Несостоятельность -почтовый перевод

Итак, седьмая. Последняя и самая короткая. Она напоминает другой постскриптум, другую приписку к завещанию, но уже на этот раз для всей книга. Уже преддверие ее кажется возвеще­нием конца. Потом сама усеченность подобна как бы звуку падающего предмета. Эта глава ко­роче самой короткой из предыдущих глав — первой. Ритм и манера подачи текста сами по се­бе довольно примечательны. Они вызывают в воображении залпы ракет или фейерверка. Гла­вы возникают, вытягиваются, все более утонча­ясь вплоть до того, что на самом излете сходят на нет: пять страниц, затем дважды по семь страниц, далее дважды по двенадцать, наконец, двадцать страниц — и вдруг самая последняя глава, самая короткая — несчастные три странички.

Это финал: ужатое до предела дополнение, как бы само по себе, отделимое приложение к игре. Этот дополнительный постскриптум является еще более отделимым, так как своим содержани­ем он не добавляет ничего нового к основному тексту. Еще одна попытка fort:da; пустопорожние, многословные перепевы сказанного, влекомые как хвост, за кометой. Он тут же спохватывается, вновь принимаясь сетовать на то, что полной яс­ности достигнуть не удалось (noch ungelöst).Про­блема и поставленная им задача (Aufgabe)остают-

[608]

ся нерешенными. Проблема по-прежнему состо­ит, это повторяется еще раз, в соотношении на­вязчивого повторения к владычеству ПУ. И глава заканчивается, прихрамывая поэтической ссыл­кой на хромоту. Приведение цитаты Писания, упомянутого одним поэтом («Чего не достигнуть полетом, достичь можно хромая... Как гласит Пи­сание: хромота не грех». Рюккерт, Makamen des Hariri),этот намек на хромоту олицетворяет в не­котором роде саму главу, в ее кратком пустосло­вии, извлекает ее на свет божий, выставляя на все­общее обозрение как некое подобие увечной ат­рофированной конечности.

Но насколько это все по большому счету куцо и бесполезно, как кажется на первый взгляд? Так ли уж плохо обстоит дело из-за необходимости подволакивать увечную ногу? Неужели хромота настолько затрудняет передвижение? Сначала следует напомнить о том, что цитирование Пи­сания поэтом и цитирование этой цитаты Фрей­дом, все это само, как хромоногость или прихра­мывание в общем смысле, сводится к тому, что, дескать, не все еще потеряно или, если быть точ­нее, чтобы «утешить» (trösten).Чтобы компенси­ровать. И им это удается в тяготах и невзгодах, в предопределенности или судьбе «продвиже­ния». Дескать, тот факт, что продвижение иссле­дования в рамках «научного познания» затягива­ется, он то и диктует необходимость прибегать к такому средству. Поэт должен утешить нас «über die langsamen Fortschritte unserer wissen-schaft-lichen Erkenntnis» *. Далее, что касается дополни­тельного протеза, в V главе, был пример, кото­рый я не захотел приводить в отрывке. Там

* «Недостаточно быстрым прогрессом в научном позна­нии» (нем., вар. пер.)

[609]

Фрейд говорил о навязчивом повторении и о ре­генерации в области биологии, точнее о протезе, который живое существо регенерирует на месте утраченной конечности: «И так же велика в жи­вотном мире способность к регенерации, кото­рая путем образования нового (Neubildung)со­вершенно идентичного органа заменяет (ersetzt)орган утраченный».

Опять перенос, ersatz, перемещение в анало­гичном приложении и протез. И Фрейд уже на­чал задумываться или по меньшей мере предчув­ствовать, что значило заводить речь о протезе, или иметь протез во рту. Я имею в виду не только сигары, но и те самые чрезвычайно нарциссические и избыточные клетки, которые требовалось непрестанно до самой смерти заменять на ис­кусственное, с каждым разом все более роскош­ное нёбо, с которым какому-то ПУ приходится кое-как считаться. Но речь о протезе зашла на­много раньше.

А как проявляет себя этот небольшой протез в виде последней главы? После всех изнуряющих кризисов, нерешительности, движения туда-об­ратно, очередных шагов и их имитации, безуслов­но, проблема остается «нерешенной». Но о какой нерешенности идет речь? О каком отсутствии ре­шений и о какой несостоятельности?

