Post scriptum

Улица, дарованная Уфе помещицей Ириной Ивановной Бекетовой, жива будет до тех пор, пока стоять будет в нетронутой целости и сохранности хотя бы один дом, построенный на средства благодетельницы. Ежели ни одного дома не останется, погрузится улица во тьму и исчезнет. Да и Уфа после этого осквернения недолго проживет.

Бекетов побледнел и отложил завещание в сторону, положив на него дрожавшие руки. На лице его отобразилось такое немыслимое душевное смятение, такие муки, что присутствующие за столом пришли в неподдельный ужас.

- Что вы такого прочли в моем завещании? – вскричала помещица. – Я собственноручно перечитывала его три раза! Дайте мне!

И, выхватив листы, Ирина Ивановна принялась в очередной раз перечитывать свое завещание. – Что вы тут нашли? Нет ничего, все составлено законным образом, комар носу не подточит.

- Вы в конце, в конце читайте, после своей подписи, - подсказал Бекетов.

- Где в конце? - недоумевала помещица, - нет там ничего, пусто.

- Как нет? – опустошённо спросил Бекетов. – Не может быть, я только что читал...

- Вы надсмехаетесь надо мной? – голос помещицы взвился под самый потолок. – Нате, покажите мне это самое место.

Бекетов взял протянутое Ириной Ивановной завещание, отыскал последний, пятый лист и, к удивлению своему и стыду, не нашел строчек, тех самых, которые только что явились ему. Явились так ясно, что и посейчас стояли перед его глазами. Впрочем, надвигавшаяся гроза заслонила собой все и Бекетов, если бы его спросили, вряд ли бы смог повторить прочитанное.

- Как же так? – вконец растерялся Бекетов. – Ведь они только что были здесь, я сам видел их своими глазами!

- Ну, хоть на память вы их запомнили, эти свои исчезнувшие слова? – усмехнулась помещица. – Сумеете вслух сказать? Мы хотим знать, что такого вы прочли в моем завещании.

- Мне нельзя, - опустил голову Бекетов. – Пока нельзя.

- Ну, это фиглярство какое-то! – вскочил с места раздосадованный советник. – Иван Александрович, будьте любезны, внесите ясность. Иначе я подумаю про вас, чёрт знает что! Надеюсь, вам не безразлично мое мнение?

Бекетов молчал, а Евдокия сидела в сторонке и усиленно молилась, ничего не понимая и не вникая в то, что происходит вокруг.

- А знаете, я его вспомнила, - воскликнула помещица, поворачиваясь к Евдокии. – Это самый юноша, который встретился мне в Уфе, когда я возвращалась от губернатора Наврозова. Помнишь, Евдокия?

Евдокия испуганно замотала головой.

- Как, не помнишь? Ну, ладно, - махнула рукой помещица. - Так вот, этот человек едва не попал под мою лошадь. Спасибо, кучер углядел. Мы привезли его в антиповский дом, уложили на диван. А он вдруг исчез. Так же внезапно, как и появился. Это вы были, молодой человек? – спросила Ирина Ивановна и пристально, испытующе посмотрела на однофамильца.

- Возможно, - ответил Бекетов. – Но мне надо домой, в Уфу, простите. Не сочтите за неблагодарность, но мне действительно надо. Ирина Ивановна, я сожалею, что все вышло таким образом. Вы мне очень помогли. Прощайте!

И Бекетов пулей выскочил из зюзинского особняка и в несколько минут добежал до Борисоглебского храма. Темное ночное небо нависло над храмом, непроглядная мгла стояла кругом, время, когда день прошел, а ночь не наступила, и на черном небосводе еще не высветились путеводные светлячки. И вот из мглы выступил купец, вышел таинственно и внезапно, напугав в очередной раз Бекетова.

- Ну, что, Иван Александрович, исполнили мою просьбу?

- Да, то есть, нет, - вздрогнув, сбился Бекетов, – наполовину. Пять раз завещание прочел. Потом появился этот post scriptum. Появился и исчез. И доказать ничего не удалось. Никто мне не поверил.

- И не надо доказывать, это наша с вами тайна, - сказал дружелюбно купец. – Теперь, когда вы все знаете, спасение Уфы в ваших руках. И миссия моя на этом, увы, заканчивается.

- Как же мне убедить уфимцев, никто же не поверит! – воскликнул огорченно Бекетов. – Я и слова забыл, и завещания у меня нет. Нет, никто мне не поверит.

- Всему свой срок и свое время, - успокоил Бекетова купец, - и слова вы вспомните, и люди в вас поверят. Я же верю в вас, и уфимцы вам поверят. Все у вас получится, дорогой вы мой человек. Ну, а теперь, - купец неспешно откашлялся, - давайте прощаться, Иван Александрович. Привык я к вам, как к родному сыну. Но ничего не поделаешь. Рад был нашему знакомству. Бог даст, свидимся, – и купец Мясников исчез, растворился в темноте, из которой так внезапно появился.

- Постойте, а как же я? Что со мной будет? Как же я попаду в Уфу, Иван Семенович, постойте, - крикнул Бекетов в темноту и почувствовал, что какая-то сила подхватывает его, и он летит куда-то против собственной воли. Сознание его помутилось, и Бекетов потерял отсчет времени и пространства.

Глава XIV. Лекция для “Архнадзора”. Странный сон Бекетова.

После встречи с помещицей и знакомства с завещанием, в котором странным образом сначала появился, а потом исчез post scriptum, Бекетовым овладело еще большее беспокойство, он почувствовал себя ответственным за будущее города, заложником этого будущего. Знать, что Уфа может погибнуть от необдуманных действий современников, знать, и оставаться в бездействии было выше его сил. Должен же он, наконец, оправдать свою фамилию! Может, он – один из последних оставшихся потомков Ирины Ивановны Бекетовой, иначе, откуда в нём такая тяга к старине, к таинственной Каримовской-Бекетовской улице? Неслучайно же его выбрал Мясников, знал хитрый купец, что сердце Бекетова не останется безучастным к судьбе родного города.

Перед глазами Бекетова стояли строчки –

“Ежели ни одного дома не останется, погрузится улица во тьму и исчезнет. Да и Уфа после этого осквернения недолго проживет”

- Скворцов, ты как-то сказал, что у тебя есть 265-ое постановление, - поймал Бекетов пробегающего мимо Скворцова.

- Какое постановление? – Скворцов остановился. – Ты зачем брал отпуск? Диссертацию закончил?

- Да, то есть, нет, осталась одна глава, - парировал Бекетов. – Я не об этом сейчас, о постановлении.

- А я о диссертации, - сказал Скворцов. – Две недели.

- Да знаю я, помню. Не смотри ты на меня так! Так вот, о постановлении. Ты говорил, что оно у тебя есть. 265-ое, о плановой застройке старой части Уфы. Помнишь, тогда на даче?

- А, план Каримовской, понял, - протянул Скворцов. - Поищу.

- Очень надо, - попросил Бекетов.

- Я же сказал, поищу. Все, давай, - и Скворцов побежал дальше по своим делам.

Надо раздобыть постановление. Может, от него зависит судьба города? Кто знает, сколько осталось построенных на деньги помещицы домов? Все давно перестроено, застроено, сейчас даже мест, связанных с его детством, не узнать. А всего-то чуть больше двадцати лет прошло. Что говорить тогда о двухсотлетней давности! Уфа - город, изменившийся до неузнаваемости, город, потерявший свое подлинное историческое лицо. Надо во что бы то ни стало найти 265-ое постановление.

Рабочий день, тянувшийся нескончаемо долго, обросший множеством мелких, ненужных дел и поручений, заканчивался. Собираясь домой, Бекетов, так и не дождавшись Скворцова, решил сам к нему заглянуть.

- Ну, и как с постановлением? - Бекетов приоткрыл дверь кабинета.

- Признаться, даже не искал, - ответил Скворцов, не поднимая головы. - Дел, понимаешь, выше крыши. Загрузил Шер-хан по полной. Впрочем, я сам виноват, всегда оставляю на конец дня, - начальник сектора поднял озабоченный взгляд. - Завтра обещаю найти. Точно поищу. Слушай, а в инете не пробовал искать?

- Искал, - ответил Бекетов. – Нет там его. Ты же знаешь, как у нас обновляются базы.

- Да, конечно, - согласился Скворцов. - Ладно, пока, привет Юле.

Бекетов постоял еще немного, словно ожидая, что Скворцов протянет ему распечатку с постановлением и скажет - да возьми ты его, на, отстань! - но этого не произошло, и Бекетову пришлось закрыть дверь.

