Легенда пятая 3 страница

Терба, подобно царице Цирцее [97], была изобретательна в заклинании стихий. Она могла вызвать бурю и ураган, грозу и град, могла сотрясать и выворачивать недра земли. Своим искусством Терба пользовалась для устрашения людей, добиваясь, чтобы они почитали её как богиню, но если ей было угодно, она могла заставить погоду служить людям и делала это иногда лучше, чем сама мудрая природа.

Два брата как-то поссорились из-за того, что их желания никогда не совпадали. Один из них был хлебопашцем и, заботясь об урожае, всегда хотел дождя, другой – гончаром, и ему постоянно нужны были солнечные лучи для сушки глиняной посуды, которую дождь разрушал. Небо не могло угодить обоим, поэтому они отправились с богатыми дарами в дом Крока и излили свои жалобы перед Тербой. Дочь нимфы посмеялась над ворчливыми братьями, недовольными неразумной бережливостью природы и удовлетворила желания обоих. Она приказала дождю падать на посевы хлебопашца, а солнцу сиять рядом над гончарней его брата.

Искусство обоих сестёр принесло им громкую славу и большое богатство, ибо они никогда не пользовались им бескорыстно, без выгоды для себя. Накопленные сокровища они тратили на строительство замков и покупку поместий с великолепными парками, где устраивали пиры и без устали веселились, дразня и обманывая домогавшихся их любви женихов.

Либуше были чужды гордость и тщеславие сестёр. Обладая такой же способностью проникать в тайны природы и пользоваться её скрытой силой, она не употребляла чудесный дар, унаследованный от матери, для обогащения. Её тщеславие не простиралось дальше осознания собственной красоты, к богатству же она была равнодушна. Не было у неё и стремления внушать людям страх и добиваться от них почитания. В то время как старшие сёстры пировали в принадлежащих им поместьях, спеша от одного удовольствия к другому и приковывая к своим триумфальным колесницам цвет богемского рыцарства, она одна оставалась в доме отца: вела хозяйство, давала советы, оказывала дружескую поддержку обиженным и притеснённым и всё это делала по доброй воле, не требуя никакого вознаграждения [98].

Нрава она была кроткого и мягкого и поведения скромного и добродетельного, как и подобает молодой девушке. Правда, втайне она радовалась победам, которые одерживала над сердцами мужчин, и принимала вздохи и ухаживания влюблённых рыцарей как справедливую дань своей красоте, но никто не смел признаться ей в любви, а тем более позволить себе завоевать её сердце. Однако проказник Амур как раз более всего и любит разыгрывать свои шутки с неприступными особами и часто, желая поджечь высокий дворец, бросает горящий факел на низкую соломенную кровлю.

В глубине леса поселился когда-то старый рыцарь, пришедший сюда с войском герцога Чеха. Он возделал пустошь, заложил поместье и решил на склоне лет предаться покою, кормясь урожаем своих полей. Но более сильный сосед завладел его поместьем. Старика приютил один сердобольный крестьянин, предоставив ему в своём жилище и кров и убежище.

Был у рыцаря сын, – единственная отрада и опора его старости, но всё богатство юноши состояло лишь из охотничьего копья да сильных рук, чтобы кормить ими старого отца. Разбой несправедливого Набала [99]побудил его к мести. На насилие он готов был ответить насилием, однако запрет старого отца, который не хотел, чтобы сын подвергал свою жизнь опасности, удерживал благородного юношу. И всё же он не собирался совсем отказываться от справедливого возмездия. Тогда отец призвал его и обратился к нему со словами:

– Иди, сын мой, к мудрому Кроку или к его дочерям, и спроси у них, одобряют ли боги твоё намерение и обещают ли его счастливый исход. Если да, – опояшь себя мечом, возьми в руки копьё и отправляйся на битву за своё наследство, если нет, – оставайся здесь, пока не закроешь мне глаза, а там поступай как знаешь.

Юноша отправился в путь и пришёл сначала к роскошному, как храм богини, дворцу Бэлы. Постучавшись, он попросил разрешения войти, но привратник, видя, что проситель явился с пустыми руками, отказал ему как нищему и захлопнул перед ним дверь. Огорчённый, он пошёл дальше. Подойдя к дому Тербы, он снова постучался и попросил выслушать его. Из окошка высунулся привратник и сказал:

– Если ты принёс в кошельке золото для моей повелительницы, то она научит тебя одному из своих добрых словечек, которое откроет тебе твою судьбу. Если же нет, – ступай на берег Эльбы и собери там золотых крупинок столько, сколько листьев на дереве, колосьев в снопе или перьев у птицы, – тогда приходи, и я открою тебе дверь.

