Стихи на смерть Пушкина

Стихи на смерть Пушкина

Лермонтов формировался как человек и поэт под непосредственным и могучим воздействием творчества своего старшего современника и учителя - Пушкина, О творческих замыслах Пушкина, о его жизни, о напряженных отношениях с царским двором и петербургским светским обществом Лермонтов знал от многих знакомых, и в первую очередь от Краевского.

Когда 27 января 1837 года по Петербургу распространилось известие о том, что Пушкин смертельно ранен на дуэли Дантесом, Лермонтов был простужен и лежал в квартире Е. А. Арсеньевой на Садовой улице. Его лечил доктор Н. Ф. Арендт, навещавший умиравшего поэта. От Арендта узнал Лермонтов о предсмертных страданиях Пушкина. Но не только Арендт, весь Петербург говорил о Пушкине. В "Объяснении корнета лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтова", которое сохранилось в так называемом "Деле о непозволительных стихах", читаем: "Я был еще болен, когда разнеслась по городу весть о несчастном поединке Пушкина. Некоторые из моих знакомых привезли ее и ко мне, обезображенную разными прибавлениями. Одни - приверженцы нашего лучшего поэта - рассказывали с живейшей печалью, какими мелкими мучениями, насмешками он долго был преследуем, и, наконец, принужден сделать шаг, противный законам земным и небесным, защищая честь своей жены в глазах строгого света. Другие, особенно дамы, оправдывали противника Пушкина, называли его благороднейшим человеком, говорили, что Пушкин не имел права требовать любви от жены своей... Невольное, но сильное негодование вспыхнуло во мне против этих людей..."^*.

^* (ИРЛИ, ф. 524, oп. 3, д. 9, л. 24.)

Возможно, что еще не вполне выздоровевший Лермонтов был у дома княгини С. Г. Волконской, на Мойке, где умер Пушкин (ныне № 12 - Музей-квартира Пушкина), а может быть, и в квартире великого поэта среди тех, кто приходил с ним проститься,

1 октября 1913 года во время церемонии закладки памятника Лермонтову перед зданием Николаевского кавалерийского училища в Петербурге выступал известный географ и путешественник П. П. Семенов-Тяньшанский и утверждал, что десятилетним мальчиком он видел Лермонтова у гроба Пушкина. Других свидетельств современников о том, что Лермонтов 29 или 30 января 1837 года был на Мойке в последней квартире Пушкина, в нашем распоряжении нет. И. Л. Андроников приводит интересную запись А. И. Никольского со слов А. А. Галумовой о том, что вечером 29 января 1837 года еще не совсем оправившийся после болезни Лермонтов был в гостях у солистки петербургского балета Варвары Волковой и сообщил собравшимся о смерти Пушкина. Запись Никольского не подтверждает пока единственного свидетельства П. П. Семенова-Тян-Шанского; у Никольского не сказано, что Лермонтов был у гроба Пушкина; тем не менее рассказ Галумовой, записанный Никольским, заслуживает внимания. Ведь в эти дни у дома на Мойке перебывало много тысяч человек: чиновников, офицеров, студентов, гимназистов, купцов, ремесленников, дворовых людей, даже нищих... Вся Россия была представлена этой толпой. Одни уходили, другие приходили. Толпа стояла в благоговейном молчании и редела только ночью. Прусский посланник Либерман сообщал своему министру: "Думают, что со времени смерти Пушкина и до перенесения его праха в церковь в его доме перебывало до 50000 лиц всех состояний...".

"Трагическая смерть Пушкина пробудила Петербург от апатии,- писал в своих воспоминаниях И. И. Панаев.- Весь Петербург всполошился. В городе сделалось необыкновенное движение. На Мойке у Певческого моста... не было ни прохода, ни проезда. Толпы народа и экипажи с утра до ночи осаждали дом; извозчиков нанимали, просто говоря: "к Пушкину", - и извозчики везли прямо туда. Все классы петербургского народонаселения, даже люди безграмотные, считали как бы своим долгом поклониться телу поэта. Это было похоже на народную манифестацию, на очнувшееся вдруг общественное мнение. Университетская и литературная молодежь решила нести гроб на руках до церкви; стихи Лермонтова на смерть поэта переписывались в десятках тысяч экземпляров, перечитывались и выучивались наизусть всеми".

