Безмолвная любовь 4 страница

При этих словах хозяин задрожал, осенил себя широким крестом и поклялся святой девой Марией давать гостю и ночлег и питание, а когда они пришли на постоялый двор, изо всех сил старался ему угодить.

Францу немного не доставало, чтобы прослыть заклинателем духов, ибо с этого дня призрак в замке больше не появлялся. Постоялец часто ночевал там, и когда один местный смельчак отважился составить ему компанию, его голова осталась нетронутой.

Как только граф узнал, что Красный Плащ больше не бесчинствует в его руммельсбургском замке, он очень обрадовался и приказал как можно лучше ухаживать за чужестранцем, изгнавшем духа.

Когда наступившая осень позолотила гроздья винограда и окрасила яблоки на деревьях, снова завились русые кудри Франца. Все его помыслы устремились теперь к Везерскому мосту, – туда, где, как обещал ночной брадобрей, незнакомый друг должен указать ему верный путь к счастью. Он завязал дорожный мешок, попрощался с хозяином, который вывел ему из стойла оседланного и взнузданного коня, – подарок графа, в знак благодарности за изгнание духа, и отправился в обратный путь. Вскоре, в прекрасном настроении, Франц въезжал в родной город, откуда уехал год тому назад. Он отыскал старую квартиру в узком переулке и стал жить там тихо и незаметно, осторожно выпытывая, как поживает прелестная Мета, и не вышла ли она замуж. На эти вопросы были получены успокоительные ответы. Удовлетворившись ими, Франц не отважился показаться Мете на глаза или хотя бы дать ей заметить своё прибытие в Бремен, прежде чем решится его судьба. Со страстным нетерпением, он ждал осеннего равноденствия, и каждый день казался ему годом.

Но вот наконец этот долгожданный день наступил. Накануне, в ожидании предстоящего события, Франц не мог сомкнуть глаз. Кровь кипела и билась в его жилах, как в ту ночь в руммельсбургском замке, когда он ожидал появления призрака. Чтобы не упустить незнакомого друга, Франц встал, едва забрезжил рассвет, и отправился на Везерский мост. Там было ещё пустынно и безлюдно. Несколько раз прошёл он в одиночестве по мосту в предвкушении радостного мгновения. А что, как не ожидание счастья, и есть настоящее счастье. Ибо не достижение желания, а несомненная надежда достичь его даёт человеческой душе полную меру наивысшего наслаждения.

Прогуливаясь, Франц думал о том, как ему предстать перед любимой Метой: будет ли благоразумным показаться ей сразу в полном сиянии света или выйти из темноты своего прежнего существования в утренних сумерках зарождающегося дня и постепенно обнаружить счастливое изменение в своём положении. Любопытство тем временем задавало Разуму тысячу вопросов. «Кто этот друг, которого я должен встретить на Везерском мосту? Может быть, это мой старый знакомый, забытый мною, после того как я разорился? Как он укажет мне дорогу к счастью? Будет ли этот путь короток или долог, лёгок или труден?» – на все эти вопросы Разум, как ни старался, ответа дать не мог.

Через час на мосту началось оживление. Появились конные и пешие; навстречу друг другу везли товары купцы; обычный наряд нищих и назойливых попрошаек занял свои посты, чтобы собирать контрибуцию с добродетельных прохожих, – тогда о работных домах и приютах для бедных мудрая полиция ещё не думала.

Первым из этой когорты оборванцев, кто обратился за милостыней к приветливому молодому человеку, в весёлых глазах которого светилась радостная незатухающая надежда, был отставной солдат на деревянной ноге. Грудь его украшали воинские медали, полученные им за храбрость в сражениях за отечество с правом просить милостыню, где только ему вздумается. Как хороший физиономист, он с большим успехом занимался изучением психологии людей на Везерском мосту, так что редкая его просьба оставалась без ответа. И на этот раз проницательный взгляд не обманул его, – радужно настроенный мечтатель охотно бросил ему в шляпу блестящий ангельский грош [202].

