Развитие капитализма в сельском хозяйстве губернии во второй половине XIX века

Отмена крепостного права дала выход хозяй­ству страны из того тупика, в котором оно находилось в предреформенные годы. Несмот­ря на сохранившиеся многочисленные ос­татки крепостничества, производительные силы получили большую возможность для своего раз­вития. Россия вступила в новый исторический период, период капитализма. В стране стал быстрее расти внут­ренний рынок, формировался рынок свободной рабочей силы, без которого капитализм развиваться не мог.

Малые размеры наделов, огромные выкупные платежи и налоги, частые недороды и неурожаи приводили к тому, что из крестьянской семьи, где отец являлся держателем надела и нес за него повинности, подросшие дети уходили на заработки в город. Поскольку владелец крестьянского двора оставался на месте и отвечал за своевременный взнос платежей, у помещика и органов власти не было причин задерживать детей этих крестьян в деревне. Не­редко было и так, что в город, на заработки, уходила вся семья разорившегося крестьянина, оказавшегося не в состоянии выплачивать выкупные платежи и налоги. При существующей в деревне круговой поруке сельское общество лишало уходящего надела, освобождая тем самым его от уплаты платежей и предоставляя ему возмож­ность идти на все четыре стороны.

В деревне быстрыми темпами шел процесс классовой дифференциации. Сельская буржуазия — кулаки и поме­щики выступали на рынке как покупатели сельскохозяй­ственного инвентаря, оборудования для промышленных предприятий и рабочей силы и как продавцы сель­скохозяйственной и промышленной продукции. Бедняцко-батрацкие слои крестьян продавали свою рабочую силу, покупали предметы первой необходимости. Увели­чивался спрос на промышленные и сельскохозяйственные товары, возрастало их обращение, рос рынок.

В Самарской губернии развитие капитализма прояв­лялось в своеобразной форме. Здесь основная отрасль хозяйства — земледелие превращалось в отрасль про­мышленности, производящую товары.

Центральные районы страны сбывали в сельскохозяй­ственные области изделия промышленности и получали оттуда продукты сельского хозяйства. Строительство фаб­рик, заводов, железных дорог, рост городского населения увеличивали спрос на хлеб и сельскохозяйственное сырье. Степные окраины, к которым относилась и Самарская губерния, становились районами производства товарного хлеба.

«Развитие промышленности в центральной России и развитие торгового земледелия на окраинах стоят в не­разрывной связи, создают взаимно рынок одно для дру­гого», — говорит В. И. Ленин.[90]

В Самарской губернии были благоприятные условия для развития торгового земледелия. Громадные массивы земель, пригодные для земледелия, но недостаточно ис­пользуемые, принадлежали казне и удельному ведомству; обширные поместья дворян находились рядом с малозе­мельными крестьянскими хозяйствами; сотни кулацких хозяйств — колонистов имели относительно крупные зе­мельные участки. Удобные пути сообщения связывали губернию со всеми районами страны. В губернии широко развертывалось производство пшеницы и ржи.

Капиталистические отношения в сельском хозяйстве распивались по-разному в разных частях губернии. Более благоприятные условия были в степных уездах (Новоузен-ском, Николаевском), где государственные крестьяне и ко­лонисты имели большие наделы, дворянское землевладе­ние было сравнительно небольшим, а бывшие крепостные составляли менее 5% населения. В этих уездах огромные массивы земель постепенно перешли в руки купцов и кулаков. В северной же части было много помещичьих и удельных крестьян, страдавших от малоземелья и силь­нее ощущавших гнет помещиков, поэтому развитие капитализма там проходило медленнее.

Землевладение и землепользование. В пореформенные годы произошли серьезные изменения в землевладении и землепользовании. С 1861 по 1889 год землевладение каз­ны сократилось с 3220 тысяч до 1549 тысяч десятин, то есть более чем в два раза, дворян — с 2607 тысяч до 1810 тысяч десятин, то есть на 36%, землевладение купцов увеличилось с 291 тысячи до 1144 тысяч десятин и земле­владение крестьян, за счет покупки земли кулачеством, увеличилось на 1272 тысячи десятин.[91]

Перераспределение земельного фонда совершалось пу­тем купли, продажи и аренды земли. С 1863 по 1892 год казна и помещики продали купцам и кулакам 3455327 десятин. Цена на землю возросла в среднем с 8 р. 52 к. до 21 р. 40 к. за десятину. Не менее крупные операции проводились также по аренде земли. В 1887 году казна и удельное ведомство сдавали в аренду 1870 тысяч деся­тин, из них 21% взяли в долгосрочную аренду крестьян­ские общества, 71 % — кулаки и купцы и только 8% в го­дичную аренду мелкими участками — отдельные кре­стьяне.[92]

Сдавали в аренду сотни тысяч десятин земли помещики-дворяне и купцы; свыше 672 тысяч десятин надельной земли отдавали в залог разорившиеся крестьяне-бедняки и 454 тысячи десятин — голодающие крестьянские обще­ства. Таким образом, более 7,5 миллиона десятин земли переходило из рук в руки.

Несмотря на значительное сокращение землевладения, у многих дворян сохранились громадные именья, рядом с которыми выросло крупнейшее землевладение купцов. Среди частных владельцев губернии было резкое раз­личие. По данным Центрального статистического коми­тета, в 1877 году 141 владелец имел 1474,8 тысячи деся­тин, 553 владельца — 1306, 7 тысячи десятин, 1610 владельцев — 431,4 тысячи десятин и 2146 дворов — 44,3 тысячи десятин. Крупнейшие землевладельцы-купцы — Аржанов имел 115 тысяч десятин, Шихобалов — 100 тысяч десятин, Орловы-Давыдовы только на Левобережье (кроме Самарской Луки) — около 60 тысяч десятин, Са­марины — более 50 тысяч десятин и т. д.[93]

В Самарском, Бугульминском, Бугурусланском, Став­ропольском и частью Бузулукском уездах преобладало дворянское землевладение, в Николаевском и Новоузенских уездах — купеческое и кулацкое.

Кабальная аренда земли, отработки. Спекуляция зем­лей. После отмены крепостного права сохранилась экс­плуатация в форме отработок, кабальной аренды и суб­аренды земли, разорявшая маломощных середняков.

Имея малый надел земли, особенно в северных уез­дах и стремясь сохранить его, крестьяне, чтобы свести концы с концами, вынуждены были арендовать неболь­шие участки земли за деньги, исполу, из доли урожая или брать помещичьи земли за определенную работу в пользу землевладельца. Безвыходным положением кре­стьян пользовались дворяне-помещики, купцы и ку­лаки.

Реформа 1861 года, подорвав личную власть помещика над крестьянами, заставляла их переходить от барщины к наемному труду с использованием собственного инвен­таря, то есть перестраивать хозяйство на капиталистиче­ский лад. Эта перестройка совершалась медленно, так как барщинная система была лишь подорвана, но не уни­чтожена. Поскольку у помещиков оставались леса, луга, выгоны, «отрезанные земли», крестьянское хозяйство не было полностью отделено от хозяйства помещиков. Это давало возможность сохранить помещику барщинную си­стему в виде отработок.

