История царствования императрицы

Екатерины II

ИЗ всего того, что нам приходилось наблюдать в период времени от смерти Петра Великого до Екатерины II, должно вытекать впечатление, что преемники Петра Великого, в сущности, только царствовали, но не управляли народом.

Такое же впечатление создавалось и у современников этой эпохи. Престарелый граф Миних, начавший свое служебное поприще при Петре, но проходивший его при преемниках Петра, писал: «Русское государство имеет то преимущество, что оно управляется непосредственно Богом: иначе не может быть, так как же оно может существовать». Предшественники Екатерины не властвовали над людьми, а, наоборот, над ними властвовали и люди, и обстоятельства.

Это пассивное управление прекратилось со вступлением на престол Екатерины II. Екатерина II сумела приноровиться и к людям, и к обстоятельствам, сумела, располагая ими, создать сильную и авторитетную власть и проявить такую самостоятельность, энергию и твердость, такое творчество во внутреннем управлении и во внешней политике, что напоминала своей деятельностью Петра I и заставила депутатов Комиссии 1767 года поднести ей титул «Великой» и «Матери отечества», титул «Великий» был поднесен и Петру I.

Екатерина осталась для потомства крупной исторической личностью. Эта личность наложила свою печать на целую эпоху русской истории, которая будет называться екатерининской, и которую нельзя объяснить без понимания личности Екатерины. Поэтому нам прежде всего необходимо остановиться на личности этой замечательной женщины, уяснить ее свойства и те разнообразные влияния, из которых она складывалась.

ДЕТСТВО И ВОСПИТАНИЕ ЕКАТЕРИНЫ.

ПРИЕЗД ЕE В РОССИЮ

Екатерина родилась 21 апреля 1729 года. Она провела свое детство в скромной обстановке в г. Штетии, где ее отец, принц Фридрих-Август Ангальт-Цербтский, был губернатором Фридриха П. В детстве ее держали очень просто: она свободно играла с детьми своего возраста, и никогда никто не называл ее принцессой — все звали уменьшительным именем Фике. Но уже с раннего детства у Екатерины появились такие черты характера, которые отличали ее и на русском престоле: если можно так выразиться, любовь к мужскому делу. Сверстники Екатерины вспоминали впоследствии, что Фике всегда брала на себя роль устроительницы игр, была крепче всех и обыкновенно ближе к мальчикам, чем к девочкам. Очевидно, это была здоровая, полная жизненных сил натура. Лица, помнившие Екатерину в детстве, до известной степени подтверждают это. Она была хорошо сложена, отличалась благородной осанкой и была выше своих лет; выражение ее лица было некрасивое, но влиятельное, причем открытый взгляд и любезная улыбка делали ее фигуру весьма привлекательной. Эту наружность Екатерина сохранила до конца своих дней.

В то время в протестантской Германии воспитание детей обыкновенно вверялось французским эмигрантам, покинувшим родину при Людовике XIV. Так же поступили и родители Екатерины; они пригласили ей в гувернантки француженку г-жу Кардель; придворный проповедник Перар, учитель чистописания Лоран и учитель танцев были также французы. Из числа учителей принцессы известны только 3 немца: Вагнер — преподаватель немецкого языка, лютеранин-законоучитель пастор Дове и учитель музыки Реллинх.

Из всех своих наставников у Екатерины осталась добрая память лишь о г-же Кардель. Это была, по отзыву Екатерины, живая, умная француженка: «Она почти все знала, ничему не учившись; знала как свои пять пальцев все комедии и трагедии и была очень забавна». Она приохотила принцессу к чтению Расина, Корнеля, Мольера и, таким образом, положила начало ее литературным вкусам. Но о других учителях Екатерина сохранила дурную память, а своего наставника в немецком языке она прямо называла дураком и скучным педантом.

Каковы же были результаты домашнего воспитания Екатерины? И по собственному ее признанию, и, по отзывам других, результаты были невеликие. По словам Екатерины, ее домашнее воспитание было достаточно только для того, чтобы быть замужем за каким-нибудь соседним принцем.

Но, несмотря на такое скудное воспитание, Екатерина проявляла себя в детстве как умная и способная девочка. Один из друзей ее матери упрекал ее за то, что она мало занимается дочерью, говоря, «что ее дочь выше своих лет, что у нее философский склад ума». По признанию Екатерины, у нее с самых ранних лет был критический ум: «я по-своему принимала все, что слышала». Эту склонность слушать одно, а думать другое подметила и г-жа Кардель, и за это «себе на уме» звала свою воспитанницу «elle a un esprit gauche»*.

Но Екатерина едва ли со своими природными задатками и дарованиями пошла далеко, если бы случай не сделал ее женой русского императора.

Императрица Елизавета, озабоченная удержанием русского престола в потомстве своего отца, вывезла в 1742 году из Голштинии герцога Ульриха-Петра, сына Анны Петровны, и объявила его своим наследником. В 1743 году, когда Петру исполнилось 15 лет, ему стали подыскивать невесту. Дипломаты наперебой сватали ему знатных принцесс, дочерей английского, французского королей. Но эти сватовства не нашли сочувствия у Елизаветы, которая не хотела связывать себя родством с иностранными дворами, чтобы оно не мешало внешней политике. Она остановила свой выбор на принцессе Софии. К политическому расчету здесь примешивалось то теплое чувство, которое питала Елизавета к матери Софии, как сестре принца Карла. Дело в том, что принц Карл был в России в качестве жениха Елизаветы, очень ей понравился, но, к великому несчастью, умер. Елизавета перенесла часть своей любви на его сестру, и ей, конечно, было очень приятно видеть у себя племянницу любимого человека.