В первые утренние часы, когда работают главным образом трудолюбивые ремесленники, а знатные горожане ещё предаются ленивому покою, Франц не очень-то и ожидал увидеть обещанного друга. Он не искал его среди людей низшего сословия и сейчас не обращал особого внимания на прохожих. Но в час, когда начали открываться городские учреждения и приступили к работе суды, когда бременская знать в великолепных чиновничьих мундирах направилась в ратушу и наступило время открытия биржи, он весь был внимание и ещё издали всматривался в каждого вступающего на мост. И если ему навстречу шёл степенный, солидный человек, кровь в его жилах ускоряла бег при мысли, что, может быть, это и есть хранитель обещанного счастья. Так один за другим проходили часы. Солнце поднималось всё выше и выше. Близился полдень. Шум постепенно смолк. Наступило затишье и на мосту, а ожидаемый друг всё медлил. Франц снова остался один, если не считать нищих, сервировавших холодный обед, не покидая своих постов. Он с удовольствием последовал бы их примеру, но у него ничего с собой не было, кроме нескольких яблок, которые он только что купил, чтобы перекусить на ходу.

Всему обществу нищих, обедавших на Везерском мосту, бросилось в глаза, что кого-то поджидавший молодой человек с раннего утра ничем не был занят и ни разу ни с кем не заговорил. Приняв Франца за праздношатающегося бездельника, они, хотя и успели убедиться в его добросердечии, всё же не упустили случая между собой посмеяться над ним, в шутку прозвав его «Смотрителем Моста». Но физиономист с деревянной ногой заметил, что лицо добряка не такое весёлое, каким оно было утром. Парень, казалось, о чём-то серьёзно раздумывал, надвинув на глаза шляпу. Движения его стали замедленны; он продолжал жевать огрызок яблока и словно не замечал этого. Хромой психолог решил извлечь выгоду из этих наблюдений. Быстро приведя в движение обе ноги, – свою и деревянную, он направился на другой конец моста, чтобы подстеречь там мыслителя и, сделав вид, будто впервые обращается к нему, ещё раз попросить милостыню. Эта уловка удалась ему наилучшим образом. Погружённый в мысли философ не обратил никакого внимания на нищего и, чтобы отделаться от него, машинально сунул руку в карман и бросил ему в шляпу монету.

После обеда люди снова заполнили мост. Долгое ожидание незнакомого друга утомило Франца, но, несмотря на это, надежда не покидала его. С напряжённым вниманием, он продолжал всматриваться в лица проходивших мимо людей, подходил близко к каждому новому прохожему и всякий раз ждал, что вот сейчас кто-то из них дружески обнимет его, но все безучастно шли своей дорогой. Большинство совсем не замечало Франца, а некоторые лишь лёгким кивком головы отвечали на его приветствие.

Солнце клонилось к закату. Тени стали длиннее. Толпа на мосту уменьшилась, и нищие мало-помалу стали расходиться по своим углам. Уныние и глубокое разочарование овладели душой Франца, когда он увидел, что обманулся в своих ожиданиях, и прекрасные перспективы, рисовавшиеся ему утром, к вечеру исчезли без следа. Он был близок к отчаянию и уже подумывал, не броситься ли с моста в Везер, но мысль о Мете удержала его от этого шага. Франц решил подстеречь Мету на следующий день, когда она пойдёт в церковь. Ему хотелось, пусть на мгновение, увидеться с ней, чтобы в последний раз запечатлеть её прелестный образ, прежде чем он навсегда остудит свою горячую любовь в холодных водах Везера.

С этими мыслями расстроенный Франц собрался было покинуть мост, когда навстречу ему опять попался отставной солдат с деревянной ногой. От нечего делать, солдат строил различные предположения насчёт молодого человека, непонятно зачем с раннего утра и до позднего вечера отстоявшего вахту на Везерском мосту. Он даже задержался дольше обычного, чтобы узнать, чего же ждёт здесь этот парень. Долгое ожидание только сильнее разожгло любопытство солдата. Не выдержав, он решился наконец спросить его самого об этом.

– Не обижайтесь, дорогой господин, – обратился он к Францу, – но позвольте задать вам один вопрос.

Франц не был расположен к разговорам и на слова, которые так ждал от таинственного друга, а услышал от какого-то калеки, ответил угрюмо:

– Ну, в чём дело, старина, говори.

– Мы оба, – продолжал тот, – первыми пришли на этот мост и последними уходим отсюда. Что касается меня и моей компании, то нас приводит сюда наша профессия: мы собираем милостыню. Но вы-то не из нашей гильдии и тоже прождали здесь целый день. Скажите, если не секрет, что привело вас сюда и какой лежит у вас на сердце камень, от которого вы так хотите избавиться?