Круговая порука при уплате выкупных платежей, вре­меннообязанное состояние, в котором до 1881 года нахо­дились многие крестьяне, оставляли за помещиками пра­во внеэкономического принуждения.

Вследствие этих причин в пореформенные годы в по­мещичьих хозяйствах сложилась своеобразная переходная система, соединившая черты барщинной и капиталистической систем, которые, переплетаясь, давали большое разнообразие форм.

Статистики губернской земской управы, подводя итоги переписи 1883—1889 годов, дали такую оценку помещи­чьим хозяйствам губернии: «И частные землевладельцы и крестьяне практикуют одинаковую систему земледелия, употребляют в земледелии одинаковые орудия; большин­ство землевладельцев при возделывании своих полей поль­зуются крестьянским инвентарем — живым и мертвым, другие основывают свое благосостояние на сдаче в аренду».[94]

По данным дворянского банка, из 224 дворянских име­ний губернии в 61 были посевы, помещики вели хозяйство своим инвентарем и трудом наемных рабочих. 60 помещи­ков сдавали всю землю в аренду крестьянам и хозяйства не вели, 103 — часть земли засевали сами, а большую часть отдавали в аренду крестьянам за деньги, за отработки и из доли урожая.

По данным того же банка, из 231 имения в 135 были постройки, в 96 — только земля и никакого хозяйства не было. В 112 поместьях имелся сельскохозяйственный ин­вентарь.[95]

Следовательно, около 25% помещиков вели хозяйство на капиталистических началах, 41% — хозяйства не вели, а всю пашню сдавали в аренду крестьянам на кабальных условиях и 34% имели смешанное хозяйство используя ма­шины и наемный труд, вместе с тем применяли отработоч­ную систему.

«Преобладание отработочного хозяйства, — писал В. И. Ленин, — доказано... относительно губерний: Уфим­ской, Симбирской, Самарской.

Преобладание отработочного хозяйства... Что это зна­чит?

Это значит, что помещичья земля обрабатывается тем же крестьянским инвентарем, трудом разоренного, обни­щалого, закабаленного крестьянина.... о «культурности» хозяйства русских помещиков можно говорить только в насмешку. В массе имений никакого помещичьего хозяй­ства нет, а ведется то же крестьянское хозяйство, земля пашется обессиленной крестьянской лошадью, обрабаты­вается старым и плохим крестьянским инвентарем».[96]

В части помещичьих имений сохранялась барщинная система.

К моменту издания закона от 28 декабря 1881 года об обязательном выкупе на барщине и оброке оставалось 4972 ревизских души. Оброчные платили оброк, а барщинные за каждый надел несли барщину — 70 дней в году.

Вырезав себе лучшие земли, захватив выгоны, леса, водопои и т. п., помещики искусственно создавали черес­полосицу и дальноземелье.

В Новоузенском уезде поля были вытянуты в одну ленту в трех селениях на 50—70 верст, в 19 — на 40—50 верст, в 52 селах на 10—20 верст и в 38 — на 5—10 верст. В Бугурусланском уезде дальноземелье было в 25 селах. В селах Покровке, Кинель-Черкассах и других надель­ные земли тянулись лентой в одну сторону на 25 верст. В Бугульминском уезде такое дальноземелье было в 11 селах, а в Ставропольском уезде в 23, причем в отдельных деревнях наделы крестьян вытянулись лентой на 60 верст.

В надельные земли крестьян вклинились земли по­мещиков, отрезанные у крестьян во время реформы, зем­ли удельного ведомства и казенные леса. Чересполосица с помещичьими, удельными или казенными землями была и 68 деревнях Бузулукского, 30 селах Бугульминского уездов. В этом уезде в деревне Чемодуровке только 37 десятин надельной земли крестьян было около деревни, а вся остальная лежала за двухверстной полосой пашни и леса, принадлежавшей помещику; в Петропавловке на­дельная земля лежала за удельным лесом. В селе Чердаклы, Ставропольского уезда, наделы крестьян лентой в 65 сажен шириной огибали землю помещика и тянулись в длину на 5 верст. В Бугульминском уезде в наделы кре­стьян села Семеновки врезались три участка, принадле­жавшие казне; в селе Борискино в крестьянские земли вклинились пять участков удельного ведомства; в деревне Аксютино наделы крестьян перемежались с землями по­мещика Дурасова, в селе Алексеевское — с землями помещика Городецкого. К деревне Багряш с трех сторон подходила помещичья земля, а по середине надельной земли был большой участок помещичьего леса. В деревне Яковлевке наделы крестьян узкой полосой огибали землю помещика, значительная часть их лежала за помещичьими владениями. Сюда можно было проехать или прогнать скот только через землю помещика.

Помещики выделяли на своей земле узкие прогоны и за пользование ими брали с крестьян по два рубля с каждой головы рогатого скота, а за каждую овцу заставляли ра­ботать на себя по одному дню.

При такой чересполосице скот крестьян нередко за­бегал на посевы или луга помещиков, за что с крестьян полагался штраф в виде отработки на полях помещика.

В южных уездах, где водопои были редкими, помещики определяли плату за водопой с каждой головы скота, не­редко взыскивая эти суммы с крестьян в форме отработки. Особенно широко использовали помещики сенокосы. Отрезав у крестьян почти все сенокосные угодия, они сдавали их крестьянам не только за деньги, но и за от­работки. В Николаевском, Новоузенском, Бугурусланском, Бугульминском уездах 14% всех сенокосов кре­стьяне брали в аренду на условиях отработок.

Отработочная система, широко распространенная в по­мещичьих хозяйствах, была прямым остатком барщины. Типичными формами отработок являлись «испольщина» и «издольщина».

Съемщик, взяв в аренду две десятины исполу, обя­зывался засеять их своими семенами и произвести своим трудом все сельскохозяйственные работы. После жнитва съемщик, обмолотив хлеб, половину урожая отдавал зем­левладельцу. Что же получал землевладелец в виде аренд­ной платы? При урожае в 50 пудов крестьянин отдавал ему 25 пудов за десятину. Приняв цену пуда хлеба в 50 коп., съемщик уплачивал 12 р. 50 к. за десятину.

Иногда испольщина видоизменялась в так называемую «издольщину», — арендатор обязывался отдать владельцу земли из урожая определенное договором количество хлеба. Помещик Мальцев, например, сдавал землю на следующих условиях: арендатор обязан был платить вне зависимости от урожая за десятину пашни, засеваемую пшеницей, 22 пуда зерна, засеваемую овсом — 24 пуда овса или проса. В Николаевском уезде на таких условиях беднота и средняки в 1887 году арендовали 14 351 деся­тину. В случае недорода весь урожай крестьяне отдавали землевладельцу, а если собранного хлеба не хватало, землевладелец взыскивал недостающее количество через суд.

Сдавалась земля в аренду и на других условиях. Крестьяне деревни Макарьевки, Горяиновской волости, Николаевского уезда, за одну десятину арендуемой земли обязывались посеять помещику под борону 1 де­сятину ярового хлеба, вспахать под пар и забороновать 1 десятину, посеять ¹/₂ десятины ржи, свозить снопы с ¹/₄ десятины, скосить 1 десятину лугов и сено собрать в ометы.

