Тени из прошлого

Прошло еще несколько дней в томительном ожидании. Тальнов начал уже терять надежду на скорое решение своей судьбы, когда его вызвали к Вильке.

Встретил он Тальнова приветливо – встал из-за стола, подошел и даже за руку поздоровался.

– Зетцен зи зих, господин подъесаул, садитесь.– Тальнов стоял.– Очень хорошо! Вы все говориль зер рихтиг, не видумывайт.– С этими словами Вильке подвел его к столу, усадил в кресло и предложил сигарету.

Вошел следователь Остер, и разговор пошел более оживленно. Вильке не нужно было мучительно подбирать русские слова.

Курите, курите, господин подъесаул. Я не ошибаюсь? Вы ведь имели в казачьем войске офицерское звание?

– Да, я в чине подъесаула служил в Донском казачьем корпусе генерала Богаевского.

– До войны вы сотрудничали с нами, на Урале. Вы помните своего шефа?

– Ну, слава богу, – вздохнул облегченно Тальнов.– Наконец-то выяснили. Нашли концы. Долгонько же вы меня мурыжили.

– Да, помню, господин офицер, как не помнить.– он смотрел на Вильке и ворошил в памяти другое: где он видел этого человека?

– Назовите его!

Но Тальков молчал. Он очень хорошо усвоил предупреждение заведующего складом Скворцова – своего шефа – никогда, никому не называть себя и пароль первым. Даже сейчас перед теми, кому тайно служил еще тогда, в предвоенные годы.

– Вы молчите? Это похвально. Хотя не доверять нам у вас нет никаких оснований. Слушайте меня (Вильке заглянул в лежащую на столе бумажку), слушайте меня, Степанишин Сидор Панкратович: «Нельзя ли у вас найти русский фамильный фарфор?»

Услышав свою настоящую фамилию и хорошо заученную фразу, Тальнов сразу подобрался, встал и, устремив взгляд на развалившегося в кресле немца, ответил: «Почему же нельзя? Для хорошего человека все можно найти, даже из-под земли»,– и сел. Остер перевел сказанное на немецкий язык.

– Хорошо, господин Тальнов, все правильно. Теперь мы окончательно убедились, что вы – наш человек. Мы дадим вам большое задание. А сейчас можете идти отдыхать. Завтра будем говорить о вашей работе конкретно. Хорошо? А шеф ваш – Скворцов, ваш земляк, с Кубани. Настоящий богатырь.

– Вон оно что,– присвистнул удивленно Тальнов, выйдя в прихожую. Значит, Скворцова немец знал лично. Все правильно – был в конторе специалист, какой-то инженер. Цепкая память выхватила из давних лет даже фамилию – Румпель. Все трубкой дымил, Ишь ты... А сейчас перешел на сигареты. Значит, над его, Тальнова, шефом тут же, на стройке, был другой шеф.

В прихожей Тальнов на этот раз не увидел обычно торчавшего часового и вышел на улицу. Стояла теплая южная ночь. Где-то дружно квакали лягушки. Влажный ветерок приятно обдувал лицо.

«Совсем как в наших местах,– подумалось Тальнову.– Впрочем, это ведь и не так далеко...»

Сзади послышались шаги.

– Отдыхаете, господин подъесаул?– спросил следователь Остер. И не было уже в его голосе жестких металлических ноток.

– Да, дышу свежим воздухом. Вечер уж больно хорош.

– Ну пойдемте, я провожу вас в нашу резиденцию, надо поесть, отдохнуть. Завтра у вас будет много дел, А за мою резкость, простите. Работа.

– А-а, какой разговор, ядрена-матрена!– Тальнов после всех передряг был в приподнятом настроении.

– Как, как вы сказали? Ядрена-матрена?

– А что?

– Да ничего. Слышал я эту поговорку от одного...

Остер повернулся спиной к ветру, начал прикуривать. Он не стал договаривать, быстро зашагал в темноту. Тальнов последовал за ним. Кто этот «один», не расспрашивал, опасаясь прослыть не в меру любопытным. И все-таки интересно, кого он имел в виду. «Ядрена-матрена»,– так говаривал завскладом там, на Урале. А Тальнов как-то незаметно это перенял...

Стоп! Скворцов, конечно же, был здесь. Вот и В ильке его обрисовал, богатырь, говорит. Жаль, не встретились. Все-таки старый знакомый. А главное, не пришлось бы в сарае сидеть, ходить под конвоем. А может, Скворцов и сейчас где-то рядом. У них тут ни черта не поймешь. Где у них люди, поди разберись..