Смерть Пушкина вызвала ряд стихотворных откликов, в том числе таких поэтов, как В. А. Жуковский, П. А. Вяземский, Е. А. Баратынский, А. И. Полежаев, Ф. И. Тютчев, А. В. Кольцов, Н. П. Огарев, В. К. Кюхельбекер, Ф. Н. Глинка, В. Г. Бенедиктов и многие другие. Но стихотворение Лермонтова было самым первым и самым горячим ответом на убийство Пушкина, именно оно произвело наибольшее впечатление на всю читающую Россию. "Смерть Пушкина возвестила России о появлении нового поэта - Лермонтова", - вспоминал писатель и мемуарист В. А. Соллогуб.

Александринский театр. Из панорамы В. С. Садовникова

Лермонтов написал сначала первую часть стихотворения "Смерть поэта", оканчивавшуюся словами "И на устах его печать". Сохранилась копия этого стихотворения в первоначальной редакции, где рукой неизвестного переписчика выставлена дата: "28 генваря 1837 г.". И. Л. Андроников приводит ряд соображений в пользу этой датировки стихотворения "Смерть поэта". Если верить ей, стихи "Смерть поэта" были написаны за день до смерти Пушкина. Однако самый текст противоречит этой дате. Уже в первой части стихотворения Лермонтов говорит о смерти Пушкина как о совершившемся событии:

Погиб поэт! - невольник чести - Пал, оклеветанный молвой, С свинцом в груди и жаждой мести, Поникнув гордой головой!.. Не вынесла душа поэта Позора мелочных обид, Восстал он против мнений света Один, как прежде... и убит! Убит!., к чему теперь рыданья, Пустых похвал ненужный хор И жалкий лепет оправданья? Судьбы свершился приговор!

И дальше:

И он убит - и взят могилой...

Пока Пушкин боролся со смертью, так написать было невозможно.

По нашему мнению, более вероятно, что первая часть стихотворения (до слов "И на устах его печать") была написана во второй половине дня 29 января. Более убедительна предлагаемая И. Л. Андрониковым датировка заключительных 16 стихов - 7 февраля.

Сопоставление стихотворения "Смерть поэта" с дневниками, письмами, воспоминаниями современников свидетельствует о том, что Лермонтов очень верно понимал душевное состояние Пушкина и его непримиримый конфликт со светским Петербургом перед трагической дуэлью. Лермонтов настойчиво подчеркивает, что дуэль превратилась в преднамеренное убийство великого поэта. До нас дошел черновик стихотворения Лермонтова на смерть Пушкина. Показательно, в каком направлении шли изменения текста.

Его противник хладнокровно Наметил выстрел...-

первоначально написал Лермонтов. Но затем он нашел более сильную формулировку:

Сошлись, противник хладнокровно Навел удар... Надежды нет.

В окончательном тексте Дантес прямо назван убийцей:

Его убийца хладнокровно Навел удар... спасенья нет...

Не упоминая имени эмигранта Дантеса, Лермонтов точно охарактеризовал его ничтожество и бездушие:

И что за диво?., из далека, Подобный сотням беглецов, На ловлю счастья и чинов Заброшен к нам по воле рока, Смеясь, он дерзко презирал Земли чужой язык и нравы; Не мог щадить он нашей славы; Не мог понять в сей миг кровавый, На что он руку поднимал!..

Лермонтов охарактеризовал убийцу Пушкина как явление типическое. Это аристократ-космополит, один из многих пришлецов-авантюристов, которые так легко устраивали свои дела в николаевской России. Как известно, Дантес покинул Францию вскоре после июльской революции 1830 года. Сначала он предполагал устроиться в Пруссии, но затем встреча за границей с Геккереном, нидерландским посланником в России, предопределила его карьеру офицера-кавалергарда в русской гвардии. Свободно говорить по-русски Дантес так и не научился. Он и не заботился об этом, хотя солдаты не всегда понимали его. Вопреки существующим правилам, его освободили от экзамена по русскому языку в аристократическом кавалергардском полку.

В черновике стихотворения Лермонтова есть такие (зачеркнутые) строки:

(Его душа в краю чужом) Его душа в заботах света Ни разу не была согрета Восторгом русского поэта, Глубоким пламенным стихом.

Лермонтов, вероятно, немного знал Дантеса. Известно, что Дантес бывал у князя Трубецкого, которого посещал и Лермонтов.