– Что пользы в том, старик, что ты узнаешь, где жмёт мне башмак? – недовольно ответил Франц. – Тебе не зачем знать, что у меня на сердце.

– Господин, я хочу вам добра, потому что вы мне тоже сделали добро и два раза подали милостыню, награди вас господь! Но сейчас, вечером, ваше лицо не такое весёлое как утром, и это тревожит меня.

Добродушное участие старого солдата тронуло мизантропа и вызвало желание поддержать беседу.

– Ну, хорошо, – сказал он, – если тебя интересует, почему я проскучал здесь целый день, то знай, – я искал друга, который должен был придти сюда, но оказалось, что друг напрасно заставил себя ждать.

– Простите, – возмутился Деревянная Нога, – если я прямо скажу, что ваш друг, кто бы он ни был, – негодяй, раз он мог так водить вас за нос. Поступи он так со мной, не миновать бы ему моего костыля. Раз уж этому человеку что-то помешало сдержать своё слово, он должен был известить вас, а не дурачить как мальчишку.

– Я не могу упрекнуть друга за то, что он не пришёл, – попытался оправдать его Франц. – Сам он ничего мне не обещал. Это был только сон, предсказавший мне, будто здесь я встречу друга.

– Тогда другое дело, – сказал старик. – Если вы поверили сну, то меня не удивляет, что он обманул ваши надежды. За мою жизнь мне снилось много всякой ерунды, но я никогда не был таким глупцом, чтобы обращать на неё внимание. Будь у меня все сокровища, которые сулили мне сны, я мог бы купить на них весь Бремен, если бы он только продавался. Но я никогда не верил снам и ни разу не пошевелил ни рукой, ни ногой, чтобы проверить, верны ли они. Я хорошо знал, что это напрасный труд. Ха! Смешно: из-за пустого сна вы потеряли прекрасный день вашей жизни, в то время как могли бы провести его с друзьями за весёлой пирушкой.

– Выходит, ты прав, старина; наверное, сны чаще обманывают, но более трёх месяцев тому назад мне так живо и так ясно приснилось, что на этом месте и в этот день я должен встретить друга, который скажет мне нечто очень важное. Ради этого стоило попытать счастья и проверить, сбудется ли мой сон.

– О, никто не видел снов так живо, как я! – возразил Деревянная Нога. – Один сон я не забуду до конца моей жизни. Приснилось мне – не помню, сколько лет тому назад, – что около моей кровати стоит ангел-хранитель в образе юноши с золотыми локонами и двумя серебряными крыльями на спине и говорит мне: «Слушай, Бертольд, что я тебе скажу и не забудь ни одного моего слова. Тебе предназначено сокровище. Если ты добудешь его, оно сделает тебя счастливым человеком на всю твою оставшуюся жизнь. Завтра вечером, когда солнце будет склоняться к закату, возьми заступ и лопату, выбирайся из своей норы и иди через Тибер, по правую руку от Балгенского моста, к монастырю святого Иоанна, до большого Роланда. Монастырским двором через Шлюсселькорб ты выберешься на окраину города и там увидишь сад, который узнаешь по лесенке из четырёх каменных ступенек, сбегающих от улицы вниз к садовой калитке. Спрячься там, в сторонке, и подожди, пока не взойдёт луна. Тогда толкни посильнее слегка прикрытую калитку, и она без большого сопротивления поддастся твоим усилиям. Смело входи в сад и направляйся прямо к увитой виноградом беседке. Позади неё, с левой стороны, над низким кустарником раскинула свои ветви яблоня. Подойди к её стволу и повернись лицом к луне. В трёх шагах от себя ты увидишь два розовых куста. Там и копай на три лопаты в глубину, пока не отроешь каменную плиту. Под ней спрятан железный сундук, наполненный золотом и драгоценностями. Его нелегко вытащить из ямы, но не жалей сил, – твой труд будет вознаграждён, когда ты найдёшь под сундуком ключ».

Франц, остолбенев от изумления, смотрел на рассказчика. Вряд ли ему удалось бы скрыть своё смущение, если бы как раз кстати не опустились на землю ночные сумерки. По приметам, из только что услышанного рассказа, Франц узнал свой собственный сад, унаследованный им от отца. Сад был слабостью доброго человека, не разделённой, впрочем, его сыном, может быть потому, что, как известно, отец и сын редко имеют одну и ту же склонность, если это не склонность к пороку, ибо в последнем случае говорят: «Яблоко от яблони не далеко падает».

