Латинская империя и латинские государства романии. Греки в XIII В. 2 страница

С уходом лучшей части рыцарей в столице остались, по словам Вилльгардуэна, император Балдуин, знатный граф Блуа (новый герцог никейский) и два старика: граф Гугон Сент-Поль, прикованный подагрой, и дож Дандоло, подагры никогда не знавший. В феврале 1205 г. умер граф Сент-Поль и похоронен в Манганском монастыре, в самой гробнице красавицы Склирены. Смерть его послужила сигналом к восстанию в Дидимотихе, отданном ему в лен. Люди его были избиты греками. Захвачена соседняя Орестиада и уделы мелких баронов, рассыпанные по окраине Фракии. Латиняне, только что водворившиеся в своих ленах, частью перебиты, частью бегут по направлению к столице. Весть о восстании быстро доходит до Греции, делая латинян более скромными, по словам Никиты. Бегут бароны. Венецианский гарнизон Адрианополя очистил этот главный пункт. Храбрый комендант Цурула на время остановил бегущих, выступил навстречу грекам и, заняв Аркадиополь, нанес неорганизованным грекам кровавое поражение, «никто из них не удостоился погребения»; все же и он не удержался и отступил в свою крепость. Случилось даже, по выражению Вилльгардуэна, «странное происшествие», рисующее деморализацию рыцарей. Ренье де Три в своем Филиппополе был оставлен сыном и родными, бежавшими в столицу; эти рыцари попались грекам и были пересланы Калоянну, в числе 30, который их казнил; и никто из франков о них не пожалел. Ушли и другие в большем числе, так что Ренье остался охранять Филиппополь и Стенимак всего с 25 рыцарями, но своего поста не оставил. Грозные вести с севера застали императора врасплох. Прибывающие беглецы увеличивали смятение. Посоветовавшись с Блуа и Дандоло, император решил идти на Адрианополь со всеми наличными силами, послав вперед Вилльгардуэна, и немедленно отозвать все отряды, высланные на Восток. Все достигнутые в М. Азии успехи были принесены в жертву. Вилльгардуэн всего с 80 рыцарями подошел к Адрианополю, но все население скрылось за стенами, на которых развевались знамена Калоянна.

