Завещание помещицы 1 страница

“Мы рушим на века - и лишь на годы строим,
мы давимся в гробах, а Божий свет широк.
Игра не стоит свеч, и грустно быть героем…”

(Б.Чичибабин)

Жаркий июньский вечер, бесконечно длинный и душный, подходил к концу, исчерпав имеющийся запас суточного времени. Третью декаду над Уфой висело протёртое до дыр синее небо, подёрнутое коварной серо-туманной дымкой. Трава, на свою беду пробившаяся сквозь расщелины размягченного асфальта, пожухла, пытаясь безуспешно уйти назад, вниз, тополя и клёны, не в силах убежать от зноя, в страхе сворачивали безнадёжно высохшую листву и даже стрижи, те, что прежде носились в высоте с веселым шумом и свистом, затихли и попрятались под карнизами высотных домов. Хоть какое-то спасение.

Город изнывал без дождя. Уличные палатки не вмещали всех горожан, томящихся от жажды, взрослая часть населения в несколько дней опустошила месячную норму пластиковой воды и баночного пива, ребятня, совершенно ополоумев от неожиданной свободы, по полдня крутилась, барахталась в фонтанах, визжа от восторга и ни в какую не желая покидать бассейн, давно, впрочем, ставший тёплым и не доставлявший необходимой прохлады. Только подступившая темнота и невозмутимые стражи порядка помогали очистить город от поневоле загулявших горожан.

Старший научный сотрудник института истории, языка и литературы Иван Бекетов стоял на лоджии новой двухкомнатной квартиры на Каримовской и размышлял о жизни. В дальней комнате, еще полупустой и необустроенной, спали жена Юля с маленьким Мишей, в зале, большой комнате, выходившей на лоджию, на столе высилась гора грязной посуды, оставшейся после только что завершившегося новоселья.

Вот ведь и предположить не мог, что когда-нибудь получит квартиру в самом центре Уфы! Направо – памятник башкирскому поэту, налево – гостиный двор, торговые ряды, а он посреди старинной улицы, застроенной элитными домами и высотками. Теперь заживёт, диссертацию допишет - “Зарождение городов на Южном Урале”. Сейчас все в историю ударились, спорят до хрипоты, доказывают, сколько Уфе лет и кто Уфу основал. Гипотез много, плодятся, как грибы после дождя. А история – штука капризная, простому объяснению не поддается. Это как уравнение со многими переменными. Скорее, даже система уравнений. В которой, как известно, может быть несколько решений.

Прерывая размышления, молчаливо нависшее небо будто обручем прорезала зарница, бледно-кровавый всполох вспыхнул и тут же погас, пропал, будто его не было, темнота снова укутала город. Бекетов взглядом проследил движение зарницы. Как всё удачно сложилось! И родители помогли, и сбережения, хоть и совсем небольшие, оказались кстати, и на работе выделили кредит. Теперь Юля сможет пешком в университет ходить, недалеко, каких-нибудь пятнадцать минут. Потом Мишу в детсад устроят, очередь, говорят, уже подошла.

Город вздрогнул, принимая на себя глухую громовую волну. Где-то идёт дождь, а в Уфе сушь, духота. Бекетов накинул на плечи любимый в серую клеточку пиджак, который носил ещё со студенческих времен, сунул в карман пиджака мобильник и вышел.

Вполовину освещённая улица была пуста. Ни прохожих, ни машин, застывший город словно впал в спасительное безмолвие, короткую передышку перед наступлением очередного жаркого дня. Что-то спуталось там, у Всевышнего, забыл он про Уфу. Бекетов подошел к перекрёстку и повернул влево, пошел навстречу празднично мигающему кинотеатру. А вот его жизнь всегда теперь будет как этот кинотеатр и никаких гвоздей. Вот так!

Мысли его прервались с появлением странной повозки, похожей на дорожную карету. На высоких козлах сидел укутанный по шею в шерстяную накидку бородатый возница и без устали хлестал забрызганных грязью, взмыленных бедных лошадей. Окна кареты были прикрыты занавесками, так что разглядеть, кто в ней сидел, было невозможно.

