Город как машина и город машин

Из всех разбираемых здесь метафор ассоциация города и машины получила, наверное, самое богатое выражение в кинематографе - от “Метрополиса” Фрица Ланга до “Матрицы” братьев Вачовски. И в том и в другом культовых фильмах обыгран разрыв между теми, кто создает и планирует, и теми, кто встроен в результаты планирования, нередко против собственной воли. И в том и другом машины используют людей в своих целях: дьявольская кукла подбивает рабочих на бунт, разрушивший хрупкое равновесие города, а машины, создавшие Матрицу, получают энергию из людей и “программируют” обитателей корпоративного мира. Одна из самых предсказуемых и банальных, эта связь сложилась еще в допромышленные времена. Как пишет Анри Лефевр, под напором капиталистической механизации город бы полностью исчез, как исчезли его феодальные черты - крепостные стены, гильдии ремесленников, контролируемые территории, ограниченные рынки, - не представляй он собой от века “огромную машину, автомат, захватывающий природные энергии и продуктивно их потребляющий”[37].

Однако именно промышленный город середины XIX столетия способствовал быстрому утверждению механистических, машинных метафор. От мотора как метафоры производительного труда к машине как метафоре эффективного преобразования природных веществ и энергии в полезные людям продукты - этот путь был пройден социальной теорией ХIХ века за считанные десятилетия. Полезность продуктов работы машин для всех - этот ход мысли был настолько популяризован “прогрессистской” идеологией, что долгое время автоматически переносился на образ города-машины. Последний в частности мыслился как “динамо-машина”, вращающаяся для блага всех горожан[38]. Но не происходит ли так, что разговоры властей об общем благе используются для того, чтобы “динамить” горожан, если воспользоваться грубоватым позднесоветским жаргоном, то есть уклоняться от выполнения обещаний?

В 1970-е Харви Молочу, американскому городскому социологу и автору метафоры “город - машина роста”, потребовалось добавить к названию своей (сегодня классической) статьи подзаголовок “политическая экономия места”, чтобы указать читателю на идейные - марксистские - истоки своего подхода[39]. Другой знаменитый марксистский урбанист - Анри Лефевр - также отмечает: “Город - это действительно машина, но это и нечто большее, и нечто лучшее: машина, приспособленная к определенному использованию - использованию социальной группой”[40]. Машина не рассчитана на благополучие своих “винтиков”, если воспользоваться популярной советской метафорой, вот Молоч и проблематизирует популярную идею о том, что выгодные для элиты процессы городского развития в конечном счете выгодны для всех горожан. “Машина роста” - это не город как таковой, а коалиция элит, нацеленная на извлечение прибыли из городской земли и всего, что на ней возведено. Молоч был первым, кто, опираясь на обширный фактический материал, показал, что вопреки оптимистической риторике властей, масштабные строительные проекты и иные стратегии роста далеко не всегда оборачиваются новыми рабочими местами и сопровождаются адекватной социальной политикой. Его концепция машины роста состоит из трех компонентов: коалиция элит, лоббирование элитами процессов роста как отвечающего их долговременным экономическим интересам и диспропорция в выгодах от роста. Немаловажно и то, что “машина роста” объединяет в коалицию, продвигающую экономический рост, не только административную элиту и масс-медиа, но и местных интеллектуалов.

Не этим ли объясняется отсутствие у нас сколько-нибудь внятной рефлексии относительно последствий стремительного роста, повлекшего взлет цен на жилую и торговую недвижимость в большинстве российских городов? Политические технологи и эксперты в марксистской риторике, как правило, не нуждаются. Превалирующий сегодня дискурс технократического экономического менеджмента с его главными “кричалками” - “оптимизацией” и “эффективностью”, а теперь еще и “инновациями” - предопределяет весьма избирательное прочтение марксистского текста Молоча как источника “правильной” риторики. Ее без помех можно включать в процветающее сегодня дискурсивное обслуживание интеллектуалами не столько городских элит, сколько федеральных национальных интересов:

“Активная экономическая политика не только предотвратит сползание в рецессию, но и сделает Россию притягательной для стран-партнеров. Превратив Россию в региональную “машину роста”, мы сможем изменить ее восприятие в мире и усилить ее международное влияние”[41].