Балдуин не дождался брата и рыцарей, //посланных на юг. Быть может, он рассчитывал предупредить Калоянна под Адрианополем; может быть, им овладела рыцарская ярость. С никомидийским отрядом у него оказалось всего 140 рыцарей.// И всего с 140 рыцарями выступил против болгарского царя и восставшего населения. За ним следовал Дандоло с таким же числом венецианцев. Под стенами Адрианополя они испытали нужду. Всю страну занимали греки в большом числе. Приближался Калоянн с валахами, болгарами и 14 000 куман (половцев), диких наездников (8).// На Вербное воскресенье сам граф Блуа отправился за провиантом с знатнейшими рыцарями и большей частью латинян, но у одной крепости был отбит греками. Всю Страстную [неделю] // франки приготовляли стенобитные машины и вели подкопы и так встретили Пасху, «малые числом и в скудости». Армия Калоянна приблизилась. Вилльгардуэн был оставлен охранять лагерь, а император с главными силами выступил вперед и ждал нападения врагов. Калоянн сам остерегся напасть на строй рыцарей, но выслал вперед куман, которые нанесли франкам потери. На пасхальный четверг куманы опять напали и опять вызвали среди рыцарей беспорядок, на этот раз имевший роковой исход. Сам знатный граф Блуа кинулся за половцами и позвал за собою императора. Заведя франков за две мили, половцы обернулись и осыпали рыцарей стрелами. Тяжко раненный Блуа не оставил поля битвы. «Не дай Бог, меня упрекнут, — сказал Блуа, — что я убежал с битвы и оставил императора». Балдуин, окруженный врагами, приказывал своим отступить, но сам этого не сделал. Очевидцы пере­давали Вилльгардуэну, что ни один рыцарь не защищал­ся лучше в долгом бою, чем император Балдуин, пока не был захвачен живым. Граф Блуа остался убитым на месте. Пали епископ Вифлеемский Петр и ряд знатнейших ры­царей. // Спасшиеся прискакали в лагерь в полном бес­порядке, лишь Вилльгардуэн, выступив вперед со своим отрядом, сдержал беглецов. Армия Калоянна — половцы, влахи, греки, бывшие в передовых полках, — однако, не напала на лагерь. Ночью Вилльгардуэн и слепой Дандоло отступили на Родосто кратчайшим путем к морю, забрав всех раненых, Вилльгардуэн прикрывал отступление. Лишь // несколько рыцарей в панике ускакали прямо в Константинополь и своими известиями вызвали ужас: все полагали, что с императором погибло все войско. Отступавшие с Вилльгардуэном франки достигли г. Пам-фила, где застали значительный отряд рыцарей, спешив­ший из Анатолии на помощь, и не могли сообщить изве­стий более печальных, так как погибли сюзерены мно­гих рыцарей, опоздавших их выручить от смерти. Рыцари плакали горькими слезами и били себя в грудь. Заменив утомленный отряд Вилльгардуэна, рыцари из Анатолии охраняли отступавших, отбивая наседавших варваров, как добрые воины. Силы Калоянна следовали по пятам. Проведя еще ночь в отступлении, франки по­дошли к богатому Родосто, занятому греками, которые, однако, не сопротивлялись, и немедленно отправили гонца в столицу, извещая, что войско спасено. Гонец за­стал в Константинополе пять больших венецианских ко­раблей, наполненных крестоносцами, готовых отплыть в Европу. 100 рыцарей было между ними, и даже один знатный вассал убитого Блуа. Напрасно кардинал Капуа-но, начальник гарнизона, и другие лица умоляли уезжа­ющих пожалеть христианство и честь сюзеренов, остав­шихся на поле брани. // Беглецы остались глухи, и ко­рабли распустили паруса. Ветром их прибило к Родосто, и там вновь Вилльгардуэн и другие вожди со слезами просили пожалеть страну: никогда не представится им случая оказать большую помощь. Беглецы, по-видимому, колебались, но ночью к ним перебежал еще один вассал Блуа, притом из лучших рыцарей, и // все уехали в Европу, где их ожидало всеобщее порицание.

Франки ожидали брата императора. Брат императора Генрих спешил к Константинополю из отдаленного Адрамиттия, с нетерпением ожидаемый всеми; по пути он дол­ги был нехотя покинуть на произвол судьбы 20 000 малоазиатских армян, связавших свою судьбу с франками на свое несчастье: греки перерезали несчастных[5]. Не доходя Родосто, Генрих соединился с рыцарями из новых ленов в устье Марицы (между прочим, из монастыря севастократора Исаака в Вире) и с беглецами из Филиппополя, всего до 100 рыцарей и 500 легких всадников, так что он привел значительные силы в Родосто. На следующий день все со­брались и провозгласили Генриха правителем империи в отсутствие оплакиваемого всеми его брата, императора. Генриху не было еще 30 лет, но латинянам не пришлось раскаиваться в своем выборе.

Оставив гарнизоны в Родосто и Силиврии, Генрих с войском прибыл в столицу, под стенами которой уже пока­зались половцы Калоянна. Все было потеряно латинянами почти внезапно: остались кроме столицы Родосто и Силиврия во Фракии, а в М. Азии лишь латинская колония Лиги. Все прочее перешло в руки Калоянна и греков.

Настояло оповестить Запад о гибели императора и про­сить помощи людьми ввиду страшного урона и критичес­кого положения империи. // Послали епископа Суассонского Нивелона, известного участника крестового похода, и двух рыцарей с письмами прежде всего к папе. //

«Случилось, что греки, — писал Генрих Иннокентию III, — которые по прирожденному им вероломству после всяких клятв и ручательств являются всегда склонными к преда­тельству... открыто подняли восстание, которое и раньше замышляли».

