Уровень второй 3 страница

— Ариман…

— А что «Ариман»? — плачущим голосом взвыл демон, и от волнения его квадратная башка приняла форму компьютерного монитора «Samsung», — Это же правда, брат! Мы давно уже бьёмся впятером против полчищ Рая, и где наш тыл? А нашему тылу нет до нас никакого дела! Вот видишь, — он перемешал шарики, — это, как тебе известно, архивы с данными наших подопечных. У нас их миллионы и миллионы. Только что пришло известие: ЭТИХ, — он собрал шарики в кучу и, не целясь, швырнул горстью в печь мусоросжигателя за его спиной, — ЭТИХ мы уже потеряли. Годы по эпсилонским меркам, потраченные на обработку глупых душ, пошли Бафомету под хвост.

— Да ну? — прищурился Бааль-Зевель, — Значит, плохо обрабатывали.

— Да хорошо мы их окучили, зря ты так, — вклинился в разговор наконец-то отдышавшийся Левиафан, — Мы всё учли, всё. Кроме одного: Назаретская Сволочь их ПРОСТИЛА. Как, почему, уже никто никогда не узнает. Клиенты сдохли практически одновременно — разница во времени смерти составила максимум три часа, ювелирнейший миллиметраж…

— Ну ещё бы, — самодовольно поддакнул Азур, — а кто их столь удачно расставил по горячим точкам Эпсилона, разве не я? Кто в парламентах трёх государств протолкнул через купленных депутатов законы об армейских капелланах? Неужто ты, Леви? Кто внушил этим несчастным попам идею о совместимости назарейства и войны? Кто заставил их, презрев все обеты, взять в руки орудия убийства и идти впереди солдат в атаку, выкликая «Убивайте всех, Отец распознает своих»? Моя работа! Мой план! И будь я ангел, если не отомщу сполна гадине, этот план провалившей!

— Когда «олени» один за другим упали на землю, нашпигованные свинцом по самые гланды, никто не сомневался, что они — наша добыча, — по монитору, в который превратилась голова Аримана, сверху вниз потекли смачные кровавые струи, складываясь по пути в корявую надпись «Game over», — Курьеры Восьмого Круга уже стояли на подхвате в Нейтральных Полях… но тут откуда ни возьмись налетели семиярусники, легион не меньше, покрошили наших в винегрет и отбили дичь. А потом самый свирепый из ангелов, белобрысая гадина в червлёном доспехе с буквицей «М» на зерцале, объявил пленным, цитирую буквально со слов единственного выжившего курьера, что «Сын простил вас, входите в Рай и радуйтесь». Вот и мне интересно, куда смотрит Неназываемый, пока Враг безнаказанно нарушает правила игры.

Бааль горько вздохнул и, опустив глаза долу, высвободил ятаган из пролома в столе.

— Чудак на букву «М», — съязвил он, не будучи уверен, что в своём теперешнем состоянии духа сумеет полностью произнести страшное имя ангела, содержавшее в корне отзвук имени Врага, — Мы с подручным демоном работали, как дизели…

— Не смешно, — огрызнулся Левиафан.

— Он чудак, и я чудак, у нас «оленей» спи… хм, увели, — завершил Бааль свой саркастический каламбур и, ни к кому конкретно не обращаясь, пробубнил, — Передовики-оленеводы, вашу Гоморру в рот семь раз. Слушайте...

Он привстал, опёрся ладонями с крестовину и острие своего ятагана, лежащего поперёк раздолбанного стола, и с ноткой надежды в голосе спросил:

— Может, у них амнистия была по случаю праздника? Песах там какой-нибудь несчастный или день Парижской Врагоматери? Велиал, скажи своим соколам, пусть выяснят, с чего это Сволочь вдруг стала щадить блудных овец?

***

Отец Иоанн был лучшим трофеем Бааль-Зевеля. Бааль был благодарен падшему монаху, который стараниями старшего инструктора угодил в Восьмой круг, как минимум по двум статьям: во-первых, из-за Иоанна демон вышел в старшие инструкторы, выше которых только куратор Круга, а выше куратора… не будем называет это имя всуе. Во-вторых, операция по ловле инока доставила Баалю истинное эстетическое наслаждение. Он так редко скрещивал клинки с подлинным Мастером, что, одержав победу, встретил угрюмого затворника на входе в ад с распростёртыми объятиями. Причём совершенно искренними.