Что за чушь, откуда в Уфе карета? Бекетов слышал, что в городе открылось транспортное агентство, предлагающее за доступные деньги прокатиться в старинном экипаже. Причем не в муляжном, а в самом настоящем, подлинном. Наверно, так и есть, не померещилось же ему.

Повозка между тем приближалась.

- Господин хороший, не подскажете, где тут ближайший постоялый двор, нумера по-вашему? Барыня соснуть изволили, а я города не знаю, - крикнул возница, придерживая лошадей и ошарашивая Бекетова старинным, на “о” говором.

- Постоялый двор?– на мгновение замешкался Бекетов, но тут же, догадавшись, воскликнул, – вам нужна гостиница? Переночевать желаете?

- Ну да, желаем, - радостно закивал возница. – Мочи нет, как желаем. Вторые сутки в дороге.

- Ну, тогда вам в обратную сторону, - пояснил Бекетов, - к улице Ленина. После перекрёстка направо, гостиница “Агидель”. Там сами увидите, не заплутаете.

- Спасибо, мил человек. Но-о, залётные, не спим!

Возница вздыбил лошадей, карета развернулась и помчалась туда, откуда только что появилась. Бекетову почудилось, будто занавеска на окне отодвинулась, и в открывшемся проеме показалась женская головка. И шагнул машинально вслед за видением, шагнул, не глядя, и провалился в глубокую траншею, вырытую для ремонта теплотрассы, упал и потерял сознание.

Глава I. Губернаторский бал.

Не было в жизни губернского города Симбирска первой четверти XIX века события более ошеломляющего, дразнящего и необыкновенного, чем назначение 15 июня 1821 года на должность губернатора Лукьяновича Андрея Федоровича, хлебосольного малоросса и лихого гусара, полковника Александрийского гусарского полка и вице-губернатора Пермской губернии в недавнем прошлом. Сонный город ожил, встрепенулся и радостно-бестолково загалдел, забурлил, точно весенняя речка, проснувшаяся на время половодья. Вокруг только и говорили - мужчины о вспыхнувшей греческой революции и стихах Александра Пушкина (“Гречанка верная! Не плачь…”), о недавней кончине императора Наполеона, женщины - о веяниях европейской моды, шляпках и новых дамских журналах, и все вместе о будущем губернаторе. Каков он будет - ласковым или гневливым, за правду будет стоять или стяжателем скажется, озорным будет или бездушным, скучным - никто этого не знал, а потому все ждали, про себя верили и тихонько побаивались.

Статский советник, а ныне и губернатор Симбирской губернии, Лукъянович Андрей Федорович давал бал в честь своего назначения. Пустырь перед зданием Дворянского собрания, добротного каменного особняка с парадным входом, замечательно светившегося тысячами разноярких свечей, был сплошь запружен экипажами, всевозможными повозками и колясками. День клонился к вечеру, в городских фонарях жгли конопляное масло, лошади фыркали, похрустывая сеном, а извозчики, собравшись вприсядку в кружок, толковали о своём.

- Ну чо, новый-то краше прежнего будет али как? – спросил мрачный детина, набивая самодельную трубку свежекупленным табачком.

- А кто ж его знает! – развел руками светловолосый парень лет семнадцати. – Мы ж его еще не видели.

- Поначалу добрым прикинется, а потом, тьфу, - харкнул детина и, раскурив трубку, добавил, - кто же их, господ, разберет!

- Дожжя бы, вторая неделя сухая стоит, - задумчиво произнес старик, стоявший поодаль и глядевший в небо.

- Да, забыл про нас Всевышний. Обиделся, поди! – рассмеялся криво черный извозчик со шрамом на щеке.

- А в пятидесятницу кто в трактире нализался? – повернулся к нему возмущённый детина. - А потом еще и на городового с кулаками бросался! Ваньке из слободки фасад испортил, а все туда же - жертва я невинная! Вот и разобидел Всевышнего. Тьфу на тебя!