//Следует рассказать о несчастии императора в битве с полчищами Иоанницы (Калоянна), вызванного теми же греками.//

«Не знаем, — пишет Генрих далее, — кто взят в плен, кто убит. Узнали от лазутчиков и по верным слухам, что государь мой император жив и здрав и довольно прилич­но содержится Иоанницей. Знайте, что с тех пор, как мы вступили в пределы греков, и до того несчастного сражения, сколько бы на нас ни нападало и как бы нас мало ни было, всегда мы уходили с торжеством и побе­дою. Такая неизмеримая утрата произошла по безрас­судной нашей смелости и по грехам нашим... Маркиз де (Бонифаций) и де Три (в Филиппополе) держатся в своих владениях невредимы».

Сам Генрих надеется на свои силы, но опасается союза Калоянна с турками, о чем свидетельствует перехваченное письмо Калоянна[6], посылаемое папе. //Сам Генрих «смело уверен», что выдержит козни и нападения врагов и может еще долго ждать подкреплений.

«Но вот, — пишет он, — случилось то, чего мы опаса­лись и о чем давно говорили открыто: это обнаружива­ется из письма этого влаха (Калоянна), содержащего со­юз его с турками и прочими врагами креста Христова, захваченного нами вместе с его посланным и посылаемого к вашему святейшеству на обоих языках».

Какие разумеются языки, не ясно, и самое письмо до нас не дошло.// Генрих не сомневается в поддержке папы ввиду интересов церковной унии с Востоком и ради Св. Земли. // Одно зависит от другого — таково общее мнение христиан на Востоке, в том числе рыцарей тамплиеров и госпиталитов, находящихся вместе с ним, Генрихом, в Константинополе. Преуспеяние Латинской империи озна­чает торжество над всеми язычниками и врагами Креста, а гибель ее заставит очистить и ту часть Св. Земли, которая находится в руках христиан. К папе обращаются как к отцу, пишет Генрих, находящиеся в великом утеснении его воины, поклявшиеся положить жизнь свою за Римскую Церковь. Генрих просит послать легатов во все западные страны и даровать тем, кто отправится в Константино­поль, такое же разрешение грехов, какое дано крестонос­цам в Св. Землю (9).//

Отношение Иннокентия к столкновению между лати­нянами и болгарами весьма характерно и далеко не сви­детельствует о том, чтобы он горячо принял к сердцу просьбу Генриха и рыцарей. Он пишет Калоянну почти льстивое письмо, ссылаясь на особую благодать (gratia), которой он, Римский Папа, отличил болгарского царя среди всех монархов христианских, и на свои заботы о его чести и интересах. Благодаря заслугам его матери Римской Церкви, которой Калоянн смиренно посвятил свое царство «как частное достояние св. Петра», он и до­стиг славного торжества над теми, кто старались его серь­езно обидеть. Папа послал ему венец и военное знамя и продолжает охранять его от опасностей. Пусть он знает, что на Западе собирается еще более многочисленное вой­ско, нежели то, которое уже прибыло в Константинополь. Пусть Калоянн остерегается попасть между латинянами с одной стороны и венграми — с другой. Поэтому Иннокен­тий советует Калоянну освободить Балдуина и заключить с латинянами прочный мир, о чем наказывает одновре­менно и Генриху. В том же самом смысле папа написал и примасу Болгарии. Ответ папы Генриху крайне лакони­чен. Своего впечатления от катастрофы латинян он не со­общает, и о мерах, которые он принял по ходатайству Генриха, он ничего не пишет. Никакой инициативы папа не терпел и от Балдуина. Он лишь официально предписыва­ет «знатному мужу Генриху, брату константинопольского императора» заключить прочный мир, для освобождения брата, со славнейшим царем болгар и влахов, ибо для обе­их сторон дружба принесет много пользы. Он пишет кратко, «так как нужнее дело, чем слова».