Дело, не терпящее отлагательств, началось с досадной пробуксовки.

Возвращаясь с работы, Бекетов обыкновенно садился на маршрутку, которая везла его с проспекта Октября до Революционной, где он выходил и дальше шел пешком по Каримовской. Вот и сейчас, проделав привычный маршрут, он вышел из пазика, пересёк трамвайные пути и тут услышал звонок мобильника. Бекетов достал мобильник и остановился неподалёку от старинного двухэтажного особняка, обнесенного железной оградой, где c некоторых пор поселилось министерство культуры республики.

- Да, слушаю.

- Иван Александрович? Это вы? – осведомились в мобильнике.

- Да. А кто это? - голос Бекетову показался знакомым.

- Это Алия.

- Алия? – обрадовался Бекетов. - Ты куда пропала? Рад тебя слышать. Как поживаешь?

- Никуда я не пропала, - ответила Алия и после некоторого молчания добавила: – Как вы поживаете?

- Нормально. Все хорошо. Алия, я хотел спросить…

- Вы обещали прочесть лекцию для “Архнадзора”, - перебила его Алия, - Архангельский просил передать - мероприятие назначено на завтра в музее Аксакова, на семь вечера. Придёте?

- Ну, разумеется, - поспешно согласился Бекетов. - Алия, тебе не попадалось постановление за номером 265 от 25 мая?

- Какое постановление?

- 265 от 25 мая. О застройке исторической части города.

- Не помню. Спрошу завтра у Архангельского.

- Мне не завтра, мне сейчас надо, - занервничал Бекетов. - Вопрос жизни и смерти.

- Ну, что ты выдумываешь, Бекетов? Что с тобой? – Алия почувствовала в голосе Бекетова волнение. - Хорошо, позвоню Архангельскому прямо сейчас. Только не надо сразу умирать. Как ты говоришь, постановление номер 255 от какого мая?

- 265-ое от 25 мая, - уточнил Бекетов. – Запомнила?

- Теперь запомнила, – ответила Алия. – Поищу. Как найду, отзвонюсь.

- Спасибо!

- Не забудь – завтра в семь.

- Ага.

Ну вот, кажется, дело сдвинулось.

Вечером за ужином, уложив Мишу, Юля спросила Бекетова:

- Что-то ты ничего мне не рассказываешь. Боишься? Думаешь, не пойму?

- Ничего я не боюсь, - сказал Бекетов. - Рассказывать нечего.

- Не верю, - запротестовала Юля. – Когда ты вернулся оттуда, на тебе лица не было. Что тебе там сказали, что ты узнал? Ну, Вань, скажи, пожалуйста! Мне же интересно знать, что с тобой происходит. Ну, пожалуйста!

- Мне нельзя это говорить, - помолчав, ответил Бекетов. – Пока нельзя. Ну, не обижайся, Юль, позже обязательно расскажу. Ты же знаешь, я от тебя ничего не скрываю.

- Скрываешь! Еще как скрываешь! – вспылила Юля. – После этой московской командировки ничего мне не рассказываешь. Я так больше не могу! Эта квартира мне как тюрьма! Все чужое – стены, комнаты, лоджия. Ты приходишь поздно, потом снова куда-то исчезаешь. А я одна, постоянно одна. Я так с ума сойду!

- Тише, Мишу разбудишь, - попросил Бекетов. – Пойми, я слово дал.

- Какое слово, кому?

- Купцу Мясникову, - объяснил Бекетов. – Отцу Ирины Ивановны Бекетовой, на чьи деньги была отстроена центральная, главная улица города! Для погорельцев, пострадавших от пожара 1821 года. Кстати, это та улица, на которой мы с тобой сейчас живем. А сейчас эта улица разрушается. В самое ближайшее время Уфа может погибнуть. В завещании сказано, - тут Бекетов осекся, понимая, что наговорил лишнего.

- В каком завещании? – быстро спросила Юля.

- В никаком. Не бери в голову, - отмахнулся Бекетов. – Я и так тебе сказал, чего не нужно было говорить.

Ответ Бекетова, пусть скомканный, но искренний, успокоил Юлю. Словно камень слетел с её плеч.

- Знаешь, Вань, - предложила Юля, - мне кажется, нам давно пора в отпуск. У меня на работе есть свободная путевка в Красноусольск. Поедем?

- Сколько раз я тебе говорил – не Красноусольск, а Богоявленское! – вскипел Бекетов. – Неужели так трудно запомнить?

- Забыла, я, Вань, прости, - Юля подошла к мужу, положила руки на его плечи. – Ну, расстреляй меня за это. Все равно тебя не брошу, потому что ты хороший.

– Ты права, поезжай в отпуск, - помолчав, согласился Бекетов. – Заодно отдохнешь от моего несносного характера.

- А ты разве со мной не поедешь? – грустно протянула Юля. – Я не хочу одна, я хочу с тобой! И никакой не несносный у тебя характер. Очень даже сносный. Не наговаривай на себя.

- Ты не одна будешь, а с Мишей, - продолжал Бекетов. – И потом, Юль, мне с собой разобраться надо. Погряз я в этих своих приключениях по самые уши. Не представляю, как буду выпутываться. Теперь еще это постановление. Всегда, когда что-нибудь нужно, никогда его не найдешь.

- А что за постановление? – поинтересовалась Юля. – Может, я тебе чем помогу?

Бекетов улыбнулся.

- Ну, чем ты мне можешь помочь? Езжай в отпуск, а я за это время постараюсь решить все свои дела.

- Никуда я без тебя не поеду, слышишь? – Юля обняла мужа. – Ничего-то ты мне не доверяешь, - но договорить не успела, ожил лежащий на столе мобильник.

- Да, слушаю, - Бекетов взял мобильник.

- Чо хмурый такой, Бекетов? Пляши! Я нашел постановление, - загоготал мобильник голосом Скворцова. – В инете нашел, который ты так ругал.

- Нашел? – вскрикнул Бекетов. - Здорово! Шли скорей на мыло, не терпится его прочесть.

- Уже выслал, умник, - хмыкнул Скворцов. – Ладно, пока, Юле привет! Завтра на работу приходи, сильно не зачитывайся!

- Спасибо, дружище, - Бекетов вскочил со стула. – Все, пока, побежал смотреть.

- Ты куда? – обеспокоилась Юля. – А чай? Я сырники напекла. Вань! Ну, что ты за человек такой!

- Почту гляну, Скворцов постановление прислал, - отозвался Бекетов, включая ноутбук. – Кстати, тебе от него привет. Спасибо за ужин!

Ноутбук загружался бесконечно долго, значительно дольше обычного, интернет пропадал и тормозил, присланное по почте постановление не хотело открываться, капризничал прежде исправный Word. Спустя некоторое время все восстановилось, и по экрану побежали долгожданные строчки. Бекетов впился глазами в постановление – прочел один раз, другой. Про Каримовскую три слова, а о старых домах и вовсе ничего. Бекетов снова углубился в текст, тщательно вычитывая абзац за абзацем. И чем больше читал, тем больше убеждался в том, что ничего не знает об истории одной из самых старых улиц города. Судя по мнению авторов постановления (среди которых наверняка есть и историки, и архитекторы), улица эта ныне не представляет никакой исторической ценности, за исключением нескольких сохранившихся домов конца 19 века, да и тех намеченных к скорому сносу.

Страх и разочарование овладели Бекетовым. Опять вспомнились строчки завещания – ежели ни одного дома не останется, погрузится улица во тьму и исчезнет. Да и Уфа после этого осквернения недолго проживет.

Значит, он опоздал? Так нет же, город вроде живет и здравствует. Тогда, может, завещание потеряло свою силу? И этого не должно быть. И зачем он только в это ввязался?

Как-то внезапно разболелась голова. В общем-то, она ныла весь день, но сейчас стала просто раскалываться. Хуже нет ждать и догонять. Единственный выход из всего этого – спать, сейчас же спать. Завтра новый день и новая жизнь, всё начнется с чистого листа. Спать.

Бекетов закрыл ноутбук и рухнул на диван, не раздеваясь.