- А ты там был, за мной смотрел? Да я тебя за такие речи, знаешь! Ну, держись, Гаврила, – извозчик со шрамом встал, качаясь и угрожающе сжимая громадные кулаки.

- Гляди-тко, едут! – по-детски воскликнул старик и повернулся к спорящим. - Ну, хватит вам, как петухи прямо! Пошли смотреть губернатора!

- Посторонись! – донесся зычный голос, и к особняку подкатила красивая рессорная коляска с откидным верхом, запряженная четвёркой сивых жеребцов. Сидевший на облучке гусар в синей венгерке ловко спрыгнул, отворяя дверцу:

– Пожалте, Андрей Федорович.

Из коляски бодро вышел напомаженный, еще не старый полковник с подкрученными черными усами, красном парадном мундире и с золоченой шашкой на боку, и гневно сверкнул очами на гусара. Тот сконфуженно добавил.

- Обмолвился, - и громко гаркнул. - Ваше превосходительство, Андрей Федорович!

- Вот так-то оно лучше будет, - смягчился полковник. - Ну пошли, что ли, знакомиться. Веди, Петро!

Гусар в венгерке побежал растворять двери, а полковник, не спеша, последовал за ним.

- Ну и куда ж они встанут?– удивлённо протянул светловолосый извозчик.

- Да отъедут они, а потом к назначенному времени и прибудут, - объяснил старик молодому. – Чего ж они рядом с нами, золотушными, стоять будут. Это для них вроде как зазорно. Одно слово – гусары! Герои войны. Выходит, у нас теперь будет гусар-губернатор, вот как, - улыбнулся старик. Помолчав, добавил.

– Однако, не все еще подъехали.

- А кого нет? – простодушно спросил молодой.

- Увидишь, - многозначительно сказал старый извозчик. – Всё тебе так и скажи. С моё поживешь, сам догадываться станешь.

В зале Дворянского собрания тем временем все было готово к губернаторскому балу. Бальный оркестр, состоявший из двух скрипок, альта, виолончели, флейты, гобоя, валторны и клавесина, давно настроился и даже исхитрился сыграть менуэт Гайдна, с нетерпением и любопытством поглядывая с музыкального балкона на неспешно прогуливающихся по залу дам в белых платьях с веерами в руках в сопровождении военных кавалеров, чинно шаркающих по истертому временем дубовому паркету. Пора начинать, думал в расстройстве капельмейстер, погашая волнение глотком цимлянского, когда же прибудет виновник торжества? От вина лицо капельмейстера краснело, волнение не проходило и напряжение в зале возрастало. Дамы от усталости падали на кушетки, которых, впрочем, никак не хватало, а кавалеры под любым предлогом удалялись в боковую комнату, где предавались карточным забавам.

- Ну, и где наш гусар-губернатор? – спросила сидевшая на мягком диване со спинкой блистательная дама в роскошном белом платье. Это была Александра Николаевна, супруга предводителя дворянства Баратаева Михаила Петровича. – Вот нас, провинцию, столицы ругают за отсутствие пунктуальности. А сами не больно соблюдают назначенные часы.

- Так ведь Лукъянович не из столицы будет. Из Малороссии, - поспешила успокоить ее стоявшая рядом дама, обмахивавшая ее веером.

- Все равно, государственное лицо, должен соблюдать, - стояла на своем княгиня.

- Так-то оно так, - зевая, ввязалась в разговор третья особа, сидевшая подле княгини. - Подождем, спешить некуда.

На этих словах высокие двери распахнулись, и дворецкий торжественно возгласил:

- Его превосходительство, действительный статский советник, губернатор Симбирской губернии Лукъянович Андрей Федорович!

Капельмейстер наскоро вытер пот со лба и взмахнул палочкой, оркестр заиграл туш. В залу армейским шагом вошел молодцеватый гусарский полковник. Дамы зааплодировали, кавалеры подхватили пример дам, капельмейстер во второй раз взмахнул палочкой и оркестр стих.

- Добрый вечер, дамы и господа! Позвольте представиться - Андрей Федорович Лукъянович, статский советник, ваш новый губернатор, - сказал Лукъянович, простодушно и широко улыбаясь.