Рыцари, по-видимому, надеялись, что папа объявит Ио-анницу врагом христианства и поход против него — столь же богоугодным делом, как завоевание Св. Земли. Папа дал им понять, что он дорожит Калоянном, даже невзирая на его письмо к туркам, как новым членом семьи христиан­ских народов, а Болгарию рассматривает как лен апостола Петра. Быть может, Иннокентий рассчитывал в этой плос­кости отношений сделать больше для Балдуина и его им­перии. Рыцарям было очевидно, что интересы их и Кало-янна непримиримы и что болгарский хан, или «Влах», не замедлит показать и папе свое настоящее лицо. Рыцарям было горько читать холодные строки первосвященника, в своих высших соображениях как бы забывшего, что они на чужбине, пришли во имя Креста и только что многие из них с родным братом Генриха и венчанным императором после неслыханного подвига заплатили кровью за свою храбрость. Им, цвету французского и фландрского рыцар­ства, в ответ на просьбу о помощи советуют заключить мир с убийцей рыцарей, варваром, главою мятежных гре­ков и вонючих куман, приносивших пленных в жертву своим богам.

Положение молодого регента было тяжко. Венециан­цы — своекорыстные союзники. В первой половине ию­ня умер престарелый дож Генрих Дандоло и был похоро­нен в св. Софии. Его советы были незаменимы. Вновь из­бранный глава венецианцев на Востоке, подеста Зено, присвоил себе данный дожу титул деспота, подписывал­ся красными чернилами и претендовал на равенство; по­мощь оказывают венецианцы еще менее; и в 1205 г. при выступлении Генриха в поход не идут с ним, но разоряют побережье Мраморного моря из своих корыстных ви­дов. Еще тяжелее рука венецианцев в церковных делах, как увидим ниже. В то же время Зено подписывает запре­щение венецианцам отчуждать свои земли в руки не ве­нецианцев.

Но скоро Генрих урегулировал отношения импера­торской власти к венецианцам. Им пришлось пойти на уступки. Флот Генуи, их давнишней соперницы на Вос­токе, угрожал все еще не занятому Криту и Ионическим островам — самым ценным колониям Венеции. В самой республике обнаружились трения, недовольство чрезмерными претензиями венецианского «подеста Романии» в Константинополе. Последний стал во главе новой колониальной империи венецианцев на Востоке, возникла даже мысль перенести правительство республики из Венеции в Константинополь. Власти метрополии действовали энергично. Западное побережье Греции было изъято из компетенции подеста Романии, и в Диррахий (Дураццо) был послан особый губернатор с титулом дуки.

В самом Константинополе действовали более осто­рожно. Подеста Зено продолжал носить гордые титулы, которые, в сущности, принадлежали дожу; вместе со сво­им советом из шести членов он мог даже ограничивать права граждан Венеции в распоряжении их собственнос­тью, запретив отчуждать их недвижимость в чужие руки. Но права колонии в отношении выбора нового подеста были метрополией существенно ограничены, и преемник Зено, Яков Тьеполо, оказался настолько связанным, что прибавляет перед титулом слова «по поручению дожа» или «вместо дожа».

Генуэзская опасность, заставившая венецианцев осо­бенно дорожить доступом в гавани империи, и раздоры между Венецией и ее константинопольской колонией позволили Генриху заключить с венецианским подеста в октябре 1205 г. важный договор (10), которым гарантиро­валось единство власти в военных делах и упразднялось существовавшее со времени похода особое положение венецианцев. Императору предоставлялось начальство над всеми вооруженными силами как франков, так и живших в империи венецианцев. Ежегодно все рыцари (milites) обязаны являться по зову императора и быть под его знаменами с июня по Михайлов день, кроме по­рубежных вассалов, которым нужно защищать свои зем­ли. Но в случае вторжения чужого монарха (разумеется, конечно, в первую голову Калоянн) никому никаких льгот не полагалось. Все рыцари, имеющие лены в импе­рии, как франки, так и венецианцы, должны присягнуть в соблюдении ими их военной обязанности. Император является не только верховным военачальником, но и правителем империи. Он имеет право и обязанность принимать меры и производить расходы немедленно и во всякое время для обороны и поддержания государст­ва (11). Трудные времена заставили рыцарей и венециан­цев организовать верховную власть с правом инициати­вы и исполнения во всех внутренних и внешних делах империи.