Вновь обманувшийся в своих ожиданиях юноша повернулся и зашагал прочь. Когда же он узнал, что провидец Крок в качестве третейского судьи уехал в Польшу улаживать распри между враждовавшими магнатами, то совсем пал духом. После двух неудач, он и от третьей сестры не ожидал ничего хорошего, поэтому, завидев лесной замок её отца, не осмелился к нему подойти, а спрятался в густом кустарнике и предался грустным размышлениям. Вскоре какой-то шум нарушил его мрачные думы. Он услышал топот конских копыт, а вслед за тем в кустарнике мелькнула косуля, которую преследовала прелестная охотница, сопровождаемая всадницами на стройных конях. Она спустила стрелу, и та со свистом прорезала воздух, но не попала в цель.

Юноша быстро схватил самострел, натянул тетиву и выпустил оперённую стрелу, которая, пронзив сердце животного, повергла его на землю.

Девушка удивилась такому неожиданному вмешательству и оглянулась, ища взглядом незнакомого охотника. Заметив это, стрелок вышел из кустов и почтительно склонил перед ней голову. Взглянув на незнакомца, Либуша подумала, что никогда ещё ей не доводилось видеть юноши прекраснее. Весь его облик произвёл на неё сильное впечатление, и невольно она почувствовала к нему расположение, какое обычно выпадает на долю людей со счастливой внешностью.

– Скажи мне, любезный чужестранец, – обратилась она к нему, – кто ты, и какой случай привёл тебя в эти места?

Молодой человек догадался, что сама судьба помогла ему найти наконец то, что он искал, и скромно изложил свою просьбу, не умолчав и о том как его встретили слуги её сестёр, и какие при этом унижения ему пришлось претерпеть.

– Пойдём со мной в замок, – приветливо сказала Либуша. – Я загляну в книгу судеб и узнаю, какой совет дадут тебе боги. Завтра с восходом солнца ты получишь ответ.

Юноша повиновался. Во дворце любезная хозяйка оказала ему радушный приём. Гость был восхищён этим, а ещё более красотой Либуши. Её обворожительный образ всю ночь витал перед его взором. Как только мог, противился он дремоте, стараясь запечатлеть в памяти каждое мгновение из событий прошедшего дня, оставившего у него ощущение восторга. Либуша, со своей стороны, наслаждалась сладким сном. Для предсказания будущего ей надо было отрешиться от посторонних мыслей, мешающих предчувствию, но её пылкая фантазия связывала образ юного чужестранца со всеми знаменательными видениями, навеянными ей этой ночью. Она находила его там, где не искала, и при таких обстоятельствах, из которых не могла понять, какое отношение может иметь к ней этот незнакомец.

Проснувшись рано утром и, как обычно, намереваясь приступить к разгадыванию ночного сна, прелестная дочь нимфы хотела было отбросить грёзы минувшей ночи, казалось, случайно вмешавшиеся в её пророческую фантазию, и не придавать им значения. Но смутное предчувствие подсказывало ей, что эти видения срывают покров с будущего, предсказывая ей ход предстоящих событий. В том, что её фантазия в эту ночь вернее, чем когда-либо, подметила скрытое предопределение судьбы, она ни сколько не сомневалась.

Так, Либуша узнала, что гостивший у неё молодой человек воспылал к ней горячей любовью, и такое же ответное чувство обнаружила она в собственном сердце. Но эту новость она тотчас же скрепила печатью молчания. Скромный юноша тоже поклялся ни словом, ни взором не выдавать свою тайну, чтобы не встретить презрительный отказ, ибо стена, разделяющая его и дочь Крока, казалась ему непреодолимой.

Прекрасная Либуша уже знала, какой ответ должна дать гостю, но ей было грустно так скоро расставаться с ним. Утром, когда взошло солнце, она пригласила его в парк и сказала:

– Покров неясности ещё застилает мне глаза и не даёт разглядеть твою судьбу. Подожди до захода солнца.

А вечером:

– Останься ещё до восхода солнца.

И на следующий день:

– Потерпи до утра.