Они поравнялись с особнячком, обнесенным каменным забором. Мимо маячащего у крыльца часового поднялись на крыльцо и вошли в дом.

Хмурясь от яркого электрического света, гость осмотрелся. Небольшая комната обставлена хорошей, но, видно, собранной из разных мест разностильной мебелью. Окна плотно закрыты деревянными ставнями. Возле окна и у противоположной стены стояли две кровати, покрытые? цветными шерстяными одеялами. На полу – домотканые коврики.

– Располагайтесь, чувствуйте себя как дома,– Остер позвал:– Зана! Принимай гостей.

Из боковой двери в комнату вошла слегка располневшая молодая женщина в белом переднике. На круглом лице несколько выдаются скулы. Волосы заплетены в две косы и старательно уложены вокруг головы.

– Хорошо, сейчас приготовлю,– она скрылась в той же боковой двери.

– Хозяйка наша,– объяснил следователь и щелкнул пальцами. – Исправная, старательная. Из ваших мест, между прочим. Дикая, как кошка. Так что смотри, старина, можешь и по физиономии схлопотать – она это может, да и муж ее здесь, у нас... Только к шефу и проявляет благосклонность.

После ужина, едва прикоснувшись головой к подушке, Тальнов погрузился в сон. Спал мертвецки и открыл глаза, когда в открытые окна уже ярко светило солнце. Остера в комнате не было.

«Сколько сейчас времени?– подумал он.– Чертовы басурманы, даже часы отобрали. Надо напомнить при случае, пусть вернут».

Поднявшись, Тальнов начал медленно одеваться. Вошла хозяйка. Поздоровавшись кивком головы, она поставила на стол тарелку с едой и бросила на ходу таким знакомым Тальнову кубанским говорком:

– Федор Поликарпович велел передать, чтобы, как проснетесь, шли к нему.

– Кто это – Федор Поликарпович?

– Что вчера были...

Через четверть часа он вышел на улицу. Остера встретил во дворе уже хорошо знакомого дома. Ответив на приветствие, следователь сказал, что Вильке два раза справлялся о нем.

Вильке действительно ждал его. Едва Тальнов переступил порог, как шеф заговорил, нимало не смущаясь за беспардонное коверканье русского языка.

– Гутен морген, герр Тальнофф. Надо бистро кончайт этот подготовка, будем много работайт. При господин Шубин можете все говориль. Он есть наш офицер.

За спиной подъесаула появился Остер. Он вошел без стука.

Разговор длился долго. Тальнову пришлось в который раз рассказывать о себе. О том, как в тридцатых годах был раскулачен, а за участие в подготовке восстания против коллективизации арестован и осужден к длительному сроку. Как воспользовавшись разыгравшейся пургой и промашкой охраны, бежал из мест заключения, пробрался на Урал, где в то время развернулась большая стройка.

Пришлось во всех деталях вспомнить, как свела его судьба со Скворцовым, который «выправил» ему документы на имя Тальнова и пристроил у себя на складе. Поворошили и то, что тогда связало его, Тальнова, с немецкой разведкой.

Он начал было рассказывать, как по поручению Скворцова подсыпал ядовитый порошок в еду недавно прибывшим на стройку рабочим.

– Господин Тальнов,– неожиданно прервал следователь,– герр Вильке спрашивает, чем конкретно вы могли бы сейчас помочь рейху, армии фюрера?

– Чем помочь? Да я на все готов. Если надо, могу убить, удавить вот этими руками,– Тальнов поднял над головой крупные, с узловатыми пальцами руки.– Могу пустить «красного петуха» где надо и когда надо. Все сделаю, не сомневайтесь. Переведите господину Вильке. что я на все готов.

Шубин перевел. Вильке внимательно выслушал его, затем что-то долго говорил, дополняя слова энергичными жестами.

– Господин Тальнов,– сказал Шубин, дослушав Вильке,– герр гауптман хотел бы поручить вам ответственное задание. Для убийств и поджогов он найдет, кого послать. Германскую разведку интересуют и более деликатные, политического характера акции. Армия фюрера здесь долго не намерена задерживаться. Скоро она пойдет дальше, за пролив, а затем придет и в ваши таманские края. Нам хотелось бы, чтобы вы подготовили ей хорошую встречу и тем самым помогли быстро и надежно освоить освобождаемое от большевиков пространство. У вас там, как вы утверждали, остались сослуживцы, родственные связи, может быть, даже и те, с кем вы в прошлом сражались в белой армии. Там найдете и тех, которые не хотят воевать против великой армии рейха. Их надо собрать, вооружить и подготовить к встрече доблестных воинов фюрера. Создайте надежные базы, с которых будете одновременно с наступлением немецких войск активно действовать против Красной Армии. Нам хотелось бы иметь заранее подготовленных и надежных друзей и помощников, с помощью которых можно было бы в короткие сроки уничтожить большевиков, их агитаторов и установить там наш новый немецкий порядок. Вы понимаете, что от вас требуется?