Не над императором, но рядом с ним — формально при нем — поставлена другая власть, фактически суще­ствовавшая и прежде, ныне вводимая в рамки. При импе­раторе заседает совет, состоящий из подеста с его шес­тью советниками и из неопределенного числа магнатов, т. е. сюзеренов, франков. Духовенство как сословие и ры­цари в нем не представлены. Из двух союзных элемен­тов, венецианцев и франков, по крайней мере создан об­щий государственный орган, за которым оставлены дер­жавные функции, вытекавшие из совместной оккупации, из условий основания Латинской империи. Совет этот не только определял единодушным своим решением (consultum) вместе с императором необходимость, вре­мя и продолжительность созыва ополчения, но имел так­же право, как и император, инициативы в делах обороны и управления. Император обязан исполнить все, что по­становлено советом по собственному почину. Отнюдь не прикровенно объяснена обязанность императора тем, что он получил на свою долю четверть территории империи именно для того. В этом случае представителем учредителей империи является совет, император же — крупнейший дольщик, несущий обязанности главы ис­полнительной власти. Император не имеет права отнять лен у кого-либо из рыцарей, равно как рыцари не могут нарушать прав императора: обе стороны сопоставлены на равных договорных началах. В случае конфликта де­ло переходит на суд особо для того избранного жюри, назначенного как франками, так и венецианцами, и им­ператор обязан явиться на суд лично и исполнить постановление суда, обязательного для обеих сторон[7]. Призывается он к суду «увещанием» вышеозначенного своего совета[8], которому таким образом принадлежит не только свободная инициатива в делах гражданских и решаю­щий голос в вопросах объявления войны и созыва опол­чения, но и контроль за действиями императора.

Акт 1205 г. как основанный на равновесии договарива­ющихся сторон, опирающихся на реальные силы, мог бы быть настоящей конституцией, какой не знала почва Ви­зантии со времен автономной греческой колонии; он за­ключал в себе начала новые, вытекающие из недавней ок­купации страны теми же силами, которые им регулируют свои отношения — каковы бы ни были аналогии в органи­зации франкских государств Леванта. Вполне чуждые ви­зантийским традициям, эти договорные начала были спо­собны к здоровому развитию и могли выработать при бла­гоприятных условиях средневековый парламент. Но сам акт краток и полон несовершенств. Его составляли не юри­сты, не церковники, но военные люди под влиянием ост­рой нужды охранить государство. Начал представительст­ва ни высших, ни низших сословий в совете нет вовсе. «Магнаты», хотя и украшенные придворными титулами, заседают по личному праву. Советники подеста вместе с ним не представляют, но составляют правительство вене­цианских колоний Романии и могут своим несогласием не только формально, но и фактически остановить военные планы императора. Акт лишь формулирует реальное соот­ношение сил, вскрывая недостаточность организации, на­поминающей Польшу. Конфликт между императором и советом разрешается всегда в пользу совета, а между импе­ратором и вассалом — судом, для избрания которого нуж­но созвать рыцарей, т. е. сейм. Составленный на скорую ру­ку договор 1205 г. важен был для нужд момента, давая Ген­риху возможность организовать оборону империи всеми наличными силами латинян.