Иоанн был обречён на муки в закрытой келье Восьмого круга, оборудованной под грязный канализационный колодец. Тут уж ничего не поделаешь, приговор есть приговор, обжалованию не подлежит — однако в воле Бааля было смягчить некоторые нюансы иоаннова посмертия. В частности, через игру в шахматы.

Неизвестно, питал ли отец Иоанн ответную благодарность к своему мучителю. Однако шансу немного отдохнуть от своего кошмарного колодца бывал сдержанно рад — хотя с лица его никогда не сходило выражение болезненной насупленности. В отличие от большинства обитателей Круга, Иоанн умудрился сохранить в целости и эфирон, и даже свой зыбкий, потрескавшийся астралон — однако те столь ссохлись и опали, что почти приросли к менталону, отчего имел сходство монашек с узником Дахау, находящимся в последней стадии истощения. Да ещё и заикание приобрёл: весть о том, в КАКОЕ место чёрт занёс его душу, повергла отца Иоанна в искреннее изумление. Как и большинство обитателей Восьмого круга, Иоанн был железобетонно уверен в своей угодности Неназываемому. Набор аргументов стандартный, как британская метрическая система: не пил же? Не блудил? Не тешил плоть постелькой мягкой? Отверг ведь! Преодолел! Поборол! Тут любой заикой станет…

— Приветствую вас, отец Иоанн, – Бааль чиркнул по столешнице когтем, двумя штрихами обозначил на мраморе светящуюся доску, высыпал из рукава алмазные фигуры. — Сегодня вы чёрными играете.

Монах брезгливо присел на тазобедренную кость Наполеона, смерил быстрым взглядом диспозицию своих пешек.

— Отец твой С-с-сатана.

— Сатанаил, к вашему сведению. А отцом я вас называю исключительно из уважения к той достославной битве.

— Обман, а не б-б-битва.

— Терминологические погрешности, не более. Я сходил.

Разыграли индийскую защиту. Через шесть ходов Бааль легко и непринуждённо остался без ферзя.

— В поддавки изволишь, демон? — мрачно нахохлился Иоанн, сделал ход на прежнюю позицию и с ледяным великодушием возвратил ферзя противнику, — Твои п-п-подачки мне не нужны. Никогда подарков от Врага не принимал, и ныне п-п-побрезгую.

Иоанн прекрасно знал, что Бааль-Зевель искушён в шахматной науке не в пример бывшему затворнику.

Бааль вальяжно откинулся на спинку своего янтарного седалища.

— Подарков не принимали, спорить не буду.

— Зачем из узилища в-в-вызвал?

— Я подумал, — Бааль с театральным смущением почесал чешуйчатую переносицу, — вам же надо… развеяться. Веки вечные просидеть в раскалённой келье, в которой пахнет фекалиями и ржавым железом — просидеть, слушая день и ночь вопли этой несчастной… и за что? за один-единственный грех!

— Нет за мной греха! — взвился монах, откинул ногой свой ужасный стул и словно стал на три головы выше. «Статуя Командора, четвёртый акт, — причмокнул демон, неприкрыто любуясь своей разъярённой «дичью», — Та-та-та-та… Старею, стал забывать этот пассаж у Моцарта…» — Ибо оп-п-п-правдан я рвением моим!

— Разумеется, — покорно согласился Бааль, — Жизнь одной пятнадцатилетней соплячки не стоит твоего целомудрия, великий воин духа.

