Завещание помещицы 3 страница

В кабинете начальника отдела истории Башкортостана, доктора исторических наук Шамиля Барыевича Тимерханова было пусто, если не считать самого Тимерханова и какого-то мужичка с портфелем, скромно сидевшего в углу. Приоткрыв дверь, Скворцов выждал время, деликатно спросил, разрешите, после чего вошел, впустив за собой Бекетова.

- Садитесь, - не поднимая головы, бросил Тимерханов. – Я, собственно, вот по какому поводу вас позвал, - и уперся непроницаемым взглядом в Скворцова. - Тут вот какое дело. Ко мне обратился старый мой друг, кунак, профессор, известный всем человек Мазитов Наиль Шаймиевич.

Скворцов кивнул головой, подтверждая.

- Прекрасно. Так вот, Наиль Шаймиевич обратился к нам с просьбой написать рецензию на его работу, и не просто работу, а большой труд по истории древнего Башкортостана, - на этих словах мужичок оживился и оказался вполне солидным человеком в приличном костюме и при галстуке, - написать и опубликовать ее, скажем, в академическом вестнике. Ну, или в какой-либо другой периодике. Руководство института сочло возможным поручить эту работу, - Тимерханов выдержал паузу, после чего продолжил, - Бекетову Ивану Александровичу как наиболее компетентному в нашем отделе специалисту.

Бекетов вздрогнул. Теперь понятно, зачем его вызвали. Просто так Шер-хан ничего не делает.

- Как думаешь, Виктор Петрович, - обратился Тимерханов к Скворцову, - Бекетов справится?

- Думаю, да, - ответил Скворцов.

- А что наш аспирант молчит? Ах да, я забыл его поздравить, - Тимерханов расплылся в широкой улыбке. – Бекетов, что молчишь? Хотел скрыть новоселье? От меня не скроешь. Как погуляли?

- Спасибо, хорошо, - без особой радости ответил Бекетов.

- Ладно, про новоселье после, - Тимерханову не понравился ответ Бекетова. - Что ты думаешь о новой работе? Наиль Шаймиевич, где материалы?

- Здесь, у меня в руках, Шамиль Барыевич, - засуетился профессор, открывая портфель и доставая папку с бумагами. – Вот они.

- На стол положи, - не глядя, бросил Тимерханов. – Ну так как, господин Бекетов?

- А тему научной работы можно узнать? – спросил Бекетов. - У меня диссертация на выходе, как вы знаете.

- Да знаю, - отмахнулся Тимерханов, - потому и предложил вашу кандидатуру. Как наиболее сведущему в этих вопросах специалисту. Кстати, труд этот имеет прямое отношение к вашей диссертации. Попрошу это учесть.

- Да вопрос-то какой? – Бекетов уже не мог сдержать раздражения. – О чем вообще речь, Шамиль Барыевич?

- А разве Скворцов вам ничего не сказал? – изобразил невинное удивление Тимерханов.

Ну вот, сейчас начнется, подумал Скворцов. Будет сталкивать лбами. Обычная практика Шер-хана. Держись, начальник сектора.

И ответил за Бекетова:

- Зачем? Я говорил. Наверное, он забыл.

- Конечно, забыл! - воскликнул Тимерханов, - разумеется, забыл.

- Разве вы ничего не знаете про раскопки? – растерянно протянул профессор в костюме. - Городище Уфа-2? Не слышали? Вся Уфа знает, а вы не слышали. Понимаете, нам необходимо продолжать раскопки, а денег нет. Обещали гору, а дали мышь. А между тем возле городища строительство развернули. Вот, я и думаю собрать авторитетные мнения и в администрацию президента пойти. Очень надеюсь на вас.

- Что ты с ними возишься, Наиль Шаймиевич, - успокоил друга Тимерханов и обратился к подчинённым без напускной дипломатии, - значит, так, господа-товарищи, сейчас вы идете к себе, разбираетесь там, а через три часа, нет, два часа, я вас жду к себе. И заберите бумаги, почитаете, времени у вас достаточно. Тут всего-то, - начальник отдела поднял папку с бумагами профессора, словно взвешивая ее, - листов сто пятьдесят, не больше. Всё, я вас больше не задерживаю.

