Латинская империя и латинские государства романии. Греки в XIII В. 7 страница

Ватаци не подавал повода к разрыву и вел с папой переговоры о соединении Церквей. В 1233 г. наконец Бриень собрался в поход, выждав удобного момента, когда флот Ватаци был занят на Родосе (против кесаря Леонтия Гавалы, местного дината). Бриень высадился в Лампсаке, но подви­гался медленно, придерживаясь берега, взял одну крепост­цу возле Кизика и случайно г. Лиги (ныне Бига), с тем и вер­нулся в свою столицу. Ватаци нанес ему более чувствитель­ный удар. Он заключил союз с Асенем и обручил сына Феодора с дочерью Асеня Еленой, хотя оба были еще дети. Союз могущественных соседей поставил франков в опас­ное положение. Бриень, забыв свою гордость, просит по­мощи у Венеции, Вилльгардуэна Ахейского, у преемника Гонория папы Григория IX (1227— 1241). Все они откликну­лись горячо. Весною 1235 г Ватаци осадил и разорил вене­цианский укрепленный город Галлиполи и встретился с Асенем; они отпраздновали свадьбу своих детей (11 и 9 лет!). Во главе громадного, до 100 000, войска союзники двинулись двумя колоннами, опустошив Фракию до самой Марицы, и обложили Константинополь с суши и с моря.

При этом случае Бриень показал свою прежнюю до­блесть. Имея под рукой всего 160 рыцарей и нескольких сержантов, он сделал вылазку и в открытом бою погнал полчища варваров. Таково было превосходство вооруже­ния и личная доблесть франков. Выйдя за приморские во­рота, латинская пехота напала на высадившихся греков и при помощи подоспевшего венецианского флота захвати­ла 24 греческих корабля. Союзники были отбиты с боль­шим уроном, но решили вернуться, подготовившись еще лучше. Положение Константинополя, почти отрезанного с суши и с моря, продолжало быть опасным. Папа энергично готовил помощь; особенно рассчитывал он на Венгрию. Первым явился Вилльгардуэн Ахейский на 6 кораблях, на­полненных отборным войском; он пробился сквозь флот греков; купеческие корабли итальянцев Константинополя ударили на греков со стороны Рога, и флоты Ватаци и Асе­ня были разбиты.

Эти успехи не изменили дела. События последних лет ослабили Латинскую империю. У нее не осталось владе­ний, кроме окрестностей столицы. Не было доходов ни у правительства, ни у баронов, ни у духовенства. Они лишились своих крепостных и впали в крайнюю нужду. Выгоды от транзитной торговли обогащали преимущественно ве­нецианцев, свободных от обложения на содержание двора и войска. Возвратить доходные провинции из рук Ватаци и Асеня не было никакой надежды. С тех пор правительство и сам император были обречены на нищенство при дворе у государей Европы и у курии; несмотря на щедрые дары из Европы и на громадную ежегодную субсидию от Вилльгардуэна Ахейского (22 тыс. иперпиров), должны были продавать или закладывать драгоценности и святы­ни. Из такого положения был один выход — ликвидация империи, однако она продержалась еще четверть века.

