госпитале, ухаживает за ранеными. Смирнов иной раз и хотел бы сообщить ей о себе подробнее, да не та у него служба, чтобы писать, как и что...

В службу эту Смирнов втянулся быстро, ушел с головой. И хоть не имел он специальной подготовки, проявилась в нем та особенная чекистская жилка, которая помогла решить уже несколько интересных дел. Сказалась работа в заводском коллективе, в комсомоле, среди народа, умение распознавать людские характеры.

Особую важность своей работы понял Александр с начала войны, когда нависла над Родиной смертельная опасность. И отвести эту опасность дано не только воинам в открытом бою – танкистам, артиллеристам, пехоте, ко и им – бойцам невидимого фронта.

Вернувшись к себе, Смирнов вытащил из нагрудного кармана блокнот в черной обложке и, заглядывая в него, кратко написал майору Васину шифрованное сообщение о беседе с Варварой. Затем вызвал Сухоручкина и поручил ему передать шифровку по телефону.

К Шубиной Смирнов зашел утром. На пороге основательно осевшего от времени куреня его встретила полная казачка лет под пятьдесят. Капитан не заметил в ней и тени робости при виде незнакомого военного.

– До меня, говорите? Что ж, прошу в дом.

В темноватой горенке она сидела за столом, сцепив узловатые, повидавшие труд руки, и говорила отрывисто и нервно:

– Нечистый их тут носит, проклятых! Да, бывали они у меня, пока я не разузнала, кто они такие. Указала от ворот поворот. Один из них, молодой, мордастый, за каган схватился, а я ему: «Давай, давай, стреляй меня, старуху. Вам только с бабами воевать. С Гитлером-то кишка тонка...» Он бы меня пристрелил, ей-богу, да Марущак его осадил. «А ну, спрячь!– крикнул.– Пошли отсюда».

– Почему вы думаете, что это Марущак?– спросил Смирнов.– Он же вам паспорт не показывал.

– А раньше слышала. Сидели как-то у меня, самогон лакали и промеж собой называли его так, когда он выходил.

– А где они скрываются? Не упоминали в разговоре?

– Упоминали как-то бакенщика какого-то. Под крылышком у бакенщика, говорят, безопасно.

– Ну что ж, товарищ Шубина, спасибо вам за сказанное.– Смирнов распрощался.

На обратном пути у ворот его встретил Сухоручкин.

– Товарищ капитан! Вам срочная телеграмма.

– Давай!

Майор Васин передавал приказ – операцию по розыску и ликвидации банды провести немедленно.

* * *

К Васину стекалось немало сообщений. Вопрос состоял в том, чтобы из их обилия выбрать самые важные, самые главные, которые можно было бы использовать в интересах обеспечения безопасности прифронтовой полосы.

Как-то в политотдел одной из частей в станице Ленинградской зашел инспектор райфинотдела Мещеряков Анисим Григорьевич, Он спросил, нельзя ли видеть комиссара, дело, дескать, есть сугубо секретное. Его проводили в особый отдел части, где он рассказал об интересных событиях.

– Я – Мещеряков,– представился он.– Из района. Работаю в финотделе. Позавчера мы закончили ревизовать соседний совхоз. Вот там мне пришлось столкнуться с одним человеком – ветврачом, по фамилии Коровин,– он улыбнулся: – Фамилия соответствует должности... Этот Коровин у себя в совхозе однажды встретился с мастером ушосдора Витвицким. Ну, посидели, погутарили – сейчас есть о чем поговорить да подумать. Так этот Витвицкий в беседе всячески расхваливал фашистов, их воинские качества, способности. Они же, мол, всю Европу уже завоевали. Осталась только Россия. Я, говорит, их знаю, в прошлую империалистическую с ними воевал, да и в плену у них был, до заключения мира. Культурный они народ, богатый. Вы их, говорит, Апполинарий Федосович, не бойтесь, они вам плохого ничего не сделают. А придут скоро, вот-вот здесь будут или со стороны Ростова, или из Крыма... А когда Коровин высказал ему свои опасения, что они расправятся со всеми, кто служит в советских учреждениях, Витвицкий возразил, что немцы – цивилизованная нация. Они-де, наоборот, культуру принесут в наши края. А что касается расправы, то этому не следует верить, это советская пропаганда. Наоборот, они рассчитывают на большую помощь русской интеллигенции, на ее поддержку. Конечно,– продолжал он,– на тех, кто будет активно с ними сотрудничать. Мне,– заверил он Коровина,– это известно от надежных людей.