От кабинета Тимерханова до комнаты, где работали Скворцов с Бекетовым, сорок три шага, из них двадцать семь на втором этаже, где сидел начальник отдела, и шестнадцать на третьем, где располагался сектор новейшей истории Башкортостана, которым заведовал Скворцов. Дорогу эту Скворцов изучил давно. Каждый раз, получая очередную взбучку, он шёл и считал шаги. Считал и думал, и за что ему такая участь? Вроде работает нормально, коллектив на хорошем счету, кандидатские защищаются в срок, чего ещё надо? Думай Скворцов, думай. Начальство любит не за ум, а за преданность. Значит, надо повышать градус преданности. Оно, конечно, надо, только противно всё это. Как увидишь Шер-хана, вся преданность куда-то улетучивается.

Перед самой дверью Скворцов внезапно остановился, преградив дорогу Бекетову.

- У тебя коньяк остался?

- Ты же вчера весь выпил.

- Действительно, - Скворцов задумался, - ну, тогда пошли в “Щепку”.

- А что это? – спросил Бекетов.

- Ресторан, дурила. Да здесь недалеко. Ты что, ни разу не был в “Щепке”?

- Ты же знаешь, по ресторанам я не хожу. Обедаю тем, что сготовит Юля.

- Ну, вот и побываешь. Посмотришь, чем уфимцы питаются.

- А как же Шер-хан?

- Подождёт. Лучше придти позже, но падготовленным, чем вовремя, но не падготовленным, - отчеканил Скворцов в стиле отца всех народов. – Пошли!

В “Щепке” действительно было уютно, в затемненном зале звучала тихая музыка, официанты бесшумно сновали между столиками, японские кондиционеры навевали задумчивую прохладу, и Бекетов как-то сразу успокоился, пришел в себя. Не все в этом мире зависит от начальства. И, слава Богу. Есть ещё жизнь, простая человеческая жизнь, простые радости. Их у него никто не отнимет.

Опрокинув стопку водки, Бекетов ткнул вилкой в салат, отправляя в рот крошечный, в пупырышках, темно-зеленый огурчик. Хорошо.

- Ну что, успокоился? А теперь послушай меня, - Скворцов поправил рукой сбившиеся волосы. – Не в этом мире зависит от начальства.

Ну вот, теперь мы и мыслим одинаково, подумал с улыбкой Бекетов.

- Но без начальства нам не прожить, - продолжал Скворцов. - Так уж устроен наш говённый мир. Ты вот хочешь защитить диссертацию? Хочешь. Хочешь получать свои сраные тридцать тысяч? Хочешь жить в элитной квартире?

- Ты бы мог обойтись без ненормативной лексики? – поморщился Бекетов.

- Нет уж, дослушай до конца, - возбуждаясь, перебил друга Скворцов. – Я ведь тоже в некотором роде начальник, так что понимаю, что к чему. Так вот - ни ты, ни я не хотим потерять работу. И поэтому изволь подчиниться просьбе Тимерханова. Или приказу. Как хочешь толкуй.

- Все равно получишь …, - рассмеялся Бекетов.

- Не перебивай меня! - заревел Скворцов. – Вот эти листы, - он потряс папкой перед носом Бекетова, - прочтешь сейчас же и дашь мне ответ. Ты понял меня?

- Да понял, понял уже, - отмахнулся Бекетов, - прочту, конечно, куда ж денусь, но сначала еще по одной. Позвольте вам налить?

- Ну, невозможно с тобой разговаривать! – Скворцов хлопнул папкой по столу так, что бокалы зазвенели. - Ты понимаешь, вообще-то, что меня подставил? Шер-хан ведь не простит нам твоей выходки, ты это понимаешь? Я же просил тебя молчать. Просил?

- Ну, просил, - ответил Бекетов, разливая водку. – Держи.

- Ну и чего ты тогда? Диссертация, занятость. Шер-хану насрать на твою занятость. Он дает задания, а ты должен их исполнять!

Похоже, Скворцов расстроился не на шутку. Это понял уже и Бекетов. И попробовал его отвлечь.

- Ну ладно, Вить, будет тебе. Ну, не сдержался. С кем не бывает? Ты же меня знаешь, я всегда такой. “Не властны мы в самих себе и в молодые наши леты даем поспешные обеты, смешные, может быть, всевидящей судьбе”.