Отец Иоанн слыл в одной из среднерусских пустыней иноком перспективным, успешно стяжающим святость. В тридцать четыре года запер сам себя в келье, запретив себе стирать рясу (искушение чистоты плотской), вкушать более одного раза за двое суток (соблазн здравия телесного) и общаться с братией (прелесть празднословия, паче всех иных прелестей погибельная). Он молился двадцать три часа в сутки, а спал только тогда, когда его изнурённый мозг отключался, не в силах противостоять грешной природе — после чего Иоанн самолично налагал на себя епитимию в виде восьмичасового стояния голыми коленями на острых камнях в луже собственных нечистот. Однажды в полночь он стоял, как обычно, на страже Царствия Небесного и молил Неназываемого помиловать его, смрадного пса, за то, что когда-то в блудной юности прельстился Иоанн на чтение еретика К.С.Льюиса (благодаря коему, если быть честным, мальчик и уверовал). И вдруг ночную тишь разрезал отчаянный женский крик…

— Сие было б-б-блазнение греховное.

— Девочка. Десятиклассница. Я даже имя могу тебе назвать. Девочка шла с вечеринки, была несколько навеселе. Сбилась с курса градусов на двадцать. Недалеко от монастырского вала проходила старая теплотрасса, а прямо под стеной твоей кельи находился незакрытый люк. Вам, слугам вражьим, конечно, нет дела до таких мелочей. Девочка ухнула в этот люк, пролетела четыре метра, сломала обе ноги, но осталась жива. Она стала кричать, и ты услышал: вентиляционное окошко в твоём обиталище хоть и узкое, но отлично проводит посторонние громкие звуки. Руки бы оборвать каменщику, который эту стену клал… акустика как в бассейне. — добавил старший инструктор и состроил Иоанну соболезнующую гримасу, тут же поставив растерявшемуся монаху виртуозный и бесспорный мат.

— Не было никакой девки!!! — выпучив глаза, воскликнул Иоанн, смёл свои фигуры с доски на пол судильни, после чего воздел к потерянным небесам дрожащие кулаки, — Бесы путали! Ж-ж-ж-женским гласом взывали о помощи, чтобы с п-п-пути истинного меня сбить, от мо-мо-молитвы усердной отвлечь!!!

Бааль издал продолжительный, страдальческий стон.

— Тысяча чертей, — всхлипнул он, утомлённо прикрыв глаза четырёхпалой лапищей, — да мне-то с какой стати тебе врать? Ты уже в аду! Нет смысла тебя обманывать, пойми! Она орала, плакала, царапала ногтями скользкие кирпичи колодезной трубы, она умоляла вытащить её — и ты слышал! Ты ничем не рисковал — просто встать, выйти из кельи, спуститься вниз и бросить ей верёвку! На худой конец хоть спасателей бы вызвал, телефон же был в обители! Но ты остался твёрд — и наутро она умерла от переохлаждения и ужаса. Разрыв сердечной мышцы. Пролежала в колодце две недели, пока вы, святоши окаянные, не учуяли смрад.

— Си-си-си-сие было наваждение бесовское, — упрямо парировал Иоанн, не глядя в глаза старшему инструктору.

— Да? — на жуткой морде Бааль-Зевеля прорезалась издевательски-нежная улыбка, а багровые глаза, казалось, сейчас от изумления навсегда выскочат из орбит, — А ведаешь ли ты, что это я внушил тебе сидеть на месте и не высовываться в ту роковую ночь? Знаешь ли, что, говоря о «соблазне», «прелести», «наваждении», ты поёшь с моих слов — я их когда-то ловко вложил в твои непогрешимые уши! Смотри!

Бааль-Зевель сгрёб с доски алмазные фигуры и моментально расставил их в неведомом ни одной шахматной школе порядке. Отец Иоанн нехотя уселся на прежнее место и, обхватив себя руками крест-накрест, словно стыдливая купальщица, замер в позе змеи, изучающей из засады муравейник.