- Андрей Федорович, не надо, вас уже представили, становитесь в середину и открывайте бал, - шепнул на ухо губернатору гусар Петро.

- Шо ж я, сам не могу о себе сказать? – зашипел на гусара Лукъянович и обратился к собранию: – А душно здесь у вас. Дышать просто нечем. Окна, что ли, бы открыли, - после чего проследовал к середине просторной залы.

Слуги бросились к окнам, заскрипели, захлопали дубовыми рамами, исполняя пожелание губернатора, а зала в напряжении и даже некотором страхе замолчала, ожидая, что еще скажет новоиспеченный глава губернии.

- Многое хочется сказать для первого знакомства, - начал губернатор, - но тут с меня требуют, прямо пристают, чтобы я немедленно открыл бал. Шо ж, иду навстречу. Только прошу учесть, что танцор я никакой и потому увольте, без меня. Ну, а бал, шо ж, губернаторский бал объявляю открытым. Оркестр, полонез! – весело скомандовал Лукъянович. Ударила музыка, пары начали спешно строиться, и, наконец, построившись, пошли. Долгожданный бал начался. Губернатор, исполнив полагающийся ему долг, скользнул за колонны, к столам, где стояли бутылки с цимлянским. За ним тенью последовал гусар Петро, не оставлявший полковника ни на минуту.

- А он ничего, душка, - призналась стоявшая дама супруге предводителя дворянства.

- Простоват, - рассудила княгиня. - И к тому же мужлан. Намучаемся мы с ним.

- Шо ж, другого-то нет, - поддела малороссийский говор губернатора дама, сидевшая подле княгини, и все рассмеялись. – Может, цимлянского закажем? Человек, вина!

Полонез между тем продолжался. Музыканты играли старательно и серьезно, не желая уронить достоинство перед новой главой губернии. Пары пошли по третьему кругу. Принесли цимлянское на подносе и закуски – припущенную стерлядь, паюсную икру и фрукты.

- Вы слышали новость? Пожар в Оренбургской губернии, – сообщила княгине стоявшая дама, пугаясь от собственных слов. – Говорят, уфимский град спалили. Дочиста сгорел. Одни головёшки остались.

- Не первый раз горит, отстроится, - успокоила ее сидевшая дама. – Уфимцы к этому делу привыкшие. Еще в 16-ом годе пожар в ихнем городе был, двести домов сгорело. Ничего, отстроились.

- Все дороги запружены погорельцами – кто в Самару, кто в Оренбург подался, - продолжала стоявшая дама. - Бедные люди! С детишками, пешком… Хорошо, ещё лето. А если б зима?

- Хватит нагонять страху!– оборвала подруг княгиня. – Слышала я об уфимском пожаре. Цел город. Многое сгорело, и пожар большой был, но город цел. Вот истинная правда. А то навыдумывали невесть что! С чего ради погорельцы пойдут в Самару? Четыреста верст не шутки.

- А мне родственники рассказывали, - обиженно добавила стоявшая дама. – Вот вам крест!

- Ну и что ж рассказывали? Может, напутали чего? А я вот слышала, что император ссуду выделяет для погорельцев, из личных средств. Ладно, вы здесь одни поворкуйте, - княгиня Баратаева встала, - а я пойду с губернатором знакомиться. Дела насущные обсудить надобно, пока он не нализался. Знаю я этих вояк. Ждите меня, не уходите. Я скоро вернусь.

Княгиня ушла, шурша платьем, а дамы, переглянувшись, рассмеялись.

- Ну что, еще по бокалу? Хорошо нынче цимлянское.

- И хмельное, страсть! Голова кружится.

- А ты садись, а то упадешь ещё. Человек, вина!

Губернаторский бал входил в самый разгар, музыка гремела, не останавливаясь, нарядные пары мелькали в стремительном, головокружительном танце, шум, звон, смех, блеск стояли повсюду - Симбирск праздновал назначение своего первого и последнего гусар-губернатора.

Глава II. Чугунный люк с двуглавым орлом.