В соседних деревнях беднота, арендуя землю у по­мещиков, обязывалась за каждую десятину: сжать де­сятину ржи, сжать десятину пшеницы, вспахать и заборо­новать десятину пашни, скосить десятину лугов и сено собрать в ометы.

Если бы землевладелец производил эту работу трудом наемных рабочих, она оценивалась бы не менее 12—15руб. На таких кабальных условиях, по далеко неполным дан­ным, бедняки и середняки ежегодно арендовали около 50 тысяч десятин (в 1883 году 49 452 десятины). Однако формы эксплуатации крестьян не ограничивались этим.

Многие крестьяне работали на полях помещиков за хлеб, взятый взаймы в весеннее время. В Николаевском и Новоузенском уездах 37 тысяч десятин помещичьей зем­ли обрабатывалось крестьянами за хлеб, позаимствован­ный весной.

В Ставропольском, Самарском, Бузулукском и Бугульминском уездах помещики обязывали бравших взаймы крестьян за каждые 10 пудов занятого хлеба в качестве процентов — убрать по одной десятине посева.

Всего по губернии помещики сдавали исполу, из доли урожая, за хлеб и на других кабальных условиях — 341 тысячу десятин. Многие помещики сами посевов не про­изводили; сдавая всю землю, они ограничивались взыска­нием арендной платы.

Арендные сделки совершались под яровые посевы в марте — апреле и под озимые — в мае—июне. Бедняки вы­плачивали землевладельцам при заключении сделки только ¹/₅ арендной платы, а ⁴/₅ обязывались выплатить в сентябре.

Нередко помещики часть своей земли сдавали крестьянам в аренду мелкими участками для того, чтобы по­лучить дешевые рабочие руки. Предоставляя крестьянам клочки земли, они «привязывали» их к себе. Такие мелкие арендаторы работали главным образом на помещика, обрабатывая в свою пользу лишь клочок земли.

Брать землю на условиях отработки могли только кре­стьяне, имеющие лошадь, соху, борону и другой инвентарь, но страдающие от малоземелья. Отработка — это форма кабальной эксплуатации маломощных середняков.

Находясь в кабале, эти крестьяне-середняки не могли совершенствовать инвентарь, поднимать сельскохозяйст­венное производство, так как труд их присваивался по­мещиками, поэтому уровень сельскохозяйственного про­изводства оставался крайне низким.

У казны, удельного ведомства и помещиков крупными участками арендовали землю кулаки по более низкой цене, чем при подесятинной аренде.

Для того чтобы затруднить аренду земли сельским обществам, чиновники казенного и удельного ведомств, получив взятку от кулаков и купцов, назначали торги через два-три дня после объявления. За такой срок сель­ское общество не успевало собрать необходимой суммы, оформить документы, и земля по дешевке доставалась купцам или кулакам, которые превращали ее в предмет спекуляции и наживы.

В отчете за 1870 год самарский губернатор сообщает: «Большинство сельского населения, прибегающего к арен­де земли, вынуждается арендовать свободные участки в казне или у частных лиц. Встречая на этом пути сильную конкуренцию купцов-капиталистов, обративших съем ка­зенных земель и передачу их от себя крестьянам в особый вид промышленности, благодаря чему крестьянское хо­зяйство с каждым годом делается менее прибыльным и только при урожае едва дает крестьянам средства к удов­летворению своих потребностей, арендаторы земель, поль­зуясь стесненным положением крестьян, особенно при износе податей, подряжают их на работу по ценам, да­леко не соответствующим их стоимости».[97]

В 1872 году в отчете губернатора сообщалось: «В Новоузенском уезде сдаются ежегодно земли значительными участками ценою в 10, 12 и 40 копеек за десятину, тогда, как купцы-арендаторы, передавая часть этих земель мел­кими участками крестьянам близлежащих сел, берут 3, 5, и 6 рублей за десятину».

Усиление спекуляции землей, принявшей хищнический характер, признавали представители губернской власти и в последующие годы: «Арендованием земли занимаются пре­имущественно купцы и зажиточные крестьяне... Земля является предметом спекуляции, и земледельческая про­мышленность приобретает чисто хищнический характер, направляется на то, чтобы по возможности скорее выжать из земли больше выгоды, ничего ей не возвращая. Обык­новенно съемщик совсем не занимается хозяйством, а снявши у казны или удела большое пространство за сравнительно низкую плату, раздает землю крестьянам меньшими участками с значительным возвышением аренд­ной платы», — сообщал губернатор в 1875 году.

Обсуждая причины невыполнения сборов в 1873 году, губернское земское собрание признало, что «искусствен­ное и неизменное возвышение цен на землю со стороны крупных арендаторов-купцов ложится на крестьян тя­желым бременем».[98]

Приведем примеры спекуляции землей в Ставрополь­ском уезде. Купец Чернышев арендовал в удельном ве­домстве 2421 десятину за 4184 руб. в год, то есть по 1 р. 60 к. за десятину, а сдавал крестьянам пашню по 9 руб. и луга по 3 руб. за десятину. В селе Новая Майна кулак Лепешкин арендовал в удельном ведомстве 1062 десяти­ны за 1500 руб., по 1 р. 41 к., за десятину, а сдавал в субаренду малоземельным крестьянам залежь по 12 руб., мягкую землю по 9 руб., покосы по 3 р. 60 к. за десятину. Купец Бурков арендовал у удельного ведомства 6050 десятин земли за 9644 руб. — по 1 р. 59 к. за десятину в год, а сдавал в субаренду крестьянам твердую землю по 15 руб. и мягкую по 6 руб. за казенную десятину. Кулак в селе Мусорке арендовал в удельном ведомстве 1255 де­сятин удобной земли за 1488 руб., по 1 р. 18 к. за десятину, а сдавал в субаренду по 6 руб. Такая картина была и в других уездах.[99]

163 922 крестьянских двора в губернии арендовали всего 2477,7 тысячи десятин вненадельной земли, в том числе 606 тысяч десятин лугов и выгонов. Они выплачивали владельцам земли ежегодно 8 267 818 руб. арендной плата. Среди съемщиков земли — 88141 бедняцко-середняцкий двор арендовал 805 тысяч десятин (до 9 десятин на двор). Это была мелкая подесятинная аренда от нужды. При подесятинной аренде крестьяне платили от 3 р. 50 к. до 9 р. 80 к. за десятину. Всего бедняцко-середняцкие дворы выплачивали ежегодно за 805 тысяч десятин 5,5 миллиона руб. В то же время 75780 зажиточных и кулацких хозяйств, арендующих 1672,7 тысячи десятин крупными участками, уплачивали менее 3 миллионов руб. Им аренда земли приходилась в несколько раз дешевле. Вся тяжесть арендной платы ложилась на плечи маломощных крестьян.

Концентрация надельной земли в руках кулачества. Коренные изменения произошли в надельном землевла­дении и землепользовании крестьян.

Накануне реформы 706 987 мужских душ имели на­дельной земли в среднем по губернии 9,75 десятины на душу.[100] К 1889 году 1 101 190 мужских душ имели только 6,62 десятины на душу. Количество надельной земли на душу за счет естественного прироста населения сократи­лось на 32%.

По данным земской статистики, к концу 80-х годов крестьянские дворы по размерам надельной земли рас­пределялись так: 159597 дворов имели по 3,6 десятины на душу, 149461 — по 7,9 десятины; 36076 — по 14,2 десятины на мужскую душу.