И на третий день:

– Побудь ещё и сегодня.

На четвёртый день Либуша, не найдя больше повода задерживать гостя, не обнаружив при этом свою тайну, наконец отпустила его с таким напутствием:

– Боги не хотят, чтобы ты вступал в противоборство с одним из могущественнейших в стране людей. Страдать и терпеть – удел слабых. Возвращайся к отцу, будь ему утешением в старости и корми его трудами своих прилежных рук. Прими от меня в подарок двух белых быков из моего стада и эту палку, чтобы управлять ими, и, когда она расцветёт и принесёт плоды, ты обретёшь дар пророчества.

Юноша считал себя недостойным такого подарка, ибо у него не было возможности ответить тем же. Он покраснел от стыда и молча принял дар, но тем красноречивее было выражение его глаз при грустном расставании. У ворот стояли на привязи два белых быка, лоснящихся и холёных, как тот божественный бык, на гладкой спине которого плыла по голубым волнам океана молодая Европа [100]. Юноша отвязал их и, не торопясь, погнал перед собой. Занятый мыслями о прекрасной Либуше, он не заметил как подошёл к дому. Не смея мечтать об ответной любви, юноша дал клятву никого кроме неё не любить всю свою жизнь.

Старый рыцарь обрадовался возвращению сына, а ещё больше тому, что совет дочери мудрого Крока так удачно совпал с его желанием. Ну а сын не замедлил последовать либушиному совету и занялся земледелием.

Он надел на быков ярмо и запряг их в плуг. Первая же борозда получилась на славу. Быки за один день вспахали земли больше, чем за то же время могли это сделать двенадцать пар обычных быков. Ибо они были такие же сильные и выносливые, как бык, выпрыгивающий из облаков в календаре под знаком апреля месяца [101], а не вялые и флегматичные, как евангельский бык [102], словно овчарка, уныло бредущий подле святой повозки.

Герцог Чех, который во главе войска первым пришёл в Богемию, давно скончался, не оставив после себя наследника титула и княжеского трона. После его смерти магнаты объявили новые выборы, но не сумев укротить свой буйный нрав, так и не пришли к общему согласию. Корысть и самомнение уподобили первый богемский ландтаг польскому сейму [103]. За княжескую мантию ухватилось столько рук, что она разорвалась в клочья и не досталась никому. Правление распалось, и наступила анархия. Каждый делал что хотел: сильный угнетал слабого, большой – малого, богатый – бедного. Не стало твёрдой власти в стране. Впрочем, находились пустые головы, утверждавшие, что в новой республике всё обстоит благополучно.

– Всё в порядке, – говорили они, – всё идёт своим чередом. У нас так же, как и повсюду: волк пожирает овцу, коршун – голубку, лисица – курицу.

Такое беззаконие не могло долго продолжаться. Когда опьянение мнимой свободой прошло и люди отрезвели, вступил в свои права Разум. Патриоты, честные граждане и все, кому дорога была родина, решили уничтожить идола – многоголовую гидру и вновь объединить народ под одной главой.

– Давайте, – говорили они, – выберем князя, который управлял бы нами по законам и обычаям наших отцов, обуздал бы произвол и установил в стране порядок и справедливость. Пусть нашим правителем станет не самый могущественный, не самый смелый, не самый богатый, а самый мудрый.

Народ, давно уставший от притеснения мелких тиранов, на этот раз был единодушен и встретил это предложение бурным одобрением. Созвали ландтаг, и выбор пал на мудрого Крока. Снарядили и отправили к нему почётное посольство с приглашением принять княжеское достоинство. И хотя Крок не стремился к достижению высоких почестей, он, не колеблясь, согласился с волей народа. Его облачили в пурпур, и он с большой помпой вступил в княжескую столицу Вышеград [104], где народ встретил его ликованием и присягнул на верность как своему правителю. Тут он убедился, что и первая камышовая палочка щедрой нимфы одарила его.

Скоро слава о справедливости и мудрых законах Крока разнеслась далеко за пределами страны. Сарматские князья [105], постоянно враждовавшие между собой, приезжали издалека со своими распрями к его судейскому трону. Он взвешивал их тяжбы на непогрешимых весах закона и, подобно досточтимому Солону [106]или мудрому Соломону [107], восседавшему на троне среди двенадцати львов, изрекал приговор.