В 1236 г. молодой Балдуин впервые отправился в Европу просить денег и войска. В Риме папа Григорий его при­нял с почетом, написал государям и епископам Франции, Англии, Венгрии послания, прося помочь константино­польской империи. Папа предложил епископам, баронам и рыцарям, давшим обет паломничества, обратить свое оружие сначала на врагов Константинополя, объявив от­пущение грехов всем желающим служить константино­польской империи, и снабдил этими буллами Балдуина. Во Франции молодой император явился ко двору Людовика Святого и его матери Бланки, с которыми он состоял в родстве и лично, и по жене, дочери Бриеня. Французский двор был самый богатый в Европе. Людовик обласкал Бал­дуина и отдал ему родовую вотчину Куртенэ. Затем Балду­ин отправился во Фландрию, где занялся собиранием сво­их наследственных земель, захваченных его родными; с собственной сестрой он даже воевал из-за Намюра. За всем тем проходило время, тратились деньги, собранные в пользу Константинополя. Собиралось, однако, большое войско. Часть его отправилась в Св. Землю, несмотря на уг­розы Фридриха Гогенштауфена. Снаряжали дружины ко­роль наваррский Тьерри, графы бретанский и суассон-ский, в сочувствии недостатка не было; между тем Балдуин все не ехал. Наконец приехали послы из Константинополя с известием о смерти Бриеня (1237) и просьбою не задер­живаться в Европе. Нужда в Константинополе дошла до того, что регент де Кайе (Сауеих) с согласия баронов зало­жил терновый венец Христа венецианцам. Эта святыня была выкуплена Людовиком Св[ятым] и перевезена в Па­риж. Лишь Вилльгардуэн Ахейский и венецианцы поддер­живали изнемогавшее правительство империи. Сопровож­давший Балдуина Иоанн Бетюнский, оставшись в Италии, собрал было войско и выступил на Восток, но умер в Гре­ции, и войско его разбрелось. Германский император Фри­дрих относился враждебно ко всякому предприятию, под­держиваемому папой. Он даже вступил в сношения с Ватаци. Греческий царь обещал признать Фридриха своим сюзереном. Он настолько чувствовал себя сильным в отно­шении к константинопольским баронам, что даже предла­гал им уйти из столицы и обещал их выпустить беспрепят­ственно со всеми их сокровищами. Между тем Балдуин все мешкал, проживая то в родной Фландрии, то при различ­ных дворах. Лишь в 1240 г. он выступил в Константино­поль во главе громадных по тому времени сил: 700 баро­нов и рыцарей, 30 000 конных, большого числа пехоты. По ходатайству Людовика Французского, которого одного бо­ялся Фридрих, армия Балдуина была пропущена через юж­ные провинции Германской империи, прошла беспрепят­ственно через Венгрию и Болгарию и прибыла в Констан­тинополь, где Балдуин был коронован латинским патриархом Николаем (1240).

Независимо от этой крупной помощи, оказанной и на этот раз Европой, положение империи несколько улучши­лось после смерти Бриеня. Царь болгарский Иоанн Асень резко переменил свою политику в отношении к грекам и франкам. Он разорвал с Ватаци, вытребовав у него свою дочь, и завязал сношения с папой, прося послать ему лега­та, что Григорий исполнил с радостью. Асень даже заклю­чил союз с франками, которых Ватаци держал в осаде. Франки уже не гнушались северными варварами и брата­лись даже с половцами, соблюдая их дикие обычаи. Сам регент де Туей женился на дочери половецкого князя, язычника, перекочевавшего с севера за Дунай, спасаясь от татар, и, когда этот тесть умер в Константинополе, население наблюдало зрелище тризны и заклания рабов и коней на его могиле за городскими стенами. Асень во главе большого войска соединился с франками и осадил занятую войсками Ватаци крепость Цурул (ныне Чорлу), но встретил храбрый отпор со стороны начальника гарнизона Никифора Тарханиота, впоследствии великого доместика войск Ватаци. В то же время Асень получил известие о внезапной смерти своей жены (Анны Венгерской, дочери архиепископа Тырновского) от моровой язвы и поспешно отступил в свою столицу. Он даже примирился с Ватаци и послал ему свою дочь, юную жену наследника Ватаци. Франкам пришлось снять осаду.

В это время и прибыл Балдуин со своим большим войском. Осада Цурула была немедленно возобновлена. Новый комендант Петралифа сдался и был уведен в Константинополь. Такого успеха франки не имели давно, но он был последний. Ватаци методически отнимал последние владения франков на азиатской стороне, взял область Никомидии, занял Даскилий в юго-восточном углу Мрамор­ного моря, воспользовавшись отъездом его владельца де Мери во Францию: бароны покидали Восток, как только им открывалось более спокойное наследство во Франции. Теперь все берега Мраморного моря оказались в руках гре­ков, хотя в 1241 г. венецианцы разбили флот Ватаци.