46% дворов имели меньше среднегубернского надела, 43% — среднегубернский надел, а 11% — выше среднегубернского надела. Но эти средние цифры земской стати­стики отнюдь не говорили о фактическом землепользо­вании, а маскировали обезземеливание бедноты и сосре­доточение земли в руках кулаков. Кулак, имея часто небольшой надел, в то же время являлся крупным арен­датором, владельцем купчей земли. Бедняк или середняк свой надел не обрабатывал, а сдавал его полностью или частью кулаку.

Общинное землевладение, при котором периодически переделяли наделы по наличным или ревизским душам, маскировало характер землепользования в деревне. На­дельная земля, несмотря на общинное землевладение, все в большей мере сосредотачивалась в руках кулачества.

В недородные и неурожайные годы, весьма частые в засушливом Заволжье, крестьяне иногда целыми обществами прибегали к займам денег и хлеба на кабальных условиях. Например, под залог надельной земли в 1880—1882 годах 164 деревни Бузулукского, Бугурусланского, Николаевского и Новоузенского уездов взяли у кулаков и купцов взаймы 266 296 рублей.[101] В качестве гарантии своевременной уплаты долга крестьяне заложили общественные надель­ные земли. Нередко они не могли вовремя уплатить заем, и земля за бесценок переходила к купцу или кулаку. Например, в 1885 году крестьяне села Новая Полтавка, Новоузенского уезда, заняли у кулака-торговца слободы Баронск 2750 пудов пшеницы и 6300 пудов ржи, отдав в залог 1750 десятин земли. Через год крестьяне собрали только 10 тысяч рублей, а кулак требовал 22 тысячи рублей. Крестьяне эту сумму уплатить не могли, и 1750 десятин земли осталось у кулака. В Ново-Троицком, того же уезда, в 1880 году крестьяне заняли у кулака Зарембо 7200 пудов пшеницы по цене 2 руб. за пуд из 15% годовых, а в случае несвоевременной уплаты обязались платить неустойку — 150 руб. в неделю. Неурожай не позволил вовремя внести долг. Только через семь лет крестьяне рассчитались с Зарембо, продав 2000 десятин надельной земли. Крестьяне деревни Линовки, Новоузен­ского уезда, заняли у местного кулака 1800 руб. из 10% годовых, передав в залог 100 десятин земли с правом кре­дитора пользоваться ею все время, пока не будет уплачен долг. Через восемь лет кулак взыскал с крестьян 2000 рублей через суд, хотя все годы он пользовался землей, данной ему в залог. Для уплаты долга крестьяне продали 473 десятины земли другому кулаку. В этом же году в деревне был неурожай, и крестьяне заняли на продоволь­ствие 2840 пудов ржи у третьего кулака, отдав ему под залог 1000 десятин земли на семилетний срок. Сдав кулакам нею надельную землю, крестьяне в последующие годы втридорога арендовали у этих же кулаков свою же зало­женную землю. Крестьяне села Морши в 1878 году заняли у купца 4500 руб. и у кулака 5800 пудов пшеницы по цене 2 р. 50 к. за пуд. К 1887 году они выплатили купцу 1000 руб. процентов, кулаку 600 руб. и 1040 пудов хлебом, но долг за ними числился полностью. В 1887 году крестьяне сдали своим кредиторам 1417 десятин надельной земли на 12 лет, а сами стали арендовать вненадельную землю по 4 руб. за десятину.

К 1889 году сельские общества заложили кулаками купцам 453 917 десятин, или 5,6% всей площади общест­венной надельной земли. В том числе:

в Самарском уезде 28 894 дес. — 5,1%

Ставропольском 48 660 — 10,6%

Бузулукском 45 990 — 3,7%

Бугурусланском 28 671 — 3,1%

Бугульминском 30 988 — 4,8%

Николаевском 182 088 — 12,6%

Новоузенском 93 656 — 4,5%

Крестьянская земля переходила в руки купцов и ку­лаков: мягкая по 20 коп. и крепкая земля по 2 руб. за десятину.

Но сдавали землю кулакам не только сельские обще­ства. Гораздо больше сдавали свою надельную землю от­дельные разоряющиеся крестьяне.

По данным земской статистики, к концу 80-х годов сдали всю надельную землю кулакам 10,5% крестьянских дворов и заложили часть надельной земли 8,3% дворов губернии. Эти дворы передали кулакам 672 тысячи деся­тин своей надельной земли. Всего общества и крестьян­ские дворы передали кулакам около 1126 тысяч десятин.

Кто же сдавал и кто брал в аренду надельную землю в сельских обществах? Из крестьян, имевших наименьшие наделы, сдавали землю полностью или частично — 12,8% дворов, со средними наделами — 20,2% и с большими наделами — 30,7% дворов. Наивысший процент сдачи земли в аренду падает на группу с самыми большими наделами.

Из 672 тысяч десятин, заложенных в индивидуальном порядке бедняками и середняками, 607 тысяч десятин, то есть 90%, перешло к кулакам, имевшим земли от 42 до 482 десятин и свыше 5 голов рабочего скота на один двор.

Как видим, общинное землевладение и большие на­делы не задерживали процесса обезземеливания крестьян­ства и не мешали сосредоточению земли у кулачества. Земля как средство производства все больше концентри­ровалась в руках кулачества.

Купчая земля также была сосредоточена в руках ку­лаков. В собственности 12 689 дворов была 531 тысяча десятин, из них 428 737 десятин принадлежало 7434 дворам, имевшим от 42 до 482 десятин и более 5 голов рабо­чего скота на двор.

В итоге аренды, купли и продажи землепользование крестьян губернии к концу 80-х годов XIX века пред­ставляется в следующем виде:

Из 346 134 дворов 15,9% были безземельными, 15% мало­земельными. К недостаточно обеспеченным землей следует отнести 38 264 двора (10,9%), имеющих меньше среднегубернского размера надельной земли на душу и меньше среднегубернского размера надельной земли на один двор. 30 889 дворов этой группы прибегали к мелкой вынужденной аренде, и отнести их к группе обеспечен­ных землей нельзя. 139 075 дворов (39,7%) среднеобес­печенные землей, из них 59147 дворов пользовались только надельной землей, а остальные имели также купчую и арендованную: 18,5% многоземельных дворов. В этой группе 15 663 двора (из 62 083) пользовались одной на­дельной землей, а остальные, кроме надельной земли, имели крупные участки купчей и арендованной земли. Анализ аренды и покупки земли приводит к выводу, что и землепользовании крестьян купчие и арендованные земли имели большое значение, так как только 28,6% дворов жили на своей надельной земле, не прибегая к купле, аренде и не продавая и не сдавая свои наделы, а 71,4% дворов являлись арендаторами, продавцами, покупателями и т. д.

В группе многоземельных 8594 крупнокулацких двора владело землей от 136 до 1000 и более десятин на один двор.