Для того он не поскупился на уступки и гарантии вене­цианцам. Он обязался не допускать в пределы империи всех, кто находится в войне с Венецией (т. е. генуэзцев), и гарантировал венецианцам свободный доступ и прожива-тельство во всех своих владениях, равно как неприкосно­венность недвижимой собственности всякого гражданина республики, хотя бы не имевшего на свою недвижимость письменного документа. Все содержание акта Генрих ут­вердил своей присягой, и акт скреплен подписями членов его совета, о котором шла речь в тексте.- он уже фактичес­ки существовал. Реальных новых ограничений император­ской власти договор 1205 г. вряд ли вводил. Наоборот, энергичный император имел основание рассчитывать на естественное усиление власти: вымирали старые влиятель­ные вожди, открывалась возможность опереться на рядо­вое рыцарство и низшие классы населения пришлого и ту­земного. Ведь почва Византии была пропитана традиция­ми самодержавной власти.

Военные дела тем временем неожиданно изменились к лучшему. Летние жары заставили половцев вернуться за Дунай. Калоянн с частью восставших греков ушел на запад против Бонифация. По дороге он осадил Серее, и латинский гарнизон, потеряв начальника, капитулиро­вал под условием свободного пропуска; но новое чадо Римской Церкви Калоянн не замедлил нарушить слово: рыцарей раздели донага и в оковах погнали в Болгарию, где главнейших обезглавили. Салоники Калоянну взять не удалось, он к этому и не приступал, но разорял страну. Бонифаций, отсиживаясь за крепкими стенами города, «много печалился». Франки не замедлили выступить во Фракию, покоряя вновь возмутившихся греков. Расправа была жестокая. Вперед был выслан особый конный полк, который, по Никите, назывался ротой (ρουτα). //Венецианский флот отправился отдельно берегом Мраморного моря и в Пании и Галлиполи действовал с греками образом, «чуждым христианским нравам». Вслед за ним выступил Генрих с главными силами.// Взяты венецианский удел Аркадиополь, Цурул, Виза, Апр. Особенно в последнем городе рыцари, недостаточно дисциплинированные, устроили резню и гнали пленных, как скот, прикалывая отстающих и слабых. Подошли к главному городу и цели похода — Адрианополю (Орестиаде). Сильно укрепленный двойным рвом и высокими стенами Адрианополь был занят греками, которые наотрез от­казались сдаться. Несмотря на храбрость рыцарей, их штурм был отбит, и болезни заставили снять осаду. Осень войска Генриха провели в области Родосто. Пыта­лись взять Дидимотих, но наводнение Марицы размета­ло их осадные машины. Между тем де Три, все еще дер­жавшийся в Филоппополе с несколькими рыцарями, уз­нал, что многочисленные в его городе павликиане или манихеи, по-видимому, вернее армяне (12), передались на сторону Калоянна. Теперь на развалинах греческого цар­ства заявляет себя армянский элемент, самостоятельная роль которого не сыграна до сих пор в бассейне Мра­морного моря. Религиозные и племенные враги греков, армяне при проходе крестоносцев поспешили выска­зать свои чувства и приветствовали Барбаруссу. Мы уже упоминали, что малоазиатские греки[9] передались на сто­рону Генриха и заплатили за то своею кровью. Может быть, этот последний факт, а еще вернее — признаки по­ворота греков в сторону латинян после разорения болга­рами Фракии побудили «павликиан» предать свой город Калоянну. Три ночью оставил Филиппополь, поджег ар­мянский квартал и занял твердыню Стенимак с горстью своих храбрецов. Генрих же, заняв гарнизонами Русий, Визу и Аркадиополь, отдал город Апр фракийскому ари­стократу Феодору Врана, единственному, по словам Вилльярдуэна, греку, державшему сторону франков. Он и женился на Агнессе Французской, сестре короля Фи­липпа Августа и юной вдове двух греческих царей. Врана выделялся из той фракийской аристократии, которая хотела служить латинскому императору, и заставил с со­бою считаться. Его род происходил из Адрианополя, из­вестен и в XIV и в XV в. Между греческими крупными землевладельцами-властелями, наложившими свою руку на судьбы монархии Комнинов и Ангелов, выделился ряд мелких динатов, на развалинах греческого царства ут­вердивших свое благополучие и новую политическую роль. Одни из них, как упомянутый Врана, действовали через латинян и под их флагом. Прочнее оказалось, но труднее на первых порах было положение тех, кто опи­рался на свой народ, как Ласкарь.