Смерть Асеня (1241) и малолетство его наследника Коломана изменили планы Ватаци, ему казалось возможным и более верным сначала овладеть владениями болгар во Фракии и Македонии. Для облегчения себе этой задачи и задуманного им завоевания Салоник Ватаци заключил мирный договор с франками. Правительству Балдуина бы­ло ясно, что это перемирие — не более как отсрочка заво­евания Константинополя греками. Не надеясь уже на соб­ственные средства, Балдуин, ранее имевший помощь по­ловцев и болгар, ныне ищет союза у турок.

Султан Гиас ад-дин Кейхозрев II охотно пошел навстре­чу желанию Балдуина и предложил наступательный и обо­ронительный союз, скрепив его, по обычаю, браком. Он га­рантировал своей будущей невесте свободное исповедание христианской веры (сам Гиас ад-дин был сыном гре­чанки). Он обещал выстроить и содержать христианские церкви в городах своего государства и подчинить Римско­му престолу всех живущих в султанате греческих и армян­ских епископов. Балдуин уже начал сватать султану одну из принцесс Франции, когда Ватаци расстроил его планы, за­ключив мир с тем же султаном (1243). Для последнего Ва­таци был полезнее на случай нападения татар, чем франки. Действительно, татары отступили, прослышав о союзе сул­тана Рум в Иконии и греческого царя в Никее.

Но положение франков стало безнадежным. Из Европы Балдуин привел большую армию, но содержать ее было не­чем, и она немедленно начала таять. Как ни изыскивал па­па доходные статьи для императора и патриарха в Кон­стантинополе, как ни щедры были западные государи с французским королем во главе, константинопольское правительство не могло существовать субсидиями, подач­ками и финансовыми ухищрениями, несовместимыми с его достоинством. Собственных доходов почти не было после захвата греками всех земель и крепостных как баро­нов, так и прелатов.

Но даже при подобных обстоятельствах константино­польское правительство не думало опереться на немногих греков, оставшихся ему верными. Балдуин пишет королеве Бланке Французской, что, повинуясь ее настояниям, он не намерен следовать советам двух своих греческих сановни­ков, но будет доверяться исключительно французам: пол­ная противоположность политике Генриха, который укре­пил франкскую монархию не только своими победами, но и терпимостью к грекам. Впрочем, во времена Баддуина II и Ватаци не оставалось никаких надежд на примирение греков, имевших за собою сильное национальное царство Ласкаридов, с оскудевшим латинским правительством; по­следнее не могло прокормить ни себя, ни армию, ни ла­тинский клир, будучи лишено земель и крестьян, которые на него работали прежде.

Международное положение империи Балдуина ухуд­шилось. Исконный враг римской курии Фридрих II Гогенштауфен завязал сношения с Ватаци и выдал за него дочь свою от морганатического брака с Бианкой. Отношения Фридриха к Балдуину были полны подозрительности. Гер­манский император требовал от константинопольского ленной присяги, считая лишь себя законным преемником римских цесарей. Фридрих препятствовал отъезду кресто­носцев из гаваней Южной Италии, мы видели выше, что сам Балдуин мог получить пропуск через земли Фридриха лишь благодаря французскому королю. С другой стороны, Венеция не высылала военной помощи Балдуину; являлись регулярно лишь караваны ее купеческих судов. Для респуб­лики имели важность лишь торговая монополия, интере­сы венецианских колоний и церквей.