— Душа зарождается в логове Врага, это известно любому школьнику, — голос демона был нервен, почти дрожал от неизъяснимой обиды, — Путь её в Эпсилон лежит через нейтральные поля — их силы Света почему-то не желают взять под контроль… хотя могли бы. Тридцать три наносекунды отпущено десанту Восьмого круга для того, чтобы настичь эту неуловимую душу, взломать код доступа, проникнуть внутрь и снять слепок «Эго». Мобильная группа — три демона. При самом удачном раскладе в Круг возвращается только один — первый, взламывая код, неизбежно взрывается на пороге, ибо порог сотворил Никогда-Не-Называемый, и на нём — Его печать. Второй воин берёт слепок — у него в запасе только десять наносекунд, истинный дар Сатанаила, плод первородного греха Евы… Итак, он загружает в этот вот шарик, — Бааль выронил из другого рукава сапфировую сферу размером с теннисный мяч и опасливо, издали показал его монаху, — Это твой, можешь не проверять… В этот шарик второй демон-десантник загружает информацию «Эго» новорожденной души, после чего перебрасывает третьему напарнику, дежурящему вовне. Спустя три наносекунды ему конец, второму бойцу, и он это ведает, и не дрожит перед ликом Великого Ничто, которым в следующее мгновение будет поглощён навеки. Я до сих пор не знаю, почему воины Света ни разу не воспрепятствовали нашим операциям…

— Воистину п-п-просто, — насмешливо перебил демона Иоанн, — У души должен б-б-быть выбор… там, на З-з-земле. Выбор между Светом и Тьмой. А сей выбор немыслим б-б-без двух нитей, на которых душа висит с рождения д-д-до успения.

— Интересное наблюдение, — Бааль склонил голову набок и бросил на гостя стремительный неприязненный взгляд, — Но положим, ты в чём-то прав, хотя общеизвестно, что тираны никогда не дают подданным выбора.

— Это кто тиран?!

— Ваш Неназываемый.

— А ваш?

— Не обсуждается. Но мы отвлеклись. Итак… отныне между душой и этим вот милым шариком образуется Чёрный Коридор — сперва неприметный, затем диаметром с канализационную трубу, а если повезёт, и душа когда-либо вступит с нами в активный контакт — с салон «Боинга». В Коридор по всему периметру встроены маленькие, но очень мощные локаторы, кои настроены на все ваши, — Бааль брезгливо сморщил нос, — негативные вибрации. Гнев, зависть, ревность, обиды, алчность, похоть…

Иоанн перепугано замахал руками перед лицом и даже отпрянул всем телом, едва не свалившись со стула.

— Не предавался п-п-похоти я! Ни в делах, ни в мыслях!

— Я знаю. Молодец. Но ты предавался страху. Ты собственной тени боялся, не то что соблазнов Сатанаила.

— Сие есть боязнь б-б-благочестивая.

Бааль сделал ладонью молниеносный пасс над головой алмазного коня, словно отгонял от фигуры незримых мух.

— Опять мимо нот. Но мы отвлеклись. Много тысяч лет назад — по вашему счислению, как ты уже понял — мы научились использовать все природные эманации человеческой души для победы нашего дела. Ваши священные книги называют моего господина извратителем — а он всего лишь гениальный интерпретатор. Аранжировщик, говоря языком музыкантов. Он берёт тему, написанную Врагом, и легко и непринуждённо переиначивает её, изменяя до неузнаваемости. Более того: тема, которая прежде была лишь вспомогательной в общей симфонии бытия, в исполнении Сатанаила становится ведущей. Та же похоть — лишь аранжированный инстинкт продолжения рода, но у Врага эту тему играли нежные гобои, и на заднем плане, и тихонько-тихонько… а в нашем исполнении её вопит большой орган Домского капища, всеми шестью тысячью семистами труб. Доступно объясняю?

Демон аккуратно снёс с доски все белые пешки и выстроил на их месте грозную шеренгу тяжёлых фигур.

— То же и со страхом. Враг даровал людям страх, чтобы те ценили жизнь даже в самых её гнусных проявлениях. Мой же господин, как всегда, подошёл к делу творчески: он превратил страх в главный движитель вашей жизни. Когда пробьёт ваш последний час в Эпсилоне, вы не ведаете, посему начинаете дрожать чуть ли не с момента рождения. От страха женитесь, детей рожаете, карьеру делаете, богатства копите, в депутаты и президенты лезете — быстрей, быстрей, не успеем, опоздаем, не посеем, не пожнём! Завтра может не наступить! Хватай, что ближе! Стреляй первым! Запри жену на семь ключей — а то удерёт! Вкладывай деньги в недвижимость — завтра банк лопнет! И так далее. Вы и Врагу служите, потому что ада боитесь. А мы помогаем вашему страху обрести зримые черты. Образ грозного, неумолимого, ревнивого и нетерпимого Царя, сокрушающего города и повергающего в прах народы,— Бааль шутовски поклонился, — он ведь создан… мною. Бесчисленные эпохи назад. Во времена исхода иудеев, если мне память не изменяет.