Нерешенность и несостоятельность, эти сло­ва, очевидно, звучат не только в регистре теоре­тических проблем, которые требуют решения. Может, есть смысл вслушаться также в лексичес­кую клавиатуру спекуляции: инвестирование в виде займа, будто бы поддержало бы спекуляцию на условиях амортизационных отчислений. Бы­ли взяты на себя неоплаченные долги, приняты обязательства, за которые более никому не под силу ни расплатиться, ни ответить. Итак, долж-

[610]

ник, и прежде всего теоретик, наобещавший больше, чем он сможет выполнить, сознает свою неплатежеспособность. Спекулирующий вроде бы становится банкротом. Влечения к смерти и навязчивое повторение его вовлекли, засосали в бездну ПУ, с каждым шагом все более разверзая пропасть под его ногами. Итак, обязательство рассмотреть какой-то вопрос, очевидно, стано­вится долгом, даже основанием для обвинения, которое будет довлеть над ним постоянно. При­мирение, очевидно, никогда не станет возмож­ным. Психоаналитик-теоретик, состоящий в от­вете за написание По ту сторону ПУ,никогда не дождется прощения. Налицо проступок, наси­лие, преступление. Он залез в долги, заведомо зная, что они останутся неоплатными. Почему же все-таки неоплатными? Может быть, потому, что сама экономия там была нарушена, эконо­мия не в общем смысле, а та экономия, в которую внедрили принцип эквивалентности. Все дейст­вия на транс — нарушили этот принцип, и вмес­те с ним все то, что могло гарантировать оплату, возвращение, амортизацию, возмещение: деньги, знаки и их telos,соответствие смыслового содер­жания внешней форме. Этот спекулятивный трансфер, как видно, сделал долг бессрочным, не­оплатным и, следовательно, недействительным. Именно экономическое пространство долга ока­зывается потрясенным, непомерно раздутым, а посему нейтрализованным. Откуда и двойст­венность восприятия одного почерка: тяжелый, упавший духом, вздыхающий перед непомерной задачей или долгом, и одновременно развязный, напористый, категоричный.

Неплатежеспособность и нерешенность — эти слова также, наверное, перекликаются с тем, что можно назвать связующей экономией. Эко-

[611]

номией связи или увязывания (bind,лента, связь, двусторонняя лента, двойная связь и чемодан с двойным дном). Немецкое слово Binden,поня­тие или метафора, играет примечательную, как мы заметили, роль в этом тексте и в этой пробле­матике. Похоже, что все обращается или, скорее, увязывается одно с другим в более или менее растяжимой ограничительной структуре поня­тия энергии, предстает в ослабленных, нарушен­ных, распавшихся участках (aufgelost),связях или привязках.

Расшивка, развязка, отделение, разрешение проблемы, выполнение задачи, исполнение обя­занности или долга, возврат залога или заклада, все эти значения слова losen довлеют над текс­том, в который мы вчитываемся и читаем, как не­скончаемый рассказ.

В седьмом такте он еще не пришел к своей развязке. Связь продолжает царить на сцене под сенью преобладания ПУ, при помощи его пре­восходства и сущности.

Поскольку связь, с которой мы никак не мо­жем развязаться, это не просто связь одна среди прочих. Это само воплощение связи, принцип связи, который заодно с «олицетворением», если так можно сказать, власти ПУ.

Что же на этот раз произойдет? Узнаем ли мы развязку?

Нет, разумеется. Но сможем ли мы сказать, что ничего не произошло? Опять-таки нет.

Первый абзац VII главы: начинается послед­ний путь, он будет кратким, усеченным, как будто прерванным, но на данный момент мы руковод­ствуемся только гипотезой, как путеводной ни­тью. Все, что Фрейд называет нерешенностью, находится в зависимости от этой гипотезы. Аргу­мент воплощен в следующую форму: в нашей ги-

[612]

потезе, даже если бы она подтвердилась и стала тезисом, мы не получили бы решения вопроса. Наша задача и наша проблема остались бы тем, чем они являются на данный момент: ungelöst. Здесь это слово употреблено тривиально, конеч­но же, и, кажется, что Фрейд хочет сказать нечто очень банальное: проблема не решена. Какой же смысл искать в этом слове выразительность и значимость, не вложенные в него при написа­нии и не различимые при беглом чтении? Не правда ли, было бы излишним, если бы мы вдруг стали заходить за рамки своего рода непосредст­венного семантического сознания, которому нет нужды, согласно предписанным ему функциям, дожидаться пробуждения метафор, деланно по­грузившихся в спячку? Но речь вовсе не об этом. Дело ведь не в том, чтобы доискаться до скрытой метафоры, и еще менее, чтобы ухватиться за ме­тафору, открыто выраженную. Речь не идет боль­ше о том, чтобы гнаться за секретом стиля Фрей­да, когда он прибегает к такому-то слову. Нас сдерживает не слово, не только слово, не прежде всего слово. И даже не намерение Фрейда в тот момент, когда он употребляет это слово.

