Групповая работа

Каждый врач обязан отражать свою работу с пациентом в истории его болезни. Я делала в истории лишь короткую запись, например: «По имеющемуся диагнозу показано психотерапевтическое лечение. Начаты сеансы индивидуальной и групповой психотерапии». Время от времени я слышала вопросы коллег и руководства о том, чем же все-таки я занимаюсь со своими «трудными» подростками. Вопросы участились по мере того, как ответы стали давать сами пациенты.

— Чем вы там с доктором Н. А. занимаетесь? — спрашивали сотрудники какого-нибудь мальчика. А тот отвечает:

— Разговариваем.

— О чем?

— О Боге.

—?!?

Но записать в истории болезни все причины возникновения патохарактерологического Формирования личности невозможно, как невозможно передать в тоненькой тетрадке трагедию маленького человека. Поэтому далее я постараюсь изложить лишь некоторые особенности групповой работы с детьми в течение одного года практики. Главным для меня была искренность в отношении к детям и простота общения с ними. В основе методики моей работы лежат беседы и диалоги. Потому что, воистину, слово лечит.

В ходе этих бесед и диалогов я использовала все доступные виды психотерапии: групповую, семейную и индивидуальную. К индивидуальной относилась терапия разъяснительная, рассудочная, рациональная, дискуссионная, поведенческая, ситуационная, музыкальная, библиотерапия, эстетотерапия, сказкотерапия, психодрама и другие.

Но как тут ни классифицируй, а высшей психотерапией всегда была и остается психотерапия любовью. В одном специальном учебнике я прочла, что врач-психотерапевт может успешно лечить лишь в том случае, если тщательно изучил историю болезни и, помимо глубоких знаний, обладает большим практическим опытом и умеет установить контакт с больным.

Вообще, умение установить контакт с больным или, как выразился приезжий профессор-консультант из Голландии, «узнать правду», — это цель терапии.

На собственном опыте я убедилась в том, что, кроме приобретенных знаний, врачу-психотерапевту для успешной работы необходим определенный духовный опыт. Если я ищу в ребенке правду, то прежде я должна найти эту правду в самой себе, а найдя ее, пребывать в ней. В этом состоит суть христианского подхода ко всякой психиатрической проблеме.

«Всякое принуждение, даже к добру, вызывает всегда только отпор и раздражение, — пишет священник А. Ельчанинов. — Единственный путь привести человека к чему-либо — это действовать собственным примером и этим привести его к желанию встать на тот же путь. Тогда только, как самостоятельный, свободный акт, поворот этот будет прочен и плодотворен».

В этих словах заключен опыт не только церковно-пастырской практики священнослужителя, но основа основ всякой педагогики, а также в полной мере и методики работы с пациентами, страдающими патохарактерологическим Формированием личности.

Детское отделение рассчитано на 60 человек и расположено на 2 этаже. Мой кабинет на 3 этаже. Детей переводим, как правило, в сопровождении сотрудников, чтобы пациенты не разбежались. После индивидуальных собеседований беру группу детей, состоящую из 9 человек в возрасте от 10 до 14 лет. В кабинете они снимают обувь и рассаживаются, кто где хочет. Сразу шумят, кто-то хочет на «лучшее место», то есть кресло, которое вращается. Им

нравится здесь, в кабинете красивая мебель... Я не вмешиваюсь, предоставляя им свободу, но внимательно и незаметно наблюдаю. Конечно, тот, кто посильнее, отталкивает слабого и занимает «лучшее место». Тот злится, но покоряется, потому что слаб. Пока еще слаб. Наконец, спрашиваю:

— Уселись, мальчики-девочки?

— Да! — отвечают хором. Кто-то доволен, кто-то нет...

— А кто вчера и сегодня плохо себя вел: обзывался, задирался, дрался, матом ругался?

Руки постепенно поднимаются, и оказывается, что все грешны...

— Тогда, — спокойно говорю я, — все садитесь на пол. Дети буквально посыпались со своих мест и уселись на

ковер. Села и я рядом с ними.

— А вы чего, НА.? — спрашивают они, вытянув от удивления шеи и распахнув глаза.

— А я сажусь вместе с вами за всех взрослых, которые виноваты в том, что вы — здесь.

Тишина воцарилась такая, что ни слова, ни звука. И долгая, тяжелая пауза. Наконец, собралась и говорю:

— Рассказывайте, кто как хочет, отчего вы здесь?

