О способах выделения правящего меньшинства

Судьба русского государства зависит от того, удастся русскому народу или не удастся найти способ выделения к власти лучшего меньшинства.

Вопреки всем демократическим предрассудкам всегда и всюду правит меньшинство. И если демократический строй может сулить какие-нибудь преимущества — то только два: выделение правительства в процессе народной самодеятельности и привлечение к правящему меньшинству сочувствия и поддержки со стороны выделившего его большинства. Этому противостоят существенные недостатки демократического режима, а именно: отвлечение масс от творческого строительства и вовлечение их в самодовлеющее политиканство; связанная с этим растрата сил; общее голосование за пределами силы суждения; подмена публичных проблем частноправовыми вопросами и интересами; переоценка голосования как средства решения политических вопросов; подмена народа совокупностью данных избирателей и т.д.

Это означает, что надо найти способы выделения к власти лучшего меньшинства, в которых народная самодеятельность была бы использована в ее благороднейших возможностях, и при которых свободная лояльность и волевая аккумуляция на выделенное меньшинство слагалась бы легко, свободно и прочно.

Для этого необходимо прежде всего переместить в народном сознании центр тяжести с политики на жизнь духа, на строительство жизни, хозяйства, культуры; в качество жизни, труда и продукта. Римляне знали поговорку: «эдимус ут вивамус, нон вивимус ут эдамус», еда служит жизни, а не жизнь служит еде. Люди живут, трудятся и зарабатывают хлеб совсем не для того, чтобы заниматься политикой и тешить свое честолюбие. Политика, по самому существу своему, требует от человека повышенной квалификации; совершенно вредно и бессмысленно вовлекать в нее всех. Она требует знаний, воли, организационных способностей, такта, опыта. Так обстоит везде и всегда; и даже в тех государствах, которые строятся по принципу личного и классового интереса, исходя из двух несостоятельных предположений: 1. будто государственный интерес есть сумма или равнодействующая всех личных или классовых интересов и 2. будто каждый человек лучше всего знает и понимает свой интерес вообще и политически-государственный интерес в особенности.

В политике нужны люди, доказавшие свою способность мыслить от целого, организовывать и править. Чтобы находить и воспитывать таких людей, политика должна быть уведена с улицы, от газетной, кулуарной, рыночной и митинговой черни. Политика должна быть облагорожена, ее уровень должен быть поднят. Здесь придется выдержать серьезную и острую борьбу и с домогательствами европейских демократов, и с претензиями своей послереволюционной черни, руководимой партийными демагогами, и с попытками русского черносотенства влить в новый, недемократический строй свое лично-карьерное тупое, злое, классовое содержание и скомпрометировать этим весь новый поиск государственности. В этой борьбе государственно-мыслящие и спасающие силы России должны победить; иначе Россию не спасти.

В политике нужны люди, доказавшие свою способность организовывать и править, мысля от целого. Это уменье должно добываться и проявляться за пределами политики и государственного дела, в предварительных жизненных упражнениях, протекающих в иных сферах. Эти предварительные упражнения должны быть перенесены в сферу негосударственной культуры: в кооперацию, в образовательные клубы, в спорт, в торговые компании, в мелкую земскую единицу, и особенно в церковную жизнь и в профессиональные союзы. Туда же должна быть отведена и борьба честолюбий, с которыми церковь, может быть, будет бороться особенно успешно. Вокруг государственного дела должна быть создана особая атмосфера, которую можно было бы описать так: никаких преград, кроме требования качественности; всем открыто, всем доступно, кто способен; но самое дело столь трудно и реальная ответственность, связанная с ним, так велика, что за это бремя небезопасно браться и его надо скорее страшиться, чем добиваться. Итак: строгость качественного отбора и повышение реальной ответственности — вот два оздоровляющих требования для политики. С политикой должна быть связана идея стажа. Размеры этого стажа будут немедленно после революции, вероятно, довольно элементарны: однако с течением времени они должны быть крепко повышены и удержаны на высоком уровне. С политикой должна быть связана идея ранга. Большевистская революция сделала все, чтобы скомпрометировать отбор худших, реально осуществляя его в течение 20 лет. Она сделала все, чтобы вызвать в массе чувство верного ранга, чтобы заставить массу хотеть его, чуять его и искать надлежащих людей. Правление авантюриста, честолюбца, жадника, взяточника, доносчика, хама, садиста и рецидивиста — изведано русским народом жизненно и до конца. Россия захочет верного ранга. Верный же ранг определяется не сословием, не богатством и даже не образованием, но способностью души — верно и жертвенно служить, вести волею, чуять жизненную справедливость, творчески организовывать. России нужны на всех поприщах предметные политики. И надо надеяться, что пробуждение и укрепление христианского чувства поможет этому сортированию и выделению людей по предметности из сердца и воли. Бре-ние, возложенное русскому народу на глаза, исторически беспримерно; он промоет свои глаза и прозрит.