Балдуин вторично едет на Запад. Только оттуда он ожи­дает спасения, прежде всего денежной помощи. Его мар­шал уже находился во Франции, посланный с той же це­лью. Правда, Балдуин благодаря громкому своему званию и связям играет еще политическую роль и на Западе. Он яв­ляется примирителем Фридриха с папой, но его хлопоты сопровождались кратковременным успехом. В 1245 г. папа отбыл в Лион и созвал церковный Собор для разрешения конфликта с Фридрихом и для устройства восточных дел. На Соборе Балдуин занимал место справа от папы. Присут­ствовал и Константинопольский патриарх Николай. Он жаловался на Соборе, что у него из 30 викарных епархий осталось всего три. Остальные отняты греками, которые подступили к стенам Константинополя и жестоко пресле­довали верных папскому престолу. Собор отлучил Фрид­риха от Церкви и поставил ему в вину союз с Ватаци. На во-способление империи Балдуина были назначены доходы с вакантных, особенно богатых, церковных бенефиций, де­сятая доля жертвуемых курии сумм и некоторые другие поступления в пользу Церкви. Патриарх Николай получил звание легата и связанную с ним крупную долю доходов с церковных имуществ в Ахейском княжестве. Римская Цер­ковь, холодно относившаяся к константинопольской им­перии при ее блестящих первых шагах, кончила тем, что отожествила свои интересы с сохранением константинопольского правительства, когда уже и курия не могла его спасти. Вместе с папой Балдуин отправился в Клюни, затем прожил при дворе Людовика целых два года. В Константи­нополе оставались императрица Мария и регент де Туей; правительство терпело уже такую нужду, что снимало с церквей и дворцов свинцовые крыши. Папа изощрялся в способах помочь Балдуину. Францисканцам было предпи­сано отбирать в его пользу имущества, добытые ростовщи­чеством и другими незаконными путями. Уступлены были даже суммы, оставленные по завещаниям на благотвори­тельные цели. Продавались индульгенции, но всего этого было недостаточно. Балдуину хотелось проживать в Евро­пе по-царски. Пышный французский двор манил его бо­лее, чем обнищавшая столица на краю Европы. Балдуин начал занимать деньги и под мощи, и под векселя у италь­янских купцов. То же самое делала его жена в Константи­нополе, умоляя свою тетку, королеву Бланку, уплатить сде­ланные ею долги. Балдуин был еще во Франции, когда царь Ватаци напал на крепость Цурул. Ее франки уже не пыта­лись защищать. Ватаци взял и Визу, так что у константино­польского правительства не осталось во Фракии ничего, кроме ближайших окрестностей столицы. Сам Константи­нополь Ватаци не осаждал, зная, что он попадет в руки гре­ков, и занялся завоеванием Архипелага. А Балдуин II все еще устраивал свои личные дела и отчуждал последние святыни византийского дворца, скрепляя грамотами за зо­лотой печатью их передачу французскому королю, своему покровителю. Несмотря на все подобные операции, Балду­ин немедленно по возвращении в Константинополь занял у купцов крупную сумму и послал императрицу во Фран­цию, чтобы просить ее родственницу, королеву Бланку, уп­латить за них этот долг. Балдуин смотрел на французский двор как на свое последнее прибежище. Он последовал за Людовиком Святым, отправившимся в крестовый поход, оставался в его лагере в Египте и Сирии, прося денежной помощи. Новый латинский патриарх Константинополя, знатный венецианец Пантолеон Джустиниани, отдает в за­лог с разрешения папы церковные имущества и занимает у правительства венецианской республики крупные суммы на уплату неотложных долгов. Даже цветущая, казалось бы, венецианская колония в Константинополе стала занимать у своей метрополии на свои настоятельные потребности. Республика недостаточно оценила угрожавшую латиня­нам опасность в Константинополе и сосредоточила свои силы на ожесточенной борьбе с Генуей на побережье Си­рии. Впрочем, венецианцы предпринимали некрупные экспедиции и отвоевали у болгар Месимврию на Черном море и обрели там главу великомученика Феодора. Серьез­ные меры были приняты Венецией тогда, когда никейский император Михаил Палеолог разбил латинян в Греции, за­ключил союз с Генуей и, подступив к Константинополю, угрожал Галате.