Однажды, когда несколько подстрекателей, объединившись, восстали против спокойствия своей страны и вынудили легко возбудимый польский народ взяться за оружие, Крок, во главе войска, отправился в Польшу и предотвратил гражданскую войну. В благодарность за подаренный мир, поляки избрали его также и своим герцогом. Он построил там новый город, названный в его честь Краковым. Этот город и поныне сохранил за собой право короновать польских правителей.

До конца своих дней Крок со славою управлял страной. Когда же почувствовал, что его жизненный путь подходит к концу и смерть близка, то велел сколотить гроб из кусков дуба, на котором жила нимфа, и в нём похоронить его останки. Потом почил с миром и, оплакиваемый дочерьми, в дубовом гробу был предан земле. Вся страна скорбела о нём.

Едва была закончена траурная церемония, как выборные от всех сословий собрались на совет, чтобы решить, кто займёт освободившийся княжеский трон. Все были единодушны в том, что наследницей трона должна стать одна из дочерей Крока. Не могли только прийти к соглашению, какая из них.

Бэла вряд ли могла рассчитывать на успех, так как обладала недобрым сердцем и часто употребляла волшебный дар во вред людям. Но она посеяла в народе такой страх, что никто не решался выступить против, из опасения навлечь на себя её гнев. Голосование прошло в полном безмолвии. Ни одного голоса не было за неё, но и ни одного против.

С заходом солнца народные представители разошлись, отложив выборы до следующего дня. На сей раз, было предложено имя средней сестры. Но сознание силы своих могущественных заклинаний вскружило голову Тербы, сделав её надменной и заносчивой. Она требовала, чтобы её почитали как богиню, и, если ей беспрестанно не курили фимиам, становилась капризной, угрюмой и своенравной. Словом, обнаруживала качества, не свойственные представительницам прекрасного пола. Её боялись меньше, чем старшую сестру, но любили не больше. По этой причине на поле, где происходили выборы, было тихо, как на поминках, и опять никто не голосовал.

На третий день обсуждалась кандидатура Либуши. Едва произнесли это имя, как среди избирателей послышался одобрительный гул; строгие лица прояснились, и морщины на них разгладились. Каждый избиратель говорил соседу о претендентке на престол только хорошее. Один отмечал её благонравие, другой – скромность, третий – ум, четвёртый – дальновидность, пятый – бескорыстие, десятый – целомудрие, ещё девяносто – красоту, и остальные – бережливость. Если влюблённый перечисляет слишком длинный список достоинств любимой, всегда возникает сомнение, обладает ли она хоть одним из них. Но народ в своих оценках ошибается редко и склонен судить скорее в ущерб доброй славе, чем к её выгоде. При таком всеобщем признании её похвальных качеств, Либуша была, конечно, наиболее достойной претенденткой на богемский трон. По крайней мере, так считали избиратели. Но если уж в таком деле как замужество предпочтение, отданное младшей сестре перед старшими часто, как показывает опыт, нарушает семейный мир, то в данном случае мог быть нарушен добрый мир в стране. Это соображение повергло мудрых опекунов народа в большое смущение. Недоставало оратора, который силой своего красноречия побудил бы избирателей в этот решающий час энергично и твёрдо проявить добрую волю. И такой оратор нашёлся.

Один из самых влиятельных в стране богемских магнатов, – верный вассал герцога, князь Владомир, – давно уже вздыхал по прекрасной Либуше и сватался за неё ещё при жизни её отца, который любил его, как сына, и всей душой желал, чтобы взаимная любовь соединила молодую пару. Но гордая девушка словно не замечала молодого князя, а неволить её добрый отец не хотел. И всё-таки Владомир не терял надежды верностью и настойчивостью преодолеть либушино упрямство, но, находясь в свите герцога, ему, пока тот был жив, так и не удалось продвинуться к желанной цели ни на шаг. Но вот, казалось, настал момент, когда достойным поступком он мог заслужить великодушную благодарность Либуши и завоевать её сердце, до сих пор не отвечавшее на его любовь. Рискуя навлечь на себя ненависть и гнев старших сестёр, он решил во что бы то ни стало возвести любимую на трон её отца. Заметив нерешительность колеблющихся избирателей, Владомир выступил вперёд и сказал:

– Если вы хотите выслушать меня, доблестные рыцари и благородные представители народа, то я приведу вам одно сравнение, из которого вы увидите, как можно лучше использовать предстоящие выборы для блага народа и процветания нашего отечества.