Отец Мельхиор устроил сад по своему вкусу, такой же пёстрый и причудливый, как сад Гиршфельда, увековечившего свой Элизиум оригинальным его описанием [203].

Хотя Мельхиор не выставлял в саду для всеобщего обозрения разрисованного зверинца, зато у него было множество скачущих коней, крылатых львов, орлов, грифов, единорогов и других чудесных птиц и зверей, отчеканенных из чистого золота, которых он тщательно скрывал от посторонних глаз в тайнике, под землёй. Это отцовское святилище расточительный сын в эпоху своего безумного мотовства спустил бы за бесценок.

Рассказ солдата в высшей степени заинтересовал Франца. Он понял, что этот нищий и есть тот друг, о котором говорил ночной призрак в роммельсбургском замке. В порыве радости ему захотелось обнять старика, назвать его отцом и другом, но он удержался и счёл более благоразумным не торопиться выказывать своё отношение к только что услышанному. Поэтому Франц ограничился тем, что сказал:

– Вот это сон! Но, старик, что сделал ты на другой день утром, когда проснулся? Пошёл ли ты туда, куда указывал тебе ангел-хранитель?

– Э, зачем бы я стал делать напрасную работу? – ответил солдат. – Ведь это всего лишь пустой сон. У меня в моей жизни было много бессонных ночей, и если бы ангел-хранитель хотел явиться мне, он мог бы это сделать, когда я бодрствовал, но он, видно, не очень-то заботился обо мне, иначе я не хромал бы, к его стыду, на этой деревяшке.

Франц достал из кармана последнюю оставшуюся у него серебряную монету.

– Возьми, отец, – сказал он, – это тебе от меня на кружку вина. Твой рассказ рассеял моё дурное настроение. Продолжай каждый день посещать этот мост. Надеюсь, мы с тобой ещё встретимся здесь.

Хромой старик давно не собирал такой богатой милостыни, как в этот день. Благословив своего благодетеля, он заковылял в трактир, где побаловал себя хорошим ужином, а Франц, окрылённый новыми надеждами, поспешил в узкий переулок.

На следующий день было приготовлено всё, что могло понадобиться при раскопке клада. Особый реквизит, – заклинания, магические формулы, волшебный пояс и тому подобные вещи, – всё это было не нужно при наличии трёх основных предметов: лопаты, заступа и, главное, сокровища под землёй. Ещё до восхода солнца весь необходимый рабочий инструмент Франц доставил на место и спрятал под изгородью. В том, что дух в замке и друг на мосту ему не солгали, и что клад на самом деле существует, у него не было никаких сомнений. С нетерпением ожидал он восхода луны, и когда сквозь ветви кустарника показались её серебряные рога, бодро принялся за работу, точно соблюдая всё, что говорил ему старый инвалид. Благополучно, без каких-либо приключений Франц откопал клад. Ни чёрная собака, ни таинственный свет голубого огонька, – ничто не помешало ему.

Отец Мельхиор, из мудрой предосторожности, закопал здесь ценности про запас и совсем не собирался лишать своего сына этой значительной доли наследства, но случилось так, что друг Гейн [204]проводил завещателя из этого мира совсем иначе, чем тот предполагал.

Мельхиор был совершенно убеждён, что скончается на своей постели пресытившимся жизнью стариком, как это было ему предсказано ещё в юности, успев совершить все формальности. После принятия, по церковному обычаю, последнего соборования, Мельхиор думал призвать к своему смертному одру любимого сына и, отпустив всех присутствующих, дать ему отцовское благословение и рассказать, где зарыт клад. Всё было бы так, если бы огонь жизни доброго старика не угас, как горящий фитиль, которому не хватило масла. Коварная смерть прибрала его за пирушкой с гостями, и он против собственной воли унёс тайну мамоны с собой в могилу. Потребовалось стечение стольких счастливых обстоятельств, прежде чем зарытые семейные драгоценности, словно по воле правосудия, попали к настоящему наследнику.

В безмерном волнении снимал Франц грубую испанскую циновку, надёжно прикрывающую железный сундук с множеством изделий тончайшей чеканки. Придя в себя от неожиданно нахлынувшего пьянящего чувства восторга, он подумал о том, как бы незаметно переправить сокровище к себе в узкий переулок. Ноша была слишком тяжела для одного человека, и Францу пришлось поломать голову над тем, как справиться со всеми заботами, свалившимися на него вместе с богатством. Новоявленный Крез не мог придумать ничего лучшего, чем доверить свой капитал дуплу дерева, стоявшего на лугу позади сада. Пустой сундук он опять зарыл под розовым кустом и, как мог, тщательно разровнял это место.