Тальнов, уставившись на Шубина, внимательно слушал, время от времени кивал головой, хотя далеко не был уперен, что сможет это сделать. Потом сказал:

– Я так уразумел: меня хотят послать квартирмейстером, пораньше.

– Если хотите, в роли квартирмейстера. Но точнее – нашего нелегального посла.

Тальнов задумался. Что его ждет на Тамани? На кого он сможет там опереться? Нет, он не трусил, не беспокоился за себя. Такое дело как раз и соответствовало его намерениям. А вдруг поручение будет не по плечу? Тогда он окажется между двух огней – между немцами и русскими. Свои опасения Тальнов высказывать не стал, а то еще, чего доброго, снова вернут в каталажку или отправят за проволоку подыхать голодной смертью. Ладно, будь что будет, попробую, опыт некоторый есть, посол так посол!

– Я согласен, господин Шубин. Вот вам крест святой,– он истово перекрестился.– Клянусь господом богом, что буду честно работать на фюрера!

Шубин перевел. Вильке внимательно выслушал и, поднявшись, сказал:

– Ну, хорошо, господин Тальнов, договорились. Завтра начнем подготовку. Все, господа, можно идти отдыхать.

Привыкший никому не доверять без надлежащего двойного, а то и тройного контроля, Вильке думал о том, кого послать с Тальновым. Как взять его там, за фронтом, под контроль, и кто, если понадобится, уничтожит его.

Подобрать такого человека он поручил своим помощникам Остеру и Ятарову.

* * *

Камил Ятаров никак не мог найти общего языка с Шубиным. Гауптману Ятаров был необходим. При взятии Крыма он поможет налаживать контакты с местным населением, особенно с татарами. Да и в настоящее время, вербуя себе кадры в концлагерях, Вильке не обходился без Ятарова, который находил общий язык с военнопленными из южных районов России.

Но хотя Ятаров был в чине обер-лейтенанта, как и Шубин, тот все же держал себя по отношению к нему высокомерно, как к иноверцу. Даже отказался спать с ним в одной комнате.

А может, это и к лучшему, что Камил живет один в угловой комнатушке особняка, где едва помещается кровать, стол с двумя стульями и тумбочка. По крайней мере, можно изредка расслабиться, отрешиться от этого фашистского окружения, побыть с самим собой наедине.

... Вот уже восьмой год как командир Красной Армии чекист Фаизов ходит по острию ножа. Летом 1934 года молодой сотрудник ОГПУ получил специальное задание. Легенду свою он не просто запомнил. Он вжился в нее и даже иной раз сам верил себе: да это он, Ятаров (не Фаизов, эту фамилию надо забыть!), пытался пустить под откос эшелон с тракторами. Злой был на Советскую власть за репрессированного отца, за умершую по дороге в ссылку мать.

«Диверсанта» посадили в камеру к какому-то уголовнику. А назавтра сюда же поместили некоего Савоху из вновь прибывшего этапа.

Ятаров целыми днями молчал да мерил шагами камеру, в сотый раз мысленно повторяя свою легенду. А уголовник не давал новенькому ни минуты покоя. Он рассказал ему в первый же день, как «пришил» в переулке какую-то дамочку, но серьги в ушах у нее оказались с фальшивыми камнями. Пытаясь сбыть их, Крыгин – так звали уголовника – «загремел».

– Нет, ты мне, папаша, скажи,– тормошил Крыгин Савоху,– разве не сволочи эти, которые делают фальшивые камушки? А я теперь за них страдай.

– Не обмани, да не обманут будешь.

Крыгина такой ответ озадачил:

– Постой, постой, борода. Да ты никак поп? Какого черта сразу-то не сказал! Вот татарина окрестить надо.– Крыгин захохотал, повалился на спину, задрыгал ногами.

В обитую жестью дверь загрохотал ключом надзиратель. Прекратите, мол, шум.

– Не богохульствуй,– сказал Савоха и уставился в угол.

Да, впрочем, не надолго. По натуре общительный человек, он уже через час мирно беседовал с Крыгиным. Объяснил ему, что он церковнослужитель, но не священник, а дьяк. Попал в заключение за веру.

– Как это?– не понял его собеседник.