В январе 1744 года принцесса София с матерью поехала в Россию. Перед отъездом отец вручил дочери инструкцию, ряд наставлений, как ей вести себя в ожидающем ее новом положении; эти наставления очень любопытны, как показатели той среды, из которой вышла Екатерина. Самым важным вопросом, который должен был смущать отца Екатерины, был вопрос о перемене веры (жена наследника русского престола должна обязательно быть православной). Она рекомендовал дочери решить этот вопрос следующим образом: пусть она примет то, что сходно с лютеранской религией, а остальное отвергнет, даже если бы пришлось отказаться от супружества с будущим русским императором. Но после этого вполне определенного совета отец оставил дочери, на всякий случай, мостик для совести, сказав, что, так как каждый живет согласно с личной совестью, то пусть она поступает так, как ей подсказывает ее убеждение. Затем следовал целый ряд житейских наставлений. Отец рекомендовал дочери оказывать всевозможное уважение императрице Елизавете и великому князю и при всяком случае снискивать их доверие и любовь; затем он советовал дочери не входить ни с кем в близкие отношения, но всегда сохранять свое собственное достоинство, милостиво смотреть на слуг, избегать крупной игры в карты, бережно расходовать карманные деньги, чтобы не попасть в неловкое положение, не вмешиваться в правительственные дела, не раздражать Сенат, ни с кем особенно не дружить, кроме императрицы и великого князя.

По всему видно, что Екатерина была достойной дочерью своего отца и не могла остаться глухой к этому призыву родственной души, тем более что обстановка, в которую она попала, заставила Екатерину действовать в духе родительских наставлений.

Новая обстановка, в которую попала Екатерина по приезде в Россию, ошеломила и захватила ее. В самом деле, долгое время она с матерью тащилась на перекладных по пескам Пруссии; ехали бедно, ночевать приходилось им в хозяйских комнатах, немногим отличавихся от свинарни. Но все это как бы по волшебству переменилось, когда 6 февраля 1745 года мать и дочь въехали в Ригу. Вокруг повозки, раньше одиноко ехавшей, появляются гоф-курьеры, в сенях и при каждой двери часовые; им представляется генерал-аншеф, представители высшего дворянства; везде золото, бархат, серебро, шелк; встреча происходит с таким почетом и великолепием, что кажется Екатерине волшебным сном; все напоминает ей, что она невеста русского наследника. В Риге принцесса получает первый подарок — великолепную соболью шубу.

Из Риги они едут в Петербург. За ними высылают императорские сани, обитые мехами, с 10 лошадьми, по две в ряд; их сопровождает эскадрон кирасир, отряд финляндского полка и целая свита придворных. В Петербурге принцессу ждала новая торжественная встреча. Начались представления тысячи лиц высшей знати, военных и гражданских чинов и духовенства. Из Петербурга мать и дочь едут в Москву, где была тогда императрица Елизавета. Тут встреча еще торжественнее; не прошло и суток, как императрица жалует их орденом ев. Екатерины. «Мы живем как королевы, всегда пышные выезды», — писала княгиня, мать Екатерины. Юная Фике была очарована сказочной роскошью и великолепием.

«Моя дочь, — писала ее мать Фридриху II, — здорова и бодра. Нужно иметь железное здоровье, чтобы перенести все трудности путешествия и утомление придворного этикета. Моя дочь счастливее меня: ее поддерживает молодость. Подобно молодым солдатам, которые презирают опасность потому, что не сознают ее, она наслаждается величием, которое окружает ее».

Я остановился подробнее на этом для того, чтобы выяснить, почему Екатерина не только покорилась судьбе, но и пошла навстречу союзу, который, как можно было видеть, не сулил ей личного счастья.

ХАРАКТЕРИСТИКА ВЕЛИКОГО КНЯЗЯ ПЕТРА ФЕДОРОВИЧА

Темным пятном на лучезарном фоне, и притом пятном очень резким, в жизни Екатерины был ее жених. Петр был полной противоположностью Екатерине, цветущей, жизнерадостной, но вместе с тем и сдержанной, тактичной, умной, развитой не по летам женщины, которая очаровала все русское придворное общество. Петр Федорович был болезненным, нервным и раздражительным человеком, никого не любил и ни в ком не возбуждал симпатии. Этот принц и от природы получил немного даров, а нелепое воспитание искалечило его и физически, и духовно, задержало его развитие и сделало полуидиотом.

Петр, нескольких недель, лишился матери, а в 11 лет — отца; до 7 лет он был на попечении женщин, а затем его сдали на руки офицерам, которые стали учить его военному строю, произвели в унтер-офицеры и посылали на караулы и дежурства. Мальчик пристрастился к военщине, бредил солдатами; когда происходили парады, не было никаких сил, чтобы занять его, — он бросался к окну, чтобы любоваться этим зрелищем; было самым большим наказанием для Петра, когда занавешивали окна, и он не мог видеть солдат.

После смерти отца мальчика сдали обер-гофмаршалу Врюммеру. Трудно было сделать более неудачный выбор. По словам современников, это был злой интриган, тупой, крайне невежественный и развратный человек, более способный выезжать лошадей, чем воспитывать детей. Его воспитательная система вредно отразилась и на физическом, и на моральном развитии Петра. Благодаря педагогическим приемам Брюммера, ребенок часто не получал обеда, голодал, за обедом сидел ни жив ни мертв и ничего не ел. Другие наказания были такого же рода: Петра ставили голыми коленями на горох, привязывали к столу, секли розгами и хлыстом. Петра редко пускали на воздух; даже в прекрасную летнюю погоду, когда все гуляли и играли, он в комнатах должен был танцевать с дочерью Брюммера.