- Пушкиным прикрываешься?

- Темный ты человек, - засмеялся Бекетов. – Баратынский. Давай лучше выпьем. За дружбу!

- А-а, ладно, - Скворцов махнул рукой, - двум смертям не бывать, а одной не миновать. Давай за дружбу! Катись оно всё к чёртовой бабушке! Как я ненавижу этого Шер-хана!

Друзья чокнулись, выпили. Некоторое время сидели в тишине.

- Знаешь, Вить, - решил открыться другу Бекетов, - я тебе сейчас скажу такое, от чего ты упадёшь со стула.

- Со стула? Не надо, - хмуро заметил Скворцов.

- Ты не поверишь, а я все равно скажу. В общем, так, - Бекетов откашлялся. - Вчера, как впрочем, и позавчера, я был в старой, дореволюционной Уфе. Вот.

- И чего тут особенного? – устало парировал Скворцов. - Я тоже там бывал. Правда, давно.

- Ты не понял! Я был в дореволюционной Уфе, в одна тысяча восемьсот двадцать первом году, во время великого уфимского пожара. Ей-Богу, не знаю, как это у меня вышло.

- Ну, ты точно сбрендил, Ванёк, - покачал головой Скворцов. – Жюль Верна начитался? Вроде ученый, а в сказки веришь.

- Это не сказки! – возразил Бекетов. - Кто-то выбрал меня, чтобы я воочию увидел, как это было на самом деле. И я видел дома, людей, церкви, сады, все было охвачено огнём. Горела Уфа, наш родной город. Теперь я абсолютно точно знаю, что это был 1821 год.

- С тобой и в Христа поверишь, - буркнул Скворцов, не восприняв всерьез откровение друга. – Давай еще по одной и закругляемся. На вот, бери материалы и дуй домой, читай хоть всю ночь, но чтоб к утру у меня была рецензия. Не просто отписка или там околонаучный трёп, а рецензия старшего научного сотрудника, без пяти минут кандидата исторических наук. И, пожалуйста, симпатии свои и антипатии оставь за строкой. Строго научный подход. Деловой, одним словом. Все понял?

- Понял, - ответил Бекетов. Агностик чертов, ни во что верит.

- Все. Пьем и разбегаемся. И запомни – это предложение, от которого нельзя отказаться.

Скворцов расплатился и ушел, а Бекетов еще долго сидел, смотрел в окно, листая в задумчивости папку с материалами, большой труд по истории древнего Башкортостана, как окрестил его начальник отдела. Вот еще глупость – древний Башкортостан! Да не было у башкир государства, ни к чему оно народу, кочующему по степи в поисках пастбищ. И нет тут ничего обидного – у каждого народа свой путь, свое развитие… Тогда зачем его, старшего научного сотрудника, заставляют писать рецензию на работу, ценность которой, мягко скажем, сомнительна? Если действительно на территории нынешней Уфы было поселение, то какое оно имеет отношение к Уфе? Нет, он, в общем, ничего не имеет против, тот, кому надо, пусть этим и занимается. А он-то тут причем?! Да, вот попал, что называется, по полной. И Скворцова подводить не хочется, и кривить душой он не умеет.

Но более всего обидно Бекетову было то, что Скворцов не поверил в его рассказ, так называемое путешествие во времени, даже слушать не стал. Зря он ему открылся, только на посмешище себя выставил. Если бы человечество состояло из одних Скворцовых, мир не знал бы ни поэзии, ни музыки, вообще, мира бы не было…

- Молодой человек, что-нибудь ещё будете заказывать?– задал вопрос Бекетову проходивший мимо официант.

- Нет, нет, спасибо, - застигнутый врасплох Бекетов неловко вскочил и, забрав папку, поспешно ушёл.

Глава VI. Дважды горелый губернатор.

Вторую неделю над губернской Уфой висело истощённое бледно-синее небо, не предвещавшее никакого дождя, даже случайного, минутного дождичка. Слабый ветерок гонял над рекой остатки заблудившихся туч, расчищая пустой и безжизненный небосклон.