В течение трёх дней сокровище целым и невредимым было перенесено из дупла дерева в узкий переулок, и их владелец наконец мог снять с себя строгое инкогнито. Он как можно лучше оделся, отменил чтение с церковной кафедры заступнической молитвы, а вместо неё заказал благодарственный молебен за счастливое возвращение в родной город путешественника, успешно завершившего своё предприятие.

Спрятавшись в углу церкви, откуда можно было, оставаясь незамеченным, наблюдать прекрасную Мету, Франц, не отрывая взора, пил из её глаз блаженство, предчувствие которого удержало его от рокового прыжка с Везерского моста.

Когда начали читать благодарственную молитву, он увидел, как вспыхнул румянец на щеках девушки, и нескрываемая радость отразилась на её лице. Обычная встреча, при возвращении домой, была так красноречива, что и посторонний наблюдатель без труда понял бы её смысл.

Франц снова стал появляться на бирже, возобновил торговлю, и уже по прошествии нескольких недель дела у него заметно продвинулись. Его благосостояние изо дня в день росло у всех на глазах, и нашлись завистники и клеветники, которые поговаривали, будто своими успехами беспутный парень обязан не столько разумному ведению торговых операций, сколько взысканным со старых должников отца долгам. На рынке, против Роланда, он снял большой дом, нанял бухгалтера и продавцов и энергично повёл дело. В дверях его дома опять затрезвонили звонки, и гнусный маленький народец паразитов, готовых вновь вцепиться в него хищными когтями, повалил к нему, надоедая уверениями в дружбе и пожеланиями счастья. Но умудрённый опытом Франц платил им той же монетой, угощая такими же фальшивыми уверениями в дружбе, и отпускал их с пустыми желудками, а это вернейший способ избавиться от назойливых блюдолизов и отбить у них охоту к подобным визитам.

Новый взлёт сына Мельхиора стал в Бремене сказкой дня. О том, что на чужбине Фортуна неожиданно улыбнулась ему, оживлённо говорили на всех пирушках, в залах суда и на бирже. Однако, по мере того как росла слава об удаче и богатстве Франца, убывали довольство и душевный покой прекрасной Меты. Друг in petto [205], по её мнению, уже мог бы во всеуслышание объявить о своих намерениях, но его любовь по-прежнему оставалась безмолвной и, как и прежде, проявлялась лишь в мимолётных встречах на пути из церкви домой. Даже и эти знаки внимания стали экономнее и означали, скорее, прохладную любовь и только.

В ночную пору, когда золотой сон закрывал голубые глаза Меты, в её каморку залетела печальная гарпия, Целена-Ревность, и проворковала ей на ухо полные тревожного сомнения слова: «Оставь сладкую надежду пленить непостоянного, колеблющегося, как лёгкий мыльный пузырь, от малейшего дуновения ветерка избранника. Он любил и был верен тебе, когда его счастье равнялось твоему. Только равный с равным могут соединиться вместе. Счастливый жребий поднял его высоко над тобой, снова окружив богатством и роскошью. Ах, он стыдится чистой любви девушки в бедной одежде, и, кто знает, какая гордая красавица, оттолкнувшая бедного юношу, когда он лежал в пыли, сейчас как сирена приманивает его к себе. Может быть, голос Лести отвратил его от тебя полными соблазна словами: «В твоём родном городе для тебя цветёт сад господний; ты можешь выбрать любую девушку, но выбирай не только глазами, но и разумом; многие девушки и многие отцы тайно подстерегают тебя; любой отец согласится отдать за тебя любимую дочь; с красотой бери счастье и почёт, а также богатство и родство. В городе, где много значат голоса друзей, ничто не может помешать тебе стать членом Городского Совета».

Эти внушённые Ревностью мысли беспрестанно беспокоили и мучили сердце девушки. Она перебирала в уме своих красивых сверстниц в Бремене, каждая из которых могла бы составить блестящую партию, сравнивала их положение в обществе со своим, и всякий раз результат оказывался не в её пользу.