Учили Петра чрезвычайно бестолково. То заставляли его заниматься русским языком, то шведским, смотря по тому, на какой престол ему открывалось больше шансов (Петр был внук русского императора Петра I и шведского короля Карла XII); сообразно с этим, к нему ходил то пастор Хоземан, то иеромонах русской посольской Киль-ской церкви. В результате принц не только не знал, но и не хотел знать никакого Закона Божия, а потом по религиозным убеждениям был даже более лютеранином, чем православным. Его учили и латинскому языку, но он вселил ему только отвращение и настолько сильное, что, уже будучи русским императором, Петр строго запретил в придворной библиотеке держать латинские книги.

Когда Петр попал в Петербург, то, кроме отвращения к науке, он ничего не имел. Но дело нельзя было бросить так, и его принялись учить русскому языку. Уроки Исаака Веселовского по русскому языку почти пропали даром. Больше пользу принесли уроки Симона Тодорского, который не выучил Петра Закону Божию, но обучил русскому языку. Чтобы пополнить общее образование Петра, Елизавета пригласила ученого шведа Штелина, которому дана была инструкция заниматься, сочетая полезное с приятным. 3 года Штелин смотрел с Петром картинки, делал модели, рассказывал русскую историю по медалям Петра Великого, смотрели планы и чертежи и т. д. Когда ученику не сиделось, то Штелин ходил с ним, занимаясь полезным разговором. Учитель пользовался всяким предлогом, чтобы сообщить ученику разные знания, и отравлял ему занятия, игры и всякие удовольствия от непосредственных впечатлений. Он старался использовать все; проходя, например, по комнатам, он указывал на расписанные плафоны и попутно проходил мифологию; если попадалась на глаза какая-нибудь машина, то Штелин объяснил тут же ее механизм; если случалось увидать пожар, то учитель объяснял Петру пожарные инструменты; на аудиенциях обучали его придворному этикету и т. д..Эти не то занятия, не то развлечения, мешание дела с бездельем, не приучили мальчика ни к серьезному труду, ни к самостоятельным занятиям. Строгие требования были лишь относительно танцев, которые он проходил 4 раза в неделю, танцуя с фрейлинами. Таково было умственное и физическое воспитание великого князя.

Не лучше обстояло дело и со стороны моральной. С Петром грубо обращались, грубо унижали его, подавляли чувство достоинства и, что хуже всего, часто поступали несправедливо. Брюммер раз чуть было не побил Петра, когда он был уже наследником престола, и только заступничество Штелина спасло его от этого наказания. Петр как бы застыл в своем развитии. Раздраженный и стесненный своими воспитателями, он стал искать развлечения у лакеев, по целым часам просиживал с ними, слушал их сальные и грубые рассказы и сам хвастал, что раз с отрядом голштинцев разбил огромное войско датчан; часами Петр занимался тем, что расставлял.оловянных солдатиков. В таком обществе великий князь рано загрязнил свое воображение и приучился пить. Все усилия исправить его остались тщетными.

Не без задней мысли — приобрести нового наследника, Елизавета решила женить Петра. Петр был рад приезду своей невесты, так как ей он мог говорить все, что ему вздумается. Он сейчас же и поспешил открыть Екатерине свою душу, заявив ей, что она нравится ему, что она его троюродная сестра, что он любит другую, но рад жениться на ней. Из этой-болтовни Екатерина не могла не видеть, с кем имела дело. «Я краснела, слушая выражения родственных чувств, — писала потом Екатерина, — но благодарила его за откровенность, а в глубине души дивилась его бесстыдству и непониманию многих вещей». Иная девица пришла бы от этого в отчаяние, но София, закрыв глаза на то, с кем ей придется жить, думала о своем новом положении — жены наследника престола и стала готовиться к новой жизни.

ЕКАТЕРИНА И ПЕТР В ЦАРСТВОВАНИЕ ЕЛИЗАВЕТЫ

Готовясь к своему новому положению, Екатерина стала учить русский язык и православное вероучение, вставала для этого по ночам, чтобы твердить уроки, заданные учителями. Расхаживая босиком по полу во время зубрежки уроков, Екатерина однажды простудилась и чуть не умерла; это сильно тронуло Елизавету и весь двор. Даже во время болезни Екатерина сделала чрезвычайно удачный ход: больная, она пригласила к себе не лютеранского пастора, а православного священника Симона Тодорского, то есть успела заявить, что она прониклась истинами православной веры. Судьба благоприятствовала Екатерине. В лице Симона Тодорского она получала облегчение для перехода из лютеранства и православную веру. Симон Тодорский после окончания духовной академии побывал за границей, слушал лекции в заграничном университете и вернулся на родину высокообразованным богословом, который внутренний смысл веры ставил выше обрядностей. В беседах с Екатериной Тодорский останавливал внимание своей ученицы не на богословских антитезах православия и лютеранства, а на сходствах православного и лютеранского вероучений. Неудивительно, что в начале мая принцесса писала своему отцу: «Так как я не нахожу почти никакого различия между религией) греческою и лютеранскою, то я решались переменить исповедание».