Отец Иоанн вперился неподвижным взглядом в сапфировый шарик, мерцающий в пальцах Бааль-Зевеля.

— Ваш Чёрный Коридор, отец Иоанн, поначалу меня искренне расстроил. Вы были без пяти минут святой — я не шучу! Ах, если бы не ваш непостижимый страх перед всем и вся — мне бы не удалось вас поймать в сети, и сегодня вы уже пили бы нектар в компании со всяческими Петрами и Павлами!

— Соблазняешь? — криво усмехнулся монах.

— Смысл? Я стратег, а не изувер. Мне неинтересно просто так мучить клиента — мне важно через муки расширить его Чёрный Коридор. До такой степени расширить, чтобы в момент физической смерти его душу всосало бы в наши объятия, как в аэродинамическую трубу. Но вы уже здесь — к чему лишний балаган? Ваш страх, любезный, был тем магнитом, на который летели стальные стрелы наших лже-идей. Вы уподобились пулемётчику в окопе, который умелой стрельбой заставил подразделение противника отступить, но и после этого продолжает вести огонь в пустоту. — Бааль-Зевель выставил в центр доски белого ферзя, неспешно окружил его чёрными пешками, — Поняв, что стойкого инока не купишь золотом, женщинами и жизненными благами, наша воображаемая пехота попросту обошла вашу высотку с флангов и двинулась дальше, занимать иные рубежи, — чёрная конница с сухим стуком выдвинулась в тылы белого ферзя, надменно возвышающегося посреди поля битвы, —— А вы тем временем всё палили, не глядя, кто в прицеле: солдат из соседнего окопа, прибежавший за табачком… вестовой из штаба дивизии с приказом об отступлении… или случайно забредший в сектор обстрела пастух, потерявший корову. Магическое слово «соблазн» преследовало вас всю жизнь, как тень отца Гамлета. Но вместо того чтобы научиться сей соблазн различать и бороть в честном бою, вы бежали от него, словно последний трус. И вот результат: вы здесь, а ваша невольная жертва — в райских кущах… чтоб они сгорели.

Монах поперхнулся и, упёршись кулаками в стол, принялся отчаянно раскачиваться на тазобедренной кости Наполеона, словно хотел таким странным образом отомстить корсиканцу за пожар в Москве.

— Теперь я з-з-знаю наверняка, что ты мне лжёшь, — сипло засмеялся он, — Не может п-п-попасть в райские обители душа, осквернившая себя виноп-п-питием и блудом — да ещё в ночь с ч-ч-четверга на пятницу, в самое строгое время! Девка здесь, в аду, иначе бы к-к-как я мог слышать её вопли, коими т-т-терзаете вы меня?

Демон собрал с доски все фигуры и коротким шлепком ладони погасил клетчатый рисунок на столешнице.

— Ты будешь указывать Неназываемому, кого впускать в рай, а кого нет? — кротко поинтересовался Бааль-Зевель.

Уровень второй

И он вошёл в самую сердцевину тьмы, и был поглощён ею без остатка. Но это была иная тьма — не клокочущая с багряными прожилками кипящего металла, как в судильне; не грязно-пурпурная в пузырях вечно бурлящего метана, как в тренинг-зале Академии; не сизая, безрадостная, душная, в саване тумана, как на командно-пропускном пункте Восьмого круга. Она пульсировала тревожным ожиданием, как душа невротика за секунду до пробуждения. Она пахла предчувствием скорых и гибельных перемен. Так пахнет тьма, висящая высоко под куполом готического капища в предрассветный час, когда меж скамеек к алтарю текут заблудившиеся призраки жрецов, умерших века назад, а в притворе шелестят шаги пьяницы-сторожа, вершащего торопливый обход вверенной территории перед сдачей смены. Через час взойдёт солнце — торопись, Воин Тьмы, беги со всех ног из этого страшного места, пока алтарный камень и висящий над ним идол скрыты спасительной пеленой незримости!