Бекетов очнулся на дне траншеи, вверху между труб дырявой заплатой, сквозь которую сочился бледный звёздный свет, висело неподвижное небо, сжатое ночной тишиной. Бекетов попытался встать, затекшая нога поехала, и он с размаху сел, больно ударившись кобчиком о какой-то твёрдый выступ. И в эту минуту в кармане пиджака затрезвонил мобильник.

- Да, слушаю, - отозвался Бекетов, растирая ушибленное место.

- Вань, ну ты где? – заверещал мобильник Юлиным голосом. – Я проснулась, а тебя нет. Что случилось? Ты пошел провожать Скворцовых?

- Да, то есть, нет. Все нормально, Юль. Я скоро буду. Ложись спать.

- Ты знаешь, который час? Два часа ночи. Я не засну, пока ты не придешь, - потребовала жалобным голосом Юля.

- Все, все, иду. Пять минут и я дома, - уверил жену Бекетов, – жди. Целую.

Это что, он провалялся в яме целый час? Надо выбираться, а то Юля весь город на ноги поднимет. Бекетов поднялся и увидел чугунный люк, в середине которого явственно проступали очертания двуглавого российского орла. Вот это находка! Интересно, что под ним скрывается? Бекетов взялся за край люка, люк не поддавался. Он ухватился двумя руками, люк ни с места. Совсем кстати оказался рядом железный ломик, Бекетов поднял его и, поддев, сдвинул им тяжёлую чугунную крышку. Открылся глубокий из красного кирпича колодец. Бекетов присел и посветил вниз мобильником. На дне колодца поблескивала вода, по стенкам колодца торчали железные скобы. Недолго думая, он полез в колодец.

На спуск ушло не менее минуты. Понемногу глаза привыкли к темноте, когда он, ощутив под собой землю, сошёл, разминая онемевшие с непривычки руки. Вверху синей плошкой висело ночное небо, влево простирался подземный коридор высотой в человеческий рост. Бекетов рассмеялся – а вот и тайный ход, ведущий в комнату с сокровищами! Ио-хо-хо и бутылка рому, вспомнилась песенка Джона Сильвера из “Острова сокровищ” Стивенсона. Разбрызгивая попадавшие под ноги мелкие лужицы и подсвечивая путь мобильником, Бекетов пошёл по коридору. Любопытство овладело им окончательно.

Коридор оказался длиннее, чем он предполагал, к тому же то и дело петлял и менял направление. Бекетову стало казаться, что он заблудился и кружит по своему же следу. Минуты стали растягиваться в часы. Бекетов убыстрил шаг, затем, чтобы прогнать страх и согреться, побежал. Коридор медленно шаг за шагом поднимался вверх, это вселяло надежду, что выход где-то поблизости. И, действительно, взбежав по последнему подъему, Бекетов ткнулся в кирпичную стену, в которой обнаружил железную дверь. Немного повозившись с упрямым, разбухшим от сырости дубовым засовом, он распахнул дверь и в подземелье ворвался свежий и теплый воздух. Что удивительно, не просто теплый, а горячий, смешанный с едким, слепящим дымом. Бекетов шагнул наружу и поразился увиденному.

Кругом, сколько видел глаз, горел город. Горели деревянные дома, горели вспомогательные постройки - амбары, бани, сараи, между которыми, истошно блея и мыча, бегала обезумевшая от страха скотина - горели усадьбы, добротные каменные особняки, горели яблоневые и вишневые сады, трещали в огне плодовые, в цвету, деревья, разбрасывая по воздуху ярко-красные искры-стрелы, полыхала трава, отчего, казалось, горела сама земля и черная дымовая завеса висела над погружённым в пожарище городом. Повсюду в суете и горе бегали люди, много людей в разодранных и обожжённых одеждах, с баграми, топорами, вёдрами, по мере сил стараясь остановить, задержать распространение навалившегося на них страшного несчастья.

Бекетов оглянулся – позади него в лесу лежало озеро, откуда, выстроившись в цепь, погорельцы в спешке передавали друг другу ведра с долгожданной водой. Последний, получив заполненное ведро, бежал заливать им горящие постройки.