«Мы — плохие», — говорят они чуть ли не в один голос и наперебой начинают рассказывать о себе.

Невозможно описать того, что порою услышишь в группе. И не нужны никакие тесты и анкеты, наставления и назидания. Главное — подвести ребенка к тому, чтобы он осознал скверность своих поступков, получил возможность рассказать о себе.

Иногда я предлагаю ребенку варианты выхода из трудного, порою трагического положения, о котором он рассказывает, и любой ребенок всегда и без исключения выбирает выход через добрые дела, которые он должен совершить для исправления собственного положения. Но полная и открытая беседа может состояться лишь тогда, когда взрослый человек сам к ней готов. Он получит от детей ровно столько искренности и открытости, сколько сам предложит им и сможет принять от них.

После того, как я выслушала рассказы своих маленьких пациентов об их плохих поступках и о плохой жизни, после аргументов типа «ворую, потому что жить надо, есть надо, и вообще, потому что все воруют», предлагаю им рассказ «Красные яблоки» о жизни бедного мальчика из книги «Райские цветы с русской земли».

Герой рассказа, выражаясь сегодняшним языком, покупал яблоки оптом и продавал в розницу. Сирота. Бедный. Но не ворует. Однажды он целый день ничего не ел. Наступил вечер. И вдруг у него купили сразу все яблоки!

Я прерываю чтение и спрашиваю:

— Дима, вот ты на его месте продал все яблоки. Деньги получил. Куда пойдешь?

— В магазин!

Кто-то что-то подсказывает, а я говорю:

— А герой рассказа идет в храм, благодарит Бога, что не оставил его и помог в нужде.

Дальше спрашиваю:

— После храма куда пойдете? Тут все отвечают хором:

— В магазин!

— А герой наш сперва откладывает деньги на учебу: ведь надо же ему научиться какому-то делу в жизни, надо яолучигь толковую специальность.

Так мы читаем рассказ и одновременно беседуем все вместе. Они так искренне обсуждают последовательность правильных поступков, логику нормальной разумной жизни! И никому не приходится делать замечаний по поводу поведения. Ведь дети инстинктивно хотят хорошего. Тем более, что они его зачастую и не видели. А где же, в таком случае, были их родители? Неужели такое общение со своим ребенком — это непостижимая наука и сложная психотерапия? Так где же вы были и чем занимались, родители?

Быстро пролетают полтора часа, и мы дружно, мирно и без «конвоя» возвращаемся в отделение, которое этажом ниже. И никто не убегает.

• • •

Группы бывают и совсем маленькими, например, два человека: тринадцатилетние Лена и Виталик.

Я подошла к своему столу, перекладываю какие-то бумаги, готовлюсь к беседе. Лена и Виталик ждут, а между тем говорят о своей жизни. Виталик обокрал более 30 коммерческих киосков. В школу не ходит, бродяжничает, пьет. Лена тоже пьет, курит, не ходит в школу, развратничает, нюхает клей, дерется с мамой. Слышу, как Виталик рассказал о каком-то эпизоде своей жизни, а в глазах у него блестит нездоровый огонек. Сейчас он развеселился от воспоминаний о том, как киоск взломал, водку пил и шоколадом так объелся, что «все окна им залепил». В собственных глазах он сейчас «герой», а для Лены — «настоящий мужик». Говорят они об этом при мне свободно.

Лена тоже спешит поделиться чем-то подобным из своей разгульной жизни.

Каждый человек хочет в жизни состояться. Только вот в чем?

Ведь в индивидуальной беседе со мной Виталик плакал, рассказывая о своей жизни. Пьяница-отец пропивал даже рыбу, которую ловил ребенок, чтоб не голодать. Дома были постоянные скандалы, из-за которых он не только уроки не делал, но и вовсе в школу не ходил. Попал в компанию таких же «пацанов» с такими же родителями. Дети стали воровать. Ворованное приносил домой. Вначале мама что-то говорила, а потом перестала. А вскоре она вместе с участковым инспектором привезла сына в психиатрическую больницу, чтобы затем сдать его в спецшколу. Оказывается, она развелась с мужем и теперь «устраивает свою жизнь».

В тот раз Виталик плакал и говорил:

— Если бы не водка, может быть, и больницы такой бы не было, разве только для стариков.

В школе Виталик «плохой», его никто и нигде не любит, только ругают и обзывают. Но он хочет быть хорошим человеком!