– А так. У нас в селе церковь закрыли, кресты золоченые антихристовы дети поснимали. Ну,‘наши прихожане возмутились, решили им насолить. Колхозную ригу с зерном подожгли. А местное НКВД на нас с отцом Николаем возвело напраслину: подстрекали, мол. Батюшке господь помог скрыться, а меня взяли.

Ятаров помалкивал. Он знал всю подноготную дьячка Стюхи, но вида, конечно, не подавал. Он вроде бы даже и не заинтересовался его рассказом, вез ходил, ходил по камере из из угла в угол.

– Слушай, как тебя, Татаров...

– Ятаров.

– Слушай, Татаров-Ятаров, перестань ходить, уже в глазах рябит.

Камил полез на нары, сел, скрестив ноги.

– А почему он все время молчит?– поинтересовался дьяк.

– Все думает, как его будут расстреливать.

– Да ну!

– Вот тебе и ну. Целый поезд с тракторами с рельс спустил. Краем уха слышал, надзиратели на прогулке говорили.

Ятаров безучастно смотрел в угол.

Назавтра, знакомясь с камерой, Савоха обнаружил в углу «случайно» отошедшую широкую половицу. Постоял, покачался: пружинит; Камил не смотрел в его сторону, но заметил интерес Савохи. А тот лег на нары, задумался. «Обдумывает,– догадался Камил.– Взвешивает, сказать или не сказать этому балаболке Крыгину». В дверях загремели ключами.

– Крыгин! Собирайся с вещами!

– Во! На этап! На какой курорт отправите, гражданин начальник?

– Не разговаривать!

– Позвольте откланяться!– Любитель бриллиантов сделал реверанс и исчез за дверью.

Савоха зашептал через минуту:

– Послушай, парень, а не уйти ли и нам отсюда?

– Как уйдешь?– отозвался Ятаров. Савоха подумал, что этот натворивший бед молокосос не прочь будет принять участие в его затее.

Ночью они уже рыли. Рыхлили слежавшийся грунт: большим гвоздем, извлеченным из половицы. Землю раскидывали там же, в подполье, благо, камера была на первом этаже старенького двухэтажного домишки.

Работали по очереди. На нарах – для смотрящего в глазок – лежит «манекен»– свернутое наподобие лежащего человека одеяло. Если в дверях загремит ключ, свободный от работы должен быстро пройти к порогу, чтобы прикрыть обзор камеры. Другому потребуется всего несколько секунд, чтобы вынырнуть из-под стены и поставить на место доску. Но такое случилось единственный раз. Часов в одиннадцать вечера – внезапный звон ключа в двери. Ятаров в два прыжка оказался у порога.

– В чем дело?

Камил прикинулся дурачком.

– Я думал, на прогулку.

Вошедший надзиратель не на шутку рассердился:

– Какая прогулка! Порядка не знаете.

Савоха, успевший уже нырнуть под одеяло, встал, вытянулся возле своей постели по стойке «смирно».

На десятые сутки лаз уперся в не очень прочную кирпичную кладку. Это был, видимо, канализационный колодец, находящийся за тюремной оградой. Расшатали кирпичи и вернулись в камеру.

Уйти решили следующей ночью. Днем Ятарова вызвали якобы на свидание с братом. Он получил последние инструкции на свою далекую и опасную командировку и вернулся в камеру, нагруженный «передачей».

Тюрьму покинули вскоре после отбоя. Оставив на нарах манекены, по очереди нырнули в лаз.

И снова Савохе пригодилась его профессия переправщика за кордон. Пригодились старые тропы и старые связи. Молодой «его напарник» не возражал против того, чтобы перейти границу.

– Мне здесь житья не будет,– покачал он головой.

– Что верно, то верно, парень. Как и мне, рабу божьему. Прости господи, прегрешения мои тяжкие.

Прегрешения у Савохи действительно были тяжкие. Но наша разведка решила пожертвовать этим ярым врагом Советской страны, чтобы внедрить своего разведчика Камила «Ятарова» в систему неприятельской разведки.-

Границу миновали благополучно. Камил чувствовал, что сказался не столько опыт Савохи в этом деле, сколько заранее разработанный сценарий. Правда, на самой пограничной черте, у пересохшей речки, возле небольшого белорусского местечка их «обнаружили», стрельнули даже вдогонку. Но они нырнули в овраг и, пробежав с полкилометра, благополучно вышли на ту сторону.

Савоха помнил не только тропы через рубеж. Не хуже ориентировался он и за кордоном, где бывал много раз. Его тут знали. В какой-то корчме он раздобыл довольно сносную, не бросающуюся в глаза одежду и даже документы на первый случай для проезда к «месту дислокации», как он выражался. Более подробно дьяк своими планами с напарником не делился.