На город, вернее, на то, что осталось от города после пожара, было страшно смотреть. А Матвей Андреевич Наврозов и не смотрел. Он сидел в своем кабинете, опустошённый и надломленный, и думал, думал. Как такое могло случиться! Чтобы избавиться от одной беды, нужно непременно накликать другую? Ведь мор скотины действительно был страшнейший, больше тысячи голов полегло! Только никому этого сейчас не объяснить. И слушать не станут. Горе ожесточивает людей, это правда. Вот в Симбирске был случай. На городской площади, аккурат против подъезда, куда его возили на службу, сидела старушка. Сидела себе и сидела. Тихая, опрятная, с лица не видать, что пьющая. Но стоило только ему пройти мимо нее, как она тут же поднимала на него сумрачное морщинистое лицо, исполненное печали и необъяснимой ненависти, и долго, неотрывно смотрела вслед. Матвей Андреевич каждый раз вздрагивал при этом взгляде, невольно отворачивался, чувствуя спиной, что старуха продолжает смотреть на него. И за что, казалось бы, ей его ненавидеть? Разве он в том виноват, что у него жизнь сложилась, а у нее – нет? Ходил так, ходил Матвей Андреевич, не выдержал и подал старухе. Не простую копеечку, а сразу – полтинник. Так ведь старуха эта и виду не показала, взяла полтинник, будто бы он ею заработан. И вот ведь что – поведения своего не сменила и продолжала всё так же глядеть на Матвея Андреевича тяжёлым и сумрачным взглядом. И опять не сдержался Матвей Андреевич, подал во второй раз и снова полтинник. Думал размягчить старуху, сжалится она над ним и поблагодарит словом или ласковым взглядом. Так нет же! Эта чертова старуха как смотрела, так и продолжала смотреть. Ничто ее не брало. Слава Богу, в Уфу переехал, назначение новое получил. Думал, здесь все потечёт по-другому. Но от себя не убежишь. Другие напасти приключились.

В дверь постучали. Наврозов вздрогнул.

- Матвей Андреевич, дозвольте? – в кабинет просунулся дворецкий. - Петр Кириллович пожаловали. Говорят, о встрече заране оговорено было. Пустить?

- Пустить, конечно же, пустить! – Наврозов взволнованно вскочил. - Как же можно такого человека на пороге держать!

- Так я ведь и не держу, - растерялся дворецкий. – Вот, пришёл доложить. Так пустить или какие другие указания будут?

- Подожди, Григорий, дай сообразить, огорошил ты меня, - отряхиваясь от постылых мыслей, Матвей Андреевич понемногу приходил в себя. – Да, вот что, пойди, распорядись в поварской, пусть дадут блинчиков, грибочков, карасиков, в общем, всё, что найдут. Стол надо накрыть для дорогого гостя. Ну, всё, иди.

- Сей час будет исполнено, - отрапортовал дворецкий и, задержавшись в дверях, по-отечески мягко добавил, - вы бы приоделись, что ли, губернатор как-никак. А то всё в домашнем платье ходите.

Уфимский гражданский губернатор Матвей Андреевич Наврозов забегал по кабинету как провинившийся школяр, второпях надевая и застегивая голубой парадный мундир. Вот откуда Эссен прознал, что в Уфе пожар? Чертов немец! Как пить дать, разнос устроит. И поделом тебе, Матвей Андреевич, впредь осторожнее будешь!

- Ты что это, сам с собой разговариваешь? – в кабинет широким размашистым шагом вошел седовласый военной выправки человек. – Давай, что ли, почеломкаемся по русскому обычаю. Не ждал? Так-то оно лучше будет. Люблю, знаешь, появляться сюрпризом.

Губернаторы обнялись, Эссен крепко, по-мужски обнял Наврозова, и Матвей Андреевич невольно вздрогнул.

- Ты что, болен? – нахмурился Петр Кириллович. – Так это мы сейчас, быстро поправим. Нет лучшего средства, чем остзейская водка, настоенная на зверобое. Мертвого на ноги поставит, - Эссен поставил на диван дорожную сумку и вынул из нее фляжку с настойкой. – Где тут у тебя стопки? Тащи.

- Ну, чего вы, Петр Кириллович, в самом деле? - взмолился Матвей Андреевич, застегивая на мундире последнюю пуговицу. – С чего взяли, что я болен? Ворвались как волк в овчарню, дайте хоть в себя придти. Да и пить я не хочу. Особливо вашей лифляндской настойки.