На полях рукописи стихотворения "Смерть поэта" Лермонтов нарисовал характерный профиль начальника штаба корпуса жандармов Л. В. Дубельта. Известно, что именно Дубельту было поручено после смерти Пушкина разбирать вместе с Жуковским бумаги поэта. Дубельт был на стороне Дантеса, и о Дубельте думал Лермонтов, когда в стихотворении на смерть Пушкина писал о его убийце. Вскоре Дубельт вместе с Бенкендорфом занялись и Лермонтовым.

Бегло очерченный Лермонтовым профиль Дубельта соответствует не только известным портретам этого ближайшего помощника Бенкендорфа, но и выразительной его характеристике, данной Герценом в "Былом и думах": "Дубельт - лицо оригинальное; он наверное умнее всего Третьего и всех трех отделений собственной канцелярии. Исхудалое лицо его, оттененное длинными светлыми усами, усталый взгляд, особенно рытвины на щеках и на лбу ясно свидетельствовали, что много страстей боролось в этой груди, прежде чем голубой мундир победил или, лучше, накрыл все, что там было.

Черты его имели что-то волчье или даже лисье, то есть выражали тонкую смышленость хищных зверей, вместе уклончивость и заносчивость. Он был всегда учтив".

Стихотворение Жуковского на смерть Пушкина "Он лежал без движенья, как будто по тяжкой работе руки свои опустив..." создало образ успокоенного, примиренного Пушкина:

...в жизни такого Мы не видали на этом лице. Не горел вдохновенья Пламень на нем; не сиял острый ум; Нет! Но какою-то мыслью, глубокой, высокою мыслью Было объято оно: мнилося мне, что ему В этот миг предстояло как будто какое виденье, Что-то сбывалось над ним...

Не то в стихотворении Лермонтова. Его "Смерть поэта" прозвучала как вызов, как обвинительный приговор. Это была гневная речь поэта-гражданина, не задумчивая элегия, но грозные политические ямбы, беспощадная инвектива.

"Лермонтов действительно понял песнь Пушкина, понял его значение, - говорил А. М. Горький, - и один он проводил гроб поэта криком злобы, тоски и мести: стихи на смерть Пушкина справедливо считаются одним из сильнейших стихотворений в русской поэзии".

Стихи Лермонтова на смерть Пушкина через Краевского дошли до друзей погибшего великого поэта - до Жуковского, Вяземского, В. Ф. Одоевского, П. А. Плетнева, А. И. Тургенева, до семьи Карамзиных. "Пронеслась даже молва, - писал С. А. Раевский в своих объяснениях "о связи его с Лермонтовым и о происхождении стихов на смерть Пушкина", - что В. А. Жуковский читал их... наследнику и что он изъявил высокое свое одобрение".

2 февраля А. И. Тургенев записал в дневнике: "К Жуковскому... Стихи Лермонтова прекрасные". Тургенев прочел их в кабинете Жуковского еще до похорон Пушкина. Через несколько дней, сопровождая гроб с прахом поэта, Тургенев оказался в Тригорском. Прощаясь с П. А. Осиповой 6 февраля, он обещал ей прислать стихи Лермонтова.

Друзья Пушкина посылали списки стихов Лермонтова в другие города и даже за пределы России. 10 февраля С. Н. Карамзина писала брату Андрею в Париж: "Вот стихи, которые сочинил на его смерть некий господин Лермантов, гусарский офицер. Я нахожу их такими прекрасными, в них так много правды и чувства, что тебе надо знать их".

'Княгиня Литовская'. Иллюстрация И. В. Шабанова. 1941 г.

Выписав все стихотворение до слов "И на устах его печать", Карамзина продолжала: "Прекрасно, не правда ли? Мещерский понес эти стихи Александрине Гончаровой, которая попросила их для сестры, жаждущей прочесть все, что касается ее мужа, жаждущей говорить о нем, обвинять себя и плакать".

Через неделю, 17 февраля, Александр Карамзин писал брату: "На смерть Пушкина я читал два рукописные стихотворения: одно какого-то лицейского воспитанника, весьма порядочное; другое, гусара Лерментова, по-моему, прекрасное. Кроме окончания, которое, кажется, и не его". Таким образом, в феврале 1837 года Карамзины даже не знали точно фамилию Лермонтова и слышали о нем в связи со стихами на смерть Пушкина впервые.

1 марта А. И. Тургенев записывает в дневнике: "Посылаю брату... записку доктора Спасского о смерти Пушкина и стихи Лермонтова". Это письмо было адресовано Николаю Ивановичу Тургеневу, одному из участников тайного общества, который в дни восстания 14 декабря был за границей и не вернулся в Россию.