Нахожу подходящий момент и вмешиваюсь в их разговор:

— Виталик, а ты действительно считаешь, что пить ворованную водку в ограбленном киоске и мазать стекла шоколадом — это поступки настоящего героя? Какой он — «герой» в твоем представлении?

Виталик несколько замедлил, молчит, потом говорит, опустив голову:

— Не знаю.

И мы начинаем разговор о героизме и о героях. Я читаю рассказы о жизни князя Димитрия Донского, игумена Сергия Радонежского. Потом мы говорим о том, что героизм, как совершение добрых дел, вполне возможен и сегодня.

Лена и Виталик утверждают, что все их беды — от родителей.

Я говорю:

— Виталик, когда вырастешь, ты будешь своему сыну рассказывать, как в 13 лет пил, курил, воровал, матерился, не учился и в тюрьме сидел? А ты, Лена, своей дочери расскажешь, как в 13 лет пила, курила, блудила?

Оба отвечают с грустью:

— Нет...

— А можете вы на себя таблички прикрепить: «Я — вор», «Я — развратница и лентяйка».

— Нет! Да вы что?! Это ж стыдно!

— Кого стыдитесь?

— Людей.

— А пока люди об этом не знают, всё можно оставить по-прежнему — так, что ли?

— Что-то здесь не так, — показывает Лена на сердце. — Душа болит, когда плохо делаешь. А потом, ни с того ни с сего, «психи берут».

.. Да такие «психи», да так «берут», что в отделении 13-летнюю девочку с трудом успокаивают двое взрослых мужчин-санитаров. И что это за сила у подростка? И кто они такие, эти «психи»? Спросите в церкви, кто не догадался. Вам это любой верующий христианин объяснит.

Виталик обозлен на всех. Он считает, что все против него. И здесь, в отделении — тоже. Сам он с виду малень-

кий, кругленький. Его «колобком» называют. Однажды подходит ко мне 10-летний Сережа и угощает конфетой. Я говорю:

— Давай ее Виталику отдадим!

Сережа в ужасе. ' Он вчера подрался с Виталиком, и сегодня он может дать ему только «в морду», но никак не конфету. Наклонил голову, молчит...

— Сережа, ну давай с ним помиримся.

— Не хочу!

— А сильным быть ты хочешь? Кивает головой.

— Прощать — это сила. Давай, я помогу тебе. Я буду рядом. Пошли!

Не сразу, но всё же он согласился. Мы подходим к Виталику, а тот уж и кулаки сжал: «приготовился». Сережа ему конфету протягивает, и «колобок» прямо растаял весь! Берет конфету и говорит тихо:

— Спасибо...

Какие же они оба в этот момент радостные и счастливые, эти мальчики! И как жаль, что такими их не видят родители, которые не умеют сделать их такими. Потому что сами — не такие.

• • •

Сережу я взяла в группу (из 9 мальчиков от 10 до 14 лет) из жалости. Его родители — алкоголики, лишенные родительских прав. Сережу милиция подобрала пьяным и привезла в больницу для обследования и определения в какой-нибудь интернат. Он бродяжничает, в школу не ходит, заикается и любит тишину. Плохо спит, по ночам испытывает страх.

Когда я прошу его рассказать про жизнь в семье, он начинает кричать:

— Не хочу так жить! Вот спичку брошу и сгорю! За шею удавлюсь! Вот здесь вену распорю! Я себе палкой в живот сделаю!

Все Сережины мысли сводятся к одному: или жить с мамой, или не жить вообще!

Несколько раз он пытался что-то над собой сделать, хотел удавиться колготками. Говорит о родителях:

— Я стукну их палкой: может, не будут пить.

Мысль о доме не выходит у Сережи из головы никогда, что бы мы ни делали и как бы ни отвлекались от этой темы.

Я даю детям задание написать на бумаге о себе что-нибудь: хотите — хорошее, хотите — плохое. Что можете, то и напишите. Все о чем-то написали. С трудом вывел какие-то каракули и Сережа. Понять их невозможно. Я спрашиваю, что он здесь написал, и столбенею от того, что вижу и слышу:

— «Родители, приезжайте, заберите ребенка». Однажды я предложила группе рассказать о празднике,

каким он запомнился в их жизни. И Сережа нам рассказал о своем домашнем «празднике жизни». Рассказывал он, заикаясь, пересыпая речь отборным матом: то есть всё, как дома. Как накупили выпить и закусить, и конфет, и торт, и колбаску. Как закончился «праздник», как отец «мордой в тарелку», а потом — с ножом за матерью, как сам он в шкаф прятался...