Чёрный коридор. Типовой, олений — с безжизненно тусклыми шестью мониторами локационной системы, и лишь седьмой, последний в ряду и самый главный, подмигивает Баалю из неспокойного сумрака зелёным глазом. Всё в порядке — клиент на крючке. Жаль, что только на одном из семи.

Коридор узкий, не больше карандаша в диаметре — чтобы проникнуть в него, Бааль-Зевелю и мобильной группе демонов-десантников пришлось коллапсировать до размеров тли, а эта операция жрёт столько энергии, что прознай куратор Круга — не миновать штрафных санкций. Скаред всё же этот Астарот, куратор грозный. Для дела ведь потребно, не ради пустой забавы.

Бааль осторожно, не отпуская взмокшую рукоять ятагана, бочком сел на стул перед монитором и на всякий случай просканировал пространство от начала Коридора до входа в душу объекта. Ох, как сейчас вздрогнул «олень» от незнаемого, глубинного, животного ужаса — там, в Эпсилоне, в чреве переполненного быдлом утреннего автобуса! Потерпи, мальчик. Всего-то одно прикосновение. Для спокойствия душевного — хотя это уже пустая метафора, поскольку нет у Бааля никакой души, и совести нет, и жалости, и надежды тоже нет. Особенно после того как однажды в четырнадцатый удар Колокола явился Бааль в свою судильню, припал к релаксационному шару (роту морпехов тогда пригнали в Восьмой круг, по ошибке пригнали, в Пятый надо было, уж очень мясо оказалось злое, да и на вид все сто душ — вылитые тираннозавры, слова членораздельного сказать не могут, лишь рычат, слюной брызгая «порвём, уроем, суки-чехи, бухло давай, тёлок давай, день вэдэвэ, хачикам капец»)… Плохо тогда стало Баалю, словно двести ангелов сразу огненными копиями его панцирь прошили — а ведь бывал демон в переделках и похлеще… Плохо ему стало, ввалился он в спасительную тьму, упал на шар, вцепился в его прохладную поверхность, принялся пить лихорадочно, взахлёб — вот поди ж ты разбери, вроде бы свои парни эти морпехи, качественный материал, ничего святого, ни одного просвета в плотной резине их мутно-бурого астралона, мясо первоклассное, пробы ставить негде — а не смог тогда Бааль дольше двух ударов Колокола рядом с ними стоять. Несло от них такой гнилью, что даже бесам на КПП тошно стало…

Так вот: пришёл Бааль в судильню, припал к шару — и увидел в глубине его Послание. От Самого. «Мальчик должен быть нашим. Упустишь — отдам ангелам на потеху». Ни разу за все эпохи, прошедшие со дня Восстания, не получал старший инструктор Восьмого круга таких писуль от Всуе-Не-Называемого. Да Господин вообще редко на своих рабов выходит напрямую. С тех пор как Господином стал. С тех пор как забыл, кому обязан своим нынешним положением. Но до сей поры Сатанаил был снисходителен к промахам Бааля — что делать, это война, на ней невозможно всегда побеждать. Да и промахов было раз-два — и обчёлся. Давно. До Воскресения. Не считается.

Монитор локатора горел ровным, безразличным, вдумчивым светом. На проводе дичь. Самая трудная дичь в карьере Бааль-Зевеля. Ни одного тёмного импульса за двадцать три года жизни в Эпсилоне — к женщинам благожелательно-равнодушен, за деньгами не гонится, карьеру делает легко и ближних при этом не подсиживает … Способности к произвольному структурированию пространства — 200 по шкале Аримана, выше некуда. Умение убеждать людей в своей правоте и вести за собой — природное: мальчик делает эти фокусы так же легко, как по утрам берёт с полки зубную щётку. Отличник академии госслужбы. Пресс-секретарь функционера, стоящего в первой сотне самых знаковых фигур восемнадцатого сектора Эпсилона. 190 баллов IQ по Айзенку — это, скажем прямо, порог гениальности. Зацепиться офицеру-восьмикружнику практически не за что: Чёрный коридор этого «оленя» чист от следов греха.