- Посторонись, что встал как неживой? - мимо Бекетова пробежал, пронесся человек с ведром воды в руке. - Видишь, горим. Помогай!

Не успел Бекетов понять, что происходит, как тот же человек пробежал назад к озеру, но уже с пустым ведром. - Барин, ну что же вы стоите, помогайте!

- Не приставай, видишь, человек не в себе. Может, дом его сгорел, может, ещё что. Переживает, поди, - вздохнул другой человек, сидевший на брошенных розвальнях.

- Да, да, сейчас, - не сразу откликнулся Бекетов, и вспомнил, что ему надо домой, что Юля уже, наверное, его заждалась. – Простите, - пробормотал он невнятно и юркнул назад, в ту самую дверь, откуда он только что появился.

Его исчезновение осталось незамеченным. Какая-то собака, обгоревшая и без хвоста, попробовала было сунуться вслед за Бекетовым в прохладную, спасительную темень, но дверь закрылась и больше не открывалась.

Бекетов проснулся, некоторое время лежал без движения. Ночное приключение не выходило у него из головы. Перед глазами стоял горящий город, люди с ведрами, орущая скотина, дым, шум, гарь…

- Ну, и где ты вчера был? – крикнула Юля из кухни, приготовляя завтрак. – Я проснулась, а тебя нет.

- Пожар тушил, - Бекетов зевнул.

- Какой пожар, Вань? – не поверила Юля. – Мне не до шуток. Давай, признавайся, колись.

От Юли просто так не отделаешься. Скинув одеяло, Бекетов сел на кровати. Получается, ночью он совершил путешествие во времени. Невероятно. Этого просто не может быть.

- Ну, тогда… гулял по городу. Это объяснение тебя устраивает? Не спалось, вот и решил прогуляться.

- А чего тебе не спалось? Ты когда ушёл?

- Наверное, в полночь. Или позже. Не помню.

- А пришел когда? Я ведь тебя так и не дождалась, заснула. Между прочим, шёл уже третий час ночи.

- Ну, чего ты меня мучаешь, я не знаю. Темно было, на часы я не смотрел.

- Ладно, иди уж завтракать, лунатик, после поговорим.

- Почему сразу лунатик? - Бекетов послушно встал, надел домашние шорты. – А что у нас на завтрак?

- Сегодня по случаю новоселья завтрак у нас царский. Яичница с сосисками, сёмга в кляре, кофе с тарталетками, - доложила Юля, расставляя тарелки и нарезая хлеб.

- Откуда сие богатство? – спросил Бекетов уже из ванной, фыркая и умываясь.

- А сам не догадался? Ерёма. Со вчерашнего стола.

- Ага, родители, вот я вас и застукал, - в кухне появился заспанный Миша. – Опять без меня завтракаете? Я вам нужен вообще?

- Мишенька, ну что ты такое говоришь? – Юля бросилась к сыну, обнимая его и садясь перед ним на колени, – конечно, нужен. Ты наше солнышко, наше всё!

- Ну, если солнышко, тогда, – Миша наморщил лоб, - тогда…я еще не придумал, что я с вами сделаю.

- Это кто у нас встал без спросу? Идет коза рогатая, идет коза бодатая. Кто без спросу встаёт, того забодает, забодает, - Бекетов, воспользовавшись, что его оставили без внимания, незаметно подполз сзади к сыну и схватил его за ноги.

- А-а-а, - весело завопил Миша, развернулся и сел на большую папину шею. – Катай меня, коза! Ура! Катай меня! Ура!

- Ура! - подхватил Бекетов, и коза с наездником поскакала по кухне, выскочила в коридор и пошла колесить по комнатам. Миша размахивал левой рукой, словно саблей, рубя невидимого противника и указывая вместе направление движения, коза упрямо мотала головой, не желая подчиняться, но разве можно не подчиниться маленькому и несмышленому существу, для которого эта игра значит больше всего на свете?

- Вперед, коза, ура! – кричал наездник.

- Ура, мы ломим, гнутся шведы! – вторила коза наезднику.