Он рассказывает обо всем в подробностях, в постыдных подробностях, в ужасных подробностях. Дети по-разному реагируют: обычно они очень внимательны к рассказам о чужих семейных страданиях. В таких случаях если кто и засмеется, то быстро умолкает и вновь становится серьезным.

— Не хочу так жить! — говорит 10-летний Сережа. К Сереже никто не приходит.

Однажды я спросила его:

— А если тебе предложат много шоколада, игрушек, машинок разных, но ты будешь один, или скажут: вот этот дядя будет дружить с тобой, но у него ничего нет, только простой хлебушек...

— Я с дядей буду! — радостно кричит Сережа, не дослушав.

У Сережи олигофрения в степени дебильности, патохарактерологические реакции, тотальная депривация.

Его родители живы, но их нет. От матери он не получил ни любви, ни ласки, ни заботы. Его детство проходит в хроническом состоянии страха.

Позже я стала специально брать Сережу в группу. Ему полезно и хорошо было с нами. В группе все становились другими. Они как-то вслушивались в горе друг друга.

Но чтобы они начинали сочувствовать чужому горю, им надо было помочь. Сами дети нашего круга к такому состоянию не приходят — навыка нет. И родительского примера тоже нет.

Порою все полтора часа работы в группе я могла работать с одним ребенком. Но я знала, что его проблемами живут они все, а значит, мы все были в работе.

• • •

Однажды я собрала группу из 9 человек из-за одного мальчика. Он — брошенный. Подкидыш. Он постоянно пытается покончить с собой. Говорит, что его никто не любит, что все и везде против него. Его зовут Дима. Он не понимает, что кому-то можно делать добро, и сразу говорит: «А кто мне чего хорошего сделал?»

Дима бывает жестоким: бабочкам и голубям он не раз выкалывал глаза. На вопрос, что такое сила воли, Дима ответил: «Это — сила на воле».

В этот день я дома напекла блинов и решила устроить мальчикам, и прежде всего Диме, маленький праздник. Когда все мальчики расселись в кабинете, я обнаружила, что Димы нет. Мальчики мне сказали, что он просился, и даже за локоть меня хватал, а я его почему-то не взяла. Я растерялась, наверное, в хлопотах с этими блинами я его просто не заметила и не услышала. Что же делать? Ведь он остался в ужасном состоянии, а сотрудники придут за мальчиками только через полтора часа.

Детей одних оставить нельзя, потому что все они могут разбежаться. И тогда я обращаюсь к самому сильному, самому, может быть, «плохому», который только и ждет, чтобы сбежать из отделения:

— Денис, иди в отделение и приведи Диму. Мы все будем тебя ждать. Но если ты убежишь, меня завтра же уволят.

Надо было видеть лицо Дениса и лица всех детей. Этого я описать не могу. Денис уходит. Мы ждем. Все сидят тихо, молча.

Время идет так медленно! Спрашиваю:

— Мальчики! Куда пошел Денис?

— В отделение! — говорят они все в один голос, а сами смотрят, не мигая, и шеи вытянуты от напряжения.

Время идет. Слышу шаги, стук в дверь. Передо мной стоят радостный Дима, ошеломленный Денис и медсестра в ужасе.

— Денис, — говорю, — спасибо тебе! Мы все тебя очень ждали. Мальчики верили. Домнишь, ты говорил, что тобой какой-то внутренний голос командует. Ты хочешь делать хорошее, а кто-то внутри подговаривает тебе делать иначе. А что ты сейчас чувствовал, когда ходил в отделение?

Денис говорит:

— Вышел в коридор, смотрю — кругом никого. Суббота! В коридоре свободно. И тут мне кто-то говорит: «Беги»! Я остановился, а потом ко мне мысль пришла, что тогда мальчишки останутся без Н.А. И я пошел в отделение.

Потом мы читали рассказ о дружбе, о терпении, о доброте. Обсуждали его и — плакали. Все плакали: и мальчишки, и я.

Через год мне пришлось быть в специальном профтехучилище для трудновоспитуемых. Там я встретила Диму. Он был грустным, безучастным и каким-то тупым, словно неживым.

