Абстрактное право

Первой ступенью на восходящей лестнице развития воли Гегель считает единичную волю некоего субъекта, который благодаря этой воле, неотделимой от самосознания, становится юридическим лицом, правоспособной личностью. Такого рода личность характеризуется как основа абстрактного, формального права, имеющего своей заповедью «Будь лицом и уважай других в качестве лиц». Придавая важнейшее значение тому, что «лицо должно дать себе внешнюю сферу своей свободы», т.е. каким-то определенным образом относиться к внешнему, «преднайденному» миру, Гегель видит это отношение в том, что лицо присваивает себе вещи данного мира как свою собственность. Считая, что «лицо имеет право вкладывать свою волю в каждую вещь, которая благодаря этому есть моя», Гегель утверждает «абсолютное право человека на присвоение всех вещей». Примечательно, что это присвоение Гегель толкует как такое проявление верховенства человеческой воли по отношению к вещам, которое-де еще раз свидетельствует об истинности идеализма, не считающего «вещей, каковы они суть, чем-то, что есть в себе и для себя», и несостоятельности материализма («реализма»), будто бы объявляющего вещи «абсолютными, хотя они и находятся в форме конечности» (94. 7. 65, 71, 72). Путаница, вносимая Гегелем в понятия идеализма и материализма, заслуживает внимания и сама по себе как выражение тенденции использовать для обоснования идеализма и дискредитации материализма софистические соображения, так и под углом зрения социальной обусловленности гегелевского идеализма, оказывающегося существенно связанным с философским обоснованием частной собственности. Гегель подчеркивает, что «так как в собственности моя воля становится для меня объективной как личная воля», т.е. воля единичного человека, «то собственность получает характер частной собственности». Свою философию права Гегель характеризует как «важное учение о необходимости частной собственности». Идеалистичность гегелевского обоснования частной собственности выражается в утверждении, что она существует не ради удовлетворения определенной потребности, а потому, что в ней во имя реализации «разумности» идеи «снимается голая субъективность личности», так что «лишь в собственности лицо есть как разум». Согласно Гегелю, в борьбе с исторически предшествующей общей собственностью на землю «частная собственность... должна была одержать верх» как «более разумный момент». Наряду с общей собственностью Гегель квалифицировал и ее равномерное распределение как не соответствующее названной «разумности» (как и «справедливости»). Коммунистические и эгалитаристские принципы, с точки зрения Гегеля, - «пустая и поверхностная рассудочность» (94. 7. 72, 69, 75).

Существенно важно, что Гегель обосновывает «разумность», правомерность частной собственности в ее буржуазной форме. Рабовладельческая и феодально-крепостническая формы собственности категорически осуждались Гегелем, объявившим личность и волю человека не подлежащими отчуждению. Рабскую и крепостную зависимость людей, равно как и запрещение рабам владеть собственностью и феодальные ограничения частной собственности, Гегель отнес к противоразумным и противоправным видам отчуждения. Он ратовал за буржуазную «свободу собственности», отмечая, что она «лишь со вчерашнего дня кое-где получила признание в качестве принципа». По Гегелю, «это пример из всемирной истории, показывающей нам, какой длительный срок нужен духу для того, чтобы сделать шаг вперед в своем самосознании...» С точки зрения Гегеля, утверждение «свободы собственности» - это трансформация всемирно исторического значения, происшедшая полтора тысячелетия после того, как был провозглашен принцип «свободы лица», приписываемый им христианству. «Свободу собственности» Гегель понимал как право собственников на основе договорных отношений между ними дарить и обменивать свою частную собственность, торговать ею. По его мнению, «разум делает необходимым» такие отношения (94. 7. 86, 90, 96).

Уделяя большое внимание характеристике основных видов договоров о правомерном отчуждении и приобретении собственности, Гегель в конце раздела об абстрактном праве рассматривает три формы нарушения права частной собственности: так называемую «простодушную неправду», обман и преступление в соединении с принуждением. Здесь же содержится гегелевское учение о наказании: последнее трактуется как необходимое снятие преступления, имплицитно заключенное в нем самом. Гегель выступал за строгое соблюдение закона при установлении наказания, которое должно осуществляться только по суду. В согласии с просветителями он был противником жестокости наказаний и обосновывал необходимость их смягчения по мере прогресса цивилизации, поддерживая соответствующие воззрения итальянского правоведа Беккария.