Ночь не принесла облегчения, мучения Бекетова продолжились. Невероятнее всего был сон, приснившийся Бекетову – громадный, раскинувшийся во все стороны, город-пустырь, как после землетрясения или бомбежки, место, когда-то бывшее городом. Бекетов в подавленном расстройстве ходил, метался из стороны в сторону, не узнавая знакомых мест, но чувствуя, что это он, его родной город. Большинство домов, некогда составлявшие городские улицы, были разрушены и ушли под землю – на этаж, на два – стены потрескались, стекла вылетели. Жалкое, страшное зрелище! Как ни странно, деревья и трава, кустарники остались нетронутыми, неповрежденными и даже вполне целыми. Складывалось впечатление, что разрушения коснулись только жилых построек, словно тут прошли испытания новой, невиданной бомбы, нацеленной на уничтожение заданных, заранее запрограммированных объектов. Неужели Уфу покарала рука Всевышнего? Неужто сбылись пророчества помещицы? Не может этого быть!

Продираясь сквозь сон, Бекетов вскочил, открыл глаза и, подвернув ногу, неловко, с шумом грохнулся с дивана на пол. И тут же в комнату заглянула Юля, сонная, взъерошенная.

- Что случилось? Ты не ушибся?

- Ничего, все в порядке, - ответил Бекетов. - Все хорошо. Это сон, Юля.

- Сон? – Юля зевнула. – Какой сон? Расскажи. Интересно.

- Потом, всё потом, - Бекетов махнул рукой, – после расскажу. Давай спать. Завтра тяжелый день.

- Почему тяжелый?

- Ну, как ты не понимаешь? Лекция у меня завтра, доклад в музее Аксакова. Юля, давай спать. Голова раскалывается. Все, иди.

Никогда еще музей Аксакова не был так полон - комнаты старинного особняка были буквально забиты людьми, членами общества “Архнадзор” и сочувствующими им сторонниками, любителями старины, всеми, кому не была безразлична судьба старого города. Удалось Архангельскому собрать и сплотить команду единомышленников, готовых выступить на защиту отживших свое (как казалось отдельным чиновникам, ратующим за скорейшее обновление Уфы) зданий и особняков. И уже были первые победы – несколько ветхих по бумагам, а на деле еще крепких кирпичных домов по Октябрьской революции, предполагавшихся к сносу, получили право на жизнь. Отчего костяк команды вполне ощущал себя вершителем городских судеб и полноправным охранником архитектурных памятников.

Так что Бекетову в некоторой степени повезло – аудитория попалась в высшей степени восприимчивая и благодарная, даже восторженная. Часовая лекция пролетела в одно мгновение.

- А говорили, не сможете? Да вы прирожденный оратор, Иван Александрович! Как зажгли людей! Можно подумать, что вы, а не я, лидер уфимского архнадзора, - похвалил Бекетова Архангельский, пряча в уголках губ вспыхнувшее честолюбие. – Что вы там говорили по поводу грядущей катастрофы? Какие такие события еще ожидают нашу многострадальную Уфу? Вы - мистик, господин Бекетов?

- Ни в коем случае, - парировал Бекетов. – Я сказал только то, что должен был сказать. Завещание помещицы – не фикция, а предостережение всем нам. Нельзя бездумно относиться к прошлому, оно живое, оно может отомстить.

- Ну, положим не вам мне об этом говорить, - возразил Архангельский. – Группа “Архнадзор” делает всё, чтобы сохранить хотя бы то, что осталось. Вот вы на лекции всё прекрасно сказали. Но это слова. Прекрасные, правильные, но только слова. А мы, извините, делаем дело.

- Завещание помещицы – это не слова! – разгорячился Бекетов. – Бекетова столько сделала для Уфы, сколько нам и не снилось! Кто сегодня способен на свои деньги построить улицу? Да что улицу – дом, хотя бы один небольшой дом. Совести нет у людей! Деньги есть, а совести нет!

- Давайте не будем ссориться, - пошел на примирение Архангельский. – Такой день, успех.

- При чем тут успех, - не уступал Бекетов, – я знаю, я чувствую, что как только будет снесен последний дом, построенный на деньги помещицы, произойдёт непоправимое. Надо остановить бездумное разрушение города!

- Что непоправимое? – удивился Архангельский. – О чём вы, Иван Александрович? Все, что могло случиться с городом, уже случилось. Вот если мы будем сидеть сложа руки, тогда действительно случится непоправимое.

- Я не могу вам всего сказать, я дал клятву, - глухо ответил Бекетов. - Как-нибудь потом, при случае. Но это не меняет дела.

- Значит, все же мистик, - улыбнулся Архангельский. – Что ж, тем интереснее будет с вами работать. Иван Александрович, а, может, вы в апокалипсис верите, в пришествие антихриста?

- Я верю в Уфу, и готов отдать за неё жизнь, - убежденно сказал Бекетов. – Как вы не понимаете!

- Да всё я прекрасно понимаю, - Архангельский задумался. - Жизнь оставьте при себе, она вам ещё пригодится.

- Все, хватит спорить, - к Бекетову и Архангельскому подлетела Алия. – Володя, я забираю у вас героя дня.

Не успев возразить, Архангельский застыл в растерянности, глядя, как восторженно-летящая Алия, подхватив Бекетова под руку, уводит упрямого оратора в глубь тенистого, заросшего сиренями и многолетними дубами, старого сада, расположенного в непосредственной близости от музея. Сад этот по случаю своего преклонного возраста имел множество имен, последнее из официально закрепленных – сад Салавата Юлаева. В сознании уфимцев продолжала сохраняться путаница - старожилы, скучающие по коммунизму и СССР, звали его по привычке садом Крупской, любители дореволюционной старины именовали его Случевским садом.

- Все, о городе ни слова, сегодня я твоя Уфа, - провозгласила Алия. – Принимаешь условия? – и вспыхнула яркой, непобедимой улыбкой.

- Принимаю. В вас есть что-то такое, - Бекетов смутился, - не знаю,…уфимское, одним словом. Так что, конечно, принимаю.

- Кажется, мы перешли на ты, – напомнила Алия.

- Да, да, конечно, - поправился Бекетов. – Может, тогда поужинаем? Поблизости есть небольшой ресторанчик. Зайдём?

- Знаешь, а я не откажусь, – рассмеялась Алия. – Хочу в ресторан!

- Ну, тогда пошли, - совсем уже по-дружески предложил Бекетов. – Прошу!

Старинный сад наполнялся людьми – по асфальтовым дорожкам, по зелёной звенящей траве гуляли, обнявшись, влюблённые пары, гуляли родители с детьми, молодые мамы катили коляски с уснувшими малышами, вверху, под самым куполом синего, бездонного неба, носились пьяные от сумасшедшего полета стрижи и легкий ветерок ласкал верхушки задумчивых деревьев - на Уфу бархатным покрывалом спускался тихий летний замечательный вечер.

Глава XV. Землетрясение, которого могло не быть.

Ночью Уфу разбудил страшный грохот, продолжительный и трескучий, будто кто-то под землей старательно катал по стеклу металлические шары, катал и время от времени бросал. Подземные громы были слышны на улицах Коммунистической, Цюрупы, Пушкина, Ленина, слабеющие отголоски доходили до телецентра и Дома союзов. Уфимцы в страхе проснулись, бросились к окнам, но ничего особенного сквозь ночную темень разглядеть не смогли. Только жители домов по улице Цюрупы в месте её пересечения с Коммунистической в полной мере оценили всю силу случившегося в виде множества треснутых и разбитых оконных стекол, выбежали на улицу и замерли в ужасе, увидев перед собой громадный разлом, косую впадину в поперечнике не менее 30-35 метров, протянувшуюся от перекрестка вверх к Пушкинской. От впадины причудливыми змеями в разные стороны ползли разного рода трещины, вздыбливая асфальт, так что об автомобильном движении в этом районе пришлось забыть. Утром перекрёсток оцепили работники дорожной службы, подъехала полиция, МЧС, журналисты, телевизионщики и по Уфе покатились слухи. Болтали всякое – от карстового провала (в этом месте пятьдесят лет назад произошла внезапная осадка грунта, тогда в образовавшуюся воронку едва не угодил проезжавший мимо троллейбус), и до военных учений (мол, пролетал стратегический бомбардировщик, куда, зачем, никто не знает, выронил учебную бомбу, слава Богу, последняя не взорвалась, а лишь провалилась, ушла под землю, вызвав гигантскую ударную волну), что уж точно было совершеннейшей небылицей. Полиция и МЧС от комментариев воздерживались, и журналисты собирали информацию по крохам как милостыню.

Бекетов спал всю ночь как убитый. Сны набегали волнами, один за другим, незаметно, словно кружась в неспешном вальсе, и уходили бесследно. И только когда разразилось землетрясение, Бекетов вскочил, оглядываясь и вслушиваясь в слабеющие подземные волны, но полагая, что все это ему снится, в изнеможении рухнул на диван, так и не выйдя из состояния глубокого, сковавшего память сна.