Земля концентрировалась в руках зажиточно-кулацкой части деревни, широкие слои крестьян обезземеливались, превращались в бедняков и батраков. Сельская община с общинным землевладением только маскировала господ­ствующие в деревне капиталистические отношения. Из 453 917 десятин земли, отданных кулакам в залог сельскими обществами, свыше 60% падает на Николаевский и Новоузенский уезды, то есть на южную часть губернии. Сда­вали весь или часть своего надела соседям-кулакам: в Бугульминском 29% дворов, в Бугурусланском 20,2%, в Бузулукском 12,4%, в Самарском 21%, в Ставрополь­ском — 18,3%, в Николаевском — 29,2%, а в Ново­узенском — 53,4% всех крестьянских дворов.

Следовательно, процесс вымывания середняка наи­более интенсивно проходил в южной части губернии, где были более высокие наделы и меньше ощущались остатки крепостничества. Там был больший простор для развития капиталистических отношений.

Концентрация рабочего скота и посевов у кулаков. В крестьянском хозяйстве, производящем зерновые про­дукты, важнейшее значение имела обеспеченность рабочим скотом. По данным земской статистики, к концу 80-х годов в губернии насчитывалось лошадей и волов 1 160 311, коров — 463 227, мелкого рогатого скота и молодняка лошадей — 622 056, овец — 2 204 985, свиней — 289 575, а всего — 4 871 013 голов.[102]

По степени обеспеченности рабочим скотом среди кре­стьян губернии произошла резкая дифференциация. К концу 80-х годов количество крестьянских дворов, необеспечен­ных рабочим скотом, было:

Уезды	% дворов без рабочего скота	% дворов с 1 головой рабочего скота
Бугульминский Бугурусланский Бузулукский Самарский Ставропольский Николаевский Новоузенский	16,1 10,5 11,1 14,6 17,0 13,5 20,5	30,7 20,8 22,5 21,5 27,5 16,5 14,6

По губернии безлошадных и однолошадных было 40,7% дворов, с 2—4 лошадями — 39%, с 5 и более головами ра­бочего скота — 20,3%. В абсолютных данных — 142 439 дворов имели 68 109 лошадей (пол-лошади на двор), 136 704 двора — 382 850 лошадей и волов, а 71 868 дворов вла­дели 709 352 лошадями и волами. В числе их 9691 двор, имевший каждый 10—20 и более голов рабочего скота.

У кулаков земля, у них и рабочий скот, у бедноты ни земли, ни рабочего скота.

Зависимость размера посевов от наличия рабочего скота в хозяйстве убедительно показал В. И. Ленин на примере Новоузенского уезда, где 37,1 % бедняцких хо­зяйств без рабочего скота или имеющих одну голову, засевали от 2,1 до 5 десятины на двор, что составляло только 8% всей посевной площади; 38,2% средних домо­хозяев, имеющих от 2 до 4 голов рабочего скота, засевали от 10,2 до 15,9 десятины на двор — 28,6% посевных пло­щадей, а 24,7% богатых крестьянских дворов, имеющих от 4 до 20 и более голов рабочего скота, засевали в среднем от 24,7 до 149,5 десятины на двор, или 63,4% всей посев­ной площади.

По губернии в 1887 году посевы на крестьянских по­лях (вместе с хуторянами) составляли 2430,3 тысячи де­сятин, 142 595 дворов (40,7%), засевали 221 тысячу десятин, или 9,1% посевной площади. 135568 (38,8%) — 761 тысячу десятин, или 31,3% посевной площади, а 72 253 двора (20,5%) засевали 1448 тысяч десятин, или 59,6% всей посевной площади. У бедноты ничтожно малые по­севы, у кулаков — посевы в несколько сот десятин на двор.

Применение машин. Сосредоточение земельных пло­щадей в руках помещиков, купцов и кулачества, стрем­ление выбросить на рынок как можно больше товарного хлеба, удешевить его себестоимость вызывало необходи­мость применения сельскохозяйственных машин.

Крестьяне-бедняки и середняки не имели средств для покупки машин. В их карликовых хозяйствах с череспо­лосицей, дальноземельем и т. п. применение машин было невозможно.

Помещичьи и кулацкие хозяйства все больше и боль­ше превращались в своеобразные фабрики по производ­ству зерна для продажи, вызывая все больший спрос на сельскохозяйственные машины.

До 80-х годов сельскохозяйственные машины в кресть­янских хозяйствах почти не применялись. Отечественного производства их было мало, а ввозимые из-за границы продавались очень дорого: сеялка «Эккерт» стоила 87 р. 75 к., косилка «Вуд» 133 руб. Эта сумма равнялась стои­мости 300 пудов хлеба. По таким ценам сельскохозяй­ственные машины были недоступны крестьянам.

По данным земской статистики, к середине 80-х годов железные плуги были в 5558 крестьянских дворах, или в 1,8% всех хозяйств губернии, — исключительно кулацких.

Некоторое распространение получили конные моло­тилки, жнейки, косилки, конные грабли и веялки. Зна­чительно меньше было сноповязалок, сеялок и сортировок. Паровых молотилок насчитывалось около 35. В Новоузенском уезде в крестьянских хозяйствах с 20 и более голо­вами рабочего скота было 62,1 % всех усовершенствованных орудий, а в хозяйствах, не имеющих рабочего скота или с одной головой, — 0,13%.

Покупка и использование сельскохозяйственных ма­шин в более широких масштабах начались в 90-х годах, когда в Самаре был открыт сельскохозяйственный склад, находившийся в распоряжении губернской земской уп­равы. С 1895 по 1896 год склад сельскохозяйственных машин ввез из-за границы машин на сумму 264 824 руб. и отечественного производства — на 107 243 руб.

Применение машин давало большие преимущества. Восьмиконной молотилкой в рабочий день намолачивали 700 пудов. Молотьба вручную обходилась 4 коп. с пуда, стало быть, за обмолот этого количества хлеба нужно было заплатить 28 руб. Содержание 8 лошадей в один день обходилось 4 руб., труд двух подростков-погоняльщиков — 60 коп., двух подавальщиков — 1 р. 50 к. и 4 рабочих на уборке соломы и хлеба — 3 руб., всего 9 р. 50 к. Обмолот конной молотилкой стоил в три раза дешевле ручного.

В технической оснащенности хозяйств произошло рез­кое изменение: у бедноты — соха, у кулаков — усовер­шенствованные машины и орудия.

Подводя итоги вышесказанному, нетрудно видеть, что процесс имущественной и классовой дифференциации зашел очень глубоко. 72 040 дворов зажиточных хозяев (20,5%) имели в своем распоряжении 80% всей купчей, 70% арендованной вненадельной и 94% арендованной надельной земли. В их руках было 59,6% всей посевной площади, 62% рабочего скота, 90% усовершенствован­ных машин и орудий. Кулаки эксплуатировали 15 тысяч постоянных батраков и десятки тысяч поденщиков. Зажиточные хозяйства давали 86% всего товарного хлеба. В этой группе было 10 тысяч крупных кулаков – сельской буржуазии, из которых каждый имел более!0 голов рабочего скота и сотни десятин пашни. В другом положении были 142 тысячи дворов бедноты (40,6%). Они имели только 9,1% посевной площади, 11% рабочего скота, 6% арендованной вненадельной земли и сдавали за бесценок в аренду 1126 тысяч десятин своих наделов. Бедняки не имели товарного хлеба, покупали его для своего потребления. Крестьяне шли в батраки и поденщи­ки, превращаясь постепенно в пролетариев и полупро­летариев.