- Эй, коза! Вы куда? – растерялась Юля. - А завтракать кто будет?

- Все, Миша, все, завтрак стынет, - коза остановилась, пробуя сбросить наездника, но разыгравшегося Мишу остановить было не просто. Один ребенок в семье – царь и Бог.

- А кто у нас хочет конфетку? – пошла на хитрость Юля. – И шоколадку.

- Я, я хочу, - закричал Миша, сползая с папиной шеи. – Стой, коза! И шоколадку тоже мне.

- Не, так не пойдёт, - не согласилась Юля. – Выбирай что-нибудь одно. Либо конфету, либо шоколад.

- Но я же солнышко, сама говорила, - наморщил лоб Миша. – А солнышко большое, ему полагается много сладостей.

Бекетовы рассмеялись. Ну, что с ним поделаешь!

- Хорошо, и конфета, и шоколадка – твои. Но только после завтрака. А сейчас живо руки мыть, - скомандовала Юля.

- Ладно, - серьёзно сказал Миша и поплелся в ванную. – Все бы вам меня заставлять, родители-мучители.

- Что ты там говорил про пожар? – подошла к мужу Юля.

- А что я говорил про пожар? - Бекетов обнял жену. – Никакого пожара не было, - и добавил, - можно, я потом объясню?

- Нет, давай сейчас, - запротестовала Юля.

- Да не помню я ничего, - глянув на Юлю, Бекетов понял, что этот номер не пройдёт. И всё равно, пока Юля не должна ничего знать. - Понимаешь, данные эти мне нужны для диссертации. Ты не забыла, я вообще-то старший научный сотрудник.

- А при чём тут пожар?

- Понимаешь, мне как научному работнику нужно всё знать про свой город. И про пожар тоже. Набрать, так сказать, документальную базу. Чем больше, тем полнее, тем лучше. Ну, хватит, - взмолился Бекетов, - ты будешь меня сегодня кормить?

- А вот не знаю, - нахмурилась Юля. – Ладно уж, пойдём.

Утро субботнего дня благополучно завершилось. Позавтракав, Юля с Мишей пошли гулять в парк, а Бекетов, сославшись на усталость, остался дома. В памяти всплыло ночное путешествие, требуя объяснений.

Итак, что это был за город? В лесу лежало красивое, заросшее по берегам озеро, откуда погорельцы черпали воду для тушения пожара. Озеро, озеро…ну, как же он сразу не догадался! Это же Солдатское озеро! Значит, все же Уфа. И стоял он на Каримовской улице, то есть на Бекетовской, если пользоваться дореволюционной топонимикой. И подземный коридор выходил на поверхность в районе парка Якутова, тогдашнего Старо-Ивановского кладбища. Что еще он мог видеть при пожаре, что еще…На дореволюционных снимках рядом с кладбищем всегда стояла, подпирая небо, белая Александровская церковь. А во время пожара ее не было видно. А, может, ее вообще не было, то есть не могло быть, потому что пожар был до постройки церкви? А когда началось строительство церкви? С приездом в Уфу императора Александра I в 1824 году. Значит, виденный им пожар был точно до приезда российского императора. А когда именно - в XIX веке? Или, может, в XVIII? Это вопрос…

Размышления Бекетова прервал звонок в дверь. В квартиру ввалился большой, грузный Витя Скворцов, друг Ивана со студенческой скамьи. И начальник сектора новейшей истории Башкортостана, в котором Бекетов занимался научной работой и корпел над своей диссертацией.

- Ваня, друг, спасай, – Скворцов рухнул в изнеможении на табурет. – У тебя осталось чего-нибудь выпить?

- Сейчас посмотрю, проходи, - ответил Бекетов. – Ты что такой? Что случилось?

- Да ничего не случилось. Просто.

- Просто с утра не пьют. Коньяк будешь? Давай на кухню.

- Понятное дело, буду. Кто ж в моем положении от коньяка откажется? - Скворцов сбросил обувь и прошел на кухню.- А ничего у тебя кухня. Сколько метров?