- Нет, так свои сей час найдем, - не отступался Эссен, роясь в своей необъятной дорожной сумке. – Ага, вот стопки, вот они, родимые. Погоди, разолью. Тебе так уж и быть поменьше. Ну, а себе полную. Вот так.

Тем временем в кабинет с исполненным поручением заглянул дворецкий. Выждав паузу, осторожно спросил:

- Матвей Андреевич, прикажете подавать?

- Погоди, Григорий, погоди, - опередил Эссен дворецкого, протягивая Наврозову стопку с горькой водкой. - Диспозиция наша такова, что непременно надо выпить со встречей. Давай, Матвей Андреевич, за встречу на уфинской земле! Чтоб не последняя.

И военный губернатор Оренбургской губернии Петр Кириллович Эссен одним движением опрокинул содержимое стопки. Матвей Андреевич пить не стал, и лишь пригубил для приличия.

- Ну, вот теперь совсем другое дело, - удовлетворённо крякнул Эссен, - неси, Григорий, чего там у тебя. С дороги все пойдёт.

Дворецкий вошел, за ним вошли люди с подносами и через несколько минут рабочий стол уфимского губернатора превратился в обеденный, на котором дружно поместились блины с икрой, с творогом, горшочки со сметаной и с бортевым медом, холодная телятина, караси в сметане, свежая клубника. Петр Кириллович аж прищелкнул языком:

- Ну, ты даешь, Матвей Андреевич! А говоришь – не ждал!

- Ей-Богу, не ждал, как гром среди ясного неба нагрянул! - смущенно оправдывался Наврозов. – Ну, а как такого гостя не угостить! Вот, наскрёб по сусекам.

- Знатные у тебя сусеки, Матвей Андреевич, – заметил Петр Кириллович и обратился к дворецкому, - Григорий, где тут у тебя руки можно помыть?

- Пойдемте, Петр Кириллович, в прихожей полью, - ответил дворецкий. – Там и кувшин, и таз, и вода родниковая. Пойдемте!

- Рушник новый подай Петру Кирилловичу, - крикнул им вдогонку Матвей Андреевич. – Слышишь, Григорий?

- Да слышу, слышу, подам.

Сели трапезничать. Матвей Андреевич с жадностью набросился на еду, не забывая, впрочем, и про Петра Кирилловича, подкладывая к нему в блюдо то кусок телятины, то карасиков, то блинов с икрой.

- Хороши блины, - нахваливал Петр Кириллович, – особливо гречневые люблю с черной икрой.

- Ешь, Петр Кириллович, ешь, пока тёплые. А осетр ваш, оренбуржский, - отвечал Матвей Андреевич. – Вы же мне его и прислали. Помните, прошлой осенью, в октябре? Так что блины мои, а икра ваша.

- Да, осетры у нас знатные, - подтвердил Эссен, наливая в стопку остзейской водки.– Под два метра иной раз тащут. Сам трехпудовый да икры с полпуда. На двух лодках принимают. Тяжеленный красавец! Но таких сейчас все меньше. Истощили мы реку. Ну, да ладно. Я вот про мёд бортевой хочу сказать, он у тебя как янтарь – и жгуч, и красив, и терпок. Дашь в дорогу?

- Да его немного у меня, дорог нынче, - замялся Матвей Андреевич.

- Так я и купить могу, - предложил Петр Кириллович, опрокидывая стопку.

- Ну, нет, продавать я не стану, - запротестовал Матвей Андреевич. – Сколько тебе нужно?

- Да вот эту кринку, - Петр Кириллович протянул Наврозову глиняный сосудец вместимостью в две чарки.

- Ну, столько-то я найду, Петр Кириллович, - успокоил Эссена Матвей Андреевич. – Сей час укажу дворецкому, чтобы налил.

- Ну, спасибо, - Эссен встал, потягиваясь, - не жизнь у тебя в Уфе, как я погляжу, а малина. Где твоя супружница-то Наталья Сергеевна? Куда спровадил?

- Так она в Знаменском у Аксаковых, под Бугурусланом, - отвечал, не замечая подвоха, Матвей Андреевич. – Каждое лето гостит. Вот и сейчас поехала. Там хорошо, покойно.