Мораль

Вторая часть «Философии права» посвящена морали, определяемой как право субъективной воли. Согласно Гегелю, развитие понятия воли состоит в том, что после того, как она получила наличное бытие «в некотором внешнем» (собственности), она должна получить его также «в некотором внутреннем», т.е. «она должна быть сама для себя субъективностью и ставить себя перед самой собой». К рассмотрению морали Гегель переходит сразу же после трактовки наказания как снятия преступления. Указывая, что моральная воля проявляется в поступках, Гегель считает, что если с ними связано зло, то оно уже не носит характер юридически наказуемого преступления, а если с ними связано добро, то оно уже не определяется через соответствие юридическим законам. В праве моральной воли Гегель выделяет следующие три стороны как представляющие единичное, особенное и всеобщее: 1) поступок должен совпадать с субъективным («моим») умыслом, 2) субъективное намерение должно иметь своей целью благо, 3) поступок должен соответствовать добру как объективной ценности (94. 7. 123,133).

Гегелевское понимание морали соотнесено прежде всего с тем, как она трактовалась Кантом, а также Фихте и немецкими романтиками. В основном это соотнесение является полемическим, хотя Гегель и признает немалые достоинства за кантовским учением о морали в плане постановки проблем. Полемично по отношению к Канту настаивание Гегеля на том, что в сфере морали важно не только умонастроение субъекта, но и соответствующие этому умонастроению поступки с их объективными следствиями. Полемично по отношению к романтикам несогласие Гегеля с тем, чтобы «внутреннюю восторженность и задушевность» превращать в единственный «критерий правого, разумного и превосходного...». Если в кантовской философии Гегель критикует формальность и абстрактность ее понимания морали, то в романтизме он осуждает нигилистическое отношение к морали, вырастающее на почве апологии индивидуалистического своеволия. С точки зрения Гегеля, умысел, реализующийся в поступке, делает человека вменяемым, и если поступок порождает зло, то он с моральной точки зрения должен подвергнуться осуждению как определенная вина. Гегель был убежден, что субъективное намерение должно рассматриваться не изолированно, а в связи с благом, мысль о котором неотделима от морального намерения. Обратим внимание на то, что стремление удовлетворить насущные жизненные потребности человека Гегель, в отличие от Канта, не считал несовместимым с моральностью намерения. К «абстрактной рефлексии» относил Гегель кантовское «воззрение на мораль, согласно которому последняя должна вечно существовать лишь в качестве враждебной борьбы с удовлетворением человеком своей собственной потребности» по принципу «делать с отвращением то, что велит долг». Гегель настолько высоко ставил названные потребности, что во имя предотвращения смерти обездоленного человека от голода обосновывал правомерность нарушения не только абстрактных принципов морали, но и «абстрактного права», стоящего на страже частной собственности. Проявляя поразительную для апологета этой собственности гуманность, Гегель заявлял, что «если жизнь находится в высшей опасности и ее спасение сталкивается с собственностью обеспеченного правом другого человека, она может притязать на право нужды» и быть «поддержана посредством кражи куска хлеба...» (94. 7. 145, 144, 146).

Полемикой с Кантом пронизана гегелевская трактовка добра и его «внутреннего определения» - совести. Характеризуя добро как «единство понятия воли и особенной воли» и «как сущность воли в ее субстанциальности и всеобщности», Гегель указывал, во-первых, что «добрая воля» не может быть таковой без ее объективной реализуемости, предполагающей признание ею «права объективности» и действие «соответственно тому, что в этом мире имеет силу». Во-вторых, признавая «заслугу и возвышенность кантовской практической философии» в понимании добра как безусловного долга, Гегель вместе с тем считал недостатком этой философии отсутствие в ней разъяснения, что же конкретно представляет собой долг, равно как что же именно должен делать человек, руководствующийся категорическим императивом. По Гегелю, отсутствие содержательного определения добра нетерпимо потому, что оно порождает, с одной стороны, иезуитское лицемерие, выдающее зло за добро, а с другой стороны, - романтическое стирание различия между добром и злом из-за мнения, что «доброе сердце, доброе намерение и субъективное убеждение суть именно то, что сообщает поступкам их ценность...». Гегель понимал, что романтический аморализм, находивший определенные предпосылки в кантовском агностицизме и в фихтевском превознесении «я», выражает духовный кризис переломной исторической эпохи, когда традиционные обязанности оказались не соответствующими требованиям развившегося человеческого самосознания и «воля лучших людей» «вынуждена стараться найти гармонию, утерянную в мире действительности, лишь в идеальной глубине внутреннего голоса». Но Гегель был убежден, что «дух» уже создал необходимые предпосылки для восстановления на основе философии «абсолютного идеализма» со свойственной ей высшей рациональностью уважения к моральным ценностям, которые для этого должны быть поняты не на уровне одной лишь субъективности, а в том единстве «субъективности и объективного в себе и для себя сущего добра», которое есть «нравственность» (94. 7. 151, 153, 159, 168, 158, 177).

Дата добавления: 2015-08-13