Наступила мёртвая тишина, и он продолжал:

– Трудолюбивые пчёлы потеряли матку, и весь рой стал вялым и бездеятельным. Пчёлы редко и неохотно покидали улей и лениво собирали нектар, отчего их промысел пришёл в упадок. Тогда поняли они, что отсутствие дисциплины и порядка грозит им гибелью, и всерьёз задумались о новой царице. И вот, в один из таких дней, прилетела к ним оса и говорит: «Выберите меня вашей царицей. Я сильна и грозна; гордый конь боится моего жала; я дам отпор даже вашему злейшему врагу – льву, если он приблизится к вашему улью. Я буду защищать и охранять вас». Эта речь очень понравилась пчёлам, но, поразмыслив, самые мудрые из них ответили: «Ты сильна и грозна, но жала, которым ты хочешь защищать нас, боимся и мы. Ты не можешь быть нашей царицей». Тогда с громким жужжанием прилетел шмель и сказал: «Возьмите меня вашим царём. Слышите, как шум моих крыльев возвещает о моём величии и достоинстве? Есть у меня и жало, чтобы защищать вас». Пчёлы ответили: «Мы спокойный и мирный народ. Гордый шум твоих крыльев причинит нам только неудобство и помешает нашей прилежной работе. Ты не годишься нам в цари». Но вот прилетела крупная пчела. «Пусть я больше и сильнее вас, – сказала она, – но никогда превосходство моей силы не причинит вам вреда. Смотрите, опасного жала у меня совсем нет. Я мягкого нрава и, кроме того, друг порядка и бережливости; умею управлять ульем и требовательна в работе». Пчёлы ответили: «Ты достойна управлять нами; мы покоряемся тебе. Будь нашей царицей!»

Владомир умолк. Все присутствующие поняли смысл его речи, и общее мнение уже склонялось в пользу Либуши, но как раз в тот момент, когда выборные хотели приступить к голосованию, над полем, где они собрались, с громким карканьем пролетел ворон. Этот неблагоприятный знак прервал все дальнейшие обсуждения, и выборы были отложены до следующего дня. Ворона послала Бэла со злым умыслом – помешать выборам. Она знала, куда клонятся симпатии избирателей, и возненавидела князя Владомира лютой ненавистью. Посоветовавшись с сестрой Тербой, Бэла решила подослать ночью к их общему врагу могучего толстяка-домового, чтобы тот задушил его.

Смелый рыцарь, не догадываясь о надвигающейся беде, подошёл к своей повелительнице и впервые удостоился её дружелюбного взгляда, вознесшего его на вершину блаженства. Но ещё больший восторг он испытал, когда получил в подарок розу, украшавшую грудь девушки. Передавая цветок, она пожелала, чтобы рыцарь дал ему увянуть у его сердца. Владомир придал словам Либуши совсем не тот смысл, что она в них вложила, ибо нет более обманчивой науки, чем наука о толкованиях в любви, где ошибки – обычное дело. Влюблённый рыцарь решил сохранить розу как можно дольше. Он поставил её в цветочную вазу с холодной водой и, убаюканный радужными мечтами, уснул.

В жуткий полночный час явился подосланный Бэлой душегуб и, громко пыхтя, сдул все замки и задвижки с дверей опочивальни Владомира. Словно мельничный жернов прокатили по спящему рыцарю, когда домовой навалился на него всей своей стопудовой тушей. Казалось, ещё мгновение и жизнь оставит Владомира… И тут он, к счастью, вспомнил о розе, стоявшей в вазе у его изголовья. В этом страшном удушьи рыцарь прижал цветок к груди и воскликнул:

– Увянь со мной, прекрасная роза, умри на моей холодеющей груди в знак того, что последняя моя мысль была о той, кто подарил мне тебя.

И в тот же миг он почувствовал облегчение. Домовой не смог противостоять магическому действию цветка и стал весить не больше пушинки, а ненавистный ему запах розы скоро совсем изгнал его из спальни. Наркотический аромат благоухающей розы вернул Владомиру освежающий сон. С восходом солнца он встал, свежий и бодрый, и поскакал к месту выборов узнать о впечатлении, произведённом его вчерашней аллегорией на настроение избирателей. Ему любопытно было посмотреть, какой оборот примет на этот раз дело и, в случае если поднимется противный ветер, грозящий посадить на мель утлый челн его надежд и желаний, приналечь на руль и направить его по правильному пути. Однако на сей раз никакой опасности не было. Почтенные старейшины за ночь так тщательно пережевали и переварили притчу Владомира, что она проникла им в душу и сердце.