- Понятно, - продолжал поддевать Петр Кириллович. – Жену в деревню свез, а сам, значит, в холостяцкую жизнь ударился. Понимаю, сам бы не прочь по девкам, - и расхохотался во весь свой смачный голос.

- Ну, что ты такое говоришь, - с укором сказал Матвей Андреевич, - грех даже речи такие слышать. Наталья моя, каких не сыскать, чистая душа. В городе сейчас такое творится, пусть отдохнет на свежем хлебе да на молоке. Да и детки с ней тоже – Петя да Ваня.

- А что в твоем городе творится? – словно бы не понимая, о чем речь, спросил Петр Кириллович.

- А будто не знаешь, проехал с полгорода и ничего так и не заметил? – с горечью воскликнул Матвей Андреевич. Не сдержался Наврозов, первым начал неприятный для себя разговор.

- Да нет, как же, приметил, - Петр Кириллович помрачнел. – И как, братец ты мой, все это случилось? Как могло случиться, что губернский город в одночасье выгорел? Мне когда донесли, я поначалу не поверил. Не иначе, как злой умысел.

- Какой умысел, что ты такое говоришь! – и Матвей Андреевич обрушил на Эссена целый ливень эмоций и чувств, копившихся в душе с первого дня пожара. – Это ж горе, такое горе! А ты – умысел! Нет Уфы, кончилась, сгорела! Сколько домов испепелено пожаром, сколько людей, детишек малых осталось без крова! А есть и те, кто, борясь с огнем, в нем и погибли! Я не вынесу этого, Петр Кириллович, слышишь ли!

- Ну-ну, горю слезами не поможешь, - успокаивая Наврозова, твердо сказал Петр Кириллович. – Что делать думаешь? Ответствуй старшему по званию. Ну, хватит разводить мокроту, не баба же ты, в конце концов.

- Да я хуже бабы, если ты хочешь знать! Баба, она за своими детками следит, лелеет их и голубит, а я за городом не уследил, проворонил Уфу. Никчёмный я губернатор! Подам прошение об отставке и всё тут, - выпалил Матвей Андреевич, вздрагивая и пугаясь собственных слов.

- Я те подам прошение! Я те такое прошение подам, век свой меня будешь помнить! – загремел на весь кабинет голос военного губернатора Эссена. – Набедокурил и в кусты! Нет, братец ты мой, сам кашу заварил, сам будешь и расхлебывать! – но, увидев жалкую фигуру Наврозова, смягчился и добавил, - да ты не бойся, Матвей Андреевич, я те помогу. Я, когда ехал к тебе, зря времени не терял, думал. И вот что надумал. Да утри ты слезы, в конце концов, Матвей!

- Все, все, - ответил Матвей Андреевич, послушно утирая слезы. – Только ты, Петр Кириллович, ради Бога, не думай, будто мы ничего не предпринимаем. Одних ссуд безвозмездных по десяти рублей роздали сто штук, по пяти рублей также сто штук, а по полтине каждому нуждающемуся. Я уж и не считал. Одним словом, больше двух тысяч. Дальше, лесу заготовили на шестнадцать домов, строительство трех уж начали, пожарище вот расчищаем. Ну, и конечно, сбережения свои я также все роздал, ни копейки себе не оставил. Да и зачем они теперь мне? Только жене моей Наталье про пожар ничего не говори, Петр Кириллович! Не снести ей этих мучений! Сама узнает, когда срок придет.

- Да как же я скажу, когда я завтра же отбываю в Петербург? – удивленно нахмурился Эссен. - Теперь меня послушай, Матвей, что я надумал. Я у тебя только денек побуду, осмотрюсь и в путь. Потому у меня с собой депеша, прошение к великому императору Александру. Думаю просить о вспомоществовании. Подобной беды Россия давно не видывала, думаю, император поймет. Поймёт и войдёт в наше положение. Да, и вот ещё – тут я деньги собрал, свои, казенные, да и оренбуржцы добавили, кто сколько смог. Итого, на поверку вышло одна тысяча семьсот сорок три рубля. Прошу покорнейше принять! – и Эссен протянул Наврозову пакет с деньгами, плотно перетянутый конопляной бечевой.

