Нравственность. Поскольку тремя формами развития «нравственного духа» Гегель считал семью

Поскольку тремя формами развития «нравственного духа» Гегель считал семью, гражданское общество и государство, постольку речь шла о необходимости рассматривать моральные определения в контексте социально определенного бытия людей, понимаемых уже не как абстрактные индивиды, а как члены различных социальных образований. По-своему, т.е. через призму идеалистической мистификации и консервативного «примирения с действительностью», разрабатывая проблему социальной определенности морали, Гегель заявлял, что «объективно нравственное, вступающее на место абстрактного добра» есть ставшая через субъективность конкретной субстанция, положившая определенные понятием «в себе и для себя сущие законы и учреждения», благодаря которым «нравственность обладает прочным содержанием»; причем законы и силы «нравственной субстанции» более действенны в отношении субъекта, «чем бытие природы». Если для блага как сугубо моральной категории характерно «абстрактное долженствование», наиболее отчетливо выраженное кантовской философией, то нравственное добро отличается, по Гегелю, своей действительностью, реализованностъю. Он подчеркивал, что «нравственная субстанция, как содержащая в себе и для себя сущее самосознание в единении с его понятием, есть действительный дух семьи и народа». Именно в законах и силах этой «субстанции» Гегель видел необходимую конкретизацию обязанностей, которые человек «должен исполнять для того, чтобы быть добродетельным...». Гегель разъяснял, что хотя эти обязанности связывают волю человека, они не только не уничтожают и не стесняют его свободы, но только при их исполнении он реализует свою подлинную, «субстанциальную» свободу, освобождаясь, с одной стороны, от тягостной зависимости от «голых естественных влечений», а с другой стороны, - от стеснения субъективистскими колебаниями относительно должного и дозволенного, Гегель солидаризировался с мнением античных мудрецов, что наилучший способ формирования нравственного человека - это сделать «его гражданином государства, в котором господствуют хорошие законы» (94. 7. 182, 189, 183, 184). Глубже, чем Кант, понимая социальную обусловленность морали, Гегель, однако, в своих рассуждениях о морали и нравственности утратил такую прогрессивную черту кантовской этики, как обоснование долга личности и ее нравственного права не соглашаться - пусть только в своем сознании, а не в практических действиях - с теми социально-политическими установлениями, которые представляются неразумными и несправедливыми. Гегелевское обоснование примата «нравственной субстанциальности» означает, что перед ее лицом «исчезли то своеволие и та собственная совесть единичного, которые могли бы иметь самостоятельное наличное бытие и находились бы с нею в антагонизме...». За пределами сферы семейных добродетелей и деловой порядочности Гегель сводил нравственность к лояльности по отношению к наличному государственному строю, трактовал ее, по сути дела, как верноподданность и за конопослушность, заявляя, что полное и последовательное этическое, учение об обязанностях «не может быть ничем иным, как развитием отношений, которые благодаря идее свободы необходимы и потому действительны во всем своем объеме в государстве». Хотя Гегель признавал, что «добродетель в собственном смысле слова находит в себе место и осуществляется лишь при чрезвычайных обстоятельствах и коллизиях», он при этом имел в виду лишь преодоление личностного произвола и субъективного каприза. Главную ценность Гегель придавал той добродетели, которая есть просто добропорядочность, т.е. «одна лишь простое соответствие индивидуума обязанностям, диктуемым теми обстоятельствами, в которых он находится» в данном обществе. В итоге Гегель растворял нравственность в поддерживающих социально-политическую стабильность нравах народа, у которого выработалась «привычка к нравственному...» (94. 7. 187, 184, 185, 186).