Утром, ожидая прихода маршрутки, Бекетов понял, что случилось что-то невообразимое, чего в Уфе никогда раньше не было. Город бурлил, шумел – все только и говорили о ночном происшествии. Расспросив прохожих и не добившись от них ясности, Бекетов решил увидеть все своими глазами и помчался к месту происшествия. И уже через десять минут был на пострадавшем от землетрясения перекрестке. Увиденное не оставило сомнений – сбылось предсказание, начертанное в завещании помещицы. И это был не сон, не какое-то там необъяснимое, фантастическое перемещение во времени, в которое никто не верил и не поверит, а самая настоящая, зримая реальность, жизнь в её натуральную величину. Что он теперь скажет купцу Мясникову в свое оправдание?

На миг Бекетова будто сковало, свело параличом, где-то из глубины сознания, как из угольной шахты, медленно поднимался, нарастал и ширился беззвучный стон, вопль отчаяния и безысходности - так кричит птица, получившая смертельный заряд дроби, так воет зверь, загнанный сворой голодных и разъярённых собак. Но стону этому не дано было вырваться наружу. Лишь подойдя к краю впадины, Бекетов вдруг пошатнулся, то ли хотел заглянуть, рассмотреть поближе злосчастное место, то ли его качнуло от внезапной слабости, так что он едва не упал вместе с ограждением – стоявший поблизости полицейский успел схватить Бекетова за руку.

- Ну, куда вы, гражданин, лезете! Так и покалечиться недолго! Отойдите на безопасное расстояние.

Бекетов прошел в парк и сел на скамейку спиной к обвалившемуся перекрестку. Почерневший от времени памятник пролетарскому поэту стоял сурово, как скала, а позади скрипели шинами машины, натужно кряхтели троллейбусы, подъезжая и пристраиваясь к хвосту образовавшейся очереди, гудела встревоженным ульем одержимая любопытством толпа - шла своим чередом простая, обычная человеческая жизнь, а внутри Бекетова всё кипело. Так вот что означали слова - “ погрузится улица во тьму и исчезнет”! Под землю город уйдёт, провалится Уфа и поминай, как звали! Если уфимцы не прислушаются к требованию помещицы, не выполнят условия ее завещания, так оно и будет!

- Молодой человек, вы из какого дома? Можете подтвердить, в котором часу всё произошло? – к Бекетову подошел полицейский.

- Да, да, конечно, - поспешно отозвался Бекетов, вставая.

- Ну, и когда же?

Бекетов задумался.

- Ночью. Точнее не скажу. Я не слышал.

- Как не слышали? – оторопел полицейский. - В двух шагах от дома произошло землетрясение, а вы не слышали?

- Да я вообще не из этого дома, - ответил Бекетов, - я живу на Каримовской. К тому же я крепко сплю.

- Что же вы мне тогда голову морочите!

Полицейский махнул рукой и ушел.

Бекетов посмотрел на часы. Нет, ещё не всё потеряно. Это только предупреждение. Всё ещё можно исправить, можно спасти город. Надо только найти оставшиеся дома, и отстоять их, не дать совершиться варварскому сносу.

Бекетов вышел из парка и, увидев подъезжающую маршрутку, помахал рукой и побежал на остановку.

- Опаздываем, молодой человек! 10-27. Опоздание на полтора часа, - язвительно заметил Скворцов. Он не любил, когда сотрудники опаздывали.

- Я отработаю, - бросил на ходу Бекетов, проходя к своему столу. – Ты в курсе, что произошло этой ночью?

- А что произошло сегодняшней ночью?

- А ты не слышал? Землетрясение, - Бекетов сел, включил компьютер.

- Что-то новенькое. Землетрясение, - Скворцов открыл папку с бумагами. - Не помню, когда последний раз в Уфе было землетрясение.

- Да никогда его не было! – сказал Бекетов. - Я говорил тебе про завещание помещицы?

- Про завещание не помню, а вот про помещицу все уши прожужжал, - Скворцов закрыл папку. – Ну, и что?

- Так вот, ладно, слушай. В завещании сказано – исчезнет Уфа с лица земли, когда будет снесен последний дом, построенный для погорельцев на средства помещицы!

Не удержался Бекетов, разразился тирадой на любимую тему.

- Ну, все, завёл шарманку, - сказал Скворцов. – К твоему сведению, домов этих давно уже нет. Снесены-с.

- Ошибаетесь, батенька, осталось пара домиков, - возразил Бекетов.

- Это ты про постановление, которое я тебе прислал? Так это поздние постройки, к помещице отношения они не имеют.

- Всё равно, именно они спасут Уфу!

- Вот скажи, с чего ты взял, что Уфа непременно должна быть разрушена? Как тебе известно, город стоит на карстовых породах, пустотах, так что временами осадка грунта неизбежна. Ну, случилось землетрясение, ну, провалилась земля, без нас разберутся. Все, никогда мне с тобой разговаривать, - Скворцов пошел к выходу и уже на пороге, обернувшись, припечатал Бекетова взглядом, - две недели.

Минуту сидел Бекетов неподвижно за рабочим столом, потом вдруг быстро встал и вышел в коридор, держа в руке мобильник.

- Алло? Это Архангельский?

- Да, это я.

- Здравствуйте, Александр, это Бекетов Иван. Можете говорить?

- Слушаю вас, Иван Александрович.

- Вы слышали о землетрясении?

- Конечно, мне звонили. Правда, сам выбраться к месту происшествия пока не смог. Странное какое-то землетрясение.

- Да, странное и загадочное. Хотя, мне, в общем-то, ясно. Предлагаю встретиться, есть информация.

- Принято. Но сейчас никак не могу, давайте вечером, часиков в семь.

- Хорошо. В семь у перекрёстка Коммунистической и Цюрупы.

- Договорились.

Бекетов вернулся в комнату, поставил кофе и сел за компьютер.

Судьба города в руках его горожан. Только бы поверил Архангельский. Если поверит и согласится помочь, тогда наверняка поможет. Человек слова и энергии неукротимой. Если согласится, то движение “Архнадзор” в полном составе выступит на защиту города. Тогда появится шанс убедить власти не сносить дома на Каримовской, появится шанс сохранить город.

День тянулся и тянулся, казалось, он не кончится вовсе. Приходил Скворцов, принес материалы республиканской научно-практической конференции, посмотри и дай свое заключение, звонили из издательства, просили побыстрее отослать статью в июльский сборник, сроки поджимают, потом опять приходил Скворцов, осведомлялся, как дела с диссертацией, и качал головой, Шер-хан этого не простит, потом наступил обед, после которого собирали деньги на чей-то юбилей, пили чай и долго, обстоятельно обсуждали последствия ночного землетрясения. Бекетов в обсуждении не участвовал и мнения своего не высказывал. Когда же до конца рабочего дня остались последние двадцать минут, он не утерпел и по боковой лестнице сбежал из института.

Бекетов шел по Каримовской и горькие, непрошеные чувства переполняли его. Родные, милые сердцу места, что с вами сделало время! Вот перекрёсток с улицей Достоевского - когда-то здесь был детский сад, уютный одноэтажный дом с двориком, посреди которого красовалась клумба с ярко-желтыми цветами, разросшиеся кусты фиолетовой сирени свешивались за ограду, обдавая прохожих сладким, дурманящим ароматом, и отовсюду был слышен рассыпчато-заливистый смех детворы. А перейдёшь улицу, на другой ее стороне всегда стоял крепкий, двухэтажный деревянный сказочный особняк, Дом учителя, с божественно-чистыми наличниками! И его тоже растоптали, подмяли под себя безжалостные годы. Сейчас на этом месте жилое здание из красного кирпича, по-своему красивое, добротное, только зачем оно здесь? И откуда взялась привычка всё валить на время, разве только оно виновато? В каждом времени жили и живут люди, они несут за всё ответственность. Они, значит, мы. Во всём, что с нами происходит, виноваты мы сами.

А вот и его дом, его новое пристанище, окно на пятом этаже. Бекетов остановился, поднял взгляд. Пусто. Юля с сыном ещё не пришли.

И только он так подумал, как в него на полном бегу врезался восторженно-радостный Миша.

- Вот мы тебя и застукали. Признавайся, куда шёл?

В одну секунду Бекетов переменился, будто крылья выросли у него за спиной, он подхватил и подкинул Мишу над собой.