Один ловкий рыцарь, почуяв благоприятное разрешение кризиса в пользу Либуши и догадываясь о сердечной тайне чувствительного Владомира, решил или вырвать у него честь возведения девушки на богемский трон, или разделить её с ним. Обнажив меч, он выступил вперёд и громко провозгласил Либушу герцогиней Богемской, предложив всем, кто согласен с ним, также обнажить мечи и отстоять свой выбор. Тотчас же сотни обнаженных мечей засверкали над выборным полем, и громкие крики радости возвестили избрание новой правительницы. Повсюду раздавался народный призыв: «Да будет Либуша нашей герцогиней!»

К Либуше была послана депутация во главе с князем Владомиром и рыцарем, первым провозгласившим её правительницей, известить дочь мудрого Крока о возведении её в княжеское достоинство. Либуша приняла власть над народом с краской смущения, придающей женскому лицу невыразимую прелесть, а очарование её чудных глаз подчинило ей все сердца. Народ с ликованием присягнул на верность своей избраннице.

Хотя обе сестры, из зависти и чувства мести за проявленное к ним пренебрежение, и старались с помощью чародейства и клеветы вызвать волнения среди народа и подточить спокойствие и благополучие страны, управляемой юной княгиней, Либуша умела так умно и вовремя обезвредить все враждебные замыслы этих ведьм, что они в конце концов утомились и прекратили свои бесплодные интриги.

Между тем влюблённый Владомир со страстным нетерпением ожидал решения своей судьбы. Не раз старался он прочесть его в прекрасных глазах повелительницы. Но Либуша приказала им хранить молчание и не выдавать её сердечных тайн, а требовать устного объяснения у любимой, предварительно не обменявшись с ней многозначительными взглядами, он не решался. Но неувядающая роза ещё продолжала питать его надежды. По истечении года, она была всё так же свежа, как и в тот вечер, когда Владомир получил её из рук прекрасной Либуши.

Хотя для влюблённого цветок из рук девушки, букет, ленточка или локон гораздо дороже, чем его собственный выпавший зуб, однако без откровенного признания любая из этих прекрасных вещей всего лишь двусмысленный намёк на любовь.

Итак, Владомир вынужден был играть роль вздыхающего пастушка при дворе своей очаровательной богини и ждать, что со временем обстоятельства переменятся в его пользу.

Стремительный рыцарь Мечеслав, наоборот, добивался успеха более энергично. При каждом удобном случае, он старался протиснуться вперёд, чтобы быть на виду у герцогини. В день присяги рыцарь был первым, кто присягнул ей на верность. Всюду неотлучно, как Луна за Землёй, следовал он за Либушей, готовый покорной услужливостью доказать ей свою преданность, а во время народных празднеств и торжественных процессий обнажал сверкающий меч, напоминая о своей услуге. Но Либуша, как это нередко бывает, скоро, казалось, совсем забыла своих покровителей, ибо когда обелиск воздвигнут, никого не интересуют рычаги и инструменты, поднявшие его ввысь. Так, по крайней мере, объясняли себе холодность девушки претенденты на её сердце. На самом деле оба они заблуждались. Владелицу трона нельзя было упрекнуть в бесчувственности или неблагодарности, но сердце её не было свободным, и она не могла распоряжаться им по своему желанию. Оно вынесло уже свой приговор в пользу стройного охотника. Первое впечатление Либуши от встречи с ним было слишком велико, чтобы кто-то другой мог занять его место. За прошедшие три года образ привлекательного юноши, запечатлевшийся в её сознании, не стёрся и не поблек. Такой же неизменной осталась и любовь к нему, ибо у прекрасного пола она от природы имеет такое свойство, что если выдержит испытание в течение первых трёх месяцев, то остаётся неизменной и через три раза по три года и даже дольше, о чём убедительно свидетельствуют очевидные примеры наших дней.