- Спасибо, Пётр, - сокрушённо сказал Матвей Андреевич, принимая пакет. – Ждал я тебя, ждал и боялся, думал, сердиться станешь. А на поверку вышло, что ты добрый человек. Добрый и хороший. Вместе из беды как-нибудь да выпутаемся.

- Только ты не думай, что случай этот тебе сойдет с рук, - строго заметил Эссен. – Как все наладится, разбирательство начнем. Тут уж не взыщи, виновные будут установлены и наказаны по всей строгости российского закона.

- И правильно, - с готовностью принять наказание ответил Матвей Андреевич, но уже с какой-то даже надеждой. – Лупи мерзавца по всей строгости.

- Матвей Андреевич, - в кабинет заглянул дворецкий, - там к вам еще гость. Вернее, гостья.

- Гостья? Ты кого-нибудь ждешь? – спросил Петр Кириллович. – Может, мне уйти? Чего же раньше не сказал, что у тебя рандеву?

- Что ты, Петр Кириллович! – растерялся Матвей Андреевич. – Бог с тобой, никого я не жду! Какое рандеву! Я ничего не знаю! Вот те крест! И перестань меня подозревать в том, чего я никогда не совершал!

- Не корчь из себя святошу! – пробурчал Эссен. – Хорош губернатор, нечего сказать!

- Тайная советница Бекетова Ирина Ивановна собственной персоной, - доложил дворецкий, обрывая начавшийся спор губернаторов, которые при слове тайная советница сразу притихли. Известное дело, такие важные особы просто так по губерниям не разъезжают. Только по неотложным делам. А какое такое дело может быть у Бекетовой в Уфе, что ее сюда вдруг затянуло?

В кабинет, осторожно ступая, вошла старушка в дорожной накидке и кожаных сапожцах, вошла и опустилась на стул, стоявший у двери.

- Ох, намаялась с дороги, - выдохнула, - воды бы кто поднёс.

- Григорий, - крикнул Матвей Андреевич, - клюквенного морсу тайной советнице! С ледника возьми. Да поторопись!

Дворецкий поспешил исполнять указание, а Бекетова принялась рассматривать помещение. Кабинет был прост и небогат – рабочий стол и деревянное кресло для работы, мягкий диван для отдыха, чайный столик с самоваром, всё самое необходимое, без излишеств. Затем она оглядела присутствующих господ. Первым её внимание привлек Эссен Петр Кириллович, высокий, красиво седеющий господин, стоявший прямо и с достоинством, из чего она заключила, что этот господин, скорее всего, из военных и, по-видимому, гость уфимского губернатора. Затем ее взор упал на Наврозова. Как ни силился держать себя в руках Матвей Андреевич и не показывать виду, а Ирина Ивановна сделала заключение и на его счет – размазня, а не губернатор. Хорошо, хоть не мздоимец, судя по скромному убранству кабинета. Хотя, именно от таких предводителей и не знаешь, чего ждать. Все что угодно, может случиться.

В свою очередь гостья тоже подверглась осмотру. Петр Кириллович, оглядев Бекетову, сделал вывод, что никакая она не тайная советница, а только выдаёт себя за неё, но высказывать вслух свое мнение пока не стал. Мало ли что ещё может приключиться.

Матвей Андреевич мнения своего составить не успел и в беспокойстве ждал развития событий.

- Вот-с, морс клюквенный, как приказывали, - дворецкий поставил на стол поднос с графином и тремя стаканами. – Холодненький. Враз освежит.

- Испейте, Ирина Ивановна, - Матвей Андреевич налил морсу в стакан, и подал Бекетовой.

- Заморозить меня решил, Матвей Андреевич? – спросила Ирина Ивановна и, отпив, добавила, - ну, рассказывай, губернатор, как город спалил.

Наврозов побледнел.

- Вы бы, голубушка, прежде, чем допросы учинять, открылись, кто вы и откуда, - осторожно вставил Петр Кириллович.

- Э, да у вас глаз намётанный, - невозмутимо отвечала Бекетова. - Действительно, никакая я не тайная советница. Представляюсь так, чтобы сбить с толку некоторых незадачливых губернаторов, - на этих словах она посмотрела в сторону Наврозова, – я вдова дворянина Петра Афанасьевича Бекетова и наследница Твердышевских медеплавильных и железоделательных заводов, что на Урале. Кстати, под Уфой деревеньку держу, которая прозывается моим именем. Несколько церквей отстроила. Надеюсь, достаточно сведений для первого знакомства? Далее отчёт держать не намерена.