Незначительные успехи франков сменились в 1206 г. страшным вторжением балканских горцев, кочевников Калоянна, истребивших всякую культуру во Фракии. По­следствия этой катастрофы не изгладились до наших дней, и, путешествуя по стране, мы видим руины на мес­те многих цветущих городов. На Рождество показались под столицею стаи половцев, следовали горцы влахи и болгаре, их новые подданные греки. Отборный отряд рыцарей в Русии с сенешалом и маршалом де Лос во гла­ве погиб, окруженный врагами; богатый и укрепленный Родосто был оставлен латинским гарнизоном, и город, один из лучших в империи, был сровнен с землею, а жи­тели уведены на Дунай. Та же участь постигла соседний Паний, родину Приска, историка Атиллы; Даоний, при­морскую Ираклию, взятый штурмом Апр (Врана спасся) и крепость Цурул (Чорлу). Везде и планомерно все насе­ление угонялось в Болгарию на Дунай, стены же и пост­ройки городов разрушались до основания. Не соблюда­лись никакие условия, на которых сдавались местные греки. С клятвами и обязательствами Калоянн вообще не считался. Страшные вести произвели панику в Кон­стантинополе, где думали, что все погибло. Действи­тельно, они были бессильны перед стихийным нашествием северных варварских элементов на Фракию, разорение которой Калоянн вряд ли мог остановить. Но он этого и не хотел, истребляя греческие города и уводя их население к Дунаю, где возник ряд греческих поселений с именами фракийских городов. Кроме Визы, Силиврии и столицы, занятых рыцарями, а также укрепленных Адрианополя и Дидимотиха, удержавшихся в руках греческого населения, все во Фракии погибло, рыскали лишь дикие звери.

Катастрофа Фракии явилась поворотным моментом в настроении греков. Они опомнились — хотя и поздно, — увидев настоящее лицо Калоянна, ими нареченного желанного императора, на сторону которого склонился сам старый патриарх Иоанн Каматир, скрывшийся в Дидимотих. Калоянн теперь хвалился именем Грекобойцы, припомнив царя Василия II Болгаробойцу. Греки толпами начали покидать лагерь Иоанницы. Уцелевшие их архонты (крупные землевладельцы) снарядили Михаила Костомира с товарищами в Константинополь к Ф. Врана, прося его стать посредником между ними и Генрихом. Они уже сами предлагали латинскому императору Адрианополь и Дидимотих, прося лишь не отдавать эти города венецианцам: настолько последние угнетали население. Генрих вошел с греками в соглашение и отдал на ленном праве оба города Феодору Врана и его супруге Агнессе Французской. Точнее, Генрих заставил сделать это самих венецианцев. В венецианских архивах сохранилась грамота (13), по которой подеста венецианцев Зено назначает капитаном Адрианополя и всего округа до реки Кавротома[10] счастливейшего кесаря и благороднейшего Комнина Феодора Врана, под условием платить ежегодно 25 фунтов мануиловских червонцев и выставлять, по требованию подеста, 500 всадников, из коих 200 панцирных, не притеснять венецианцев, живущих в Адрианополе; всякие новые приобретения земель делить с венецианцами полюбовно. В действительности этот акт был последствием соглашения между императором, верховным сюзереном венецианцев в Романии, и новым политическим главою фракийских греков; иногда Врана называется даже коро­лем адрианопольским, по крайней мере на Западе; его положение приравнивалось к таковому Бонифация. В од­ном недавно изданном письме (14) папы Иннокентия ла­тинскому патриарху предписывается лично совершать миропомазание всех королей в константинопольской империи: разумелись вассалы на положении монархов. Таковым был кроме Бонифация лишь Врана. Королевство этого латинского ставленника было непрочно и по смер­ти его перешло к одному из героев четвертого крестово­го похода, Конону Бетюнскому.