Добрались они «куда надо». Это Ятаров понял в первый же день, когда в готическом особнячке, обнесенном глухим забором, ему задали вопрос о том, намерен ли он бороться за восстановление в России старых справедливых порядков.

Да, Камил намерен бороться. Вот и господин Савоха может подтвердить.

Савоха подтверждал, что напарник его – вполне благонадежный человек, на которого можно рассчитывать, как на него самого.

... Потом потянулись дни ожидания. Чего? Ятарова но особенно информировали. Савоха осторожно обронил:

– Формируют группу... Расстанемся с тобой...

Кто формирует, куда – не ясно, но Камил чувствовал, что в его судьбе ожидался поворот. А с Савохой хотелось распрощаться по всем статьям.

Впрочем, Савоха недолго ходил по чужой земле. В ту ветреную, беззвездную ночь, когда из старенькой тюрьмы районного городка совершили побег двое заключенных. участь дьяка уже была решена. Камил намеревался расстаться с ним, как только сыграет свою роль – заверит закордонных хозяев в полной благонадежности «диверсанта Ятарова». Точных инструкций на этот счет не было. Но, во-первых, инструкций на все перипетии, на все ситуации, с которыми может столкнуться в стане врага разводчик, и быть- не могло; наоборот, успех зависит от его инициативы, изобретательности. А во-вторых, Савоха с его бесконечными разглагольствованиями о смысле жизни, которая «во мщении», с его патологической ненавистью к «антихристовой власти» смертельно надоел Камилу.

– Показал бы, Прохор Фомич, места здешние,– попросил Камил.

– Ну что ж, пойдем, парень. Благолепные окрестности тут,– согласился Савоха.

В «благолепных окрестностях» текла бурная горная речка. И были у нее очень крутые скалистые берега. Далеко ли до несчастья...

* * *

Ятаров, прошедший всестороннюю подготовку, обученный абверовскими «профессорами» тонкостям шпионских наук, в начале войны был заброшен в Крым для подрывной работы среди своих единоверцев. Но едва успел советский разведчик наладить явки и связи с разведкой Красной Армии, а в качестве абверовского агента передать одну-две радиограммы-дезинформации, как все спутал внезапный прорыв немцев в пределы Крымского полуострова. С таким трудом налаженные связи нарушились: он оказался по ту сторону фронта вновь в распоряжении своего шефа гауптмана Вильке.

... И вот теперь готовится группа «туда». «Очевидно, она пойдет в Ставрополь,– размышлял Ятаров.– Досадно: включить в нее своего человека не удалось». Хотя и был на примете в концлагере такой человек, пленный летчик. Но Шубин его опередил. Он уже побывал у Вильке и убедил его взять какого-то уголовного типа, из штрафников, перебежавших к немцам. Удалось единственное, да и то далеко не сразу: передать предельно короткую радиограмму в центр. Можно было надеяться, что «посла» возьмут под наблюдение.

* * *

Тальнов и три его помощника действительно были доставлены самолетом под Ставрополь. С парашютами не прыгали. «Не те годы»,– сказал «посол», и ему пошли навстречу.

Высадив где-то во второй половине ночи пассажиров на большом поле, легкий самолет поднялся и ушел на запад. Все четверо были экипированы, как считал Тальнов, надежно: каждый в красноармейской форме, а он в форме техника-интенданта первого ранга с соответствующими документами: командировочными предписаниями, книжкой чековых требований, которыми «заготовителям» надо будет расплачиваться за полученный фураж в колхозах и совхозах. «Старшина»– «агент-140» и два «красноармейца» с русскими винтовками, подобранными заранее на поле боя; у каждого книжка с пятиконечной звездой на серой обложке, с соответствующими печатями и подписями. Все было сделано безупречно. С этой минуты диверсанты стали заготовителями фуража для нужд Красной Армии.

Разглядывая документы, Тальнов пожал плечами: «Смотри, как красные все организовали. Каждому книжку выдали. Два месяца назад их не было. Видно, капитально собираются воевать». Сам Тальнов с этой минуты значился снабженцем энских кавалерийских частей Вальковым Павлом Борисовичем. Так было указано в удостоверении личности и командировочном предписании.

Разобрав необходимое снаряжение, они поспешно покинули район приземления. Валькову припомнились сказанные перед отлетом слова Шубина, руководившего их подготовкой: – Смотрите, никаких следов чтобы не осталось на месте приземления, а то покормите клопов в большевистской каталажке.

Дата добавления: 2015-08-18