26 июня 1754 года принцесса София приняла православие и была наречена Екатериной Алексеевной; на другой день (29 июня) она обручилась с Петром. Твердо и неуклонно молодая девушка шла к намеченной цели. Когда ее жених захворал оспой, Екатерина нежно ухаживала за ним; эта нежность и участие в семейном горе сильно тронуло Елизавету, и она осыпала ее милостями и любезностями.

По мере того как приближалось время свадьбы, Екатерина становилась все меланхоличнее. «Сердце не предвещало мне счастья, — писала она, — но в глубине души было что-то, что ни на минуту не оставляло меня, что рано или поздно я добьюсь того, что сделаюсь самодержавной русской императрицей». Это «что-то» было впечатлением от жениха, сознанием, что он недолго будет государем, и что она сама станет на его место. 25 августа 1745 года мечты Екатерины наполовину осуществились: она стала женой наследника русского престола.

Целых 17 лет, однако, пришлось Екатерине ждать осуществления своей мечты — стать самодержавной императрицей. За это время ей пришлось вынести много опасностей, но зато в это время она прекрасно изучила среду, в которой ей впоследствии пришлось действовать, образовала свой ум, овладела искусством приноравливаться к людям и приготовилась частью теоретически, а частью практически к роли правительницы.

Семейная жизнь Екатерины не удалась. Уже 2 недели спустя после свадьбы Петр открыто признавался ей, что он любит одну фрейлину, которая, по его словам, во всех отношениях лучше Екатерины. У Петра были и другие симптомы; он был постоянен только в одном — в полной холодности к своей жене. При таких условиях семейная жизнь была тяжка, и если поддерживалась, то только в силу их положения; каждый жил своими интересами и, надо сказать, своими сердечными привязанностями.

До 1755 года великий князь продолжал заниматься прежними ребяческими увеселениями и забавами, и Штелин, его воспитатель, писал, что тот забыл все, что учил, и проводил время в забавах с невоспитанными людьми. Из лакеев он устраивал полки, наряжал их солдатами, устраивал службу, при этом грубил, фамильярничал и позволял себе непристойные шутки. Когда надоедали люди, Петр принимался за игрушки. На его столе были выстроены в порядке оловянные солдатики; к ним был прикреплен шнур, дернув за который можно было произвести звук, напоминающий Петру ружейный залп. С чрезвычайной точностью Петр чествовал все праздники особым салютом. Сверх того, он каждый день делал им разводы, смотры, причем сам присутствовал в полном мундире и при шпаге. Когда надоедали оловянные солдатики, Петр принимался дрессировать собак и беспощадно бил их хлыстом, так что неистовый собачий визг наполнял все комнаты. Иногда Петр принимался терзать уши окружающих игрой на скрипке, а то ходил из угла в угол, хлопал бичом и болтал всякий вздор. Екатерина не чаяла, когда он уйдет от нее, до того тягостно было его присутствие; отношения между ними были невозможные. В церкви Петр вел себя непристойно, бранился, показывал язык; за столом он сыпал непристойными шутками и издевался над лакеями. Елизавета не знала, что делать, и приказала канцлеру Бестужеву сочинить инструкцию для лиц, окружающих великого князя, чтобы они удерживали его от непристойных поступков, «чинимых по молодости лет». Но легко было написать инструкцию, а выполнить ее не было никакой возможности.

В 1755 году к Петру явились голштинские офицеры и солдаты; Петр был в неистовом восторге и с ними стал проводить большую часть времени. Он изо всех сил старался подладиться к этой компании. Будучи слаб здоровьем, он курил, выпивал непомерное количество пива, напивался пьяным, и Екатерина потихоньку должна была убирать из под кровати множество пивных и винных бутылок. Этим Петр в конце расшатал свое здоровье. В пьяном виде он буйствовал, бранился, был прямо невозможен. Больше всех, конечно, доставалось от него великой княгине.

С первых же дней замужества Екатерина запаслась терпением и этому терпению не изменила до самой смерти Петра. Для стороннего наблюдателя ее жизнь могла даже показаться приятной: она бывала на спектаклях, на придворных балах, выездах и т. п. Но эти придворные выезды и торжества не заполняли всей жизни великой княгини; возвращаясь домой, молодая женщина не встречала ни ласки мужа, ни занятий, ни дела, и очень скучала.

От скуки Екатерина принялась за чтение и в течение целого года читала романы. Случайно ей попались под руку письма m-me de Savinie*. Живой слог изложения, смелость и ясность мысли, искренность этих писем, которые и сейчас читаются с большим интересом, вызывали расположение Екатерины, и она прямо «пожирала» их, встречая в них много ноток, созвучных ей душевному настроению. В 1746 г. Екатерина стала читать сочинения Вольтера. Познакомившись с Вольтером, она стала разборчивее в чтении и потом писала Вольтеру и другим знаменитостям, что Вольтер был ее учителем. В следующем году Екатерина обратилась к историческому чтению; читала историю Генриха IV, историю Германии Барра, мемуары Брантома, сочинения Платона, «Дух законов» Монтескье. Философский словарь Бейля и исторические сочинения Тацита; когда вышел энциклопедический словарь Д'Аламбера и Дидро, Екатерина усидчиво стала изучать этот капитальный труд,

Чтение оказало могучее влияние на духовное развитие Екатерины. Генрих IV сделался ее любимым героем, и она всем рассказывала про него, когда хотела указать пример великого полководца. Сочинение Монтескье «Дух законов» стало ее политическим евангелием. Философский словарь Бейля подвергал критике все вопросы и вместе с Вольтером убил в Екатерине все наивное и напитал ее тем скептицизмом, которым была проникнута вся атмосфера первой половины XVIII века и к которому сама Екатерина была склонна по своей природе. Энциклопедисты Дидро и Д'Аламбер заложили в Екатерине начала рационализма, которым отличался весь просветительный XVIII век.