Семья

Определяя семью как первоначальную, «непосредственную субстанциальность духа», Гегель выделял в ней следующие три стороны: брак как таковой, семейную собственность и воспитание детей. Согласно Гегелю, в браке имеет место единство природного и духовного начал, вследствие чего он отвергал трактовку брака либо лишь как полового отношения, либо лишь как гражданского контракта, либо лишь как любви. «Правовая нравственная любовь» - такое определение брака давал Гегель, заявляя, что «вступление в состояние брака» является «объективным назначением и, следовательно, нравственной обязанностью единичных личностей» и что брак представляет собой «один из тех абсолютных принципов, на которых зиждется нравственность общественного союза» в целом. С точки зрения Гегеля, брак по своему существу является моногамным; вступление в брак должно быть обставлено торжественной церемонией; «в себе» брак нерасторжим, но развод дозволителен, причем «законодательства должны в высшей степени затруднять осуществление этой возможности...». Собственно нравственную сторону брака Гегель видел в осознании семейного единства супругов «как субстанциальной цели, следовательно, в любви, доверии и общности» всего их индивидуального существования. Заметим, что Гегель обосновывал патриархальную семью, в которой мужчина представляет собою «сильное и деятельное начало», а женщина - «пассивное и субъективное начало». Гегель считал, что «действительная субстанциальная жизнь мужчины протекает и проявляется» во вне - «в государстве, в науке и т.п., а затем - борьбе с внешним миром и с собою, равно как и в работе над ними», так что лишь пройдя через это «раздвоение» «он отвоевывает себе самостоятельное единство с собою» и в семье обладает «спокойным созерцанием этого единства и чувствующей субъективной нравственностью...». Женщина же, по Гегелю, именно в семье «имеет свое субстанциальное назначение», и в «благоговейной родственной любви находит себе выражение также и ее нравственное умонастроение». Установка на патриархальную семью дополнялась у Гегеля философским освящением многовековой неравноправности положения женщин в обществе по сравнению с «первым полом», как он именовал мужчин. Не отрицая возможности для женщин быть образованными (хотя и полагая, что «женщины получают свое образование какими-то неведомыми путями и как бы через атмосферу представления», а не мысли), Гегель утверждал, что все же «для высших наук, как философия, и для некоторых произведении искусства, требующих всеобщего, они не созданы», поскольку-де «идеальным они не обладают». Гегель был вместе с тем уверен, что «государство подвергается опасности, когда женщины находятся во главе правительства», ибо они, по его мнению, «действуют не согласно требованию всеобщего, а руководствуясь случайными склонностями и мнениями» (94. 7. 193, 199, 195, 194, 198).

Необходимой «внешней реальностью» семьи Гегель считал совместное имущество супругов. Улавливая связь моногамной семьи с установлением института частной собственности, но не понимая первичности этого института, Гегель обращал внимание на то, что «в сказаниях об основании государства или, по крайней мере, нравственно упорядоченной общественной жизни введение прочной собственности появляется в связи с введением брака». «Право распоряжения и управления семейным имуществом» должно, но Гегелю, принадлежать мужу, так же как представительство семьи в качестве правового лица перед другими правовыми лицами. Вместе с тем к обязанностям преимущественно мужа Гегель относил «добывание средств вне семьи» и заботу «об удовлетворении ее потребностей». В понимании Гегелем семейного имущества с особой четкостью обнаруживалось то, что он выступает с апологией не моногамной семьи вообще, а буржуазной формы этой семьи, существенно отличной от семьи в античном обществе и в феодальном средневековье. Гегель утверждал, что «каждая новая семья является более существенной», чем связь супругов с своими родами, так что именно «супружеская чета и дети образуют подлинное ядро семьи», в силу чего «имущественные отношения индивидуумов должны... находиться с браком в более существенной связи, чем с более широким кругом кровного родства» (94. 7. 200-202).

В детях, по Гегелю, единство брака становится «самостоятельно сущим существованием и предметом», и в них же воплощается существование рода. Считая любовь родителей к детям прямым следствием взаимной любви супругов, Гегель указывал, что права детей состоят в том, чтобы получать в семье питание и воспитание, а обязанности - быть послушными родителям и оказывать им услуги в семейных заботах. Гегель подчеркивал, что «дети суть в себе свободные» и потому не должны принадлежать «как вещи ни другим, ни родителям», осуждая как вопиющую безнравственность рабский статус детей по отношению к родителям в римском праве. Сами услуги, которые родители вправе требовать от детей, могут иметь своей целью лишь воспитание последних. Трактовка Гегелем воспитания заострена против просветительской педагогики, поскольку ориентирована на формирование верноподданных граждан. Заявляя, что в ходе воспитания нельзя обойтись добротой и не следует прибегать к убеждению по причине невосприимчивости к нему детской души, Гегель провозгласил «главным моментом воспитания» строгую дисциплину, «смысл которой - сломить своеволие детей, чтобы истребить чисто чувственное и природное». Гегель был уверен, что превращение ребенка в самостоятельную и свободную личность требует развития в нем «чувства подчиненности» по отношению к «всеобщему и существенному», первоначально выступающему в виде воли родителей. «Играющую педагогику» Гегель осуждал за унизительную по отношению к своему делу, к себе самой и, в сущности, также к детям «ребячливость», «которую сами дети ставят невысоко» (94. 7. 202-204).

Признание совершеннолетних детей юридическими лицами, способными самостоятельно обладать собственностью и основывать собственную семью, Гегель квалифицировал как «нравственное распадение семьи», образующее переход к гражданскому обществу (94. 7. 205, 209).

Дата добавления: 2015-08-13