Государственная форма должна помочь ему осуществить свое видение и выделить лучших. Обычная, формальная избирательная процедура этому требованию не удовлетворит и проблему не разрешит, — ибо она отыскивает по принципу личной заинтересованности людей выгодных и угодных массе, а не людей ценных и необходимых государству и народу в целом. Она представляет гражданину голосовать из его собственного, в нем самом заключенного жадника и подлеца; к этому жаднику и подлецу обращаются демагоги с подходящими аргументами, карьерист апеллирует к деморализованному избирателю и конец венчает дело самым малодостойным образом.

Я думаю, что в России придется обратиться к новой системе выборов, в которой самый способ избрания будет обращаться к благородно-гражданственным сторонам участвующих в избрании людей.

Ввиду этого активное избирательное право не может быть всеобщим. Оно должно быть связано с известным стажем и рангом, критерии коего должны быть, с одной стороны, отрицательными (непорочность уголовная, политическая, по суду чести), с другой стороны, положительными — возрастной стаж (не моложе 30 лет); образовательный минимум; известный срок общественного (неполитического) стажа; наличность известной хозяйственной или общественной премированности; орденское отличие; или же простая корпоративная рекомендация, проведенная с повышенным кворумом (предоставление всем зарегистрированным корпорациям права выдвигать лучших людей в государственные избиратели, без права отвода сверху).

Имущественный ценз не должен иметь решающего значения по соображениям предметности и социальной справедливости. Вопрос мужского и женского пола тоже должен быть снят. Вопросы вероисповедный и национальный должны быть учтены на местах в смысле процентной квоты, дабы ни одно вероисповедание и ни одна национальность не имели оснований жаловаться на засилие других.

В этих пределах активное избирательное право должно быть равным (один человек — один голос) по соображениям предметности и социальной справедливости.

Выборы должны быть двустепенными, во-первых, для того, чтобы сосредоточить и усилить предметный отбор в избирательной коллегии первой ступени, которая должна иметь возможность изыскивать людей с повышенной и реальной квалификацией; во-вторых, для того, чтобы сократить демагогию; в-третьих, для того, чтобы придать особый вес заключительной процедуре, о коей ниже.

Голосование есть не только право, но и обязанность. Можно не принять права голоса, но, имея его, голосовать необходимо, под страхом санкции. Абсентеизм [86] не предоставлен произволу избирателей.

Выборы в обеих инстанциях должны быть не тайными, а открытыми, за подписью. Всякое давление на избирателей, сверху или снизу, в порядке подкупа или угрозы — уголовно наказуемо. Избирательный бюллетень должен быть непременно письменным и обоснованным, с указанием на достоинства избираемого лица. Бюллетени протоколируются, переплетаются и подлежат по окончании выборов напечатанию во всеобщее сведение. Голосующий необоснованно, продажно, криво или лукаво должен быть уверен с самого начала, что его поступок будет вынесен на суд общей гласности.

При выборах в избирательных коллегиях пассивное право должно быть связано с повышенным стажем (во всех отношениях).

Заключительная избирательная стадия должна протекать так. В каждом наместничестве наместник назначает полный состав членов государственной палаты, по своему усмотрению, как из лиц, входящих в избирательную коллегию, так и из других; из этих лиц избирательная коллегия избирает от себя половину, утверждая и скрепляя назначение избранием. Избирательная же коллегия выбирает помимо того от себя тоже полный состав членов палаты, не непременно из среды самих избирателей. Наместник обязан половину из них утвердить, отводя другую половину и подтверждая акты избрания своим утверждением.

Отсюда возникает соревнование между правительством и избирательной коллегией: обе стороны соревнуются в создании наитруднейше опорочиваемого другой инстанцией списка кандидатов. Это побуждает избирателей и наместника выбирать предметно, людей дела и служения; все уйдет в поиски объективно достойных, объективно убедительных кандидатов. Каждый кандидат проходит две инстанции, каждый получает две санкции. И таком образом разрыв государства на две стороны — власть и народ, — разрыв, углубляемый теорией и практикой народоправства, — залечивается, сращивается, исчезает. Избирание перестает быть чисто арифметической игрой, прикрывающей лукавую, непредметную борьбу людей; тайна голосования отпадает и не укрывает ни интереса, ни обмана, ни продажности. Государственная форма ищет единства и солидарности: она побуждает и власть и народ создавать единое общее дело и жить в атмосфере предметной политики, а не беспредметного политиканства.

