Восточная и восточно-балтийская суть в искусстве

Насколько трудно назвать известного художника чисто западной расы, настолько же трудно найти примеры чисто восточного искусства. Но восточная душа выражается в искусстве наряду с другими расовыми душами, благодаря чему можно определить направление ее самовыражения. Восточная суть выражается в искусстве, как и в поведении людей либо в отказе от «формы», либо в терпеливом заимствовании готовой формы. Пример первого – Оноре де Бальзак, второго – Готфрид Келлер. В произведениях Келлера так много унаследовано от великой немецкой литературы конца XVIII – начала XIX века, что его трудно причислить к творцам… Определенную бесформенность можно найти также у Жан-Поля и Готхельфа, во внешних чертах которых тоже нельзя не заметить восточный налет.

Этот налет выражается в ослаблении «формы», обусловленном восточной наклонностью к созерцательности. В искусстве она своей теплотой смягчает линии. Если нордическая раса «создана для того, чтобы всматриваться» (Гете), то восточная – чтобы созерцать. Если художник внешне имеет восточные черты, то он обычно проявляет и тенденции к созерцательности. Примеры этого: Лютер, Гете, Гебель, Штифтер, Готхельф, Келлер, Ганс Тома, Ганс Сакс, Жан-Поль, фон Швинд, Шпитцвег и др. У них более или менее заметна склонность к созерцательности, особенно в зрелые годы. Когда художник имеет такую склонность, образы у него получаются расслабленными (на нордический или западный взгляд). Некоторая бесформенность обусловлена также восточным даром мягкого юмора. Если нордический юмор включает в себя элемент плутовства, примеры чего – исландские саги, сказки братьев Гримм на нижнесаксонском диалекте, Чосер, Бах, Геллерт, Бисмарк, Геббель, Раабе, Грот, Диккенс и Фонтане, а западный – к хитроумной игре, то восточный – к приятности, к беззлобной улыбке, к созданию «солнечного настроения». Это прослеживается даже у серьезного Бетховена, прежде всего, в его «Пасторали»… наряду с ослаблением формы.

Восточное стремление к уюту и восточный мягкий юмор требуют для своего самовыражения именно того, что нордический и западный человек воспринимают как «бесформенность». Лучшие примеры этого в Германии – малоизвестные южно-немецкие писатели… Во французской литературе Рабле – уникальная смесь восточных черт с хитроумным юмором западной расы и смелой откровенностью нордической. В Англии Ричардсон и Гольдсмит проявляют восточную созерцательность и приятность, к чему примешивается восточное ослабление «формы». Но такие физические черты, как у этих двух писателей, в Англии встречаются редко; английская жизнь вообще мало склонна к созерцательности: восточная раса представлена в Англии очень мало. В Германии же, наоборот, примесь восточной расы настолько сильна, что обусловленная восточной сутью созерцательность часто считается особым достоинством.

Только восточным влиянием в Германии можно объяснить, что произведения Ганса Тома иногда воспринимаются как «подлинно немецкие». «Хор искусств никогда не выступает спокойно», – сказал Гете. Но это не относится к произведениям искусства, в которых выражена духовная суть восточной расы. У Тома так много восточной примеси, что многие его произведения «выступают спокойно». Тома сам говорит о «спокойном искусстве живописи» – это выражение больше характеризует искусство восточной души, чем нордической, западной, динарской или восточно-балтийской. При телесной и духовной близости восточной расы к азиатским не случайно, что по мнению Тома суть искусства лучше всего выражают слова одного китайского мудреца: «искусство это человеческое выражение довольства божественными творениями». Это восточное определение сути искусства более или менее верно характеризует произведения таких людей с восточной примесью, как Ганс Сакс, Гебель, Жан-Поль, Швинд, Шпитцвег, Готфрид Келлер. Недалек от этого и Гете. Но с приведенным выше мнением китайского мудреца не согласились бы Данте, Шекспир, Альфьери, Шиллер, Геббель, Флобер и Ницше. В своем более спокойном стиле Гельдерлин выразил суть искусства, какой она всегда представляется нордическому художнику, хотя нордическую суть можно было бы выразить еще более смело и мощно.

Нам надлежит среди господних бурь,

Поэтам, с непокрытой головой стоять

и молнии ловить своей рукой

И как небесный дар передавать народу в виде песен.

Ибо мы чисты сердцами, словно дети,

и невинны ладони наши,

Огонь Господень их обжечь не может.

В глубоком потрясении, сострадая

Господним мукам, все ж будет твердой вечная душа.

Нордическое искусство это всегда описание потрясения, испытанного при взгляде в глаза року, трагическое искусство. Формы его могут отличаться либо строгой ясностью, как у Хёлти или Гельдерлина, либо неумолимостью, как в исландских сагах, у Шекспира, Геббеля и Флобера.