• • •

Однажды в отделении произошел такой эпизод: я беседовала с 10-летним Сашей. Вдруг из класса вышел трехлетний Паша и начал баловаться, шуметь. Саша, желая сделать для меня что-нибудь хорошее (он очень трепетно ко мне относился и дорожил каждой возможностью нашего

общения) стал пытаться отправить Пашу обратно в класс. Малыш сопротивлялся, Саша приложил определенное усилие, тот и вовсе завизжал. Из класса вышла медсестра и, не разобравшись, повысив голос, одернула Сашу, так старавшегося «навести порядок».

И Саша мгновенно окаменел.

Все знают, что Саша вредный и легко возбудимый. Медсестра не знала и не предполагала, что он старался всем сделать хорошо. Презумпция невиновности здесь не срабатывает.

Я подошла к мальчику, обняла его, и мы долго и молча сидели на корточках в коридоре. И вдруг Саша медленно встает, подходит к медсестре и просит у нее прощения. Что происходило в его душе? Не знаю, но мне кажется, что он был рад тому, что о нем не стали сразу думать плохо. И тогда он использовал свой шанс быть хорошим. Я сказала:

— Видишь, как хорошо! И тебе, и Паше, и медсестре. Радостный Саша поцеловал меня и поблагодарил. Почему же мы не предоставляем детям шанс быть или

стать хорошими? В первую очередь этот вопрос я отношу к родителям. Хотя, признаться, он в равной степени относится ко всему обществу.

Однажды Саша принес мне лист бумаги, на котором нарисованы три сердца: сердце черное, сердце с черной точкой и сердце с солнышком внутри.

— Что это?

— Черное сердце — у злого человека, черная точка в сердце — это когда мало греха, а сердце с солнышком — у хорошего человека.

— Откуда ты это знаешь?

— Знаю, — говорит. Так подсказал ему его

краткий, но богатый впечатлениями жизненный опыт. У него есть старший брат Дима. Родители тоже есть, но они лишены родительских прав. Когда братья вместе, они страшно дерутся. Поэтому помещены в разные интернаты. Мама

и папа пьют, проводя жизнь, большей частью, по тюрьмам. Когда Саше было 3 года, Дима выбросил его из окна 3-го этажа, «чтобы не вякал».

Саша остался жив. Он убегает из интерната, когда его бьют или когда старшие мальчишки угрожают: «Если не достанешь бутылку, убьем!» Дима говорил, что однажды Сашу в туалете изнасиловали взрослые ребята. Саша может удрать отовсюду. Даже из милиции сбежал.

— Я б не удирал из милиции, — рассказывал он, — если бы там кормили. А вообще там хорошо.

— Как же тебе удалось бежать?

— Подошел к дежурному и говорю: «А мне сказали идти на улицу!» Дежурный говорит: «Ну и иди!» Я и пошел... Потом все меня искали.

Саша любит рассказывать про Италию. Дети из интернатов часто ездят туда по гуманитарной линии. Я спрашиваю:

— Ты в Италии воровал?

— Там всё и так давали.

— А что ты делал?

— В магазин ходил, продукты покупал. Брата маленького итальянского смотрел. Никуда не убегал. Папа и мама в Италии не пьют. Они хорошие.

И рассказывает он об Италии так складно, и лицо у него становится такое хорошее...

Хотя в Италии он никогда не был. Другие были, а он — нет. Саша — «плохой», его в Италию не берут. Это другие дети рассказывали, как там хорошо. Саша запомнил имена хороших итальянских папы и мамы, которые не пьют и за детьми смотрят, где из дому не надо никуда убегать и воровать тоже не надо. Он мне не только итальянские имена называл, но и некоторые слова по-итальянски произносил.

Однажды утром захожу в палату, а Саша плачет, лежа в постели. Говорит, что во сне увидел, как он в Италии живет у хороших папы и мамы. А проснулся в палате «психушки».

Иногда у меня уже нет сил обращаться к родителям. Вот и сейчас понимаю, что надо написать какие-то слова в

их адрес, и не могу. Неужели всё бесполезно, неужели родители наших пациентов все слабоумные, что не понимают очевидного?!

Месяц в отделении Саша был такой тихий и добрый, что сотрудники дивились. Спустя два месяца после выписки и возвращения в интернат звонит директор: она в ужасе от поведения Саши.

Я приезжаю в интернат. Саша подошел, прижался ко мне и тихо плачет. Оказалось, что Саша ведет себя так плохо, что даже завуч не справляется.

— А уж завуч, — говорит директор, твердо сжав кулак и потрясая им в воздухе, — уж если сказала, то так и будет! А с этим, — и показывает на Сашу, — так не получается!