Первое известие о счастливой перемене в судьбе любимого в душе обрадовало её, но вовсе не потому, что она собиралась стать совладелицей большого состояния. Она радовалась за свою добрую мать, отказавшуюся от всех земных благ, с тех пор как потерпела крушение задуманная ею свадьба с соседом Пивным Королём. Теперь же Мета хотела, чтобы Небо не услышало церковной молитвы о счастливом завершении путешественником его дел, а напротив, желала ему лишь хлеба и соли, которые он с радостью делил бы с ней.

Прекрасная половина человечества совсем не владеет искусством скрывать свои тайные переживания. Мать Бригитта скоро заметила грусть на лице дочери и догадалась в чём дело. Впрочем, для этого и не требовалось особой проницательности: слух о вновь взошедшей счастливой звезде её бывшего компаньона по торговле льном, который приобрёл репутацию человека, представляющего собой образец порядочности, благоразумия и деловитости, не миновал её. Не были для неё тайной и мысли милой Меты. Если бы его любовь была серьёзной, рассуждала мать Бригитта, то ему незачем было бы так долго медлить с объяснением. Но, щадя дочь, она никогда не говорила ей об этом, пока наконец Мета, сердце которой переполнилось горем, сама доверчиво не открыла доброй матери настоящую причину своей печали.

Умная женщина услышала немногим больше, чем ей уже было известно. Это доверчивое признание сблизило обоих, и мать не делала дочери по этому поводу никаких упрёков, понимая, что всё случившееся как нельзя лучше говорит само за себя, и обратила своё красноречие на то, чтобы утешить Мету и убедить её стойко перенести крушение несбывшихся надежд.

– Доченька, сказав «А», ты должна сказать «Б», – поучала она. – Ты пренебрегла счастьем, когда оно само искало тебя, так покорись судьбе и не ропщи, если оно не встретится больше с тобой. Бывает и самая верная надежда обманывает, поэтому поверь моему опыту, – откажись от прекрасной лицемерки и она перестанет мешать твоему спокойствию. Не рассчитывай на лучшую судьбу и довольствуйся своим положением. Уважай прялку, что кормит тебя. Зачем тебе счастье и богатство, если ты можешь обойтись и без них?

Эта сердечная проповедь сопровождалась жужжанием прялок, навёрстывающих время, потерянное на разговоры. Мать Бригитта философствовала так от чистого сердца. У неё был план устройства их будущей жизни, который, после того как попытка восстановить былое благополучие не удалась, так упростился, что судьба больше ничего не могла в нём спутать.

Но Мета была далека от её философского спокойствия, поэтому предостережения, поучения и утешения матери оказывали на неё обратное действие. Совестливая дочь считала себя разрушительницей сладких материнских надежд и упрекала себя за это, и хотя в будущем рассчитывала только на хлеб и соль, всё же, узнав о вновь расцветшей торговле и богатстве друга сердца, не удержалась от того, чтобы мысленно не довести количество блюд в суточном рационе до шести.

Мету воодушевляло, что её выбор одновременно давал возможность осуществить давнюю мечту доброй матери. Но эти прекрасные грёзы мало-помалу рассеивались, как дым, ибо Франц исчез из поля зрения Меты и ничем больше себя не обнаруживал. К тому же весь город облетел слух, что он приказал как можно лучше украсить свой новый дом к предстоящей свадьбе с богатой антверпенкой, которая находится уже в пути. Эта печальная весть совсем вывела любящую девушку из равновесия, и она поклялась отныне изгнать из сердца вероломного изменника. При этом слезинки, одна за другой, скатывались из её девичьих глаз.

В один из таких грустных вечеров, когда Мета, закончив работу, как обычно вспомнила любимую поговорку матери, которой та поощряла её к труду и прилежанию: «Пряди, дочка, пряди, – жених сидит в пряже!», чей-то палец нежно постучал в дверь. Мать Бригитта выглянула в окно… За дверью стоял жених! И кто же? Не кто иной, как приятель Франц из узкого переулка!

Он был одет в великолепное праздничное платье, а его тщательно расчёсанные русые кудри благоухали дорогими духами. Вид гостя возвещал, во всяком случае, не о том, что он пришёл вести разговор о торговле льном. Поражённая мать Бригитта хотела что-то сказать, но язык не повиновался ей.

С бьющимся сердцем Мета поднялась с кресла и стояла молча, только щёки её пылали, как алые розы. Но Франц прекрасно владел речью, и нежные звуки адажио, которые когда-то выводила его лютня, он одухотворил изящным текстом, выразив на этот раз свою безмолвную любовь ясными и недвусмысленными словами. Через мать Франц сделал торжественное предложение её дочери, добавив, что в его доме уже закончены все приготовления к встрече невесты, если только прелестная Мета даст своё согласие.