Искусство Ганса Тома «выступает спокойно». Разумеется, Тома принадлежит к числу значительных явлений немецкой живописи. Многое он взял из наследия великих немецких художников – и у него наблюдается терпеливое заимствование форм, как у художников с восточной примесью. Но как «подлинно немецкого» Тома могут воспринимать лишь те, кому Геббель кажется «не-немецким», кто употребляет слово «немецкий» лишь как нечеткий собирательный термин, а не рассматривает Тома с расовой точки зрения как восточно-нордического по своей сути художника, который стремился быть немецким. Он действительно ориентировался на «подлинно немецкое» искусство, об этом свидетельствуют и его творения. Но столь же ясно, что они не могут восприниматься как «подлинно немецкие» теми, кого в истории немецкой духовной жизни считают достойными этого названия лишь те произведения, в которых отразился именно нордический дух. В работах Тома мы этого не видим.

Художники с восточной примесью часто либо угрюмы (таким был Готфрид Келлер в повседневной жизни), либо приятны и любезны, как Тома, либо проявляют и то, и другое качества вместе. Работа художника с восточной примесью обычно действует успокаивающе, умиротворяюще, работа нордического художника потрясает и стимулирует. Можно себе представить, как изобразил бы Тома сюжет известной гравюры Ретеля «Смерть как друг». Сам сюжет содержит в себе достаточно умиротворяющих моментов и картину легко можно сделать созерцательной – это будет желанным для восточной души. Но Ретель подал сюжет с такой нордической широтой и строгостью, что для созерцательности не остается места; с такой самодисциплиной восприятия, что сюжет больше потрясает, чем умиротворяет. Насколько далеки от потрясения работы Тома, как он даже сюжеты, которые могли бы быть потрясающими для нордического восприятия, делает успокаивающими и созерцательными, показывает его картина «Влюбленная пара и смерть», которую можно сравнить с гравюрой Дюрера на ту же тему «Прогулка». У Дюрера неумолимость, у Тома – умиротворенность.

В книге «Расовая теория немецкого народа» я назвал характерной чертой души восточной расы «тепло узкого, замкнутого мирка». По картинам Тома можно видеть, как их создатель, в юношеских работах которого выражался нордический характер, потом все больше уходил от нордической широты в узкий, замкнутый мирок восточной души. С годами Тома становился все более восточным человеком, этот процесс можно проследить по его портретам. Восточное искусство любит изображать близкие вещи… и не случайно на картинах Тома часто бывает изображен даже внешне замкнутый мир: либо на них нарисована рама, либо обрамляющее окружение. Восточная душа, стремясь к самопознанию, окукливается: это показывает спокойная мистика Тома. Нордические творческие люди в своем стремлении к познанию стараются вырваться из самих себя.

Ретель и Геббель стремились к дальнему, Тома – к ближнему. Если наклонность к мистике сама по себе чаще встречается у людей с меньшим процентом нордической крови, то мистика Тома к тому же это спокойная, теплая мистика восточной души, а не суровая, холодная мистика нордической души, как у Майстера Экхарта, и не беспокойная, многопроблемная мистика Якоба Бёме. Тома и в словах, и на картинах проявляет восточную мистику окукливания, уюта, умиротворения, тогда как нордическая устремлена вдаль… Расслабленная, «солнечная» мечтательность восточного человека проявляется у Тома столь отчетливо и часто, что он может служить лучшим примером восточного по своей сути художника в современном немецком искусстве, поэтому о нем здесь так много говорится.

На больших картинах на темы нордических мифов образы и приключения из греческих и германских рассказов о богах и героях у Тома не потрясают, а делаются насколько это возможно уютными и интимными. Картины на мифические темы, представленные в художественной галерее в Карлсруэ, относятся к тем произведениям Тома, в которых наиболее четко воплощен художественный мир восточной души. По ним видно, насколько чужд Тома с его восточной расовой душой мифическим образам нордической души. Нордическое на этих картинах ослаблено, смягчено, утеплено, перенесено издалека поближе, потрясающее сделано утешительным, примиряющим, уютным.

В картинах Тома, изображающих рыцаря с драконом, выражена восточная душа, а в гравюре Дюрера «Рыцарь, смерть и Дьявол» и в скульптуре Донателло «Гаттамелата» герои изображены в нордическом духе. Статуя Коллеони работы Вероккио имеет в себе элемент позы, театральности, здесь нордическое смешано с западным, а в статуе Шлютера «Великий курфюрст» – нордическое с динарским.

Склонность к восточной расслабленности проявляется и в том, что из пейзажей своей родины, Шварцвальда, он всегда выбирает для своих картин лишь те, на которые можно смотреть без напряжения...