Прослышав про Твердышевские уральские заводы, Эссен понял, что пришла его пора извиняться.

- Так вы дочь Ивана Мясникова, симбирского купца? Наслышан, наслышан про его подвиги на Урале. Простите великодушно, что сразу не признал. Разрешите представиться – Эссен Петр Кириллович, военный губернатор Оренбургской губернии. И к тому же действительный статский советник.

- Ну, вот и прекрасно, будем считать, что познакомились, - приняв извинения, продолжила Ирина Ивановна. – Теперь к делу. Так вы расскажете мне, как город спалили? – обратилась она к Наврозову.

Матвей Андреевич с мольбой посмотрел на Эссена. И снова Петр Кириллович пришел на помощь другу.

- Голубушка Ирина Ивановна, может, не будем мучать нашего многострадального губернатора? Вы же видите, в каком он состоянии, как он переживает! Может, баньку с дороги затопим, за стол сядем, а уж потом, Бог даст, и дела насущные обсудим.

- Не отступлюсь. Не для того из-под Москвы ехала, - сказала твёрдо Ирина Ивановна. – Сказывай.

- Ладно, Петр Кириллович, чего уж там, - вздохнул, перекрестившись, Матвей Андреевич. – Коли просит, скажу. Хотя, собственно, и говорить-то особо нечего. Хотели мы прекратить падёж скота, больно сильно он рос последнее время, вот и стащили к реке навоз от больной скотины да и подожгли. Чтобы оставшийся скот сберечь. Не учли, что май сухой был, а тут еще на беду ветер поднялся. Вот, город и запалили. На другой день, когда опомнились, полгорода уже в огне было. Вот так дело было. Больше мне сказать нечего, - Матвей Андреевич прикрыл лицо руками.

Повисло долгое молчание. Молчал Эссен Петр Кириллович, военный губернатор, потомок педантичных немцев, в глубине души относивший вину на расхлябанность и российский авось, молчала Бекетова Ирина Ивановна, с трудом сдерживавшая обиду к уфимскому губернатору. Хотя, все больше становилось понятно, что большой вины Наврозова в том, что случился пожар, нет. Просто так сложились обстоятельства. Хотя, надо сказать, сложились они крайне неудачно. Может, Всевышнему так угодно было, может, Бог так Уфу испытывает? Ясно одно - сейчас главное не в том, как найти виновных, а в том, как помочь людям, простым людям, уфимским погорельцам. И, главное, как выручить из беды город, попавший в нее не по своей вине. Уфа нуждалась в поддержке, в срочной помощи. И в этом уфимский губернатор Наврозов был абсолютно прав.

- Ладно, Матвей Андреевич, не стану держать на тебя зла, - прервала молчание Ирина Ивановна. – Я, собственно, не корить тебя приехала. Безумно люблю ваш город, мне он как родной. И потому, как прослышала про пожар, тут же примчалась. Я – женщина небогатая, но и у меня есть некоторые сбережения. Вот тебе двадцать пять тысяч, поставь на эти деньги в Уфе новую слободу. Пусть уфимцы знают, что есть в России люди, которым небезразлична судьба вашего города. Пусть растет Уфа и поднимается краше прежнего, - и Ирина Ивановна бросила на диван увесистую сумку, которая всё это время лежала у нее на коленях.

- Благодетельница ты наша, - прошептал Матвей Андреевич, не поднимая влажных глаз. – Мой город тебя не забудет!

- Наш город, - поправила губернатора Ирина Ивановна. - Но смотри у меня - чтобы ни один рубль мимо не прошел, всё до копейки проверю. Самолично проверю. Эх, ты, дважды горелый губернатор! – Бекетова встала и обратилась к Эссену. - Петр Кириллович, кажется, ты про баньку разговор заводил? Нет, пожалуй, все же поеду к Антипову, к управляющему, заждался он меня. Не прощаюсь! Завтра загляну, обговорим детали.

Дата добавления: 2015-08-05