Все это должно сопровождаться культивированием во всей стране, во всех отраслях жизни предметно-качественного ранга, выделяющего и венчающего достойных. Народу должно систематически внушать, что во всем есть лучше и хуже, объективно лучше и объективно хуже, и что объективно лучшее премируется во всех отношениях, — доходностью, отличием, уважаемостью и расширением публичных полномочий.

Особенное значение надо придать обновлению идеи политической партии и соответствующему регулированию партийной жизни.

Партия не может и не должна быть сговором частных лиц на предмет захвата государственной машины и эксплуатации ее в свою пользу.

1) Партии допускаются и регистрируются. Но не все партии. Регистрации подлежат только те, которые представляют программу, исходящую из идеи целого и направленного ко благу целого. Ни одна классовая или профессиональная партия не подлежит регистрации: ни крестьянская, ни рабочая, ни торгово-промышленная. Должен быть представлен план общенародной политики и общенародного хозяйства, план компетентно продуманный и серьезно обоснованный, рассчитывающий на сочувствие всех граждан; ибо партия от партии отличается пониманием общенародного блага, а не предпочтением одного социального класса другому.

2) Никакая партия, как таковая, не может и не должна рассчитывать на захват власти по большинству голосов. Напротив, — партийная принадлежность должна скорее затруднять политическую карьеру, чем облегчать ее: ибо назначению на ответственный пост должен предшествовать обязательный выход из партии, — не в смысле изменения воззрений, а в смысле полного освобождения от партийной дисциплины и партийного образа действий. Выдвигать лучших людей в качестве публичной рекомендации правительству могут все зарегистрированные корпорации, а не только партии. Народное представительство мыслится нам как творчески-инициативное и совещательное установление. И наконец, самая система выборов такова, что партийные люди всегда будут рисковать отводом сверху или снизу. И потому мажоризирование избирательных коллегий или палаты утрачивает свой интерес: оно не ведет к власти и это должно быть отчетливо оговорено в конституции. Вверх должно вести качество лица и его дел, предметность его воли, сила его духа, верность его совести; — и не партиям дано распознавать эти свойства людей.

России нужен не партийный политик, а предметный. И только он сумеет собрать вокруг себя социальную силу, на которую он мог бы опереться.

По-видимому, эта новая социальная опора русской государственности будет постепенно отбираться из следующих кругов:

1) духовенство и верующие члены общин, проведшие борьбу за веру и религию при большевиках;

2) союзы раненых и комбатантов [87];

3) домовладельцы, получившие свои дома или отстоявшие их;

4) торговцы, немедленно получившие право торговать;

5) учителя и профессора, некоммунистического толка;

6) орденски организующаяся интеллигенция;

7) рабочие, перестрадавшие последствия классовой политики;

8) оседающее на местах крестьянство и казачество и

9) медленно слагающаяся буржуазия.

№ 8. П.Б. Струве. «Подлинный смысл и необходимый конец большевистского коммунизма» [88]

апрель 1924 г.

По поводу смерти Ленина.

Когда умер Ленин, мне приходилось почти со всех сторон встречать какие-то большие ожидания, связанные с этим фактом. Я этих ожиданий не разделял и оказался прав.

Смерть Ленина, сама по себе, решительно ничего не изменила в положении вещей в России. Это неудивительно. Реально и личность и значение Ленина были вовсе не те и не такие, какими их представляли себе коммунисты и еще более враги коммунистов.

В истории есть два вида значительных людей. Одни таковы в силу своего личного содержания, которым они налагают на исторический процесс свою печать. Другие выражают лишь какую-то большую историческую, добрую или злую, стихию, являясь ее исполнителями и орудиями. Первые люди всегда лично значительны, ибо они сами содержательны, самобытны. Вторые представляют комбинацию каких-то личных свойств, которую можно в известном смысле назвать одаренностью, с силами исторической стихии.

В Ленине перед нами второй случай. Его идейное содержание было неоригинально, и в своей существенной неоригинальности он, как ум, был лишен даже какой-либо одаренности. Все его умственное содержание это — марксизм в его внутренне противоречивом, логически и объективно несостоятельном, варианте. Но этот скудный и плоский ум был наделен огромной и гибкой волей, не только безоглядной, но и совершенно бесстыжей. Всякой сильной воле присущ более или менее значительный гипнотизм, некая степень неотвратимой заразительности. Воля Ленина была заразительна, и она, вместе с его «революционным» содержанием, соединившись с волнами разбуженной и разнузданной темной исторической стихии, привела к торжеству коммунистической революции.