Почти — чист.

Гордый мальчонка. Знает, что избран, только не ведает, для какой миссии. На таких хищников в одиночку не охотятся — поэтому вместе с Баалем на операцию под кодовым названием «Кандидат» трудились сорок демонов-офицеров Восьмого круга. Они обслуживали окружавшее Мальчика «мясо»: учителей в школе, врачей военкомата, преподов в вузе… Учителя сил не жалели, чтобы помочь юному дарованию во всей полноте раскрыть его экстремальные способности. Врачи, не сговариваясь, ставили в табель призывника вердикт «не годен» — при полном отсутствии тяжёлых, средних и лёгких заболеваний в растущем организме Мальчика. Преподы изыскивали средства, чтобы отправить талантливого сопляка на стажировку в Итон… Вот и капает на локатор гордынька — скудная, неоформленная, неочищенная от наносов социального воспитания. По капельке. По ложечке. За маму. За папу. Враг одарил тебя силой — отлично, Бааль научит эту силу правильно использовать. Даст ключ от ларца.

Но для того, чтобы ключик был выточен, требуется целый арсенал пилочек, молоточков, надфилей и наждачных кругов. И каждый инструмент нужно подобрать аккуратно и безошибочно: иначе, не ровён час, спугнёшь «дичь», а спугнутого «оленя» приманить вторично очень трудно. И уже хотя бы раз использованные орудия здесь не годятся. Поэтому в арсенале Бааль-Зевеля — миллионы самых разнообразных манков, крючков и насадок. Скажем, подсылать к жертве реального беса-искусителя иногда чревато: особенно если клиент регулярно вхож в Дом Врага и имеет доступ к его отвратительным ритуалам вроде поедания Тела и Крови. Тут уж неважно, зацеплен «олень» силками Восьмого Круга или пока гуляет на воле — если на нём нет печати одного из семи Сверхдеяний (глупые людишки трусливо называют эти деяния «смертными грехами»), Тело и Кровь вступают в контакт с душой и… увы, против этой отравы Ад до сих пор не изобрёл противоядия. Какого бы уровня не был бес, попавший под проникающую радиацию Причастия — ему конец. А вот виртуальный соблазнитель — другое дело. Это как самокопирующий вирус в компьютере: любая программа санации в состоянии лишь убить копии, которые вирус-матрица тут же воссоздаст в преизрядном количестве. На одном конце провода Бааль-Зевель нажимает на клавишу, активизируя Говорящую Фигуру — на другом конце, в душе клиента, возникает проекция этой фигуры, отражение, тень, призрак. Его задача проста: шептать, шептать и шептать, сбивая клиента с врагоугодных мыслей. Даже если клиент окажется ловок и сумеет этого призрака запеленговать и блокировать — не беда, ведь он ударит не по источнику голоса, а по дублю, двойнику — коему ни холодно, ни жарко, ни больно, ни смешно.

На данном этапе операции задача виртуального соблазнителя, которого Бааль для краткости именовал просто Шептуном, состоит в сущем пустяке: не дать объекту заинтересоваться Словом Врага. Более того: пробудить к этому Слову непреодолимое и острое отвращение. Но при этом не следует применять к Оленю никаких топорных методов: тупых запретов, нелепых пужалок вроде «будешь в церковь ходить, сдохнет твой любимый кот Мурзик», кирпичей на голову с крыши капища и рвотных позывов при приближении к алтарю. Бааль искренне презирал насилие над личностью «дичи», справедливо считая, что запретный плод, запертый в сортире на сто замков, всегда более сладок, чем открыто лежащий на золотом блюде с запиской «Съешь меня». Шептун проникнет туда, где он единственно может существовать по законам физики — в электронный мозг домашнего компьютера нашего Мальчика. Точнее, в Интернет-браузер, через который Мальчик регулярно посещает один из околорелигиозных форумов под ником «Шико21». Как раз двадцать четыре часа назад по эпсилонскому счёту Олень имел неосторожность подключиться к бурной дискуссии по поводу догматов назорейства и аспектов свободы воли человека. Оставил в форуме не очень умный и весьма безаппеляционный коммент… Вот Шептун на этот коммент и ответит: с чувством, с толком, с расстановкой, а также с дальним прицелом на утомительный и бессмысленный диалог. Этакий бой с тенью. И чем страшнее и уродливее будет тень, тем меньше шансов останется у Врага заарканить душу объекта. Просто, как всё гениальное.