В Константинополе царила нужда и отчаяние. Забыты были празднества и турниры, когда стало ясно, что жить нечем и предстоит уходить. Снимали медные крыши с церквей или дворцов и переплавляли в монету. Ломали по­толки и полы ценных построек на дрова. Украшения церк­вей распродавались открыто. Население города таяло, тор­говля прекратилась. Не стало покупателей для заморских товаров. Не только высшие классы, но и население окрест­ностей, разоренное войнами и грабежами диких куман, выселилось во владения Ватаци. Продукты, которыми ок­рестности кормили столицу, исчезли с рынка. Следствием нищеты явились беззаконие и грабежи; шайки «добро­вольцев» бродили под городом и грабили, не щадя ни франков, ни греков. Общая деморализация перешла на высшие классы, и не было среди правительства и духовен­ства лиц, способных поднять дух. Не говоря о скандальном царствовании Роберта, и Балдуин, только и мечтавший о сладкой жизни в Европе, подавал баронам дурной пример. Эмигрировали в Европу те, кто могли устроиться, получа­ли наследство. Длившееся годами отчаяние перешло в апа­тию, и латиняне ждали неизбежного конца своей власти в греческой столице, утратив все средства и надежды.

Среди баронов были люди, предпочитавшие сдать го­род грекам. Один из них, Ансельм (де Кайе или де Туей), бывший в свойстве с никейской династией, вступил в тай­ное соглашение с царем Михаилом Палеологом и соби­рался впустить греков в город, владея усадьбой у город­ской стены, но этот план стал известен Балдуину. Измен­ника даже не предали суду: у императора оставалось уже одно имя.

Таково было состояние Латинской империи перед воз­вращением Константинополя в руки греков. Это событие мы относим к истории Никейского царства как ее завер­шение, осуществление политических идеалов никейских царей, начиная с Ласкаря.

Слабый Балдуин как сдал свою столицу без боя, так и не пытался возвратить ее с оружием в руках. Вместе с венеци­анцами, их подеста Градениго и патриархом Джустиниани он отплыл сначала на Евбею и в Афины, где принимал еще дары вассалов и посвящал в рыцари, затем в Европу. Разо­ренный, распродавший родовые земли во Фландрии, он проживал при различных дворах, продавая государям и баронам грамоты на земли, которые более ему не принад­лежали. Наиболее важным его актом была уступка неапо­литанскому королю Карлу Анжуйскому прав на Грецию, Эпир, Македонию и западную часть Архипелага за возвра­щение ему, Балдуину, Константинополя (1267); в случае бездетной смерти сына Балдуина, Филиппа, Карл Анжуй­ский получила все права на империю Романии. Но ликви­дация последней произошла без деятельного участия Бал­дуина. Ее судьбу решали греки и венецианцы.

Латинская империя погибала от внутреннего бессилия и под ударами сильнейших врагов, не оставив по себе ни одного культурного памятника в столице. Процесс закончился быстро, всего в течение полувека.

В Греции франкские государства в течение XIII в. были цветущими и богатыми. Они счастливо справились с гре­ческим населением и примирили с собою громадное его большинство. Они значительно пережили Латинскую им­перию в Константинополе и приютили у себя изгнанных ее баронов. Франки Греции привили архонтам свои нра­вы, усвоили их язык, не оставляя собственного, и породнились с греками настолько, что образовалось смешанное население. К нему принадлежал автор знаменитой Морейской хроники, посвященной описанию подвигов Вилльгардуэнов, написанной по-гречески и рано переведенной на романские языки: феодальное обычное право, Ассизы Ахеи, управляло политическими и гражданскими отноше­ниями не только франкского, но и подвластного греческо­го населения. Прочность власти, культурная и предприим­чивая аристократия и богатство страны развили строи­тельство, возникают аббатства и замки с Мистрой во главе.

Центром политической и культурной жизни Греции был двор князей морейских Вилльгардуэнов. Первый из них, Готофред, или Жоффруа I, умер в 1218г. «Плач пошел по всей Морее, так народу был он дорог за хорошее правленье и за правду и за ум», — отзывается Морейская хроника.