Грустно мне было все это слышать. Можно подумать, что завуч сама всегда послушна перед чьим-то твердо сжатым кулаком.

• • •

— НА., я больше в Бога не верю! — говорит мне 10-летний Андрей.

— Это почему же?

— Я один раз шел на дело и молился, а Бог мне не помог.

— Значит, плохо тебе было без Бога?

— Ну да...

На следующий день беру Андрея в группу. Сегодня мы говорим о воровстве. Что-то говорю им я, но больше говорят они сами: рассказывают, что чувствуют, когда идут воровать, как боятся во время и после кражи.

Потом я читаю рассказ С. Нилуса о 10-летнем мальчике, который воровал и молился Николаю Чудотворцу: «Святителю отче Николае, помоги!» И много раз его воровство «удавалось». Однажды после кражи за ним гнались, а он убегал и молился. Вдруг видит, полуобглоданная туша дохлого животного лежит. От страха он в брюхо этой туши и залез. Переждал погоню и вылез, чуть живой. И видит: стоит перед ним сам Николай Чудотворец и спрашивает:

— Ну и как же тебе там было?

— Смрадно, — отвечает воришка. Тогда святой Николай говорит:

— Вот и Богу смрадны твои дела! До каких пор ты будешь воровать?

Дети очень внимательно слушают рассказы и примеры из чужой жизни, касающиеся их личных проблем, и очень искренне обсуждают все, что проецируется на их собственную жизнь. После чтения и обсуждения этого рассказа я даже словом не обмолвилась, чтобы они перестали воровать, потому что это плохо. Наоборот, я даже о себе говорила, что и я в детстве воровала. И каюсь по сей день. Надо было видеть лица детей. Изумление и надежда были в их глазах.

И в этой же группе я пересказываю воспоминание одного художника из книги Лескова. Когда он был подростком, то обучался рисованию у одного монаха-иконописца. Во время обеда монах уходил отдохнуть на час, а мальчики в это время лазили в архиерейский сад за грушами, то есть воровали. И ставили одного на страже, чтоб предупреждал, что монах идет.

Об этом сговоре услышал сам архиерей. И вот однажды о приближении монаха им сообщил... сам хозяин сада. Затем Владыка пригласил воришек к себе в дом, где на столе уже была приготовлена целая корзина груш и миска меда.

Мальчики выросли и всегда с любовью вспоминали архиерея, который навсегда отучил их воровать. Наши дети, зная этот рассказ уже наизусть, очень часто просили рассказать его: чтобы еще и еще раз услышать, какими умными и добрыми бывают взрослые люди.

• • •

Группа заходит в кабинет, рассаживаемся по местам. На моем рабочем столе лежат книги. Дети смотрят, листают.

— Мальчики, просмотрите в книге «Грех и покаяние последних времен» оглавление и заметьте, что бы вы хотели прочесть (оглавление в книге составлено по названиям основных грехов, характерных для человека).

Они отметили странички. Я знаю диагноз каждого: все они хотят прочесть о своем «деле» (кто о воровстве, кто о пьянстве, кто о сквернословии и так далее, по оглавлению, в котором они нашли названия своих грехов). И всех интересует исповедь и покаяние. Но ведь даже то, что они признают за собой именно эти, свойственные им грехи, — это уже и есть начало покаяния.

В этой группе все были с диагнозом: «Патохарактерологическое Формирование личности. Алкоголизм либо эпизодическое употребление алкоголя. Токсикомания». Воровали все.

Задаю вопрос:

— А бывает, чтобы украл, — и никто никогда не узнает?

— Сколько угодно бывает! Взрослые вообще все воруют! И приводят в пример родственников: кто, когда и что

крал. Открыто говорят всё, что знают, а знают они немало.

— Как вы думаете, что же чувствует человек, который украл?

Толком ничего сказать не могут, и я читаю им рассказ «Упреки совести» из книги «Райские цветы с земли русской». Рассказ большой, 4 листа мелким шрифтом. Время занятий быстро пролетело. Но на следующий день группа собралась для обсуждения этого рассказа. Но с самого начала занятий мы отвлеклись и ушли в какую-то другую тему, а минут через 40 пришла заведующая и пригласила меня в ординаторскую. В этот момент один из моих 13-летних алкоголиков говорит:

— Как это? Мы же еще рассказ не пересказали! Заведующая удивлена. А я предлагаю детям рассказать

заведующей и напомнить самим себе, о чем рассказ.