- К тебе, солнышко! К тебе!

- Ещё, - кричал Миша, и Бекетов снова и снова бросал сына вверх, словно сам взлетал вместе с ним под нестерпимо горячие, распахнутые небеса.

- Осторожнее, уронишь, - подошла Юля. – Ну, хватит, Вань, пошли домой.

- Сейчас, Юленька, – запыхавшись, Бекетов поставил совершенно обалдевшего от счастья Мишу на землю. – Прости, но я должен идти, у меня встреча. Ты слышала про землетрясение?

- Слышала, конечно. Мы с девчонками в обед ходили смотреть. А что?

- Что, что - разбираться пойду с “Архнадзором”! Нельзя это пускать на самотёк, - неожиданно резко сказал Бекетов. Миша вздрогнул и удивленно посмотрел на папу.

- Что пускать на самотёк? – не поняла Юля.

- Как ты не понимаешь – Уфа на грани разрушения! Всё, некогда мне с тобой разговаривать, - Бекетов наклонился, поцеловал Мишу, потом обнял Юлю и тоже поцеловал. – Ждите, часа через два приду. Пока!

И Бекетов ушел, оставив жену с сыном в растерянности и недоумении. Проводив мужа взглядом, Юля сказала:

- Миша, пойдем домой. Пойдем, мальчик мой.

- Я не мальчик, я – солнышко, – упрямо сказал Миша.

- Солнышко, конечно, солнышко, - вздохнула Юля. – Пойдём.

- А что с папой? Куда он пошел? Он, что, нас бросил?

- Конечно, нет. Что ты такое говоришь! – крикнула Юля на сына и заплакала.

- Мама, не плачь! Я меньше тебя, а не плачу, - твердо сказал Миша. – Папа придет, он же обещал.

- Я не плачу. Видишь, я вытираю слёзы. Всё, пойдём домой, - Юля взяла сына за руку, и они пошли, две маленькие незащищённые фигурки, два человечка посреди бушующего моря человеческих страстей, страданий и радостей.

И снова Бекетов почувствовал себя нехорошо, неуютно, как бы в невесомости, между небом и землёй. Казалось, успокоился, пришел в себя, но после разговора с Юлей опять нахлынуло, вернулось против воли утреннее состояние неопределённости, ожидание чего-то непредсказуемого, тревожного. Бекетов шел на встречу, чувствуя, как что-то давит на него, и не мог освободиться, и сбросить этот неизвестно откуда возникший груз.

На перекрестке было шумно, место разлома было оцеплено полицейскими и двумя рядами металлическими ограждений, так что подойти к краю впадины ближе пяти метров было невозможно. Но любопытствующих, коих всегда в любом месте находится достаточное количество, это не смущало и они, сбившись в несколько разрозненных кучек, без конца обсуждали случившееся. Атмосферу подогревало присутствие съёмочной группы, вокруг которой клубился разношерстный уфимский народ.

- Иван Александрович? Здравствуйте, - навстречу Бекетову, отделившись от толпы, шагнул Архангельский.

- Здравствуйте, Владимир! – Бекетов встретил Архангельского открытым взглядом, словно готовясь дать бой. – Ну, и что вы думаете обо всём этом?

- Знаете ли, небывалый случай, - не сразу ответил Архангельский. - На моей памяти это впервые. Подвижка земной коры в районе сейсмического покоя… Впрочем, факт объяснимый, вы - ученый, должны знать, под Уфой множество пустот, карстовых образований, отчего в свое время город отказался от прокладки метрополитена.

- Значит, вы считаете, что землетрясение – всего лишь частный случай обрушения карстовых пустот? – парировал Бекетов. - А чем вы объясните возникновение ударной волны? Обернитесь, посмотрите на 14-этажку, на ней же живого стекла нет. Это вы чем объясните?

- Пока не знаю. Надо собрать факты, всё тщательно проанализировать. Не знаю, - Архангельский замолчал.

- А хотите, я скажу, отчего возникло это землетрясение, в чем истинная причина случившегося? – спросил Бекетов.

- Извольте, - улыбнулся Архангельский.

- Вчера в музее я говорил о завещании помещицы, - начал Бекетов, - о том, что нельзя бездумно игнорировать уроки прошлого, что завещание – не фикция, а инструмент, при помощи которого прошлое способно влиять на будущее. И сегодняшнее землетрясение – наглядное тому доказательство. Произошло то, чего, в общем-то, не должно быть. Землетрясение в зоне карстовых отложений - это нонсенс, Владимир. Должен предупредить, что нас ждут еще большие неприятности, если мы вовремя не примем мер. Уфа в опасности, это вы понимаете? – последние слова Бекетов почти прокричал.

- Примерно такое я и ожидал услышать от вас, - ответил Архангельский. – Я так понимаю, что вы себя позиционируете как истину в последней инстанции?

- Вовсе нет! – возразил Бекетов.

- Давайте говорить начистоту, Иван Александрович, - продолжал Архангельский. – Я уже говорил вам, что вы – мистик. Теперь оказывается, что вы еще и фанатик. Никто не мешает вам верить во что угодно, хоть в чёрта…

- Что вы такое говорите! – возмутился Бекетов, но Архангельского было не остановить.

- Но совершенно недопустимо размахивать своей верой! К чему этот балаган? Мало ли кто во что верит? Вот вы считаете, что случившееся землетрясение вызвано завещанием. Прекрасно, а где у вас это завещание? Покажите его мне! Убежден, что у вас его нет. И никогда не было.

- Ну и что с того? – стоял на своём Бекетов. – Да, я не могу показать вам завещание. Но я читал его! Действительно читал! Да и как я вам его покажу, если завещание осталось в прошлом, то есть, позапрошлом веке! Мне дали его с тем условием, чтобы я прочел его и вернул обратно владелице, помещице Бекетовой, - и, увидев на лице Архангельского снисходительную усмешку, окончательно расстроился:

- Вы думаете, что я и с помещицей не встречался? По-вашему, я лгу? А я пришел просить вас о помощи. Выходит, всё напрасно. Да и чем вы можете помочь? Все равно эти дома на Каримовской уже не спасти, - и неожиданно вслух проговорил строчки из завещания –

Улица, дарованная Уфе помещицей Ириной Ивановной Бекетовой, жива будет до тех пор, пока стоять будет в нетронутой целости и сохранности хотя бы один дом, построенный на средства благодетельницы. Ежели ни одного дома не останется, погрузится улица во тьму и исчезнет. Да и Уфа после этого осквернения недолго проживет.

Произошло удивительное. Произнесенные слова поразили Архангельского - своей торжественностью и ясным волеизъявлением, словно писавший эти строки знал, что всё так в точности и будет. На мгновение Архангельский поверил Бекетову.

- Что вы сказали - Уфа недолго проживет? Погрузится улица во тьму? – выпалил Архангельский, но потом, словно очнувшись, возмущённо бросил: - Что за бред вы несете!

- Это не бред, это завещание. Я же говорил вам, что читал его. Вот, вспомнилось, - устало сказал Бекетов. – Да какая теперь разница, все равно вы мне ничем не поможете.

И всё же поворот в разговоре состоялся. Архангельский шел на встречу с желанием развенчать знатока Бекетова и его заявления о том, что Уфа в опасности (будто он один это знает!), теперь же лидер “Архнадзора” всё больше ощущал желание помочь этому заплутавшему в трех соснах упрямцу.

- Подождите, про какие дома вы говорите? – спросил Архангельский.

- Я в точности не знаю, - ответил Бекетов. – Какие-то домишки, два или три дома на Каримовской, не помню. Вы наверняка знаете. Вот я сейчас всю улицу прошел и ничего не увидел. Наверное, где-нибудь во дворах остались. И, кстати, они уже определены под снос. Так что надо торопиться.

- Хорошо, я понял вас, Иван Александрович, - сказал Архангельский. - Завтра же постараюсь подробно все разузнать про эти оставшиеся дома. Кстати, не хотите дать интервью телевизионщикам? Здесь новостная группа, мои хорошие знакомые. Ну, как?

- Чтобы вся Уфа смеялась над моими фантазиями так же, как вы смеетесь? Благодарю покорно, - вспыхнул раздраженный Бекетов.

- Ну, это вы напрасно, я не смеюсь над чужими убеждениями, - заверил Бекетова Архангельский. - То, что у нас разные взгляды, не отменяет нашей любви к городу. Ведь так?

- Наверно, - сухо ответил Бекетов. - Ну, так я жду от вас информации по этим домам. Надеюсь, вы поняли, что от них зависит. Они – последняя наша надежда. Прощайте!