Но зачем тогда делать упор на этом слове и по какому праву соотносить его со связью и развя­зыванием энергии с ограничительной структу­рой Binden,которая составляет в самом деле кон­цептуальный костяк всякой Фрейдовой аргумен­тации?

Сопоставление, к которому я прибегаю, не яв­ляется непосредственным. Оно проходит через все звенья целой цепи вопросов. Например: что значит решить некую задачу? Неважно, о какой задаче идет речь — теоретической или практи­ческой, мы имеем дело с трудностями, препятст­виями, задержками, по меньшей мере, времен-

[613]

ными. Стремиться к решению задачи — это зна­чит накопить и связать максимум энергии как можно ближе к препятствию, подавать туда на­пряжение до тех пор, пока решение окажется не только ключом к «проблеме», но и высвободит энергию, накопленную вокруг нее. Решение дает выход напряжению влечения, психическому и физическому, нагнетаемому наличием пробле­мы. В своей потрясающей банальности такие схемы считаются Фрейдовыми. Если я их здесь привожу и если я пытаюсь одновременно пока­зать их как с «объективной» в некотором смысле стороны проблемы (теоретической или практи­ческой), так и с «субъективной» стороны, так это для того чтобы поддерживать постоянное соот­ношение, как я делаю это с самого начала, между тем, что делает и говорит Фрейд, что обсуждает­ся в по ту сторону...(объекты, гипотезы, законы, проблемы), и манерой его изложения, использу­емыми изобразительными средствами, образом действия. Когда Фрейд говорит: «Мы стоим перед нерешенной проблемой...», состояние, которое он описывает, должно соответствовать тому, что он говорит в той же книге о решении задачи, трудности или наличия напряжения в общем смысле. Во всяком случае это должно подвер­гаться сопоставлению на предмет такого соот­ветствия или наличия такого ответственного подхода. Но разрешим ли вопрос о таком соот­ветствии или об ответственном подходе? Что же происходит, когда образ действия или изобрази­тельные средства (речь или письмо, анализ или описание и так далее) являются принадлежнос­тью объектов, которые они обозначают? Как же они могут служить примером того, о чем они го­ворят или пишут? Здесь определенно не достига­ется авторефлексивная прозрачность. Наоборот.

[614]

И учет, и отчет теряют всякую достоверность, а контуры целого не поддаются определению. Их очертания утрачивают свою цельность, спле­таясь в хитроумную вязь¹. В этом, очевидно, и та­ится последнее сопротивление решению, и для того чтобы лучше выявить его или, скорее, чтобы вывести о нем более справедливое заключение, поскольку оно никогда не заявляет о себе само, необходимо сопоставить ход По ту сторону...со структурой ее объектов, нерешенность ее про­блемы (в ее ходе) и то, что говорится в книге о решении проблем в общем смысле (в ее объек­тах). Сам ее ход является одним из ее объектов, откуда и стиль, а посему само по себе это не мо­жет привести ни к чему дельному, ни развивать­ся самостоятельно. Одним из ее объектов в ряду прочих, а также объектом, на который имеются объекты, с которыми производят действия на транс — и спекулируют. Этот объект среди про­чих не является неизвестно каким объектом. Итак, все это хромает и плохо завершается.

То, что было принципиально сказано о «реше­нии», может быть также в большом приближении сказано об «анализе». Ставка в игре вырисовалась бы еще яснее. Но оставим это. (Не является ли гла­гол «оставлять»близким по смыслу глаголу «ос­вобождать»(узел)? Оставим, узел этой проблемы уже был затянут в другом месте).

Значимость решения, в случае проблемы, ко­торую предстоит решить, находится, как мы от­мечали, в зависимости от основной гипотезы. Впрочем, можно сказать еще точнее: эта гипоте­за затрагивает не только связи, но также имеет

¹ В других очерках (готовятся к изданию) этот образ ана­лизируется под названием «двойной хиазматический заворот контуров».

[615]

отношение к зависимости или независимости (Unabhängigkeit)по отношению к ПУ. Иначе го­воря, мы это проверим, по отношению к некому принципу, чье действие только и обусловлено, что увязкой.