Мальчики пересказали всё это большое повествование с мельчайшими подробностями. Если кто-то что-то упускал, то другие спешили дополнить. Признаюсь, что я обрадовалась и благодарила Бога за этот случай, потому что, наконец, немножко станет понятно и врачам, чем же я все-таки занимаюсь.

Удивительно то, что память этих детей сильно страдает от воздействия алкоголя, токсичных веществ и стрессов. Они

не могут передать краткий смысл даже нескольких строк, когда их проверяют врачи-психиатры. А сейчас они сидели смирно и пересказали рассказ едва ли не слово в слово!

— Не может быть! Это же не наши дети! — говорила потрясенная заведующая. — Они же так тихо сидят! А рассказ: какой большой рассказ пересказали! Надо, чтобы все воспитатели им рассказы читали.

Конечно, не всякое чтение автоматически даст подобный результат. Не всегда заденет их рассказ за живое, и будет напрасным труд. Дорогие папы и мамы! Читайте своим детям интересные рассказы, которые они смогут приложить к своей жизни и найти в них ответы на свои детские вопросы. Разговаривайте с детьми, обсуждая прочитанное не в назидательном тоне, а с любовью, как равный с равным.

• • •

Леша первый раз в группе.

— Леша, почему ты не ходишь в школу?

— У меня не получается самому уроки выучить.

— А тебе дома кто-нибудь помогает уроки делать?

— Не. А сам я не могу, плохо запоминаю.

— Почему же тебе дома никто не помогает?

— Мы дома ссоримся.

— Прощения кто просит?

— Дома никто не просит. И мне трудно просить прощение.

— Что лучше: простить или отомстить?

— Простить, конечно.

— Кто тебе сказал?

— Сам знаю...

И вдруг после паузы Леша спрашивает:

— Кто этот человек, который стоит перед больницей на памятнике?

— Это Иван Петрович Павлов, был знаменитый ученый, очень хороший врач и очень хороший человек, — отвечаю я.

Я искренне люблю и почитаю Ивана Петровича, и потому, радуясь вопросу, увлеченно рассказываю мальчикам о

его детстве, о каникулах, которые он проводил в монастыре, о разных историях из его жизни.

Леша все выслушал и говорит с досадой:

— Если он был такой хороший, тогда зачем он такую больницу сделал и такое детское отделение?

И наша беседа продолжилась в новом направлении. Самым главным было то, что дети самостоятельно пришли к выводу: воспитывать нужно личным примером, и если хочешь жить в мире, без ссор, без воровства, сквернословия, зависти, пьянства, — всё это следует искоренить прежде всего в самом себе. И это мои слушатели и пациенты относили к своим родителям в полной мере.

Как жаль, что родители не слышали их в тот момент!

• • •

... В детском отделении крик, шум, сквернословие, собрались едва ли не все сотрудники. Оказывается, 13-летний Миша хотел удрать, выбил одну дверь и уже устремился ко второй, но здесь его «перехватили». Его глаза полны ужаса и слез, лицо красное от злости, напряжения и крика.

Мишу ведут в отделение. У него кривые ноги, сильная косолапость. Наверняка ему уже дали обидную кличку, обозвали и подразнили. Миша страшно сопротивляется, его фиксируют, то есть привязывают к кровати. Некоторые мальчишки усердно помогают санитарам. Миша кричит, ругается. Я присела к нему на кровать. Он долго не может успокоиться.

И вдруг Юра, один из тех, кто только что довел Мишу до исступления своими насмешками, обращается ко мне:

— Н. А.! А у меня зуб болит, щека опухла. Жалуется. Сочувствия ищет.

— Ребята, — говорю, — неужели никто из вас не сочувствует Мише?

— Ага! Он же обзывается!

— Но ведь вы и сами были на его месте, и каждого из вас тоже привязывали? Почему же вы сейчас такие жестокие? Ведь ему сейчас, как и вам тогда, плохо!

И обращаюсь к Юре с больным зубом:

— А у тебя, Юрка, еще и язык заболит и опухнет от твоих гадких слов, которые ты на Мишу говорил! Заболит и вывалится!

И ушла домой...

Мишу, действительно, сразу высмеяли, и он был в состоянии бежать куда угодно.

Однажды в группе, когда каждый рассказывал о своей жизни, Миша много говорил о домашних ссорах, пьянстве. Говорил, что и сам делает много плохого: пьет, курит и ворует.