Время его сыновей Готофреда II (1218 — 1245) и Гильома II (1245 — 1278) было апогеем франкского культурного и политического влияния в Греции. Бароны Ахеи слави­лись по всей Европе. Знатнейшие рыцари всего мира были в Морее, по словам хроники Мунтанера, все они были са­мой знаменитой крови. Они выбирали себе жен из знат­нейших домов Франции, и у них говорили столь же хоро­шим французским языком, как в Париже. Одни из баронов выстроили себе укрепленные замки на утесах, другие жили в помещичьих усадьбах, разбросанных по плодородным долинам. Сохранившиеся в Морее развалины замков сви­детельствуют о великолепии жизни баннеретов, крупных вассалов, имевших право на собственное знамя. Иные из них, как бароны Аковы или Каритены, выставляли сотни воинов и десятки рыцарей. При дворе Жоффруа Вилльгардуэна жило постоянно 80 рыцарей с золотыми шпорами, выходцы из Иль-де-Франса, Бургундии и особенно Шам­пани, откуда родом была сама княжеская семья. Одни из этих рыцарей явились на Восток из любви к приключени­ям, другие — спасаясь от долгов, третьи — от суда за пре­ступления на родине. Все они жили на полном содержа­нии и получали жалованье от князя. Доверенные князя по­сылались ко дворам баронов для наблюдения, как они живут и управляют своими подданными. Так поступал Жоффруа II, по словам венецианца Санудо. Греческие ар­хонты, присягнувшие князю, вошли в феодальную систему и стояли на равной ноге с латинскими вассалами. Города сохранили выборные власти, местные обычаи, льготы и привилегии времен византийских царей и, главное, изба­вились от византийских чиновников. Благосостояние воз­росло. Доверие и законность были так велики, что купцы ездили по стране без наличных денег, выдавая расписки, которым верили продавцы. Обычное право и патриар­хальный быт заменили крючкотворство византийских су­дов. Крестьяне судились у баронов, что при рыцарском ха­рактере первых завоевателей страны было благодетельно. Примером был барон Каритены, от которого никто не уходил с пустыми руками. Бароны судились у князя и в па­лате его баронов. Повинности, возложенные на каждый лен, и утвержденные князем решения его палаты, сообраз­ные с феодальным правом различных областей Франции, заносились в особый регистр, или кодекс. Так было в коро­левствах Кипрском и Иерусалимском. Их Ассизы были ру­ководством для судов Ахеи. Материал, относящийся к Ахее, т. е. список повинностей и решения судов, был редактиро­ван в один кодекс позднее, в XV в., венецианским прави­тельством под именем Ассизов Романии и Ахеи и присое­динен к Ассизам Кипрского и Иерусалимского королевств. Старший сын основателя династии Готофред, или Жоффруа II, не был особенно даровит, но лично был до­стоин уважения, которым пользовался, и родился под сча­стливою звездою. От отца он получил большие владения и прочную власть. Морейское княжество при основании об­нимало собственную Морею, т. е. Элиду и Мессению, и об­ласть Патр; Готофреду II достался почти весь полуостров, кроме Монемвасии и горцев юго-западной части. Франк­ская Ахея — имя, означавшее совокупность земель на полу­острове и островах. От отца он унаследовал признанное Равенникским парламентом право объявлять войну и за­ключать мир, высшую и низшую юстицию, т. е. право раз­бирать уголовные и гражданские дела и налагать наказания до смертной казни включительно, также право чека­нить монету, которое имели, впрочем, и вассалы меньшего значения. Сам Жоффруа получил титул князя (вместе с званием великого доместика), и притом в начале своего счастливого правления, без всякой политической борьбы.

Связано это было с его романтической женитьбой. Морейская хроника рассказывает о сестре императора Ро­берта Агнесе, посланной с блестящей свитой к жениху, ко­ролю арагонскому; корабли пристали к Понтикокастро в Элиде; юный князь, бывший поблизости, пригласил прин­цессу погостить и по совету окружающих предложил ей руку и сердце, так как во всей Морее не было для него неве­сты, подходившей к нему по знатности. Корабли Роберта отсылаются обратно с извинениями счастливых ново­брачных. Роберт разгневался, но вскоре рассудил, что луч­шего зятя, более полезного для Константинопольской им­перии, не было. Встретившись с Жоффруа в Лариссе, им­ператор пожаловал ему звание великого доместика Романии и сюзеренные права над Наксосом и прочими Кикладами — владениями венецианца Санудо. Такова ле­генда; ее историческое зерно проще. Жена и дочь погиб­шего в Эпире императора Петра Куртенэ на пути в Константинополь высадились в Морее, и брак был заключен по взаимному желанию. Вслед за тем Жоффруа получил от императора титул князя.