Середняков осталось 137 тысяч дворов (38,9%), число их постоянно уменьшалось.

«Старое крестьянство, — говорит В. И. Ленин, — не только «дифференцируется», оно совершенно разру­шается, перестает существовать, вытесняемое совершенно новыми типами сельского населения, — типами, которые являются базисом общества с господствующим товарным хозяйством и капиталистическим производством. Эти ти­пы — сельская буржуазия (преимущественно мелкая) и сельский пролетариат, класс товаропроизводителей в зем­леделии и класс сельскохозяйственных наемных рабо­чих».[103]

«Разрушение» крестьянства было важнейшим показа­телем развития капитализма в сельском хозяйстве.

Изменения в системе полеводства. Расширение посе­вов. Группы крестьян различались и по размеру хозяй­ства и по системе полеводства и агротехники. На купчих и арендованных землях, принадлежащих кулакам, были одни способы обработки земли, на общинной надельной земле — другие. На надельных землях крестьяне при­меняли более или менее одинаковую систему полеводства и севооборотов, так как всякие изменения требовали согласия всего общества.

Развитие капиталистических отношений в деревне, превращение земледелия в отрасль хозяйства, произво­дящую товары, повлекло значительное расширение по­севных площадей. Выгоны и земли, ранее считавшиеся неудобными, превратились в пашни. С 1863 по 1887 год площадь пашни увеличилась с 2 до 6,6 миллиона десятин, а выгонов и неудобных земель сократилось с 8,1 до 1,5 миллиона десятин. В двух степных уездах площадь под пашней увеличилась с 896 тысяч десятин до 3089 тысяч десятин — почти в 3,5 раза.[104] Именно в этих уездах ши­роко развернулось кулацкое хозяйство по производству зерна для продажи.

С 1863 по 1887 год посевные площади на крестьянских землях увеличились за счет купчей и арендованной земли с 1693,2 тысячи десятин до 2306,8 тысячи десятин, то есть на 36,3%. Поскольку купчая и арендованная земля была главным образом у зажиточных и кулаков, следовательно, увеличивались их посевы.

По культурам площадь посева в 1873 году распределя­лась так: ржи 25,5%, пшеницы — 44,6%; в 1887 году рожь — 30,5%, пшеница — 43,3%. Эти культуры явля­лись основными и занимали три четверти посевных пло­щадей. Рожь сеяли главным образом в северных уездах на крестьянских надельных землях, пшеницу — в юж­ных, на землях кулаков, хуторян и зажиточных кре­стьян.[105]

Увеличение посевных площадей изменило систему полеводства: распахивались степи, сокращались выгоны, вместо залежной системы вводилось трехполье.

В 60-х годах в Новоузенском и Николаевском уездах залежная система была господствующей. Широкое рас­пространение она имела также в Самарском и Бузулукском уездах. К концу 80-х годов залежная система осталась только в 68 деревнях Николаевского и Новоузенского уездов, трехполье применялось в 1479 деревнях и селах губернии, однополье и двухполье в 404, четырехполье в 81 и неправильное трехполье в 254. Однополье было в 137 деревнях, главным образом у бывших помещичьих кре­стьян, сидевших на так называемых «четвертных» и «си­ротских» наделах. Они «выпахивали» свои земли так, что от урожая не собирали и семян. Угроза голода вы­нуждала крестьян сел Михайловки, Горяиновки, Софьина, Большого Красного Яра, Наумовки, Ивантеевки, Новой Сакмыковки, Росляковки, Озинок и многих дру­гих арендовать вненадельную землю на несколько лет, а своим наделам давать в это время отдыхать.

Разновидностью однополья было так называемое пестрополье, практиковавшееся в Большой Глушице, Дми­тровке, Григорьевке и 157 других селах. При этой системе одна часть поля отводилась под «толоку», то есть выгон, а другую засевали тем, чем могли засеять. Через два-три года выгон запахивали, а часть выпаханной земли отво­дили под выгон.

Существовала и двухпольная система. Надельная зем­ля делилась на два поля. Разделить землю на три поля оказывалось невозможным, так как не оставалось прогона для скота. На той части, на которой возможно было пасти скот, вводился двухпольный севооборот, паровое поле использовалось для пастьбы скота. На удаленном от села поле было «разнохлебье», то есть каждый засевал что мог. Так было в селах Александровке, Барской Солянке, Ново-Тархановке, Козловке, Михайловке, Пилюгине, Под­колодной, Царевой Награде, Бугурусланского уезда, и в ряде других сел губернии.

При четырехпольной системе засевали одну часть на­дельной земли, другую оставляли под залежи и выгон. На 2—3 полях, отведенных под посевы, три года подряд сеяли яровую пшеницу, на 1—2 полях — озимые, затем эти поля три года «отдыхали», а посевы переносили на залежь. В некоторых селах, например, в Падовке, Чувичи, Сухой Вязовке и Самовольной Ивановке, Николаевского уезда, на трех полях был трехпольный севооборот, а дальнее, четвертое поле — пестрополье, каждый сеял что мог или оставлял под покос трав.

Неправильное трехполье было в 254 селах. Одно поле отводили под посевы пшеницы, которую сеяли два-три года подряд, а на двух других чередовали рожь и пар.

Отсталость системы земледелия в крестьянских хо­зяйствах губернии объяснялась малоземельем и чересполо­сицей. Она была следствием ограбления бывших поме­щичьих и удельных крестьян во время реформы.

Из 2286 сел губернии общинное землевладение было в 2101, в остальных подворное. Характерной чертой общин­ного землевладения были периодические переделы или пе­реверстки земли по разным принципам и срокам. В 1352 селениях производили переверстки по старым ревизским душам (10-й ревизии 1858 года), то есть крестьяне обмени­вали наделы по жребию, причем в 321 селе переверстки производили ежегодно, в 506 — через 5—6 лет, в 235 – через 8—12 лет и в 290 селах не было переверсток с 1863 года. В остальных селах и деревнях переделы земли происходили по наличным мужским душам или по «иму­щественной силе». Так, например, из 314 сел и деревень Бугурусланского, Бугульминского, Николаевского, Ново­узенского уездов в 226 переделы совершали по наличным мужским душам, в 88 — по «имущественной силе». Передел по «имущественной силе» означал, что надельную землю получали только те крестьянские дворы, которые могли вести хозяйство; маломощные, разорившиеся кре­стьяне не получали наделов совершенно или получали только часть надельной земли. Были случаи, когда неко­торые крестьяне сами отказывались от земли, так как выкупные платежи, подушная подать, земские, мирские и т. п. сборы, а также плата за пользование чужим инвента­рем (своего не было) превышали доходы с наделов. В неко­торых селах настолько сильна была кулацко-зажиточная прослойка домохозяев, что они под разными предлогами на сельских сходах добивались лишения бедняцких хо­зяйств надельной земли. В Липовке, Большой Глушице, Вы­соком, Боровке, Богдановке, Ивановке, Малой Быковке. Николаевского уезда, «мир» отнял землю у бедноты. В Дми­триевке, того же уезда, «мир» отнял у бедноты 70 наделов.

