Санкт‑Петербург. Наше время. Июнь. Занятие было в самом разгаре

Занятие было в самом разгаре. Учебный деревянный нож рыбкой мелькнул перед глазами. Спарринг! Юрец хлестнул ножом вверх и тут же стремительно присел, стараясь “подрезать” мне сухожилия на левой ноге. Мимо! Колено вздернулось вверх, голень описала петлю, и стопа с треском угодила Юрке в бок. Он крутанул корпусом, смягчая удар, подался назад. Но я уже рядом. Атака с постановкой ноги! Секущий в запястье — прямой под сердце! Есть!

Бой на ножах очень скоротечен. Чик‑чик — и ты мертв. Особенно если привык к этим киношным приколам — удар снизу, удар сверху. Сенсэй говорит, что ножом надо работать как кистью для каллиграфии. Писать. Не зря же урки говорят “попишу — порежу”! Они дело знают. А чтобы защищаться от них, надо владеть ножом в совершенстве. Знаешь атаку — знаешь защиту. Не знаешь — покойник. Правда, только освоив нож, я понял, какая это страшная штука в умелых руках. Ей‑богу, способ защиты, если нет подручных средств, только один — быстро перебирать ногами подальше от греха. Это если у нападающего умелые руки. Если же он лох и нож взял для того, чтобы придать себе крутости, — ему же хуже. Только порежется.

Я с ножом работаю неплохо. Наверное, из‑за навыков в рисовании. Лучше меня “пишет” только Коляныч. Ну на то он и Мусаси. Но Юрка тоже хорош. Реакция у него мгновенная, техника на высоте. Поэтому мы идем по “забитым и пропущенным” ноздря в ноздрю. Точнее, шли. Я его все‑таки обошел. Юрка кривится — укол под сердце вышел болезненный, хотя острие у ножа закругленное. Можно, конечно, надеть жилеты, но тогда не будет стимула. Жилеты у нас для девчонок. Их не надевают даже мальки.

— Ямэ!!! — Сенсэй остановил нас, когда мы начали новую серию, осторожно подкрадываясь друг к другу — Скамейки в квадрат! Все против всех!

Ура! Обожаю это упражнение! Полтора десятка человек на тридцати квадратных метрах. Каждый — за себя. Внимание должно быть распределено так, чтобы видеть все и вся. Чуть отвлечешься на одного противника, и тебе другой уже что‑то “отрезал”!

Мы быстренько составили скамейки и вошли внутрь.

— Готовы? Хадзимэ!

Тело рванулось, уходя от удара по ноге. Короткий полет. В поле зрения возникло чье‑то плечо. Полоснуть! Рука… Отрезать! И двигаться, двигаться! Хлоп! Кто‑то вскользь задевает меня ногой. Йоко‑гери! Вращение влево. Я не человек — фреза! Отсечь ногу, руку! One! Левое предплечье обжигает удар. Порезали! Внимательнее, черт возьми! Мешанина из рук, ног, клинков. Кто‑то падает через скамейку, не удержав поле. Режь! Бей! Мимо проносится чья‑то спина. Получи! Не фиг подставлять! Удар, порез, вращение. Вращение, удар, порез. Блок! Хлесткий — шлепком, чтобы не залипать, иначе лишишься руки. Внимание начинает расползаться… Резкий выдох! Локтями в ребра, чтобы выбить воздух. Соберись… Бей! Норма, работаем дальше…

И вдруг время остановилось. Стремительные фигуры застыли как на фотопленке. В ушах нестерпимо зазвенело, и сердце обрушилось куда‑то вниз, а потом подскочило к горлу. Я рванулся, понимая, что надо выходить из боя. Что‑то случилось с… Концентрация исчезла, и тут же чей‑то нож врезался мне под ребра. Слепо ударив в ответ, я вывалился из схватки и замер за скамейкой, переводя дыхание.

Проклятие! Что…

— Что случилось, Игорь? — Сенсэй возник рядом, словно по волшебству.

— Понятия… не имею, Валентин Юрьевич! Кажется, что‑то с Таней…

— С твоей девушкой? — Сенсэй нахмурился. — Тогда беги звони ей. Есть куда?

— Да, она на работе…

— Хорошо, иди. Но помни, даже в такой миг ты не должен был расслабляться. От этого, возможно, будет зависеть жизнь. Твоя и ее… Ну, беги же!