Столицей Морейского княжества или, точнее, резиден­цией Жоффруа была Андравида, расположенная среди плодородной равнины и открытая со всех сторон. Воля от­ца и экономическое значение, местности привязывали мо­лодого Жоффруа к области Андравиды. Для целей оборо­ны он строит великолепный замок Клермон, носивший у греков имя Хлемуци, возле Гларенцы и Андравиды. Белые стены и постройки Клермона были видны со всех пунктов Элиды. Сохранились его величественные развалины, гале­реи, отчасти высеченные в скале, большой зал с полуци­линдрическим, ныне провалившимся сводом; все было выстроено из тесаного камня. При княжеском замке был устроен позднее монетный двор, где чеканились французские серебряные tornois, отчего замок получил название у венецианцев Castel Tornese.

Для его постройки были нужны большие средства, и князь не задумался наложить руки на церковные доходы. Только что с Морей был снят интердикт, наложенный на его отца. С 1220 г. воспоследовал новый, распространен­ный и на владения афинского «мегаскира» Оттона де ла Рош. Напрасно прелаты и сам папа называли его «худшим фараона». Жоффруа на эти деньги строил свой замок, пока не окончил, и тогда объяснил духовенству, что иначе не мог поступить ради нужд обороны государства от греков.

Жоффруа II был менее даровит и предприимчив, неже­ли его отец и младший брат. Ему не пришлось бороться с такими трудностями, какие встретились и отцу и преемни­ку, брату Гильому. Благодаря богатству и прочной власти, унаследованной от отца, и своему достойному характеру Жоффруа пользовался почетом и правил счастливо. Он имел дело с дружиной западных рыцарей, пересаженной на чужеземную почву. Туземцы были одной веры с завоева­телями, так как большинство их приняло унию, а прочие отличались лишь обрядами и церковным строем; одно ду­ховенство было непримиримо и опреснокам придавало значение почти догмата. Культурный уровень покоренно­го населения был не ниже, чем у завоевателей. В Греции был ряд цветущих промышленных и торговых городов, как Фивы и Монемвасия. Завоеватели заключили с города­ми полюбовные соглашения, уважали вольности и обычаи, становились на место греческого правительства в отноше­нии к различным классам населения, избавив их от вымо­гательств византийских чиновников и установив безопас­ность в стране. Главной обязанностью князя оставалась организация военного класса на основании феодального обычного права. Для надзора за жизнью вассалов и их об­ращением с подвластными свободными и крепостными людьми князь Жоффруа посылал время от времени своих доверенных людей; верхняя палата в Андравиде пользова­лась таким весом, опять-таки на основании феодального права, что при конфликте княжеской власти с частными интересами князь слагал с себя председательство и защищал свои интересы как частное лицо. Такой случай известен при Гильоме.

Морейское, или Ахейское, княжество процветало при Жоффруа, и отношения ко второму по силе государю франкской Греции, именно к афинскому «великому господину», были дружественные, как ни старались венецианцы поселить между франками раздор. Жоффруа имел ежегодный доход в 100 000 золотых иперпиров, мог содержать блестящий двор, даже на французский взгляд, и вместе с тем щедрою рукою помогать погибающей, истощенной Константинопольской империи. Ежегодно посылал он императору 22 000 золотых иперпиров, доставлял 100 рыца­рей и содержал их на свой счет. Неоднократно он снаряжал корабли и являлся лично на помощь осажденному Кон­стантинополю. Богатое духовенство Морей со своей сто­роны по приказанию римской курии помогало латинскому патриарху. Император Балдуин пожаловал сюзеренные права над Евбеей и графством Водоницей, т. е. и над Сред­ней Грецией, и даже подарил ахейскому князю свою родо­вую вотчину Куртенэ в отплату за оказанную помощь. Ко­роль Франции Людовик Святой не утвердил этой сделки. Балдуин показал себя в невыгодном свете, оправдываясь перед Людовиком тем, что в момент приезда князя ахей­ского в Константинополь в столице царил голод и он, Бал­дуин, не знал, куда идти и что делать; неудивительно, что он уступил требованию Жоффруа; и если бы князь потребовал больше, то Балдуин не мог бы ему отказать; а теперь он рад приговору короля, как будто получил другое равноценное имущество. Жоффруа после этого продолжал посылать Балдуину деньги и людей, но сам более к нему не ездил.