Но на Екатерину влияли и такие книги, как мемуары Брантома. Здесь в целом ряде картин, более или менее свободно, рисовалась безнаказанность преступных деяний, оправдывался успех, несмотря на цену, которой он был достигнут, восхвалялись низкие инстинкты, словом, уничтожалось различие понятий добра и зла. Между прочим, в этой книге Екатерина читала, что разврат не мешает быть великим полководцем, что супружеская верность для высокопоставленных дам не только излишня, но даже преступна. Судя по последующему, надо думать, что кое-что из этой «поучительной» книги запало в душу Екатерины.

Летнее времяпровождение Екатерины было разнообразнее. Вот что она сама пишет в своих мемуарах про свое житье летом 1748 года в Ораниенбауме:.«По утру я вставала в 3 часа и без прислуги с ног до головы одевалась в мужской костюм. Мой старый егерь ждал уже меня; на берегу стояла рыбачья ладья; пешком, с ружьями на плечах, мы проходили садом, взяв с собой легавую собаку; я, егерь и рыбак садились в лодку. Я стреляла уток в тростнике по берегам Ораниенбаумского канала; часто мы огибали весь канал и иногда ветер уносил нашу лодку в море». В то же время Екатерина пристрастилась к верховой езде. «Я не любили ездить на охоту, — писала она, — но любила верховую езду из-за ее опасностей. Мне случалось до 13 раз на дню садиться в седло». Впоследствии Екатерина изучала верховую езду систематически. В этих развлечениях сказывалась ее самостоятельность, смелость, некоторый избыток физических сил и веселость, доходившая иногда до дурачества; видно, что тяжелые жизненные условия не сломили сильную и здоровую натуру Екатерины.

В 1754 году Екатерина исполнила настойчивое желание Елизаветы — родила сына. Рождение ребенка сплошь и рядом дает другую полосу в жизни женщины. Но Елизавета, боясь потерять внука, не доверила уход за ним матери и отобрала его от нее; больную Екатерину бросили, и она чуть не умерла. То же повторилось через 4 года при рождении дочери. Екатерине, таким образом, совершенно не удалось материнство; она была родительницей, но не имела счастья быть матерью; материнские чувства были грубо подавлены в ней при самом их зарождении. Это обстоятельство, конечно, не могло не отразиться на дальнейшей жизни Екатерины: ее нравственные силы, не получившие приложения в семейной жизни, должны были направиться в другую сторону — в сторону политики.

В этой области Екатерине уже в 1754 году приходилось действовать практически. Муж ее, достигнув совершеннолетия, должен был заниматься делами своего наследственного княжества — герцогства Голштинского, между тем всякие занятия были ему в тягость; поэтому он передал их своей супруге, поручив ей принимать послов и доклады. Екатерина сделалась фактической правительницей герцогства Голштинского. Это была хорошая школа для будущей императрицы. Тут стали перед ней все вопросы, которые могут занимать правительство: вопросы финансов, торговли, промышленности, — весь сложный механизм управления, вместе с интригами, борьбой и честолюбием.

В занятиях делами герцогства Голштинского Екатерина приобретала не только правительственный навык, но вместе с тем прояснялись и ее политические взгляды, должна была зреть ее политическая мысль, возбужденная чтением философской литературы. Но эта политическая мысль обращена была не на Голштинию, а на русское государство.

Ко времени 1759-1762 годов относятся собственноручные записи Екатерины, имеющие характер политической исповеди, из которых видно, что Екатерина думала о своем будущем царствовании в России, и что мысль эта стояла у нее прежде всего. Эти записки до некоторой степени обрисовывают ее как будущую императрицу. «Желаю и хочу блага стране, в которую привел меня Господь Бог; слава ее — моя слава... Я хочу, чтобы страна и подданные были богаты. Вот начала, от которых я отправляюсь. Свобода — это душа всего, без нее все мертво. Хочу законного повиновения, но не хочу рабов... Хочу достигнуть общего счастья, но не своенравием и жестокостью, которые несовместимы с христианским учением, а истиной и разумом... Следует объявить всем, что разум говорит за необходимость... Власть без доверия народа ничего не значит... Легко достигнуть любви и славы тому, кто желает быть справедливым. Примите в основу ваших действий благо народа — и остальное все приложится». Здесь нельзя не видеть глубокой веры в разум и того оптимизма, которым была проникнута Екатерина всю свою жизнь. В других местах своих записок великая княгиня касается более частных вопросов; она говорит о началах теории населения, о финансах, о женском образовании, о судопроизводстве, о значении дворян, о причинах чрезвычайной смертности в России, о бессмысленности пыток, о соединении Каспийского моря с Черным и т. д.