Глеб Успенский, живший в 70-х годах в Самарской губернии и хорошо изучивший быт и нравы деревни, в очерке «В степи» передает разговор с крестьянкой, обра­тившейся к нему за милостыней.

«— Подайте Христа ради!

– Ты здешняя?

— Здешняя...

— Как же это так пришло на тебя?

— Да так пришло-то! Мы, друг ты мой, хорошо жили, да муж у меня работал барский сарай и свалился с крыши, да вот и мается больше полгода! Говорят, в город надоть везти, да как его повезешь-то? Я одна с ребятами. Землю мир взял...

– Как взял? Зачем?

– Кто же за нее души-то платить будет? Души сняли, видят — силы в нас нету, ну и землю взяли».

Число безземельных крестьян росло непрерывно. При любой системе земледелия, в том числе и при трехполь­ной, отрицательно влияла чересполосица внутри надель­ной земли. Например, в Бугульминском уезде при трех­польной системе в 10 селах каждый двор имел от 33 до 60 полос в трех полях, в 103 — от 12 до 30 полос, и так всюду. Объясняется это неодинаковым качеством земли, дально­земельем и т. п. Чересполосица приводила к смешению хлебных культур, вырождению их, засорению полей, отсутствию правильных севооборотов.

Способы обработки земли зависели от почвы, мощности данного хозяйства и высеваемых культур. В северной части губернии, где в озимом поле преобладали посевы ржи, а в яровом — овес, яровая пшеница, просо и ячмень, основными орудиями обработки почвы большинства кре­стьян являлись соха и деревянная борона с железными зубьями.

Крепкие земли вспахивались сабаном — примитив­ным двухколесным плугом, весившим более 10 пудов. В него впрягались 4—6 лошадей или 6—8 волов. Сабан был недоступен бедняку и середняку, и им пользовались, кулаки, имевшие большие площади купчей и арендован­ной ненадельной земли и много скота.

В южной части губернии пашня под пшеницу произво­дилась также сохой и сабаном. Нередко бедняцко-середняцкие хозяйства, не имеющие рабочего скота, пахали со­обща, «вскладчину», определяя по жребию, чья земля будет вспахана первой или последней. Многие из крестьян, вынужденно пользовались инвентарем кулаков за деньги или из доли урожая.

Следовательно, способы обработки земли определились имущественным положением крестьянина.

Система земледелия, севообороты и агротехника определяли урожайность. По данным самарского губерна­тора, средняя урожайность с 1870 по 1885 годы выра­жалась — рожь сам-5,4, пшеница сам-4,1, овес — сам-3,7; 1873, 1891 и 1892 годы были тяжелыми, голодными годами. На землях, арендованных кулаками, главным образом залежах, урожай по всем хлебным культурам был выше на 10—20%.[106] Имея много рабочего скота, применяя сабаны и плуги, используя дешевый труд батраков, кулаки могли лучше обработать эти земли.

Малоземелье, выкупные платежи, круговая порука и другие остатки крепостничества, бедность, неграмотность и темнота основной массы крестьян делали их беспомощ­ными в борьбе с засухой и суховеями.

Л. Н. Толстой, живший в 1873 году в деревне Гавриловке, Бузулукского уезда, писал: «Проехав по деревням от себя до Бузулука 70 верст, и в другую сторону от себя до Борска 70 верст, и еще до Богдановки 70 верст, и заезжая, по деревням, я, всегда живший в деревне и знающий усло­вия сельской жизни, был приведен в ужас тем, что я видел: поля голые там, где сеяны пшеница, овес, просо, ячмень, лен, так что нельзя узнать, что посеяно. И это в половине июля! Там, где рожь, поле убрано или убирают пустую солому, которая не возвращает семян; где покосы, там стоят редкие стога, давно убранные, так как сена было в десять раз меньше обычных урожаев и желтые высохшие места».

Толстой дает описание каждого десятого двора Гавриловки: «1) Савинковы. Старик 65 лет и старуха, 2 сына, один женатый, две девочки... скотины ничего: ни лошади, ни коровы, ни овец... Посева было 4 десятины. Ничего не родилось, так что сеять нечем. Старого хлеба нет. Долга подушного за две трети 30 руб., за пособие прошлого года 10¹/₂ руб., частного долга за занятый хлеб 13 руб., итого 53¹/₂ руб... Сыновья могут заработать (на заработках) при самых счастливых обстоятельствах рублей 50. Кроме того, нужно одеться, купить соли, попу.

– Что вы будете делать?

— И сами не знаем, как обдумать свои головы.

2) Кукановы. Едоков 9. Работников 4. Скотины: 2 ло­шади, ценою за обе 15 руб., 1 корова, 5 овец. Посева было 8 десятин, собрали 2 воза, т. е. недостает на семена одной десятины. Долга... всего 115 руб... Вся скотина не стоит 40 рублей. — Что будете делать? — Сами не знаем. Может жнитвом (у уральских казаков) заработают рублей 30? Где 30! Дай бог 10 руб...

– Так как же? — Продадим остальную скотину – кормиться будем».

Такое положение бедняцко-середняцких слоев населе­ния в недородные и неурожайные годы было во всех де­ревнях и селах губернии.

Эксплуатация бедноты и батраков. Обедневших и ра­зорившихся крестьян жестоко эксплуатировали кулаки и помещики.

По материалам земской статистики, в середине 80-х годов в губернии числилось 71 369 батраков и пастухов – местных жителей и около 6 тысяч батраков пришли из других губерний.

В двух южных уездах, в купеческих, помещичьих и ку­лацких хозяйствах сосредоточено было 45% общего ко­личества батраков.

У кулаков постоянно работали 14 700 батраков; у 1256 хуторян Николаевского и Новоузенского уездов, имевших земли от 300 до 1000 десятин земли каждый, работали 4003 батрака. 2196 колонистов имели 2742 бат­рака. Остальные 49 923 батрака работали у помещиков, купцов-землевладельцев, попов, разных других лиц.

В. И. Ленин, исследуя вопрос о применении наемного труда в крестьянских хозяйствах Новоузенского уезда, пришел к выводу, что из 74,4% бедняцких дворов работ­ники уходили в батраки. Около одной пятой середняцких дворов, постепенно разоряясь, поставляли батраков, а хозяйства, имеющие более 10 голов рабочего скота, почти все нанимали работников.

Продолжительность рабочего дня батраков была «от зари до зари», оплачивали им за каторжный труд гроши. В Каратаевской волости, Бугульминского уезда, батрак Пимен Иванов с 11 января по 14 ноября 1887 года получил за работу 22 руб., кафтан, штаны и рубаху. Другой батрак за работу с 4 января по 22 октября получил 23 руб., шапку, штаны и пару чулок; третий — с 1 апреля по 1 декабря — 15 руб., пару рукавиц и чулки; четвертый за тот же срок — 15 руб., 1 фунт сахару, 1 доску кирпичного чая, пару рукавиц, пятый — 36 руб. и 5 аршин крестьян­ского сукна, шестой — 35 руб. и 2 пары рукавиц.