Воля политического деятеля не есть просто натиск и напор. Она есть всегда упор, она всегда способна осуществлять и на самом деле осуществляет «обходы». Ленин был мастер тактики вообще и «обходов» в частности. Я сказал однажды, что в Милюкове нет ни грана Ленина, но в Ленине сидит нечто от Милюкова. Это значит, что Ленин, будучи революционером, был тактиком. Эта комбинация революционера и тактика, вообще говоря, морально весьма трудная, осуществлялась в Ленине с полной, я бы сказал, артистической легкостью. Ленин был абсолютным аморалистом в политике и потому ему было легко быть таким превосходным и успешным тактиком.

* * *

Политико-психологической комбинации революционера с тактиком соответствовал и личный психологический тип Ленина. Это была смесь палача с лукавцем. То, что в Ленине всегда отталкивало тех людей, которые когда-то были его единомышленниками в главном и основном, была именно эта ужасная смесь. Я уже писал однажды, что и Г. В. Плеханов, и В.И. Засулич, и М.И. Туган-Барановский, и пишущий эти строки, несмотря на все различие своих темпераментов и даже взглядов, испытывали некое общее глубочайшее органическое отталкивание от самой личности Ленина, от его палаческой жестокости и абсолютной неразборчивости в средствах борьбы. Душа прямой и нежно-тонкой Веры Ивановны Засулич [89] прямо содрогалась и сжималась при соприкосновении с этим человеческим воплощением лукавой злобы.

Но именно такой человек и мог напоить своим ядом и оседлать народную стихию. В стихии этой огромную силу с 1917 г. возымели всегда тлеющие в человеческой природе искры и семена злобы и ненависти, предательства и хамства. Как ловкий тактик, Ленин со своими «товарищами» разжигал эти искры, в то же время всю силу своей воли и все могущество своего подпольного гипнотизма направляя на организацию власти. Палач и лукавец, революционер и тактик в одном лице, Ленин был великим органическим властолюбцем.

К власти вообще, и особенно в эпохи социальных и политических бурь, органически призваны только те, кто власть любят и жаждут ее. Властолюбие было у Ленина подлинной стихией его существа. Вся его личность была объята этой похотью. В этом страшном властолюбии была его сила, как политического деятеля и организатора партии.

Смерть Ленина не изменила и не могла ничего изменить в положении вещей в России. Это вытекает вполне естественно из реальной личности Ленина и основанного на ней реального значения его деятельности, как мы их обрисовали выше. Смерть Ленина если что-нибудь и изменила в положении вещей, то лишь в том смысле, что она еще больше, чем то было раньше, легендой о Ленине закрыла Ленина действительного.

* * *

Легендарный Ленин есть порождение глубокой монархической потребности, живущей во всяких массах вообще и тем более в сырых, детски наивных русских народных массах, с их нарушенным душевным равновесием, с их повышенным до болезненности воображением. Легендарный Ленин, вырастающий в «Красного Царя», есть социально-психологическое явление, подобное «самозванцам» XVII и XVIII вв., столь же уродливое и столь же причудливое.

Коммунистическая партия тщится народную легенду о Ленине превратить в настоящую пристойную (а если угодно совершенно непристойную) коммунистическую «традицию» и, при помощи легенды, эту традицию прочно внедрить в народное сознание. Здесь возникает для коммунистической партии труднейшая задача, чреватая огромной борьбой и великими неожиданностями и опасностями. Ибо не может подлежать сомнению, что легендарный Ленин есть какая-то не только причудливая, но и прямо фантастическая проекция реального основателя коммунистической партии в душах людей, которые никогда не были и не будут коммунистами, ниже социалистами, никогда не были и не будут интернационалистами. Проекция, или призрак Ленина либо станет, как я сказал, «пристойной» коммунистической традицией и тогда потеряет свою ему сейчас присущую национальную соль, либо обратится против этой традиции и тем самым против коммунистической партии. В лице ленинской легенды большевизм может стать против коммунизма.