- А я не прощаюсь, - через силу улыбнулся Архангельский. - Всего доброго, Иван Александрович! До встречи! Будем работать в связке.

Архангельский ушел, а Бекетов остался в парке. Пролетарский поэт, лихо засунув левую руку в карман штанин, смотрел с нескрываемой насмешкой, усиливая чувство досады и неудовлетворённости. Не оправдались надежды на “Архнадзор”, и Архангельский вряд ли поможет, хотя и пообещал. Для лидера общественного движения собственная репутация дороже судьбы гибнущего города. Но самое обидное то, что никто из уфимцев даже не догадывается о том, что может произойти с их городом в ближайшее время.

День догорал, вспыхнули бледно-матовым светом уличные фонари и на город легли успокаивающие сумерки. Улица опустела, зеваки и любопытствующие разошлись, и только дежурные полицейские, вполголоса разговаривая, курили возле одиноко чернеющей впадины, и пили из термоса остывший кофе.

Глава XVI. Дом Ларионова на Каримовской.

На следующий день весть о случившемся землетрясении распространилась по всему городу, и не было человека, который не знал бы в подробностях о том, что произошло на перекрестке Коммунистической и Цюрупы. Событие это заполонило все известные информационные каналы, становясь все более обсуждаемым. Ни один выпуск уфимских новостей не обходился без свежих сводок о загадочном землетрясении.

- Слушай, Бекетов, я тебе сейчас такое скажу, – вытаращил страшные глаза Скворцов, подкатывая к Бекетову в обеденный перерыв.

- Что ты мне можешь сказать? – ответил Бекетов, попивая кофе с Юлиным пирожком. – Про диссертацию я помню, работаю. Между прочим, у меня обед.

- Значит, тебе неинтересно знать, что сегодня произошло в доме правительства?

- И что такого произошло в доме правительства?

- А то, что директора института геологии вызвали сегодня на ковёр.

- А какое мне до этого дело?

- Ну, думай, думай, ты же учёный!

- Да не хочу я думать, чего ты пристал. У меня обед. Могу я отдохнуть? - Бекетов допил кофе и вытянулся на кресле, закрывая глаза.

- До тебя не достучишься, - теряя терпение, взвился Скворцов. – Ладно, так и быть, докладываю - главному башкирскому геологу в два дня поручили составить научную записку по факту случившегося. И есть мнение, что землетрясение, о котором шумят наперебой уфимские СМИ, не что иное, как обычный карстовый провал, каковых в Уфе были десятки, а, может, быть и сотни. Так что можешь смело выбросить из головы свои выдумки. Все объяснимо, друг мой, - выждав паузу, Скворцов спросил, - ты что сегодня делаешь вечером? Что-то мы давно не заглядывали в “Щепку”.

- Ну, и зачем ты это мне говоришь? – Бекетов встал, - думаешь меня переубедить? Ничего ты не понял. Я не сошел с ума и мне не приснились все эти перемещения в горящую Уфу, встречи с помещицей и её отцом. И завещание – не пустой звук, а реальность. Да ты сам скоро это на себе почувствуешь.

- Ну, что с тобой, Вань? Две недели ты сам не свой, ходишь как зачумлённый, бормочешь какие-то заклинания, - Скворцов подошел к Бекетову и дружески хлопнул по плечу, от чего Бекетов вздрогнул и поморщился. - Я помочь хочу, а он в сторону. Я к нему, а он от меня. Может, тебе врачу показаться? Давай. А мы с Леной поможем.

- Я здоров, и у меня все в порядке, - хмуро ответил Бекетов. – Это ты не понимаешь, не хочешь понять, насколько всё это серьёзно. Уфа в опасности, а ему шуточки. Когда ты перестанешь меня мучать, когда вы все отстанете от меня?

- Вань, ну ты точно видел это завещание, держал в руках? – спросил с опаской Скворцов.

- Держал, читал, что тебе еще сказать, чтобы ты поверил? – в раздражении бросил Бекетов. – На вот, строки, послушай, точно не я писал.

Улица, дарованная Уфе помещицей Ириной Ивановной Бекетовой, жива будет до тех пор, пока стоять будет в нетронутой целости и сохранности хотя бы один дом, построенный на средства благодетельницы. Ежели ни одного дома не останется, погрузится улица во тьму и исчезнет. Да и Уфа после этого осквернения недолго проживет.

- Что это? – спросил Скворцов.

- Завещание, - пожал плечами Бекетов. – Строчки из завещания помещицы.

- М-да, - протянул удручающе Скворцов. – И ты в это веришь?

- Виктор, я был там, говорил с ней, вот как с тобой и ты ещё спрашиваешь? – неожиданно взорвался Бекетов. – Если ты мой друг, то просто поверь мне! Это же так просто! Я две недели думаю о завещании, пытаюсь понять, зачем мне его показали, заставили прочитать, а потом и запомнить наизусть. Кому это всё было нужно? Порою мне кажется, что это обычная простая бумага, на которой написаны самые обычные слова и что завещание это не может иметь никакой силы, но ведь случилось же! И я убежден, что землетрясение не объясняется одной только карстовой природой, это знак свыше, предупреждение всем нам. Но ты в это не веришь, поэтому оставь меня в покое. Мне надо работать. Всё, пока, - Бекетов сел за компьютер и уткнулся в экран монитора, отгородившись им от разговора.

Скворцов уходил от Бекетова в сложных чувствах. Возражать что-либо было бессмысленно, благоразумнее было смолчать, что он и сделал. Но проблемы это не решало. Бекетов все больше погрязал в своих болезненных фантазиях. Так это казалось Скворцов.

Вторая половина дня протекла для Бекетова в ожидании звонка от Архангельского. Архангельский не звонил. Молчание лидера “Архнадзора” утверждало Бекетова в мысли, что ждать помощи от него бесполезно. Однако Бекетов ошибся.

Архангельский позвонил на следующий день, когда до окончания рабочего дня оставалось менее получаса.

- Иван Александрович?

- Да, это я. Владимир? Слушаю вас.

- Надо бы встретиться. Я нашел то, что вам нужно, эти дома, то есть дом. Правда, есть нюансы…

- Какие нюансы?

- При встрече объясню. Подходите в шесть к башкирскому бистро. Это на углу Каримовской и Коммунистической.

- Я знаю.

- Тогда до встречи.

Над Уфой по кругу ходили тучи, стада веселых сине-фиолетовых туч, грозящихся вот-вот пролиться грохочущим дождем, когда Бекетов подошел к месту встречи, туда, где напротив парадного входа симпатичный толстощекий повар приглашал зайти и отведать кушанья национальной кухни. Бекетов осмотрелся, и тут на него с Коммунистической вышел Архангельский. Подул обеспокоенно ветер, и на асфальт упали первые капли.

- Здравствуйте, Иван Александрович! Ну что, пойдем? Здесь недалеко.

Архангельский пошел по Каримовской улице, потом свернул вправо, и, обойдя первый дом, второй, потом еще немного поплутал и остановился возле почерневшего от времени пустующего деревянного сруба, огороженного мятым, по всей видимости, бывшем в употреблении, металлопрофилем.

- Ну вот, пришли. Это тот самый дом, о котором вы говорили, постройка конца 19 века. Последняя угасающая весточка из дореволюционной Уфы. Ценности исторической не представляет хотя бы потому, что практически сгнил до основания. Вот так относятся власти к своему городу. Впрочем, дом Андрея Ларионова и в момент постройки мало что из себя представлял – скорее барак, чем полноценный жилой деревенский дом. Строился-то наспех, многодетной семье негде было жить. Даже фундамент не стали класть, первый венец бросили прямо на землю. Правда, венец был почти полметра в обхвате.

- Почему угасающая? – спросил Бекетов.

- Да потому что не сегодня-завтра его снесут.

Бекетову показалось, что Архангельский смеется и это неприятно поразило его.

- Значит, вы полагаете, что этот дом ценности не имеет? А что, по-вашему, имеет ценность? Только лишь богатые, известные своей историей дворянские особняки? А простые дома не имеют права на жизнь?

- Я этого не говорил. Я только привел факты, которые вы истолковали неправильно, - сжался в напряжении Архангельский.

- Я вас прекрасно понял, - Бекетов посмотрел, словно прощаясь, на вросший в землю дом, на забор из металлопрофиля и в эту самую минуту прогремел гром и хлынул дождь. По земле, по забору, по ржавеющей, провалившейся крыше запрыгали, заплясали в радостной, дикой пляске крупные сочные капли.