Рассудительная мать, приведя в равновесие свои чувства, хотела, как водится, взять восемь дней на обдумывание предложения, но Франц, которому слёзы радости, катившиеся по щекам доброй женщины, не предвещали с её стороны никаких препятствий, был тем не менее так настойчив, что она выбрала середину между материнским достоинством и желанием жениха, а окончательное решение этого вопроса предоставила на усмотрение милой Меты.

С той минуты, когда в комнату вошёл Франц, в девичьем сердце произошла заметная революция. Появление молодого человека было красноречивым доказательством его невиновности. При этом, во время беседы, выяснилось, что кажущаяся холодность её сердечного друга объяснялась ничем иным, как стремлением, отчасти, поскорее пустить в ход торговое дело, а, кроме того, сделать необходимые приготовления к предстоящей свадьбе. Поэтому у него просто не оставалось времени для ежедневных свиданий.

Итак, на пути к тайному примирению влюблённых не было больше камня преткновения. Девушка поступила с изгнанником, как мать Бригитта с прялками, преждевременно выставленными ею в чулан, или, как первородный сын церкви с изгнанным парламентом [206], – она с почётом вернула его в своё сильно бьющееся сердце, предоставив все прежние права. Коротенькое словечко из двух букв – «Да», утверждающее счастье любви, с невыразимой прелестью соскользнуло с её нежных уст, и счастливый влюблённый не мог удержаться, чтобы не запечатлеть на них пылкий поцелуй.

Отныне у нежной пары появилась возможность расшифровать и перевести на звучный язык слов иероглифы их тайной любви, что сделало беседу между ними самой приятной из тех, что когда-либо вели друг с другом двое влюблённых. Так что нашим экзегетам [207]можно только пожелать, чтобы и они так же правильно и без искажений понимали и истолковывали любой текст. Восхищённому жениху, как и в тот день, когда он отправлялся в свой крестовый поход в Антверпен, не легко было расстаться с прелестной невестой. Но у него оставалось ещё одно неотложное дело, которое он хотел выполнить сам, поэтому ему пришлось всё-таки взять небольшой отпуск. Франц направился к Везерскому мосту в надежде найти там одноногого солдата, которого ещё не забыл, хотя и не сдержал пока своего обещания.

После того разговора со щедрым бездельником, Седая Голова всякий раз зорко высматривал его, беря на мушку каждого прохожего. Он помнил обещание Франца и всё же не очень-то надеялся снова его увидеть. Но встреча с ним не изгладилась из его памяти, и теперь, ещё издали увидев хорошо одетого молодого человека, отставной солдат поспешил ему навстречу. На дружеское приветствие Франц ответил тем же и сказал:

– Приятель, не мог бы ты пойти со мной в Нейштадт, сделать там одно дело? Я награжу тебя за твоё усердие.

– Почему же нет? – ответил старик. – Хотя у меня только одна нога, а другая деревянная, но я могу ходить так же быстро, как тот хромой карлик, который обежал когда-то городской луг [208]. Деревянная нога, скажу я вам, имеет одно преимущество, – она никогда не устаёт. Только подождите немного. Сейчас должен пройти Серый Кафтанчик, – он каждый вечер проходит через этот мост.

– Что это за Серый Кафтанчик? – спросил Франц. – И почему он так тебя интересует?

– Серый Кафтанчик каждый день приносит мне серебряную монету на ужин, не знаю от кого. Но не над всякой же вещью полезно ломать себе голову, поэтому я и не любопытствую. Раз мне это нравится, то пусть Серый Кафтанчик будет хоть самим чёртом, вознамерившимся за деньги купить мою душу. Но чёрт он или не чёрт, – что мне за дело. Я с ним сделку не заключал.

– Я полагаю, – сказал Франц, улыбаясь, – за Серым Кафтанчиком скрывается какой-то плут. Но следуй за мной, а в серебряных монетах у тебя недостатка не будет.

Деревянная Нога похромал за своим провожатым, и тот улочками и переулками повёл его на край города, пока не остановился у маленького, вновь отстроенного домика, вблизи городского вала. Франц постучал, и когда дверь открылась, сказал, обращаясь к спутнику:

Дата добавления: 2015-08-03