В более поздних своих текстах Молоч и его соавтор Логан еще более определенно описывают махинации городского истеблишмента, указывая в частности на “бесконечное лоббирование, манипулирование и задабривание” как на ключевые ресурсы, из которых “сделаны большие города”[42]. Сопоставимую исследовательскую свободу, с какой вещи называются своими именами, в наших экспертизе и аналитике не найти: они нередко мыслятся, увы, как полностью безоценочные.

Большинство российских городов успешно превращены за последние десятилетия в “машины роста”, и пока трудно сказать, какое именно метафорическое выражение этот процесс получает. Сейчас он проявляется в циркулировании метафорических выражений, далеких от “города как машины” лексически, но связанных с дискурсивным выражением именно тех социальных и политических тенденций, которые эта метафора фиксирует. Я имею в виду совокупность метафор, связанных с коммодификацией городов. Степень участия наших городов в соревновании за международные и федеральные ресурсы, понятно, отличается, но в любом случае экономическое пространство, в котором они сегодня обитают, сильно изменилось. Иной глава города сегодня перечисляет строящиеся отели, консульства и представительства западных компаний с теми же интонациями и гордостью, с какой его предшественник (а подчас и он сам) рапортовал о тоннах выплавленной стали и проката. Но понятийная рамка, в которой его речи циркулируют, существенно поменялась: речь уже не идет о народном хозяйстве великой страны. Речь идет о мировом рынке, в котором город обоснованно надеется занять подходящую нишу. Поэтому город - в лице городских властей - занимается “маркетингом” самого себя как товара, на который стоит потратиться, вложив в него средства. Как раз рассуждения о городе как компании и бренде сегодня весьма и весьма распространены:

“Каждый город можно сравнить с компанией, которая более или менее успешно продвигает свои услуги потребителям. По мнению бизнесменов, принявших участие в Экономическом совете Новосибирска, город пока не вполне преуспел в разработке и внедрении маркетинговой стратегии. Это приводит к отставанию в сфере девелопмента и привлечения инвестиций”[43].

Дискурсивный напор продвигающих свои товары на российском рынке субъектов сегодня столь силен, что метафорическая природа позиционирования города как товара далеко не очевидна. Брендинг городов осложняется сохраняющимся индустриальным и советским обликом большинства из них, что подмечено в метафоре российского города как машины времени. Вот студенты нижегородской “Вышки”[44] совершают образовательную экскурсию, в ходе которой весьма предсказуемо и типично почти для любого города “старинные здания сменялись постройками советской эпохи, а последние - уже современными громоздкими торговыми центрами и домами. Наверно, поэтому маршрут захотелось бы назвать как Старый Нижний - Город Горький - Нижний Новгород нового поколения”[45]. “Да, город динамично изменяется, стремительно меняет свой облик”, - завершает хорошо знакомыми нам заклинаниями автор свой репортаж, совпадающий по тону с тем, как мэры и девелоперы, отчитываясь о построенном, словно не видят, что их гордость - все новые и новые объекты - одиноко возвышаются над давно сложившейся городской средой, которую не изменишь, по крайней мере “стремительно”. А вот на сайте российских командированных та же метафора приходит на ум побывавшему в печально известном северном городе:

“Воркута - это город-машина времени. Да. Попадете вы в середину 1980-х годов. Город напичкан советской символикой по самое горло. Что смотрится забавно. Домишки, хоть и раскрашены в разные цвета, но все же выглядит все нерадостно. […] В гостинице не знают, что такое Интернет. Гулять в городе негде, поесть тоже туго”[46].

Скудость, с какой “город как машина” представлен в российской сети, объясняется, вероятно, весом десятков миллионов реальных машин, что подчинили себе городскую жизнь за последние десятилетия. Русский Интернет изобилует рассказами о “городе машин” (крупнейшем автомагазине под Москвой), советами, как утилизовать старый автохлам, поэтичными маркетинговыми зарисовками под заголовками “Прелесть маленькой машины”. В той же сети происходит активнейшая коммуникация автовладельцев, которые и на городских улицах периодически демонстрируют вызывающую сильное уважение сплоченность, противостоя неиссякаемой изобретательности городских и федеральных элит.

Дата добавления: 2015-07-26