- Пойдёмте под навес, – крикнул Архангельский, - сюда, быстрее!

По соседству с домом Ларионова стояло кирпичное здание с наружной лестницей, ведущей на второй этаж (по-видимому, новострой), под её спасительный навес и забежали невольные друзья-соперники. Дождь хлестал как из ведра, и на несколько минут это укрытие стало для них и заточением и территорией спора.

- Так вот они какие, ваши нюансы, - сказал после некоторого молчания Бекетов. – Дом найден, но спасти его не представляется возможным. Ценностью, видите ли, не обладает. Странная у вас логика, Владимир. Не находите?

- Иван Александрович, вы просили меня найти старые дома на Каримовской. Я нашёл. Какие могут быть ко мне претензии? – разгорячённо выпалил Архангельский. – Если бы вы обратились ко мне с полгода назад, я бы, наверное, смог вам помочь. А сейчас все бумаги подписаны. По бумагам, знаете ли, вообще дома нет. Снести его должны были месяц назад. А всё наше российское головотяпство. Только благодаря ему дом Ларионова еще стоит.

- Вот вам и карты в руки! – уцепился Бекетов за предоставленную возможность. – Если сейчас мы этот дом отстоим, то Уфа спасена! Неужели судьба города вам безразлична?

- Вы думайте, что говорите, – резко парировал Архангельский. – Вас послушать, вы один занимаетесь Уфой, один охраняете памятники. Если на то пошло, только за последние полгода группой “Архнадзор” защищены от сноса дом Веденеева, усадьба Россинских. С нами считаются и мэр, и президент. Вот вас пригласили лекцию прочитать, и вы замечательно с этим справились. Что же сейчас вы воду мутите? Никуда Уфа не провалится и завещание это ваше – блеф чистой воды!

Разговор принимал нешуточные обороты, и вопрос был только в том, кто раньше остановится - Бекетов или Архангельский. Бекетов первым понял бессмысленность затянувшегося спора, хотя слова лидера “Архнадзора” бесспорно показались ему обидными.

- Ну, вот и договорились. Как я понял, Владимир, вы отказываетесь помочь отстоять дом Ларионова?

- Всё вы поняли неправильно, - нетерпеливо отмахнулся Архангельский. – Даже не знаю, может, нарочно вы так делаете. Я просто пытался донести вам свою позицию, ввести в курс дела, так сказать. Поймите, Иван Александрович, я не отказываюсь вам помочь. Помогая вам, я помогаю себе, Уфе. Но с домом Ларионова все гораздо сложнее, дело запущенное и я не уверен, что оно выгорит. Но я постараюсь. Это я вам обещаю.

- Ну вот, хотя бы так, - улыбнулся Бекетов. – Вот и дождь закончился. Природа открывает нам свои гостеприимные двери. Как бы я хотел, чтобы и с Уфой все так же хорошо закончилось и солнце, вставая поутру, видело перед собой не пустыню, а цветущий город, трепетно хранящий и оберегающий свою историю. И хочется мечтать, что годы пролетят, но не уйдут бесследно ветхие кварталы, средь множества домов потомки сохранят негромкий лик Уфы первоначальный…

- Это что, опять из завещания? – нахмурился Архангельский.

- Нет, - рассмеялся Бекетов, - один уфимский поэт написал. Нравится?

- Не знаю. Я не понимаю ничего в поэзии, - Архангельский помолчал. – Ладно, мне пора идти. Как только будут первые подвижки, я позвоню.

- Хорошо, - отозвался Бекетов. – А я побуду еще здесь немного с вашего позволения.

- Да сколько угодно! Давай, пока!

- Пока!

И Архангельский ушел, шлёпая по мокрой земле. Вышел из укрытия и Бекетов, жмуря глаза от нестерпимого синего неба. Хорошо в Уфе летом после дождя! Промытый воздух поёт как натянутая струна, небо, освободившись от туч, распахивает свои объятия и взлетает в беспредельную высь, пронзительно звеня оттуда оттенками сине-голубого цвета, наконец, солнце, отдышавшись, выкатывается и щедро разбрасывает по земле сладкие и томные лучи. В такую пору хорошо сидеть где-нибудь в кафе на Успенской, пить охлаждённое красное вино и думать о вечном. Рядом бегут машины, спешат по своим делам прохожие, а ты сидишь, потягивая из бокала бередящую душу жидкость, и нет тебе дела ни до кого...

В эту редкую для себя минуту душевного равновесия Бекетов понял простую истину – жить надо там, где родился. Только там ты востребован, только там ты нужен, ведь зачем-то родился ты в этом месте, а не в другом. И, значит, есть во всем этом своя правда и глубокий смысл.

Глава XVII. Встреча у памятника.

Несколько дней Бекетов не вспоминал о завещании. Он ходил на работу, с работы домой, ужинал, играл с Мишей, укладывал его спать, читая на ночь рассказы Бианки о мышонке Пике, потом, как все добропорядочные граждане, смотрел телевизор, но чаще обнимал жену и заглядывал в её глаза, которые казались ему необыкновенными. Что-то говорило ему, что всё хорошо и будет хорошо, просто надо жить просто и легко, жизнь сама подскажет, что делать. Интересно, что и диссертация как-то сама собой дописалась, чего Бекетов уж никак не ожидал.

Подошла суббота и всей семьей Бекетовы отправились в парк кормить лебедей. Стоял погожий летний день, народу в парке было немного, и можно было, не спеша, прогуляться по асфальтовой дорожке вдоль озера в тени дремотных развесистых ив. Озеро лежало как ребенок в колыбели, невинно и безмятежно, птиц не было видно, зато работала детская железная дорога, и Бекетовы направились туда – прокатить Мишу, а заодно и покататься самим. Поездка вызвала настоящий восторг у Миши, он постоянно высовывался в окно, махал радостно рукой, крича каждому встречному - ура! мы едем! - и потом долго не хотел уходить из поезда, пока его не выманили предложением поесть мороженого. Посидев в кафе, Бекетовы собрались пойти домой, но тут на озеро выпустили лебедей и Бекетовы решили остаться.

Лебеди вели себя царственно и нежно, не обращая внимания на людей. Обосновавшись в середине озера, они плавали, чистили друг другу переливающиеся на солнце пёрышки, потом замирали, трогательно сплетаясь белоснежными шеями, снова плавали, неожиданно приподнимаясь и хлопая сильными крыльями, выражая, видимо, таким образом восторг перед красотой жизни, после чего снова застывали в необыкновенно чудных позах. Миша бегал по прибрежной дорожке, зазывая птиц и бросая им хлебные крошки, но лебеди ничего вокруг себя не видели. Наконец, занятие это утомило Мишу, и он запросился домой.

Так завершился один из последних спокойных дней Ивана Бекетова и его семьи.

На следующее утро, готовя завтрак, овсяную кашу на молоке, Юля включила радио. Диктор сообщал, что в городе произошло очередное разрушение, на этот раз пострадал памятник Мустаю Кариму. Трещина, вызвана, скорее всего, мощным карстовым провалом, и прошла рядом с постаментом, так что статуя известного башкирского поэта заметно накренилась влево. Место происшествия оцеплено полицией, в настоящее время для прояснения ситуации к Дому союзов выехала группа экспертов.

Сообщение диктора повергло Юлю в шок. Два разрушения за неделю не могут быть случайностью. Значит, прав был Ваня, когда говорил, что Уфа в опасности. Неужели с этим завещанием всё правда?

- Юля, привет! – на кухню заглянул Бекетов. – У тебя каша подгорает. Не слышишь?

- Привет, - Юля бросилась к плите, - слышу.

- Что случилось? – спросил Бекетов. - Ты какая-то сама не своя. А чего у тебя радио орёт?

- Так, включила машинально, сейчас убавлю, - улыбнулась Юля, помешивая овсянку.

- Ладно, я сам, - Бекетов прошел на кухню, выключил радио. – День сегодня какой-то…

- Какой? – спросила Юля.

- Безрадостный, - задумчиво сказал Бекетов, глядя в окно, - погода хмурится. Прогноз не слушала?

- Дождь обещали, - отозвалась Юля. - Тебе сварить кофе?

- Было бы прекрасно. Пойду приму душ.

- Давай.

Юля не стала говорить Ване о случившемся - пусть сам всё увидит собственными глазами.