Вскоре после смерти Пушкина в ответ на светские толки, сплетни и отдельные голоса, раздававшиеся в защиту убийцы поэта, Лермонтов приписал заключительные 16 строк, о которых упоминал Александр Карамзин в письме брату.

С. А. Раевский рассказал в своем "Объяснении", как появились эти заключительные стихи:

"К Лермонтову приехал... камер-юнкер Столыпин. Он отзывался о Пушкине невыгодно, говорил, что он себя неприлично вел среди людей большого света, что Дантес обязан был поступить так, как поступил. Лермонтов, будучи, так сказать, обязан Пушкину известностью, невольно сделался его партизаном и по врожденной пылкости повел разговор горячо. Он и половина гостей доказывали, между прочим, что даже иностранцы должны щадить людей замечательных в государстве, что Пушкина, несмотря на его дерзости, щадили два государя... Разговор шел жарче, молодой камер-юнкер Столыпин сообщал мнения, рождавшие новые споры, - и в особенности настаивал, что иностранцам дела нет до поэзии Пушкина, что дипломаты свободны от влияния законов, что Дантес и Геккерен, будучи знатные иностранцы, не подлежат ни законам, ни суду русскому. Разговор принял было юридическое направление, но Лермонтов прервал его словами, которые после почти вполне поместил в стихах: "если над ними нет закона и суда земного, если они палачи гения, так есть Божий суд". Разговор прекратился, а вечером, возвратясь из гостей, я нашел у Лермонтова и известное прибавление, в котором явно выражался весь спор".

А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов, Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов! Вы, жадною толпой стоящие у трона, Свободы, Гения и Славы палачи! Таитесь вы под сепию закона, Пред вами суд и правда - всё молчи!..

В этой заключительной части нет ни слова о Дантесе. Лермонтов обращается к придворной аристократии, которая злобно преследовала Пушкина на протяжении ряда лет и избрала Дантеса орудием мести.

Еще в самом начале тридцатых годов Пушкин выступил против этой придворной аристократии в стихотворении "Моя родословная":

У нас нова рожденьем знатность,

И чем новее, тем знатней. Родов дряхлеющих обломок (И, по несчастью, не один), Бояр старинных я потомок: Я, братцы, мелкий мещанин. Не торговал мой дед блинами, Не ваксил царских сапогов, Не пел с придворными дьячками, В князья не прыгал из хохлов, И не был беглым он солдатом Австрийских пудреных дружин; Так мне ли быть аристократом? Я, слава богу, мещанин.

"Моя родословная" при жизни Пушкина не печаталась, но получила широкое распространение в списках, и Лермонтов, конечно, знал это стихотворение. Заключительные шестнадцать стихов "Смерти поэта" перекликаются с "Моей родословной" и обращены непосредственно к новой придворной аристократии, выдвинувшейся при Петре I и Екатерине II и "жадною толпой" ставшей у трона. В своих стихах Пушкин имел в виду А. Д. Меншикова, который до возвышения "торговал блинами"; бывшего камердинера и брадобрея Павла I графа И. П. Кутайсова, который ваксил царские сапоги; А. Г. Разумовского, взятого Елизаветой в любовники из придворных певчих и возведенного в графское достоинство; А. А. Безбородко, сына скромного украинского чиновника, ставшего фаворитом и первым секретарем Екатерины II и получившего при Павле I титул князя Российской империи. Под "беглым солдатом" Пушкин мог разуметь и деда графа П. А. Клейнмихеля и отца министра иностранных дел графа К. В. Нессельроде (Вильгельм Нессельроде служил в австрийской армии, затем был во Франции и в Германии и с помощью Григория Орлова сделался русским посланником при португальском дворе).

Лермонтов знал, что истинными виновниками гибели Пушкина были злейшие его враги, "надменные потомки известной подлостью прославленных отцов". И он обратился к ним, почти повторив пушкинский стих ("родов дряхлеющих обломок"):

Пятою рабскою поправшие обломки Игрою счастия обиженных родов!..