Я сказала, что мы все делаем много плохого, в том числе и я сама, но надо помогать друг другу, чтобы умножалось добро.

— Нет, — сказал Миша. — Я больше плохого делал, чем вы.

Я застыла от этих слов!

Мы много беседовали с Мишей индивидуально и в группе о том, что Бог принимает всех: и маленьких и высоких, и толстых и тонких, — всяких.

— Ты в балете танцевать точно не будешь, но, может быть, станешь прекрасным мастером, — говорила я ему, — и сделаешь такой красивый стол, что лучше тебя никто не сумеет! Или дом построишь, или картину нарисуешь.

Миша оживлялся, когда у него появлялась надежда.

Все дети хотят хорошего. Но добро надо привить, как прививают плодоносную ветвь к дереву. Добро нужно взращивать, как зернышко, и поливать, и удобрять, и утеплять ростки. Поэтому дети так нуждаются в беседах о добре, в добром слове, в искренних отношениях. Часто думаю о том, как много мы сегодня говорим. Но наши слова зачастую не имеют должной цены. Вспомним, когда и где мы, взрослые, сами слышали то «слово, которое лечит». Что уж говорить о детях...

• • •

Однажды мама Андрея принесла мне в пакете запеченную курицу: «Это вам, кушайте». Я не стала отказывать ей и взяла, подумав, что всегда найдется тот, кому нужнее. По

дороге домой увидела старика, который копался в мусорном ящике.

— Что вы там ищете? — спрашиваю.

А он роется в мусоре, не поднимая головы. Я подала ему пакет с курицей; не поднимая на меня глаз, он взял его, тихо поблагодарил и сразу ушел.

На следующий день взяла в группу 13-летнего алкоголика Андрея, мама которого дала мне курицу.

Я рассказала эту историю детям и обратилась к Андрею:

— Когда я отдавала пакет тому человеку, я молилась о тебе, чтобы Бог зачел эту милостыню на твой счет. Ведь ты учиться не хочешь, работать не собираешься, а водку пьешь. Вполне может быть, что с таким началом под конец тоже будешь в мусорке копаться. Тогда, может быть, и тебе кто-то подаст.

И вдруг один мальчик говорит:

— А скоро все по мусоркам будут лазить!

И мы начинаем рассуждать о том, почему мы так живем. Я читаю рассказ «Поучительная история из жизни села Счастливого» из книги «Райские цветы с земли русской». Это рассказ про село, которое действительно было счастливым, пока люди слушали Слово Божие и жили по Его Закону. А горе пришло в село тогда, когда забыли о Боге. Тогда постепенно среди жителей воцарились злоба, зависть, пьянство, преступления. А затем наступил голод.

Дети всё понимают. И они очень страдают оттого, что лучшие годы их детства, их жизни упущены для добра. Их родные дома были без Фундаментов. Они шатались от ветра во все стороны, пока из них не повываливались дети, за ними родители, а там и сами дома рухнули, погребя под обломками все живое, что еще могло оставаться в непутевых стенах.

• • •

«Кто небрежен к своим детям, тот хотя бы в других отношениях и порядочен, понесет крайние наказания за этот грех. Все у нас должно быть второстепенным в сравнении с заботой о детях и с тем, чтобы воспитывать их в учении и

наставлении Господнем», — говорил святитель Иоанн Златоуст. И при этом он ссылался на святого апостола Павла, который в своем послании к христианам Ефеса писал: «Отцы, не раздражайте детей ваших, но воспитывайте их в учении и наставлении Господнем» (Еф 6: 4).

Все дети знают свои плохие поступки, видят злые наклонности и хотят их исправить. Но далеко не все родители допускают даже мысль о собственных ошибках в воспитании детей. Мысль же о том, что своими пороками они губят своих детей, очень часто приводит их в раздражение, а то и в ярость.

Дети в большинстве своем хотят пойти в Церковь, чтобы «просить прощения у Боженьки». Родители в своем большинстве обращаются к Церкви только для того, чтобы там с их детьми в один миг сделали то, чего не сумели ни они, ни школьные учителя, ни врачи, ни милиция. Но в Библии сказано, что врач должен прежде исцелить самого себя (Лк 4: 23).

Что происходит с нашими детьми, хорошо выразил священник А. Ельчанинов: «Это как если бы мы закрыли растение черным колпаком, а затем стали бы сетовать на то, что оно гибнет без солнечных лучей».

Дата добавления: 2015-08-09