Фракийские греки получили от императора более, чем просили, — по крайней мере явно — монарха-грека, из фракийских архонтов. Теперь они могли дать отпор Калоянну. Другого выбора не было. Северная Фракия трепетала перед полчищами Калоянна. Ранее разорения Южной Фракии та же участь постигла Филиппополь, ос­тавленный Три. Жители только что провозгласили царем архонта Алексея Аспиета, одного из местной служилой знати, бывшего губернатора Филиппополя, как под сте­нами показалась армия Калоянна. Не помогли грекам лесть и унижение, они сдались на капитуляцию. Калоянн и его болгарский патриарх поклялись оставить греков живыми, что не помешало им немедленно казнить Аспи­ета, архиепископа и архонтов, жителей увести в Болга­рию, город сровнять с землею. Когда теперь Калоянн по­дошел к Дидимотиху, греки, не переставая величать его своим императором, не впустили его в город. Калоянн повел правильную осаду — у него были мастера и опыт брать крепости. Греки отбивались храбро, но слали гон­цов за гонцами к Генриху, донося, что едва могут дер­жаться. При этом случае обнаружилось несовершенство военной и государственной организации Латинской им­перии, и после акта 1205 г. Генрих и совет требуют похо­да, рыцари долго не идут, указывая на то, что их осталось всего 400 рыцарей во всей империи Генриха. // Наконец выступают, но на каждом этапе остановки. Только получив ­известие, что город накануне сдачи, франки двинулись, но не на Дидимотих, а на Адрианополь, угрожая сообщению Калоянна с Болгарией. Вероятно, // это обходное движение франков испугало Калоянна, и он, сняв осаду, отступил через горы. Франки не могли его на­гнать. Генрих приказал освободить герцога Три, отрезан­ного в Стенимаке с горстью рыцарей от всякого сообще­ния с Константинополем более года. Лишь лучшие рыца­ри отважились на поход через вражескую страну. Рыцари Три, осажденные греками, уже ели своих лоша­дей и не верили глазам, видя своих. Встреча была радост­ная, но Стенимак пришлось латинянам очистить. Север Фракии остался в руках греков.

Три сообщил Генриху известие о гибели Балдуина в плену. Обстоятельства смерти его остались темными, на Западе сложились легенды, и даже появился самозванец в родовых владениях Балдуина. Вероятнее связывать вслед за Никитой Хониатом смерть первого латинского императора с катастрофой Филиппополя, когда казни следовали за казнями. Балдуину отрубили руки и ноги и сбросили тело его в пропасть; из черепа Калоянн сделал себе чашу — таковы греческие известия. Достоверные известия о смерти Балдуина внесли ясность в положение регента. Поход был удачен, Генрих оправдал ожидания, оставалось оформить его положение коронацией. Ар­мия немедленно и с торжеством вернулась в столицу. Ко­ронация энергичного Генриха означала усиление импе­раторской власти. Венецианцы делали поэтому затруд­нения. Но у них была война с Генуей и конфликт с папой, а Генрих опирался на легатов Иннокентия и единодуш­ное желание франков. Венецианцам пришлось удоволь­ствоваться немногим. Император перед коронацией был должен подтвердить присягой договоры 1204 и 1205 гг. с венецианцами; границы их доли были несколько урегу­лированы; Генрих отдал патриарху Морозини знамени­тую икону Богородицы Одигитрии, которую тот не уступил, однако, своим землякам венецианцам, но поместил в св. Софии[11].

Дата добавления: 2015-08-03