В этих записках сказалась вся Екатерина II с ее стремлением к популярности, с ее широкими замыслами, с самоуверенностью и некоторой похвальностью. Но по мере того, как Екатерина свыкалась с мыслью о своем высоком положении в России, надвигалась опасность, грозившая ей потерей положения. Екатерина должна была напрячь все силы на борьбу с опасностями и в конце концов вышла победительницей их этой борьбы. Она сумела создать себе опору в высшем обществе, сумела собрать и объединить нужных ей людей. А положение дел было крайне серьезное для Екатерины. Екатерина все более и более привлекала к себе расположение императрицы Елизаветы, тогда как с Петром Елизавета не могла пробыть вместе и четверти часа. Она часто плакала и жаловалась, что Господь наказал ее, послав ей такого племянника. Петр действительно становился все невозможнее. К его ребяческим выходкам с течением времени стали присоединяться и серьезные действия. Великий князь стал слушать предложения о перемене престола; подобная попытка была открыта в 1749 году; это, конечно, не могло увеличить расположение -к нему тетки. Когда началась Семилетняя война (1756-1763), Петр вошел в тайные сношения с Фридрихом II, завел с ним секретную переписку, не скрывал своих к нему симпатий и открыто радовался неудачам русских войск (поражение при Цорн-дорфе — 1758). Наряду с этим и в личной жизни Петр все более опускался, стал проигрывать крупные деньги в карты, делать долги и т. п.

При таких обстоятельствах каждую минуту можно было ожидать устранения Петра от престолонаследия; но это устранение должно было погубить и все мечты Екатерины. Это одна сторона беды. А с другой стороны, и достижение Петром престола не обещало ей ничего хорошего. Отношения Петра к Екатерине из холодных все более и более становились враждебными. Сердцем Петра завладела окончательно Елизавета Романовна Воронцова; Петр наяву и во сне стал бредить о браке с. ней и о разводе с Екатериной. Впрочем, и Екатерина переживала в это время уже свой третий роман. «Я видела, — писала Екатерина впоследствии, — что мне остается на выбор три равно опасных пути: 1) разделить свою судьбу с судьбой великого князя, какова она ни будет, 2) находиться от него в зависимости и ждать, что ему будет угодно сделать со мной, 3) действовать так, чтобы не быть в зависимости от него; при этом было три исхода: или погибнуть с великим князем, или погибнуть от него, или, наконец, спастись». Екатерина избрала, конечно, третий путь и всячески стала расчищать себе дорогу к власти.

В этом стремлении навстречу ее желаниям пошли все окружавшие ее люди при Елизавете, которым не улыбалось будущее царствование злого и сумасбродного Петра Федоровича; все эти люди, раньше враждовавшие друг с другом, ввиду общей опасности сблизились и объединились вокруг Екатерины, Английский посланник Уильяме доносил своему правительству, что великая княгиня чрезвычайно деятельна, что ее все очень любят, а некоторые боятся, и что лица, близкие к императрице Елизавете, желают сблизиться с Екатериной. Сам посланник в интересах своего отечества тоже старался сблизиться с «восходящей звездой» и снабжал Екатерину деньгами, без которых она не могла добиться никаких сведений. Таким образом, Екатерина вошла в сношения с Шуваловым, Бестужевым, Апраксиным, Орловыми, Паниным и другими вельможами. Братья Орловы, из которых Григорий, красивый, рослый гвардеец, был с Екатериной в интимных отношениях, подготовили в ее пользу офицерскую гвардейскую молодежь.

Формируя вокруг себя партию, Екатерина подверглась страшной опасности, которая чуть было не положила конец ее стремлениям. В 1757 году генерал-фельдмаршал Апраксин, после битвы при Гросс-Егерсдорфе, вместо того чтобы воспользоваться плодами своей победы, зачем-то отступил; это было связано с болезнью Елизаветы и с возможностью перемены престола и приписано было инструкции канцлера Бестужева. По настоянию английского и французского ^посланников, канцлер был арестован; у него была захвачена секретная переписка, которую вела Екатерина с Бестужевым и с Апраксиным, вопреки прямому запрещению Елизаветы. К счастью Екатерины, наиболее опасные, компрометирующие бумаги, касавшиеся престолонаследия, были уничтожены, а попались одни пустяки, по которым на нее нельзя было возвести обвинения, так что она осталась только на подозрении. Но и это обстоятельство сопряжено было с большой опасностью. Приближенные давно нашептывали великому князю, что пора «раздавить змею», а приближенные Елизаветы советовали ей выселить Екатерину в Германию. Екатерина поспешила опять сблизиться с Елизаветой, что ей до некоторой степени удалось; императрица не выслала Екатерину в Германию, потому что не могла примириться с мыслью о передаче престола Петру. По-видимому, она хотела, отстранив Петра, назначить императором Павла, а его мать объявить регентшей до его совершеннолетия. Но это намерение не было осуществлено. 25 декабря 1761 года Елизавета скончалась, и на престол взошел Петр III.

ЦАРСТВОВАНИЕ ПЕТРА 111

С восшествием на престол Петра положение Екатерины стало в высшей степени опасно. Император оказывал явную ненависть к Екатерине и проводил все время с Елизаветой Воронцовой. В день празднования заключения мира с Фридрихом II — 1 мая 1762 года — Петр за торжественным столом публично назвал Екатерину дурой и приказал ее арестовать. На этот раз Екатерину выручил дядя Петра, принц Жорж, который уговорил Петра отменить приказ вследствие праздника. Но это было только отсрочкой. В последних числах июня Петр возложил орден св. Екатерины на свою любовницу Елизавету Воронцову и снова распорядился арестовать Екатерину, которую вторично спас принц Жорж. Екатерина убедилась, что ей нельзя жить и царствовать вместе с мужем, и что кто-нибудь из них, она или он, должен погибнуть. Екатерина, конечно, предпочла последнее.