Жоффруа II скончался в 1245 г. и, будучи бездетным, ос­тавил престол младшему брату Гильому; по воле умершего была выстроена в Андравиде базилика св. Иакова над гроб­ницами Жоффруа II и его отца Жоффруа I; аббатство его было отдано тамплиерам.

Гильом (1245—1278) был даровитым представителем поколения, родившегося уже в Греции. У него были качества государя организатора страны. Немедленно он пред­принял и выполнил крупнейшие государственные дела: покорение последней греческой твердыни, подчинение горцев Тайгета, создание ряда укрепленных замков с Мистрой во главе. В умиротворенную Восточную Морею Гильом перенес свою столицу. Но к концу его правления на­чался неизбежный, ускоренный неосторожным походом в Пелагонию, упадок государства пришельцев, когда гре­ческая нация сплотилась вокруг своего царя на древнем троне Константинополя. Несмотря на энергию Гильома, франкское княжество было изгнано из созданной им Мистры и продолжало существование без надежд, будучи за­ключено в старые границы собственной Морей. Судьбы этого княжества увлекали в свое время читателей Морейской хроники, современников, переведших ее на роман­ские языки, и занимают исследователей ныне, со времен Бюшона. Для Европы, особенно Франции, Морейское кня­жество — блестящий эпизод колонизации Западом евро­пейского Востока, в тех формах и с таким успехом, кото­рые не повторялись, выключая разве историю герман­ских восточных марок. Недаром Гете во II части «Фауста» избрал обстановку французского Пелопонниса для по­этической картины сочетания эллинской красоты с гер­манской силою. С XIII в. Восток, сначала под знаменем ту­рок, завоевывает свои права, и наш XX в. сулит в этом от­ношении новые перемены.

Укрепив женитьбой на одной представительнице рода Dalle Carceri права на Евбею, Гильом приступил к главному делу своей жизни — покорению Юго-Восточного Пело­понниса. Здесь оставалась свободной от франкской власти греческая Монемвасия, торговый приморский город на неприступной скале с единственным подступом с суши (отсюда имя города, от слов μονη εμβασις). Чтобы получить флот, необходимый для осады Монемвасии, Гильом заклю­чил договор с Венецией, подтвердив права собственности республики на гавани Корон и Модон и также обязавшись содержать венецианскую флотилию для охраны берегов Морей. Затем Монемвасия была обложена с суши и с моря. Богатый город купцов и капитанов, суда которых ездили, по всему Леванту, был обильно снабжен припасами и за­щищен неприступною своею твердынею. Три года отси­живались монемвасийцы, пока не пришлось есть кошек и крыс, и тогда лишь решились отдать свою независимость в руки Гильома. Условия сдачи были самые льготные: монем­васийцы остались свободными от всяких податей, лишь обязались служить во флоте, и то за плату. Когда в цитаде­ли Монемвасии поселился франкский кастелян, подчини­лись и соседние цаконы, в диких ущельях покорились гор­цы, славяне-мелинги, стесненные новыми замками, созда­нием Гильома: Beaufort (Левтрон) и Великой Майной, вблизи старых Пассавы и Герака. Старшины мелингов предпочитали бороться за независимость до конца, но на­род не пошел за ними; тем более что Гильом предложил им выгодные условия: мелинги были освобождены от всяких податей и привлечены лишь к военной службе в качестве легкой цаконской пехоты, как было в византийское время. Полвека длилось покорение Морей.

Дата добавления: 2015-08-03