Эти слова были направлены против Нессельроде и его жены - дочери министра финансов Гурьева, которая особенно ненавидела и преследовала Пушкина, против Бенкендорфа и Дубельта, против министра народного просвещения Уварова. Салон графини М. Д. Нессельроде славился своим злословием, но Дантесу Нессельроде весьма покровительствовала, даже была его посажёной матерью, когда Дантес был вынужден жениться на Екатерине Николаевне Гончаровой. Близким человеком в салоне Нессельроде был и барон Геккерен, которого она продолжала демонстративно принимать даже тогда, когда, после трагической дуэли Пушкина, положение Геккерена несколько пошатнулось. Ко всем этим врагам русского поэта, кичившимся своей "голубой кровью", Лермонтов обратился с грозным предупреждением:

...напрасно вы прибегнете к злословью: Оно вам не поможет вновь, И вы не смоете всей вашей черной кровью Поэта праведную кровь!

Интересно, что существует список стихотворения, где неизвестный современник Лермонтова назвал ряд фамилий, также позволяющих представить, о ком идет речь в строках "А вы, надменные потомки Известной подлостью прославленных отцов". Это графы Орловы, Бобринские, Воронцовы, Завадовские, князья Барятинские и Васильчиковы, бароны Энгельгардты и Фредериксы, чьи отцы и деды добились положения при дворе лишь с помощью искательства, интриг, любовных связей.

Неудивительно, что через три-четыре года эти люди той же черной ненавистью ненавидели и Лермонтова, автора стихотворения "Смерть поэта", шестнадцать заключительных строк которого, так называемое "прибавление", было воспринято в высшем свете как "призыв к революции".

Садовая улица, 61. Здесь жил М. Ю. Лермонтов в 1836-1837 гг. Современное фото

В новой редакции, с "прибавлением", стихотворение Лермонтова на смерть Пушкина передавалось из рук в руки, переписывалось в магазинах, кондитерских, читалось наизусть. Известно, например, что в кондитерской Вольфа и Беранже поэт Ф. Н. Глинка украдкой читал стихотворение "Смерть поэта" журналисту В. П. Бурнашеву... Внешний вид этого уже тогда четырехэтажного дома К. Котомина (ныне № 18 по Невскому пр., у Народного моста) мало изменился. Кондитерская размещалась в углу здания, обращенном к Мойке, и занимала четыре комнаты первого этажа. Дом этот - ценный памятник не только истории, но и русского зодчества периода классицизма. В наши дни он капитально отремонтирован; работы реставраторов и строителей приблизили его к тому виду, какой он имел в лермонтовское время и каким запечатлен В. С. Садовниковым на знаменитой "Панораме Невского проспекта".

В. В. Стасов, известный критик, в то время воспитанник Училища правоведения, вспоминал:

"Проникшее к нам тотчас же, как и всюду, тайком, в рукописи стихотворение Лермонтова "На смерть Пушкина" глубоко взволновало нас, и мы читали и декламировали его с беспредельным жаром, в антрактах между классами. Хотя мы хорошенько и не знали, да и узнать- то не было от кого, про кого это речь шла в строфе: "А вы, толпою жадною стоящие у трона" и т. д., но все-таки мы волновались, приходили на кого-то в глубокое негодование, пылали от всей души, наполненной геройским воодушевлением, готовые, пожалуй, на что угодно, - так нас подымала сила лермонтовских стихов, так заразителен был жар, пламеневший в этих стихах. Навряд ли когда-нибудь еще в России стихи производили такое громадное и повсеместное впечатление. Разве что лет за 12 перед тем "Горе от ума"".

Стихи "Смерть поэта" распространялись в двух редакциях - первоначальной, без заключительных шестнадцати строк, и в последней, полной, наиболее резкой редакции. Случилось так, что при дворе и в Третьем отделении некоторое время об этих стихах судили по первой редакции и не находили в них ничего недопустимого. Только в середине февраля шеф жандармов Бенкендорф получил полный текст стихотворения Лермонтова. Говорили, что будто бы одной светской дамой копия стихотворения была передана и Николаю I с надписью "Воззвание к революции". Шеф жандармов послал копию стихотворения начальнику штаба гвардейского корпуса генералу Веймарну с предписанием допросить автора и содержать его при Главном штабе "без права сноситься с кем-либо извне, покуда власти не решат вопрос о его дальнейшей участи".

Под непосредственным руководством и в присутствии начальника штаба гвардейского корпуса генерала Веймарна 20 февраля был произведен обыск в необжитой и нетопленой квартире Лермонтова в Царском Селе, а затем в Петербурге, в квартире Е. А. Арсеньевой. Лермонтов с Раевским были арестованы.