И я побежал. Зря. Телефон казино был занят наглухо. А Сенсэй, как всегда, оказался прав.

* * *

Дверь кассы закрылась с сухим щелчком. Смена сдана, рабочий день закончен. Таня перевела дух и, поправив на плече сумочку, решительно направилась к выходу. Напряжение, которое она, боясь ошибиться снова, испытывала в течение всего рабочего дня, спало. Теперь можно поехать домой к Игорю. Мама все еще сердится, а ругаться с ней в очередной раз совершенно не хочется. Игорешка уже должен будет прийти со своей тренировки, которую он упорно называет “занятием”. Он говорил, что будут какие‑то новости насчет денег. Очень неудобно было его впутывать во все это, но к кому еще обратиться? Не к кому. Хорошо бы поскорее отдать деньги и забыть о них и об этой работе. В конце концов, нетрудно будет найти другую.

Таня уже дошла до двери, когда от стойки бара ее окликнули:

— Танечка! Подожди минутку! Разговор есть…

“Терпеть не могу, когда меня так называют! — подумала она, оборачиваясь. — О Боже! Еще этого не хватало!”

Окликнул ее один из телохранителей Хозяина. Вдвоем с напарником они оккупировали небольшой столик рядом с баром. Тот, что окликнул ее — “Саша, кажется”, — призывно похлопал рукой по сиденью стула рядом с собой. Второй — Ваня — тоже поглядывал в ее сторону, прихлебывая кофе из чашечки, которая совершенно терялась в его огромной лапище.

Что‑то почудилось ей в выражении лиц этих здоровенных парней, похожих друг на друга, словно родные братья. Что‑то такое, что Татьяна внутренне съежилась.

— Я спешу, — на всякий случай сказала она.

— Ничего‑ничего! Всего пару слов! — Саша так и лучился доброжелательностью. — Присаживайся. Кофе будешь?

Таня вежливо отказалась и присела на краешек стула. Ей не хотелось разговаривать с ними. Тем более что они присутствовали на “беседе”, которую провел с ней Хозяин. Возвышались молчаливыми башнями за ее спиной. Вроде и не угроза, но напоминание… Неприятно.

— Ты не бойся, Танечка, — начал Саша, — мы тебе добра хотим. Положение у тебя, сама знаешь, сложное. А мы с корешем на шефа влияние имеем. Если хочешь, можем похлопотать насчет отсрочки.

— Зачем вам это? — Татьяна удивленно посмотрела на Сашу.

— А мы хорошие, — Саша подмигнул напарнику. Тот кивнул, соглашаясь — “хорошие, мол”. — Ты девушка симпатичная, общительная. Чисто по‑дружески стыдно тебя в беде оставлять, мы же мужчины.

— И еще какие! — поддакнул Ваня. Таня прищурилась. Ситуация совершенно перестала ей нравиться, но она улыбнулась.

— Если я вас правильно понимаю, ребята, “дружить” вы можете только одним способом.

— Ну‑у… — протянул Саша, — какая ты подозрительная… И сообразительная. У Ваньки вон хата пустая. Возьмем еще подружку, заглянем в кабачок. Оттуда поедем на хату, погудим. Чего тебе? У тебя ж вроде нет никого.

— Ошибаешься, — спокойно сказала Таня, — есть.

— Ну и что? — Саша весело улыбнулся. — Один‑то вечерок. От жениха твоего не убудет. А мы с шефом поговорим, попросим за тебя.

— Это все? — спросила она, леденея от ярости. — Тогда я пошла.

— Э, ты че? — Ваня даже привстал с места. — Че ты кобенишься? Мы ж по‑дружески…

— Так дружите с кем‑нибудь еще. А я не продаюсь.

Она хотела подняться, но Сашины пальцы больно стиснули ее колено.

— Сиди! — он наклонился к ней ближе. — Че ты целку из себя строишь?! Мы ведь пока добром просим. Помочь хотим…

— Засунь эту помощь себе в зад! И убери руки, козел!

Она вырвалась, вскочила, но Ваня, с удивительной для таких габаритов быстротой, обогнул стол и схватил ее за руку повыше локтя.

— Ты кого козлом назвала, сучка?! — вполголоса прорычал он, сжимая пальцы. — Моего кореша?! Я ж тебя во все дыры за такие слова отимею.

Татьяна посмотрела в его бешеные бледные глаза и вдруг ощутила ледяное спокойствие. Даже боль в руке, сжатой будто тисками, ослабла.