В Шенталинской волости платили батраку за год ра­боты 27 руб., 2 пуда гороху, чапан, онучи и шапку; в другой волости — 35 руб., поношенный чапан и сколько потребуется рукавиц. В Азнакаевской волости за год работы батрак получал 12 руб., кафтан и ему вспахали ¹/₈ десятины земли, другой заработал 20 руб. и кафтан, а третьему за 10 месяцев работы уплатили 17 руб., дали поношенный полушубок, две рубахи и пару чулок.[107]

Таковы были условия найма батраков. Их беспощадно эксплуатировали наниматели. Закон «О найме на сельско­хозяйственные работы» ограждал интересы нанимателя, а батраку за самовольный уход с работы грозил уголовным преследованием. В отличие от рабочих промышленности батраки были разобщены и не могли поэтому защищать свои права.

Неграмотные, забитые нуждой батраки не осознавали своего положения как одного из отрядов пролета­риата.

В летнее время на уборку и молотьбу, кроме постоянных батраков, кулаки и помещики нанимали много по­денщиков.

В слободы Покровскую, Балаково, Баронск, Духовницкую, Спасскую и другие населенные пункты, распо­ложенные на берегу Волги, к началу уборки урожая стекались тысячи поденщиков, приезжали наниматели – кулаки и помещики. Они выжидали, когда пришлые по­денщики съедят весь хлеб, принесенный с собой, и, поль­зуясь их безвыходным положением, назначали предельно низкую плату. Но очень долго «выдерживать» поден­щиков наниматель не мог, так как созревший хлеб начинал осыпаться, что грозило большими убытками. Поденная плата на уборке урожая за 16—17-часовой рабочий день «от зари до зари» на своем питании колебалась в 1884— 1900 годах от 40 коп. в Бугульминском до 90 коп. в Новоузенском уездах.[108] Труд женщин оплачивался на 40— 50% ниже.

В южной части губернии за ручную уборку одной хо­зяйственной десятины (3200 кв. сажен) при сдельной работе платили в 80-х годах в среднем 6 р. 77 к.[109], в северной ча­сти — от 2 р. 60 к. до 3 р. 60 к. Чтобы убрать за один день десятину, требовалось 9—10 хороших жнецов. Стало быть, поденная плата выражалась в 35—70 коп. в день на своих харчах.

Если отношения нанимателя и работника не были ос­ложнены остатками крепостничества, оплата труда поден­щиков была выше. Пришлый поденщик в течение месяца мог заработать 15—25 руб., а местный бедняк, закаба­ливший себя на работу зимним договором, получал в два раза меньше. Крестьянин, арендовавший 3—4 десяти­ны земли, обрабатывая ее своим инвентарем и трудом членов семьи, получал до 150 пудов зерна при хорошем урожае. Общая стоимость ржи составляла 70 руб. и пшеницы — 110 руб. После взноса арендной платы, за­сыпки семян и фуража за работу арендатору оставались гроши.

Острая нужда заставляла бедняков прибегать к займам. По неполным данным земской статистики, в 80-х годах индивидуальные займы крестьян составляли 1 170 932 руб. В Новоузенском, Николаевском, Бугурусланском и Бузулукском уездах крестьяне заняли 315 095 руб. у кулаков, 184 864 — у торговцев, 20 568 руб. у попов, 10 068 руб. у разных лиц, а всего 530 595 руб. До 80% этой суммы крестьяне расходовали на покупку хлеба. Условия займов были кабальные. В селах Ореховке, Васильевке, Широченовке, Заплавное, Перевозниково, Бузулукского уезда, в 1889 году местные торгаши-кулаки отдавали деньги в заем сроком на один месяц, с условием выплаты суммы займа в двойном размере. Из 60 случаев займа в 18 — годовой процент колебался от 120 до 240, в 28 — крестьяне выплачивали 60%, в 14 случаях — от 60 до 120%.

Гарантируя своевременную выплату займа, крестьянин закладывал домашний скарб. В Бугульминском уезде, в деревне Бегишевой крестьянин Шарафутдинов взял у ку­лака на покупку лошади 40 руб. и в срок не уплатил. Кулак продал с торгов его избу, лошадь и самовар.

В Каратаевской волости, того же уезда, три крестьяни­на заняли 37 руб., выдав обязательство в случае неуплаты «отвечать всем имуществом, скотом, земледельческими орудиями, пчелами и носильным платьем, а подавать про­шение не могут ни в какое учреждение».

В селе Высоком, Николаевского уезда, крестьяне за­няли на один месяц 25 руб. и отдали в заклад разных до­машних вещей и строения на сумму в 30 руб. Многие кре­стьяне брали взаймы хлеб или деньги за проценты.

Бедняки села Чердаклы, Ставропольского уезда, в мае взяли взаймы хлеб с обязательством вернуть его к 1 августа, а в виде процентов обязались за каждые 10 пудов полу­ченного хлеба убрать по полдесятины ржи.

В Бугульминском уезде крестьяне Старососнинской волости весной 1886 года заняли у кулака 1832 р. 72 к. и обязались к 1 августа того же года доставить ему ржи 6109 пудов по 30 коп. за пуд и 2125 пудов сена по 4 коп. за пуд.

Налоги и платежи. Подвергаясь безмерной эксплуатации со стороны помещиков, кулаков и торговцев, крестьяне в пореформенный период несли тяжкое налоговое бремя. Общая сумма платежей в 1873 году составляла 5 893 339 р. 91 к., а в 1883 году — 6 679 949 р. 30 к.;[110] 39,9% этой суммы составляли выкупные платежи, 60,1% подати и различные сборы.

В среднем на один двор падало платежей 22 р. 45 к., а на одну мужскую душу — 6 р. 70 к.

Бывшие помещичьи крестьяне выплачивали с души 10 р. 20 к. При наличии 3—4 душ каждый двор уплачивал не менее 30—40 руб., то есть сумму стоимости 80—100 пудов хлеба. Бывшие удельные и государственные крестьяне пла­тили от 6 р. 70 к. до 7 руб. с души.

Бедняк, нанимаясь в батраки к кулаку или помещику за 17—30 руб. в год, не мог этой суммой покрыть налоги, и обязательные платежи. В результате ограбления, эксплу­атации, частых недородов и неурожаев бедняки и средняки становились неплатежеспособными. Из года в год росли недоимки. В 1873 году они составляли 968 484 руб., в 1883 году — 11 565 668 руб. Полицейские власти описывали имущество недоимщиков, уводили со двора последнюю корову, продавали с торгов домашний скарб.

К концу XIX века платежи возросли до громадной цифры и в 1895 году составляли 40 306 008 руб., из них не­доимки — 27 412 531 руб. В среднем на один двор налоги и недоимки составляли 110 руб., а на одну мужскую душу около 42 руб. Недоимки бедняцко-середняцких дво­ров в 3—4 раза превышали размер налога текущего года. Такие неоплатные долги царское правительство взыски­вало жестокими мерами.

Росло обнищание крестьянских масс. По материалам земской статистики, к концу 80-х годов 6693 семьи нищен­ствовали и бродили из деревни в деревню, 16 994 семьи было бездомных, они ютились по чужим дворам, 37 288 семей жили в глинобитных избушках с земляным полом и с одним маленьким окном, 256 524 семьи имели по одной избе с двумя-тремя окнами и 27 169 семей жили в пяти­стенных или каменных домах.[111] Основная масса трудящих­ся крестьян неудержимо скатывалась в омут нищеты.

Дата добавления: 2015-08-05