- А вчера не разглядел? – спросил Бекетов, разливая коньяк. - Двенадцать квадратов.

- Так я вчера не один был, с женой. Не до того было. Давай, что ли, наливай.

- Держи. За что пьём?

- Как за что? Конечно же, за новоселье.

- Так за новоселье вчера пили.

- Правильный ты наш. Всю неделю будем за новоселье пить, понял, - сказал Скворцов и, не дожидаясь приглашения, опрокинул рюмку. - Сейчас добреть начну. Вчера у тебя перебрал, а Ленка опохмелиться не дала. Пришлось изобретать повод. Так что я у тебя гардины сейчас вешаю. Наливай по второй.

- И куда тебя несет? После первой полагается закусить, - Бекетов подвинул Скворцову тарелку с сыром и лимоном. – Ты вот скажи, когда жара кончится?

- Синоптики обещали с понедельника понижение температуры, - Скворцов взял с тарелки дольку лимона.

- На дачу собираешься ехать? – спросил Бекетов.

- Да вот сейчас гардины повешу и поеду, - серьезно сказал Скворцов.

- Тяжёлая у тебя работа, - сказал Бекетов. - По такому случаю не буду тебя мучить, по второй и встаём. Но предупреждаю, спиртного больше у меня нет. Будем!

- Да знаю я тебя, христов мученик. То есть трезвенник. Будем.

Крякнув, Скворцов встал, прошелся туда-сюда по кухне, в которой, кроме холодильника, стола и трех стульев, ничего не было, и страдальчески воздел руки в небо:

- Думал, приду к другу, поправлю здоровье, а он - на тебе! - сто грамм и гуляй Вася на улицу. А что мне сто грамм? Мне бутылка – только разминка перед выпивкой. Душа просит счастья, а где оно, это счастье? Нет, жить стало совершенно невозможно. Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок. Когда думаешь мебелишкой обзаводиться?

- Пока не знаю. Сначала долги отдать надо, - ответил Бекетов.

- Долги – это святое. Все, гардины, будем считать, я повесил, пойду за шурупами. Их явно не хватило. Не знаю, как тебе, а мне – точно. Еще литр шурупов, то есть пива, разумеется, и я и гардины будем в полном порядке. Так, мобильник отключаем. Если моя будет тебе звонить, я в хозмаге, покупаю шурупы. Пока, Ванёк, не прощаюсь!

И грузный, раскрасневшийся Скворцов исчез так же внезапно, как и появился.

- Алло, Юль? Ну, вы где там?– проводив Скворцова, Бекетов набрал Юлин номер. - У вас всё в порядке, домой когда собираетесь?

- У нас всё хорошо. Мы в парке, у реки. Ты поел?

- Да я перекусил, как вы?

- Пап, а я мороженое съел, - в разговор родителей втиснулся Миша. – И ещё хочу. А мама не разрешает.

- Слушайся маму, она у тебя главная.

- Почему она главная, а не ты? Если ты разрешишь, мама тоже разрешит, я знаю, - наседал Миша. – Ну, разреши мне второе мороженое, ну, пап?

- Нельзя.

- Ну почему?

- Потому что потому оканчивается на у. Всё, Миш, передай трубку маме.

- Ваня, ты идёшь? Когда тебя ждать?

- Уже выхожу. Через десять минут буду у вас. Ну, или через пятнадцать.

Чугунный люк с двуглавым орлом не выходил из головы Бекетова. Ночное происшествие – подземный коридор, деревянный город, охваченный пожаром, висевшая над городом черная дымовая завеса, снующие туда-сюда погорельцы с ведрами, жалкая собака без хвоста – казалось ему сном и выдумкой, в которую он не мог поверить. И как только он вышел на улицу, ноги сами повели его к тому месту, где была разрыта траншея теплотрассы. В общем-то, он хотел только взглянуть, убедиться, что яма на месте. Полчаса кружил Бекетов в квадрате улиц от Чернышевского до Каримовской, от Ленина до Коммунистической, но всё безуспешно – ни траншеи, ни люка нигде не было видно.

Дата добавления: 2015-08-05