— А ну‑ка отпусти меня, — сказала она тихо, — или я закричу на все казино. Клиентам это не понравится. Шефу тоже. И догадайся, что с вами будет?

Ваня растерялся. Скорее не от смысла услышанного, а от тона, которым это было произнесено. Он ослабил хватку, и Татьяна вырвалась вторично. Она могла бы сейчас уйти, но бесенок уже вселился в нее. И понимая, что здесь, на людях, они ничего ей сделать не смогут, произнесла:

— Вам двоим, если чешется, советую друг дружку же и оттрахать. Вы ведь наверняка частенько так делаете, ублюдки.

Сказала — и выбежала вон.

Ваня стоял, тупо уставившись ей вслед и переваривая услышанное. Рука его рефлекторно сжималась и разжималась. У Саши глаза сделались белыми от ярости. Он медленно встал.

— Ну, Ванька, эту сучку… Последними лохами будем, если не отпялим ее так, что ходить не сможет. Надо узнать, где живет… Поймаем возле дома и п…дец ей. Это я говорю!

— Угу… — отозвался напарник. Его ноздри раздувались, как будто он старался запомнить запах ускользнувшей жертвы. — И чур сзади я первый!

* * *

Домой я примчался бегом. Мелькнула мысль заскочить в Сосновку, подышать. Но уже подходя к парку, я понял, что тело мое, в отличие от ума, идти туда вовсе не желает. Пришлось развернуться на девяносто градусов и галопом мчаться по Манчестерской вниз. Мне чудилось — я не успеваю.

Однако Танюшки еще не было. Я вернулся раньше обычного. Время — без пятнадцати десять. Она заканчивает работу в девять пятнадцать. Значит, скоро будет. Если будет. Мысли одна страшнее другой заполнили мою голову. Чтобы избавиться от них, я схватил трубку и набрал номер казино. Вежливый женский голос сказал, что Татьяна ушла примерно полчаса назад. Так. Значит, ушла. Я добрался за десять минут — “сто двадцать третий” пришел как на заказ. Предчувствие ударило меня за десять минут до конца занятия. Следовательно, было девять двадцать плюс минус пять минут. Как раз время смены. Один кассир пришел, другой ушел. Черт, что же могло случиться?

Я понял, что безнадежно опаздываю. События идут обвалом, все сметая на своем пути. Мирная жизнь закончилась. Видит Бог, я старался остановить этот обвал. Но времени не хватает. Как не хватает времени! Ситуация явно вышла из‑под контроля. Черт! Черт! Черт!

Кулак с хрустом врезался в настенную макивару. И только в этот миг я сообразил, что все время до того метался по квартире как тигр в клетке. Стоп. Надо сесть и успокоиться.

Приняв позу для медитации, я подумал, что если бы не был таким кретином… (вдох), то давно бы уже вскрыл свою заначку… (длинный медленный выдох) и купил нам с Танюхой по радиотелефону. Именно на такой случай…

Когда в замке стал поворачиваться ключ, душевное равновесие уже вернулось ко мне. Я вышел в прихожую… И увидел Танюшкино лицо. Через миг она была уже у меня в объятиях. Чувствуя, как она дрожит, я осторожно поцеловал ее в висок и спросил:

— Что случилось?

Она всхлипнула и повела меня в ванную, где, включив свет, стала с отвращением сдирать с себя блузку. И я увидел. На ее руке.

Синяки уже успели потемнеть и налиться страшным черно‑лиловым цветом. Мать такую!

— Это не все! — сказала Татьяна и приподняла юбку. Точно такие же были у нее на колене.

“Кто, — подумал я, — кто эта сволочь?!!!” — и тут же спросил вслух.

Голос прозвучал глухо, как из могилы. Татьяна увидела мое лицо в зеркале и повернулась.

— Игорь, ты…

— Расскажи мне, — сказал я тихо, погладив ее по щеке. — Расскажи…

Мы прошли на кухню. Я налил ей и себе чаю и сел напротив. Руки Танюшки дрожали, пока она пила чай и рассказывала. Кое‑как прикуренная сигарета плясала в пальцах. И я, слушая, поклялся себе, что эти выродки никого и никогда больше хватать не будут. Никого и никогда.

Уснул я поздно. Лежал, осторожно обнимая любимую за плечи, и смотрел в потолок. Мне было страшно. Я боялся себя. Демона придется выпустить…

Дата добавления: 2015-08-05