* * *

Я бы хотел еще отметить одно соотношение, существенное для исторического понимания большевистской революции и для политического осмысливания всего нами пережитого. В успехах и победах большевистского коммунизма огромную, можно сказать, решающую роль сыграло наше неверие в успехи коммунизма, наша неспособность и нежелание считаться с их возможностью и вероятностью. Ленин пришел к власти потому, что враги коммунизма не верили ни в его успех, ни, еще менее, в прочность этого успеха. В этом неверии, в этом «нечутком сне» и в этом невнимании к опасности большевизма со стороны его противников — самая главная ошибка, великое историческое заблуждение и, если угодно, преступление антибольшевиков. Это значение неверия, которое было и непониманием, а тем самым известным пониманием, опровергает те трафаретные исторические объяснения, которые, если можно так выразиться, рационалистически исключают человеческую ratio, разум, или ведение, а также человеческое недомыслие и неведение из ряда «творящих» или «определяющих» историю сил. Летом 1917 г. коммунистическому большевизму с относительной легкостью и с огромными шансами на успех не только главы правительства, сперва кн. Львов, а потом и Керенский, но, что еще более существенно, частные лица в порядке революционной инициативы могли нанести разительный и уничтожающий удар. И если они этого не сделали, то только потому, что не верили в силу и прочность коммунистической революции и не учитывали ее значения для всего будущего страны.

* * *

Независимо от вопросов, чем был реальный Ленин, какой смысл имеет легенда о Ленине и во что в истории обернется легендарный Ленин, ставится вопрос о подлинном смысле большевистской революции и утвержденного ею коммунистического владычества.

Коммунистическая власть раскрыла этот смысл в действии, глубоко символическом.

Санкт-Петербург, иначе град Св. Петра, иначе Петроград переименован в Ленинград.

В этом символическом действии, сочетающем в себе дерзкую святотатственность с подлейшим и глупейшим хамством, сказано о деле Ленина самое главное и самое важное.

Ленин, как вершитель и организатор коммунистического интернационала, оборвал традицию и разрушил дело Петра Великого, отбросив Россию, как государство, в XVII в. И сделал он это разрушительное дело сперва при явной поддержке внешнего врага, ведшего с нашим государством войну, а потом при более или менее откровенной или прикровенной поддержке того же дела всеми враждебными нам внешними силами.

Делом Ленина явилось умаление и расчленение Державы Российской. Ленин использовал безумие русских народных масс для того, чтобы на алтаре мировой социальной революции заклать Россию. Ибо, что ему было до России, он ведь не Петр, который, находясь в опасности плена, призывал Сенат думать не о Петре, а о России?!

В этом «призвании» Ленина к разрушению России и ее могущества — ключ к «признанию» русских коммунистов буржуазным миром. Локализованная Россией социальная революция, социальная революция как болезнь одной только России, на руку тому миру, который враждебен могущественной и здоровой России, который целые столетия ненавидел ее, творя о ней ядовитую легенду.

Но в этом деле, т.е. в коммунистическом разрушении России и в его «признании» внешним некоммунистическим миром, есть своя собственная разрушительная для разрушителей логика. С одной стороны, на разрушении нельзя ничего построить, а с другой стороны, те, кто проповедуют, творят и поощряют разрушение, и не могут ничего строить. Они только притворяются строителями. Нельзя было произвести коммунистическую революцию в России только для того, чтобы превратить Россию в колонию для буржуазной Европы, управляемую в ее и в собственных интересах коммунистической партией. Действительный Ленин, творец Брест-Литовского мира и погромной демобилизации России в разгар войны, может превратиться в легенду о Ленине как «Красном Царе», но «коммунистическая партия» не может, без великого сдвига и разительного переворота, превратиться в националистическую легенду о самой себе.

А между тем у владычествующего над Россией коммунизма есть наследник и преемник, которого никакими ни заклинаниями, ни «признаниями», ни даже «демократиями» нельзя ни отвести, ни покорить. Это стихийный, в унижениях, страданиях и муках рождающийся и возрождающийся русский национализм.

Разве не примечательно и не замечательно, что коммунисты, преследуя своих врагов, походя обвиняют их в «государственной измене» и «шпионаже»? Люди, рожденные от пломбированного вагона и духа Интернационала, этими обвинениями сами готовят суд и гибель и себе и своим воистину похабным инициалам С.С.С.Р. Вопреки своей воле, и они теперь вынуждены проповедовать и, пожалуй, даже исповедовать национализм, т.е. то начало, попрание которого, сознательное у одних, животное у других, составило содержание большевистско-коммунистической революции.

Какая же «партия» сменит коммунистов, не в порядке призрачной эволюции, призываемой и, может быть, пестуемой иностранцами, а в той Божьей грозе и буре, которая неотвратимо должна прийти для России?

У этой «партии» есть только одно имя: русская. И как русская, она не будет партией.

Апрель 1924 г.

№ 9. П.Б. Струве. «Дневник политика» [90]

Не позднее 25 декабря 1925 г.

Дата добавления: 2015-08-05