В обед Бекетов вышел в магазин за продуктами и увидел, как на площади Дома союзов толпится народ. По серому бессолнечному небу ползли тучи, угрожая пролиться дождём, но никто не расходился, напротив, люди подходили и подходили, заполняя широкую площадь. Что-то внутри дрогнуло у Бекетова, и с нехорошими предчувствиями он двинулся к памятнику.

Ещё издали увидев металлические ограждения, Бекетов понял, что произошло. Произошло то, чего он опасался и хотел предотвратить. Хотел, но не смог, не успел. Понадеялся на Архангельского…

И вернулось ощущение недельной давности, когда он стоял на углу Цюрупы и Коммунистической и, как в тумане, невидящим взглядом смотрел на громадную трещину, ему казалось, что трещина неотвратимо расползается - вширь, вдаль, вглубь, грозя захватить весь город. И снова перехватило дыхание, снова из-под ног ушла земля - неужели городу суждено исчезнуть? Почему так бессердечно завещание? Нет, он не станет сидеть, сложа руки! Надо остановить действие завещания, надо отстоять дом Ларионова. Скорей туда!

Бекетов пошёл, побежал к башкирскому бистро, там, где во дворах, спрятанный от посторонних глаз, ещё стоял полуразвалившийся, вросший в землю бревенчатый дом. Только бы он был цел, только бы с ним ничего не случилось. Уже на бегу Бекетов сосчитал, сколько дней прошло с их встречи с Архангельским – день, два, три? Точно, три дня прошло. Всего три дня, а сколько событий в них уложилось. Целая вечность…

Перейдя улицу Чернышевского, Бекетов достал из кармана мобильник и набрал всё тот же номер.

- Алло? Это Владимир?

- Да, это я. Слушаю вас, Иван Александрович.

- Вы в курсе, что случилось?

- А что случилось?

- Вы не знаете?!

- Да не томите вы, говорите прямо – что стряслось? Впрочем, я начинаю догадываться. Очередное землетрясение? По другому поводу вы бы вряд ли позвонили.

- Вы на редкость догадливы, Владимир. Именно так - произошло второе землетрясение, на этот раз трещина прошла рядом с памятником Мустаю Кариму. Сам памятник не пострадал, но здорово накренился, и появилась реальная опасность его обрушения. Хотя, думаю, упасть ему не дадут. Все же национальный башкирский поэт. Но я не об этом. Вам удалось что-нибудь сделать по дому Ларионова?

- В свое время мы предупреждали, что скульптурная композиция памятника Кариму перетяжелена, что фундамент может не выдержать, но нас никто не послушал. И вот итог. Теперь по дому Ларионова – я направил письмо в минкультуры с просьбой приостановить снос дома до выяснения вновь открывшихся обстоятельств, а также копию – в городскую мэрию. Ответов пока нет. Ну, вы знаете, как работают наши чиновники.

- Я знаю одно, дом Ларионова – последняя наша надежда. И пока он цел, с городом ничего не случится. Я же не зря вас просил разобраться, вы же влиятельный человек в городе! Всё, я в двух шагах от дома, перезвоню позже.

- Ничего не предпринимайте, я еду к вам!

На доме Ларионова работали люди в оранжевых спецовках и касках – разбирали крышу, сбрасывая старое кровельное железо, которое с жутким скрежетом летело на землю, отдирали полусгнившие половые доски, которые тут же бросали возле дома, ломали немилосердно оконные наличники. Рядом стоял и угрожающе ревел бульдозер, словно палач, ждущий своего часа.

- Молодой человек, вы бы шли отсюда. Здесь не место для прогулок, - к Бекетову подошел полноватый человек с желтым портфелем, по всей видимости, инженер или начальник участка. – Мужчина, вы слышите меня?

- У вас есть разрешение на снос дома? Покажите разрешение, - глухо выдавил Бекетов.

- Конечно, - человек с готовностью вынул из портфеля пластиковый файл с бумагой и протянул его Бекетову, – вот постановление горисполкома. А вы откуда - из мэрии?

Бекетов пробежал постановление глазами.

- Я из “Архнадзора”. Прошу временно приостановить снос дома. До выяснения обстоятельств.

- Каких обстоятельств? – занервничал человек. – Есть постановление горисполкома, там черным по белому написано, что дом Ларионова должен быть снесен в июле месяце. Да вы читайте, читайте! Видите, мы опаздываем. А за это, сами знаете, по головке не погладят.

- Разумеется, не погладят, - хмуро ответил Бекетов. – Вы слышали про землетрясение в городе?

- Какое землетрясение? – человек с портфелем затрясся и задрожал. – Здесь вам не Спитак, не Армения! Что вы мне воду мутите! Молодой человек, ради Бога, уходите, у меня сроки. Завтра здесь должна быть ровная площадка, а у меня еще ничего не готово. Завтра сюда должны завезти технику, начнется грандиозное строительство. Чувствую, ох, чувствую одним местом, сдерут с меня шкуру.

Бекетов понял, что этот человек никогда его не поймёт, ибо они живут в разных мирах. Этому инженеру ничего не нужно. Дали задание – выполнил, не дали – не выполнил. Дальше завтрашнего дня не думает. Да и зачем – так же легче и удобнее жить!

Нас всех давно отучили думать. Не народ – биомасса, которой ничего не нужно, кроме как набить брюхо и улечься на диван. Нет, по отдельности мы все хорошие, мягкие и пушистые, и о семье своей переживаем, и детей вроде бы любим, и родителей почитаем, но разве этого достаточно? Это же страшно – жить только своим мирком, ничего не замечая вокруг, жить, словно в стеклянной колбе, отгороженный от остального мира невидимой стеклянной перегородкой, каждый сам по себе. Жуть! Оттого и память историческую теряем, и летим в тартарары. Хотим мы того или нет, но этим, похоже, всё и закончится…

- Верните постановление, - взмолился инженер. – И, прошу вас, уходите поскорее, на этой территории не должно быть посторонних.

- Да забирайте, - Бекетов отдал инженеру постановление и вышел на Каримовскую.

Посветлело, небо понемногу очищалось от туч, но солнце по-прежнему светило слабо и неохотно, обещая серый, неласковый день.

На душе у Бекетова было пусто. Апатия и бессильная злость разъедали его, хотелось всё бросить и уйти, исчезнуть, забиться в угол, в щель, так чтобы ничего не видеть и не слышать. И, спасаясь от собственных мыслей, Бекетов пошел к Дому союзов, пошел машинально, вслепую, потому что не мог дальше оставаться на одном месте.

И тут едва не случилось непоправимое. Бекетов переходил улицу и не заметил, как зажёгся красный свет. И, словно из другого мира, в затуманенное сознание ворвались вдруг шум автомобиля, визг тормозов, Бекетова что-то сильно толкнуло и бросило на асфальт.

- Куда прёшь? – к Бекетову подскочил напуганный водитель, – красный горит, не видишь? На тот свет захотел?

Бекетов поднялся и недоумённо посмотрел на новенький Рено, стоявший от него в полушаге. И как он не попал под колёса?

- Простите, не заметил. Задумался.

- Задумался он! – возмутился водитель. - Пощупай-ка, ничего не сломано?

- Вроде ничего, - ответил Бекетов, отряхиваясь.

- Вроде! Скажи спасибо, что легко отделался. Но если ничего не сломано, - водитель вопросительно взглянул на Бекетова, - то я поехал.

- Езжайте.

- Может, вас подвезти? – спросил водитель.

- Не надо, я сам дойду. Здесь недалеко.

- Ну, как знаете, - водитель сел в машину и уехал, а Бекетов, прихрамывая, пошел дальше к Дому союзов.

Основательная получилась встряска. От прежней апатии не осталось и следа. Вот только нога стала побаливать. А так ничего, даже бодрость откуда-то появилась.

Спустя минуту Бекетов подходил к площади, возле памятника оживлённо бурлила разномастная толпа, так что подойти вплотную к монументальной фигуре поэта было затруднительно. Хотя, и с тридцати метров было хорошо видно, что с памятником творится что-то неладное. Бекетов с сожалением окинул взглядом запруженную людьми и машинами площадь – вот так, понемногу, город сначала привыкнет к новым беспокойствам, а потом свыкнется и с собственным исчезновением. Люди ко всему привыкают, даже к мысли о собственной смерти.

Внимание Бекетова привлёк человек, Бекетов видел его со спины, только голову и плечи, и он показался ему знакомым. Где он мог его видеть? Перед глазами калейдоскопом мелькали друзья, сотрудники, случайные знакомые – но тщетно, Бекетов ничего не мог вс

Дата добавления: 2015-08-05