Когда героические сыны Германии [108]отплывали далеко за океан, чтобы оружием уладить распрю между Британией и её своенравной дочерью [109], они покидали своих красоток под взаимные клятвы в верности и постоянстве. Но, прежде чем последний бакен на Везере остался у них за спиной, большая часть уплывших была уже забыта их Хлоями [110]: непостоянные девушки поспешили заполнить освободившееся пространство в своих сердцах суррогатом любви и устремились к новым любовным приключениям. Любящие же и верные, обладающие достаточной стойкостью, чтобы выдержать испытание водой, были неповинны ни в одной измене, пока обладатели их сердец находились по ту сторону чёрного бакена и, говорят, до возвращения своих героев на родину сохраняли клятву нерушимой, заслужив от любимых награды за терпение и постоянство.

Итак, нет ничего удивительного, что при подобных обстоятельствах Либуша противостояла домогательствам охотившегося за её сердцем цветущего рыцарства, подобно прекрасной царице Итаки [111], позволявшей толпе женихов напрасно вздыхать, в то время как её сердце было в плену у седобородого Улисса [112]. Однако расстояние между положением и происхождением девушки и её любимого было так велико, что не допускало никаких иных отношений, кроме платонических. Но что в них толку, если они лишь тень любви, которая не светит и не греет. Правда, в те далёкие времена родословному дереву и пергаментным свиткам придавали мало значения.

Но ведь всем известно, что высокий вяз обвивают только благородные лозы, а не простой, вьющийся по заборам садовый хмель. Неравный брак при разнице в положении в один дюйм, конечно, не возбуждал тогда толков, как в наш образцовый век, но расстояние в локоть длиной, да к тому же если этот промежуток стремятся занять благородные соперники, уже бросалось в глаза.

Всё это и многое другое Либуша зрело взвесила в уме и решила не прислушиваться к голосу страсти, – этой обманчивой болтуньи, – как бы громко ни говорил в пользу молодого охотника покровительствующий ему Амур. Словно целомудренная весталка [113], она дала себе строгий обет, – всю жизнь оставаться девственницей и не отвечать претендентам на её сердце ни взглядом, ни жестом, ни улыбкой, ни словом. Правда, при этом, справедливости ради, Либуша оставила за собой право на платоническую любовь без каких-либо ограничений.

Такой монашеский образ мыслей был чужд обоим влюблённым, поэтому они никак не могли объяснить себе причину убийственной холодности повелительницы. Спутница Любви, Ревность, стала нашёптывать им слова, вызывающие у них мучительные подозрения. Каждый считал другого своим счастливым соперником. Они неотступно следили друг за другом, ожидая сделать открытие, которого сами так боялись. Но Либуша отвешивала свою скудную благосклонность обоим претендентам с такой осторожностью и такой точной мерой, что ни одна чаша весов не перетягивала другую.

Истомлённые напрасным ожиданием, рыцари покинули княжеский двор и с затаённой досадой вернулись в свои поместья, пожалованные им за воинские заслуги ещё герцогом Кроком.

С собой на родину они принесли одно только недовольство. Князь Владомир скоро стал в тягость всем своим вассалам и соседям. Рыцарь же Мечеслав занялся охотой и, гоняя косуль и лисиц по полям и загонам подданных, вытаптывал со своей свитой обработанную крестьянами землю, лишая их многих десятков мальтеров [114]зерна будущегурожая.

Великий стон прокатился по стране, но не было судьи, который воспрепятствовал бы этим бесчинствам, ибо кому охота спорить с более сильным.

И никогда слух о притеснении народа не достиг бы трона герцогини, не обладай она даром прозорливости, благодаря которому ни одна несправедливость в пределах её владений не могла остаться скрытой от неё.

А так как характер у Либуши был мягкий, что подтверждали и нежные черты её прелестного лица, то её очень огорчили распущенность и произвол тех, кто стоял у власти, и она стала думать, как предотвратить беду. Разум подсказывал ей,что надо последовать примеру мудрых богов, которые, восстанавливая справедливость, не всегда наказывали виновников тотчас же на месте преступления, но возмездие, следовавшее за ними по пятам, рано или поздно все равно настигало их.

Молодая герцогиня созвала рыцарей и представителей сословий на всенародный суд и велела глашатаям громко всех оповестить, что каждый, у кого есть жалоба, или кто хочет заявить о содеянной несправедливости, может свободно и смело выступить на суде, и ему будет оказано покровительство.

Дата добавления: 2015-08-03