Коровин поинтересовался, что он должен делать, чтобы в немилость к немцам не попасть, если они сюда придут?

– От тебя только и требуется,– ответил Витвицкий,– чтобы не соглашался эвакуировать скот в тыл да вывозить другое богатство, как этого требует Сталин, вот и все. Мол, богатство мы нажили, оно нам и принадлежать должно. Куда же его везти?

– А кто он, этот Витвицкий?

– Не очень я хорошо его знаю, живет у нас недавно, кажется, с тридцать девятого или сорокового. Переселенец он. Приехал из-за границы, когда шел обмен: некоторые немцы уезжали в неметчину, а русские да украинцы возвращались к нам в родные края.

– Ну, и что же решил Коровин?

– Говорили мы с ним долго. Я его убеждал, что Витвицкий неправ. Приводил пример, как в Ростове фашисты, захватив в прошлом году город, тысячи людей расстреляли да в противотанковый ров свалили. Но, видно, все равно колеблется.

– А почему он именно с вами так откровенно говорил? Какой вы дали ему повод?

– Какой? Да вроде никакого повода не давал. Правда, он знает, что в прошлом я у деникинцев был, там и ногу повредил. Да к брат мой Игнатий тоже у них служил.

– А где же он сейчас, ваш брат?

– Игнатий? А леший его знает, где. Я с ним не родычаюсь. Наши дорожки разошлись. Как вылечился я, то так и остался здесь жить и работать. Знаю только, что в тридцатых годах он ушел куда-то.

– И что нее решил этот ваш фельдшер или врач?

– Ветврач он. Я его спрашивал, но он определенного ничего не сказал. Кто его знает, говорит, как быть. Конечно, срываться с насиженного места и уезжать в эвакуацию не очень хочется.

– А что намерен делать сам, этот дорожный мастер?

– Витвицкий? Не говорил я с ним, да и знаю его не очень хорошо. По словам Коровина, он, Витвицкий, якобы сказал, что уже свою судьбу давно решил и никуда эвакуироваться не собирается. Даже обиду высказал, что ему, инженеру-дорожнику, мало денег платят. «Что я у них, говорит, заслужил за эти годы? Кайло с лопатой да сотню рублей?»

– А вам, Анисим Григорьевич, что советовал Коровин?

– Мне прямых советов не давал, врать не буду. Но туманно дал понять, что подумать о его словах надо: «Ведь тебе, Мещеряков, Советская власть тоже немного дала. Ну, кто ты? Счетовод и только. Каждый день костяшками стучишь. А ведь, как ни есть, ты до Советской власти человеком был, хозяином. Ст них, между прочим, и пострадал – ногу они тебе отбили. А что взамен дали?».

– А как вы думаете сами об этих разговорах?

– Я, товарищ командир, вот что думаю: враги они и есть враги – эти фашисты. Не с добром к нам идут. Советской власти я обязан за то, что простила мне прошлые заблуждения по молодости – деникинщину, и благодарил я ее честным трудом. Что касаемо Коровина и Витвицкого, то, думаю, от них вражьим духом смердит, они вместо помощи властям в это трудное время подножку могут подставить.

– Так вы и высказали Коровину?

– Нет, я ничего такого не ответил, только сделал вид, что внимательно выслушал его, и сказал» что о его советах подумаю.

– Ну, хорошо. Вы вели себя правильно. Спасибо вам, товарищ Мещеряков, за сообщение. Когда понадобится нам ваша помощь, пожалуйста, не откажите нам. Обещаем по пустякам не тревожить.

– Если надо – о чем говорить?– Я всегда готов сделать то, что надо. Так я пойду. До свидания, товарищ командир.

– До свидания, товарищ Мещеряков.

Весь этот рассказ стал известен лейтенанту Зеленину, помощнику Васина, потом и самому майору.

– Надо, товарищ Зеленин, разобраться в этой ситуации. Главное – уточнить, кто этот предатель, который поучает Коровина. На каких он намекал «надежных людей?» Понимаете, немцы играют на национальных чувствах некоторой части шовинистически настроенных интеллигентов да на трудностях, которые пришлось нашему народу пережить в довоенный период. Вот откуда ниточка тянется. В общем, жду ваши выводы.

– Хорошо, товарищ майор.

Дата добавления: 2015-08-18