Петр со своей стороны сделал все, чтобы облегчить супруге достижение этой цели. Правда, первые распоряжения правительства, хотя и внушенные Петру своекорыстными людьми, но направленные к упрочению его на престоле, произвели на общество благоприятное впечатление: по указу Петра было возвращено из ссылки много лиц, подвергнутых опале в прежнее царствование: Бирон, Миних, Лесток и другие.

18 февраля 1752 года был обнародован знаменитый манифест о вольности дворянства. В нем говорилось, что при Петре Великом нужно было принуждать дворян, чтобы они служили и учились, отчего произошло искоренение грубости и невежества и умножилось число сведущих людей; но теперь уже нет нужды в принудительной силе. Манифест и объявлял всем дворянам, служившим в гражданских и военных чинах, что они могут служить, но могут и выходить в отставку, когда того захотят, кроме военного времени и за 3 месяца до начала войны. Все неслужащие дворяне беспрепятственно могут ехать за границу и вступать в службу к дружественным государям, с обязательством вернуться на родину по первому требованию правительства. Манифест выражал уверенность, что дворяне не будут злоупотреблять дарованной им свободой, не будут уклоняться от службы, а детей своих будут учить наукам; ослушникам манифест грозит «презрением» и запрещением приезда ко двору.

Освобождение от обязательной службы было общим желанием дворян, и некоторые шаги к нему были сделаны еще до Петра. Мысль об освобождении дворян от обязательной службы была подсказана Петру Романом Воронцовым, который стремился сделать новое царствование популярным, так как намеревался выдать за Петра свою дочь Елизавету.

Этими людьми была проведена и другая мера — уничтожение Тайной канцелярии и запрещение выкрикивать ненавистное «слово и дело». В конце января 1762 года издан был указ, который позволял раскольникам, бежавшим в Польшу и другие заграничные страны, возвратиться в Россию и поселиться в Сибири, в Барабинс-кой степи и других подобных местах, причем приказано было не делать им никакого препятствия в содержании закона по их обыкновению и по старопечатным книгам. Кроме того, была понижена цена на соль, составлявшую казенную монополию.

ОБЩЕСТВЕННОЕ НЕДОВОЛЬСТВО

Но все эти меры не достигали своей цели: дурными поступками император вооружил против себя все классы русского общества и.тем подготовил свою гибель.

Прежде всего Петр восстановил против себя духовенство. Монастырские и архиерейские крестьяне были отобраны от духовенства и отданы в ведение Монастырского приказа, тогда как при Елизавете, государыне старорусского вкуса, любившей монашеский.чин, они были возвращены в ведение духовенства. Указом 16 февраля 1762 года Петр заменил церковную власть над крестьянами властью отставных штаб- и обер-офицеров, подчиненных Коллегии экономии — другими словами, секвестрировал у монастырей и архиерейских кафедр их имущество. Все доходы с церковных имений должны были поступать в казну и идти на нужды церковных учреждений, а духовенству предположено было выдавать жалованье по штату: 3 архиерея должны были получать по 5000 руб., а остальные — по 3000 руб. в год, архимандриты 10 важнейших монастырей — по 500 руб., а архимандриты остальных монастырей— по 100-150 руб., простые монахи — по 6 руб. и 5 четвертей хлеба в год и т. д. Духовенство, таким образом, переставало быть хозяином в своих имениях и, понятное дело, не могло быть довольным этими распоряжениями Петра.

Белое духовенство было в претензии на Петра за его указ, предписывавший брать в солдаты поповских и дьяконских детей, не выучившихся грамоте, а также тех, которые живут при родителях без определенных занятий, дожидаясь дьяконских мест.

Но раздражение еще более увеличилось, когда Петр обнаружил посягательство на православную веру. Призвав митрополита Новгородского Дмитрия Сеченова, он приказал ему, чтобы в церквах были иконы только Спасителя и Божьей Матери, а остальные иконы приказал вынести и, кроме того, распорядился, чтобы священники обрили бороды и носили рясы лютеранских протестантов' и чтобы все домовые церкви были запечатаны. Русские люди ясно увидели, что император хочет уничтожить православную веру и заменить ее верой «люторскою».

Кроме духовенства, императором была возмущена и гвардия, так как еще в бытность великим князем Петр не.скрывал своего отвращения к гвардейцам и называл нх янычарами. Когда Петр сделался императором, то стал говорить, что гвардии скоро настанет конец, что она будет раскассирована по армейским полкам, и стал везде и всюду отдавать предпочтение голштинцам. Больше всего национальное чувство русских было задето преклонением Петра III перед Фридрихом II, который был несколько раз бит русскими войсками. Негодовали также на прекращение Семилетней войны, на которую было потрачено столько русских денег и жизней. Вступив на престол, Петр не только велел прекратить военные действия против Фридриха II, но заключил с ним мир и вернул ему все завоевания и даже готов был воевать с ним против своих вчерашних союзников. Петр повесил над своей кроватью портрет Фридриха, не расставался с прусским орденом Черного Орла и во всеуслышание говорил, что для него воля Фридриха — воля Божья. Петр отнял у гвардии старые удобные зеленые мундиры, данные ей еще Петром I, и заменил их разноцветной узкой формой прусского образца. Он ввел строгую дисциплину и ежедневные экзерциции, чем отягчил все войска и особенно гвардию. Ни возраст, ни чин не избавляли от участия в упражнениях; старые офицеры наравне с молодыми солдатами должны были месить и топтать грязь. Все это в общей сложности имело вид какого-то издевательства. Гвардия начала открыто и громко роптать. «В Петербурге, — говорит очевидец, — ходят люди, особливо гвардейцы, и въявь ругают государя». Действительно, все гвардейцы были против Петра III и готовы были пролить кровь за Екатерину.