Зависимость или независимость от принципа связи — вот первая фраза главы, которая начина­ется с «если»:«Если общим характерным свойст­вом влечений действительно является их стрем­ление восстановить предыдущее состояние, то нам не следует удивляться, что в психической жизни столь многие процессы протекают неза­висимо от принципа удовольствия».

Это промежуточный этап рассуждения: если наша гипотеза хороша, если в действительности влечения стремятся восстановить предыдущее состояние, тогда мы не должны удивляться тому, что столь многие процессы осуществляются не­зависимо от ПУ. Не совсем ясно, и позже это про­явится с новой силой, почему нам не стоило бы удивляться, с того момента, как удовольствие бы­ло определено как падение напряжения и раз­рядка, что стремится к восстановлению преды­дущего состояния. Как бы то ни было, на данный момент, нам сказано, что мы не должны удив­ляться независимости в отношении к принципу удовольствия.

Впрочем, любая сложность исходит из этого понятия независимости, которое совсем не оп­ределено. Независимость — это отношение в ви­де не-отношения. И сказать, что такие-то про­цессы остаются независимыми от ПУ, это зна­чит, не сказать ничего об их отношении к ПУ. И то, что в действительности остается нерешен­ным, ungelöst,так это проблема этого отноше­ния. Ungelöst формирует также проблему этого не-отношения или этой неопределенности от-

[616]

ношения между процессами навязчивого повто­рения и ПУ. «Но все то, — говорит Фрейд, — [эти процессы возвращения к предыдущему состоя­нию], над чем ПУ еще не получил власти (Macht),не обязательно должно вступать в противоречие с ним (im Gegensatz zu ihm zu stehen),и еще не разрешена (ungelöst)наша задача [ Aufgabe ],как определить отношение процессов навязчивого повторения, исходящих из влечений, к господст­ву ПУ».

Преобладание, господство, империя (Herr­schaft),ПУ распространяет свою власть на пси­хику, на психическую область. С тех пор, как он господствует над любой живой субъективнос­тью, смысл такого господства не знает никаких границ между областями: в этом случае мы упу­скаем прямое упоминание о господстве, при­меняя простую метафору. Именно начиная с господства того, что мы здесь называем ПУ, над любым субъектом, обладающим психикой (над любым живым существом, сознательным или бессознательным), можно затем опреде­лить какое бы то ни было господство при помо­щи образа или выведения производных. Из это­го «психического» господства можно было бы таким образом вывести господство в так назы­ваемом общепринятом, буквальном или оби­ходном смысле, даже собственном, в областях техники или экспертизы, политики или борьбы сознаний. Все эти виды господства апеллируют к субъекту или к сознанию. С тех пор, как над этим субъектом или сознанием господствует ПУ, именно на это господство нужно опирать­ся, чтобы искать какой-то «присущий» смысл, даже какой-то смысл «свойственного». Остается только выяснить, не очень ли мы безоружны на подступах к этой «области», чтобы возвратить

[617]

себе свойственное. Сейчас мы придем к про­цессу отчуждения, который придает принципи­альную структуру ПУ. И в особенности, как мы это уже признали, мы находимся в области без области, в которой поиск свойственного, зако­на законов и закона без закона превосходит все оппозиции и преимущественно противопос­тавление жизни и смерти. Влечение к смерти приводит к саморазрушению, к умиранию — своей-собственной-смертью, свойственное проявляет себя здесь как автотанатография и отклоняется от самого себя в этом «рассказе», чтобы мы не очень уверенно представляли себе, что мы имеем в виду, когда говорим «свойствен­ное», «закон свойственного», «экономия» и так далее.

И что служит при этом средством отображе­ния господства с учетом преобразования, кото­рое необходимо произвести от переносного смысла до чуть ли не собственного, от регио­нального до нерегионального, годится также для всех понятий и выражений, которые находятся в прямой или косвенной зависимости от него. Например, те, которые в этой главе играют опре­деляющую роль: слово «услужение»(процессы находятся в услужении ПУ, im Dienste у ПУ, ПУ в услужении влечений к смерти), «тенденция», «функция». Идея функционирования должна быть подвергнута настолько строгой переоцен­ке, чтобы можно было без труда принять ее за некий технологический термин, некую машин­ную закономерность, перенесенную в психо-биологическую область. На сегодняшний день этот функциональный словарь охватывает все и часто в предкритическом употреблении.