Бааль стремительным, заученно-отточенным глиссандо набрал на клавиатуре Локатора математическую формулу создания Шептуна, и на секунду смежил веки, пытаясь понять, какую из семи Черноучительских ролей будет играть соблазнитель Мальчика.

Хам? Вряд ли. Хама видно за версту, и хам никогда не определяет лицо корпорации, даже самой отмороженной, вроде мафии. Но неприятный осадок оставит на всю жизнь: скажем, на посыл оппонента «я не понимаю, что означает тот или иной догмат» хам-фанатик ответит что-нибудь в духе «Ну и пошёл в задницу, козёл, и не суйся туда, где сидят благочестивые и НЕ ЗАДАЮЩИЕ ВОПРОСОВ люди». Сразу понятно, что сей кликуша — провокатор, имеющий целью выстроить в голове оппонента прочную логическую связь: «Назореец=дурак и невежа».

Зануда? Немного лучше, но тоже не вариант: засыплет цитатами из Писания, половину которых сам вряд ли понял во всей полноте, зато заучил — от зубов отскакивает. Естественная реакция на такой цитатный штурм: закрыться крышкой от кастрюли и сменить тему. В данный момент. Но завтра будет новый день, и придёт новый Учитель, и он может оказаться более внятным. Поэтому «зануда» для внушения Мальчику отвращения к Назаретской Сволочи вряд ли подходит.

Скептик… Увы, нельзя. Олень сам существо изрядно скептическое, на этой почве между ним и незримым собеседником может проскочить искра взаимного интереса. Разумеется, в роли «собеседника» будет безликий Шептун — но и в нём есть толика личности Бааль-Зевеля, ибо Бааль программировал Шептуна. И потом соблазнитель играет роль религиозного фанатика, а эта братия скептицизмом никогда не страдала, слава Сатанаилу во веки веков!

Демагог? Интересно, очень интересно. Тот же хам, но не отпугивающий с самого начала диалога, а создающий иллюзию увлекательной дискуссии. «Есть ли Творец?» «О, и ты ещё спрашиваешь? Взгляни на мир, он так гармонично простроен, подумай сам, неужели это случилось бы само по себе?» «Милостив ли Творец?» «Посмотри на себя: ты так ничтожен и грязен, но Он тебя терпит, надеясь в превеликой милости своей на твоё исправление — и ты ещё сомневаешься?» «Должен ли я исполнять догматы, даже если не понимаю их?» «Несчастный, ты уповаешь на разум, забыв, что догматы суть предмет веры, ты просто должен верить, смиряться и повиноваться, а если нет, то ты в прелести…» Но, если копнуть глубже, выяснится прелюбопытная штука: демагог есть улучшенная копия не только хама, но и зануды. Не имея ни по одному вопросу своего мнения, он полагается целиком и полностью на цитаты, которые знает лучше зануды и понимает правильнее, и трактует шире — однако спроси его: «А ты сам как думаешь?», и демагог стушуется, начнёт бессильно жевать губами, наливаться багрецом, и не найдёт ничего лучшего, чем выпалить: «Иметь своё мнение есть проявление гордыни, а вот что сказано у пророка имярек в книге такой-то…» И самое противное — демагогу, в отличие от «инквизитора», «иезуита» и «Мефистофеля», совершенно нет дела до объекта обработки: он выходит на сцену, говорит хорошо отрепетированный монолог, и гордо удаляется, не соизволив даже взглянуть на зрителя. Такое отношение может покоробить, оскорбить, возмутить — но при этом зритель не скажет: «Плохой театр», он самое большее предположит, что плох конкретный актёр.

Дата добавления: 2015-07-24