Так было начато "Дело о непозволительных стихах, написанных корнетом лейб-гвардии Гусарского полка Лермонтовым, и о распространении оных губернским секретарем Раевским". Теперь известно, в те дни Бенкендорф писал Николаю I: "Вступление к этому сочинению дерзко, а конец - бесстыдное вольнодумство, более чем преступное". Как справедливо замечает автор публикации в "Литературной газете" С. Д. Шостакович, говоря о дерзости "вступления", Бенкендорф имел в виду эпиграф к стихотворению Лермонтова, поставленный в некоторых списках, в том числе и в том, который попал в Третье отделение. Это строки из трагедии французского драматурга Ротру "Venceslav" в переделке А. А. Жандра, взывающие к справедливому возмездию. Первые слова эпиграфа: "Отмщенье, государь, отмщенье!" можно было истолковать как обращение к Николаю I.

На письме Николай I сделал следующее заключение: "Приятные стихи, нечего сказать; я послал Веймарна в Царское Село осмотреть бумаги Лермонтова и, буде обнаружатся еще другие подозрительные, наложить на них арест. Пока что я велел старшему медику гвардейского корпуса посетить этого господина и удостовериться, не помешан ли он, а затем мы поступим с ним согласно закону".

Из этого заключения царя видно, что первоначально он предполагал поступить с Лермонтовым так, как незадолго до этого поступил с П. Я. Чаадаевым, официально объявив его сумасшедшим за известное "Философическое письмо", напечатанное в 1836 году в журнале Н. И. Надеждина "Телескоп". Но что-то изменило намерения Николая I. Возможно, старший медик гвардейского корпуса не счел себя вправе признать Лермонтова душевнобольным. Во всяком случае, такого результата медицинского освидетельствования в "Деле о непозволительных стихах" нет.

Арестованного Лермонтова содержали в одной из комнат верхнего этажа здания Главного штаба. Пускали к нему только камердинера, приносившего из дому обед. Через него Раевский попытался переслать Лермонтову записку и черновик своих показаний. Но записку и черновик перехватили, и это осложнило положение Раевского, а затем привело к более строгому наказанию.

Как вспоминает А. П. Шан-Гирей, арестованный Лермонтов велел своему слуге Андрею Соколову "завертывать хлеб в серую бумагу, и на этих клочках, с помощью вина, печной сажи и спички, написал несколько пьес, а именно: "Когда волнуется желтеющая нива...", "Я, матерь божия, ныне с молитвою...", "Кто б ни был ты, печальный мой сосед..." и переделал старую пьесу "Отворите мне темницу...", прибавив к ней последнюю строфу: "Но окно тюрьмы высоко". В последнем из этих стихотворений поэт выразил чувства одиночества и грусти, охватившие его в заключении:

Одинок я - нет отрады: Стены голые кругом, Тускло светит луч лампады Умирающим огнем; Только слышно: за дверями Звучно-мерными шагами Ходит в тишине ночной Безответный часовой.

Судьба Лермонтова была решена очень быстро. 25 февраля военный министр Чернышев сообщил шефу жандармов Бенкендорфу повеление Николая I:

"Л.-гв[ардии] Гусарского полка, корнета Лермонтова, за сочинение известных вашему сиятельству стихов, перевесть тем же чином в Нижегородский драгунский полк; а губернского секретаря Раевского за распространение стихов и в особенности за намерение тайно доставить сведение корнету Лермонтову о сделанном им показании, выдержать под арестом в течение одного месяца, а потом отправить в Олонецкую губернию для употребления на службу, - по усмотрению тамошнего гражданского губернатора".

Нижегородский драгунский полк более тридцати лет находился в Закавказье и почти непрерывно принимал участие в войне с горцами. Перевод Лермонтова в этот полк означал отправку опального поэта в действующую армию, где он мог быть убит в одном из походов или умереть от лихорадки.

19 марта 1837 года Лермонтов выехал из Петербурга через Москву на Кавказ.

Стихотворение "Смерть поэта" при жизни Лермонтова не было напечатано. Оно появилось впервые только в 1856 году за границей в "Полярной звезде" Герцена и Огарева. Но дошедшее в списках до Жуковского, Вяземского, Плетнева стихотворение сблизило Лермонтова с друзьями Пушкина, с редакцией "Современника". Этим следует объяснить, что именно в пушкинском "Современнике" в мае 1837 года, когда Лермонтов был уже на Кавказе, появилось его новое стихотворение "Бородино".

Дата добавления: 2015-08-03