В данном контексте Фрейд проводит разгра­ничение функции от тенденции. Исходя, если

[618]

хотите, из «метафоры» психического аппарата, он вновь апеллирует к одной из самых «значи­тельных», и в особенности самых старых, самых примитивных, почти врожденных и, «следова­тельно», основных «функций». Эта «функция» (Funktion) — это Binden,операция, смысл кото­рой заключается в том, чтобы соединить, сце­пить, связать, скрутить, сжать, завязать. Но что? Так вот, то, что является таким же первичным, как и эта сама функция сжатия, и в частности си­лы и возбуждение навязчивого характера, этакий «X», о котором не знают, что это, до тех пор пока он не окажется должным образом увязан и пред­ставлен представителями.

Так как эта рано развившаяся и решающая функция состоит в том, чтобы соединять и подме­нять: соединять — это значит сразу же замещать, подменять и, следовательно, представлять, заме­нять, преобразовывать в Ersatz в порядке замеще­ния того, что тормозится или вовсе препятствуется сжатием. Соединять это также значит выделять, выделить представителя и отправить его с пору­чением, выпустить на волю послание, во имя ис­полнения предназначения того, представителем чего оно является. Теперь дело за почтой. От поч­тового служащего до доставки.

В том же сообщении, описывая одну и ту же операцию, одну и ту же функцию, Фрейд гово­рит, что она предназначена для того, чтобы свя­зывать (binden)первичные процессы (пп) и за­менять (ersetzen)господствующие (herrschenden)пп в жизни влечений вторичными процессами: перемещение, замена господства, сжатие как до­полнительное отделение. Вторичное является дополнительным посланием. Оно преобразовы­вает накопленную энергию высвобождения в энергию покоя, оно расставляет все по местам,

[619]

и теперь дело за почтой. Вот вам и тезис. Накоп­ленная энергия в состоянии покоя приобретает более тонизирующий характер. Значение тонуса постоянно ассоциируется с результатом связи, которая одновременно подразумевает эластич­ность и напряжение. Это подтверждает обосно­ванность перевода слова binden как «связывать». И учитывая дополнительные звенья, которые я только что напомнил, «связывать» — «посылать по почте». Связь — почтовая.

Функция Binden является одной из самых пер­вичных и решающих функций психического ап­парата. И сопровождается она или нет удовольст­вием, пока мало волнует Фрейда. Он оставляет это вне своего рассмотрения. Он оставляет вне своего рассмотрения любое отношение между этими действиями и типом установки Setzen (Ersetzen первичного вторичным, преобразование — Um­setzung — энергии накопления — Besetzung — в свободной тонической зарядке и так далее) и предполагаемым развитием неудовольствия. Для Фрейда важно то, что любое из этих преобразова­ний (Umsetzung)не достигает, не влияет, не про­тиворечит ПУ, как раз, наоборот, поступает «к не­му в услужение».

Однако поскольку мы листаем Фрейда одной рукой, а другой гегелевскую диалектику господи­на и раба, изложенную аналогичными лексичес­кими средствами, давайте обратим внимание на то слово, которое использует Фрейд, чтобы ска­зать, что функция Binden не противоречит ПУ и находится скорее в его услужении: «однако ПУ этим не упраздняется (aufgehoben)».Можно было бы сказать буквально, освобождается от своей функции. Само смещение — замещение, произ­водимое связыванием, скорее «служит» ПУ (Die Umsetzung geschieht vielmehr im Dienste des Lust-

[620]

prinzips).Связывание (увязка, отправка почтой) работает на ПУ. Каким образом?

Здесь необходимо выделить два акта, два пре­диката, две описательные темы. Связывание (Bindung)является подготовительным актом (vorbereitender Akt)к вводу в действие ПУ. Но это еще не ПУ как таковой, связывание только гото­вит почву для его господства... Затем, подготовив почву, оно представляет господина и, во втором акте, обеспечивает ему поддержку, утверждает его в правах и закрепляет за ним господство. Bindung,следовательно, выходит за рамки гос­подства в качестве опоры его положения. Не су­ществует господства, которое не было бы подго­товлено, введено и подтверждено связыванием (Bindung),бандеролью* или почтой. Без всего этого не существует господства и мы не понима­ем, что по-другому обозначает слово «господст­вовать». «Связывание (Bindung)является подго­товительным актом, который вводит и обеспечи­вает (einleitet und sichert)господство принципа удовольствия».

[621]

Дата добавления: 2015-08-05