Наряду с этим, всех шокировала личная жизнь Петра: не довольствуясь Елизаветой Воронцовой, император стал проводить ночи в кутежах с итальянскими актрисами и певицами второго сорта, и это тогда, когда Елизавета лежала еще в гробу. Ежедневно до обеда Петр напивался пьяным, а за обедом говорил -«такой вздор и такие нескладицы, что при слушании оных обливалось даже сердце кровью от стыда перед иностранными министрами, видящими и слышавшими то, и несомненно, смеющимися внутренне». «Но особенно было тяжело, — пишет современник, — когда Петр наезжал куда-либо в гости. Он возил с собою целую корзину голландских глиняных трубок и множество картузов с кнастером и другими табаками; и не успеем куда приехать, — говорит очевидец, — один миг вся комната наполнится густейшим дымом, а государю то было и любо, и он, ходючи по комнате, только что шутил, хвалил и хохотал... Но сие куда бы уж ни шло, если б не было ничего дальнейшего и для всех россиян постыднейшнего... Не успеют, бывало, сесть за стол, как и загремят рюмки и бокалы, и столь прилежно, что вставши из-за стола, сделаются иногда все как маленькие ребяточки и начнут шуметь, кричать, хохотать, говорить нескладицы и несообразности сущие... А однажды, вышедши с балкона прямо в сад, ну играть все тут на усыпанной песком площадке, как играют маленькие ребятки; ну все прыгать на одной ножке, а другие согнутым коленом толкать своих товарищей. А посему судите, каково ж нам было тогда смотреть на зрелище сие из окон, и видеть сим образом всех первейших в государстве людей, украшенных орденами и звездами, вдруг спрыгивающих, толкающихся и друг друга наземь валяющих?»...

Негодование на государя было сильно не только у знати, но сделалось почти всенародным. Тупой, упрямый, невоздержанный, Петр III, став самодержцем, искренне был убежден, что весь мир существует для удов-летворедия его желаний и капризов, был ослеплен своей властью и потерял способность правильно мыслить.

ПЕРЕВОРОТ 28 ИЮНЯ 1762 года.

СМЕРТЬ ПЕТРА III

Напряженная атмосфера, создавшаяся за короткое царствование Петра III, разрядилась, наконец, июньским переворотом. Ближайшим поводом к этому перевороту послужили приказы, отданные императором. Первый касался выступления русской гвардии в поход против Дании, который был предпринят исключительно в интересах Голштинии: русским не было решительно никакого дела до голштинско-датских споров. Гвардия была охвачена негодованием, когда узнала о предстоящем походе. Второй приказ касался ареста любимой всеми императрицы. Друзья императрицы стали просить ее, чтобы она стала во главе преданных ей людей и низвергнула Петра. Этот совет, давно уже продуманный ею самой, Екатерина выслушала благосклонно, но медлила. В это время был арестован Пассек. Арест Пассека вызвал опасения, что он выдаст кого-либо из заговорщиков; надо было торопиться, и Екатерина согласилась на переворот.

Переворот благополучно был совершен 28 июня 1762 года. Екатерина осуществила заветную мечту, которую лелеяла целых 18 лет, — стала самодержавной русской императрицей.

Петр III, застигнутый врасплох и не имевший поддержки, отрекся от престола и власти. Временно его отправили в Ропшу, пока для него готовилась камера в Шлис-сельбургской крепости. Но 6 июля вечером Екатерина получила от Алексея Орлова письмо, написанное нетвердым почерком, в котором сообщалось следующее:

«Матушка, милосердная Государыня! Как мне изъяснить, описать, что случилось: не поверишь верному рабу своему; но как перед Богом скажу истину. Матушка, готов идти на смерть, но сам не знаю, как эта беда случилась. Погибли мы, когда Ты не помилуешь. Матушка, его нет на свете,.. Но никто сего не думал, и как нам задумать поднять руки на государя. Но, государыня, совершилась беда. Он заспорил за столом с князем Федором (Барятинским); не успели мы разнять, а его уже и не стало. Сами не помним, что делали; но все до единого виноваты, достойны казни. Помилуй меня хоть для брата. Повинную тебе принес, и разыскивать нечего. Прости или прикажи скорее окончить, Свет не мил: прогневили тебя и погубили души навек».

Екатерина была огорчена и убита этим известием, но же велела производить следствия. «II faut marcher droit, — сказала она, — je ne doit pas etre suspects» (надо идти прямо — я не должна быть подозреваемой). В манифесте она объявила, что бывший император Петр III, «обыкновенными прежде часто случавшимися ему припадками гемороидическими впал в прежестокую колику и, несмотря на поданную ему врачебную помощь, волею Всевышнего Бога скончался».

Современное мнение обвиняло Екатерину в смерти мужа. Но приведенное письмо Орлова, сделавшееся известным после смерти Екатерины, показывает, что если Екатерина в чем и была виновата, то только в сокрытии истинной причины смерти Петра III. Павел, как известно, подозревал свою мать в преступлении против отца и был очень обрадован, когда Безбородко принес ему ларец с письмами Екатерины, среди которых было и письмо А. Орлова. Известно, что Павел устроил торжественное венчание своего умершего отца; в этом венчании должен был принимать участие и Алексей Орлов, который по необходимости снова пережил печальное событие.

---

Дата добавления: 2015-08-03