… У Гете восточная наклонность к созерцательности и расслабленности больше проявлялась в повседневной жизни, в частности, в выборе любовниц, главным образом, из восточных христианок. Восточного происхождения была мать Гете. В творчестве Гете склонность к созерцательности всегда преобразовывалась нордической дисциплиной восприятия в ту «ясность», которую он сам так часто называл «классическим спокойствием» или «аполлонической сутью», что характерно для многих нордических художников, к чему стремился и Геббель в своей пьесе «Гиг и его кольцо». У Тома склонность к созерцательности не уравновешивается нордической дисциплиной восприятия… В содержании его работ восточная суть становилась все заметней, а у старого Тома она стала преобладающей. И в этом случае форма и содержание определяются расовым смешением. И та противоречивость, с которой Тома переделывал на восточный лад сюжеты нордических саг, объясняется расовым смешением… Эти противоречия сразу же обнаружит человек, в котором нет восточной примеси.

Этот анализ творчества Тома может (по расовым причинам) рассматриваться как низвержение его с пьедестала, потому что уклон от широты к узости, от потрясений к утешению, от строгости к расслабленности, от холода к теплу, что было описано как суть искусства Тома, для нашей нордической культуры может и должен считаться снижением от более ценного к менее ценному. Но восточная суть, когда она освобождается от нордического влияния и оценивает себя сама, может, наоборот, считать эту тенденцию позитивной.

Лицо нордического человека, когда он думает, отражает мысль, лицо восточного человека в эти моменты мечтательно. Среди восточных людей, даже с небольшой нордической примесью, встречаются т.н. «чудаки». Это либо мечтатели-резонеры, склонные к общению, либо замкнутые, погруженные в свои мысли мечтатели. К первой категории относился и Сократ. Художники с восточной примесью охотно изображают таких чудаков, при описании которых как раз и необходима «бесформенность». Примером этого служит Жан-Поль… Восточная мечтательность чувствуется также у Ганса Сакса, Шпитцвега, Ганса Тома, а если внимательней присмотреться – у Бетховена и Рембрандта. Нордическая мысль сквозит в известной прелюдии до-мажор Баха и знаменитой «Элегии, написанной на деревенском кладбище» Томаса Грея.

У Уланда и Мёрике, у которых физически превалирует нордический тип с восточной примесью, многие обнаруживают в отдельных стихотворениях несоответствие формы и содержания. Это обусловлено «чувством формы», которая отличала обоих названных поэтов (сказывалась нордическая наследственность). Они укладывали приятное или созерцательное восточное содержание в ухоженную, чистую, благородную форму и у них получается «слишком много формы»… И в данном случае анализ формы и содержания возможен только при учете расового смешения. Флобер в «Саламбо» и Мистраль в «Мирейо» тоже нашли правильные формы при описании ненордических форм духовной жизни, как ван Гог при изображении ненордических пейзажей Прованса.

Восточно-балтийская суть тоже выражается в отвержении формы. Однако следует учесть, что восточно-балтийская раса умеет каким-то образом оформлять свою бесформенность, превращать ее для себя в ценность. Восточно-балтийская раса сильнее всего представлена среди великороссов. В самом себе настоящий русский обычно любит то, что он называет «широкой натурой» (автор воспроизводит эти слова по-русски. Прим. пер.), беззаботный разгул, противопоставляемый «немецкой точности». Но эта пресловутая «немецкая точность» – нордически-восточная черта. Нордический человек точен, пунктуален, любит порядок и дисциплину, пока он может сочетать эти качества с широтой замысла. При восточной примеси точность превращается в педантизм, придирчивость и мелочность. Это подметили художники, которые обычно изображают учителей или бюрократов с нордически-восточными чертами. Восточно-балтийскую душу, равно как и физические признаки восточно-балтийской расы можно объяснить особенностями природы Восточной Европы, где в результате смешения близкородственных элементов образовалась эта раса. Простор равнинного ландшафта пробуждает в восточно-балтийской душе не устремление вдаль, издавна бывшее главной отличительной чертой нордического человека, а желание потеряться, раствориться, забыться, превратиться в ничто: это и есть «нигилизм». «Широкая натура» это свойство блуждающей, неопределенной расовой души, которая до последней возможности уклоняется от принятия каких-либо решений, предпочитает бесформенную ночь ясному дню и наслаждение покаянием – самодисциплине. Не случайно, что подобный нигилизм в немецкой духовной жизни – в примеси к преобладающей нордической сути – сильней всего проявляется у лиц смешанного нордическо-восточно-балтийского происхождения, таких как Шопенгауэр и Новалис («Гимны ночи»). И у «пессимиста» Эдуарда фон Гартмана можно подозревать наличие физических и духовных восточно-балтийских черт. Склонность Шопенгауэра к унижению женщины также свидетельствует о наличии у него ненордической примеси.

Это не значит, что подобные «пессимистические» черты и оценки женщин встречаются только у людей восточно-балтийского типа. Воззрения, возникающие из духовной сути одной расы охотно перенимаются до определенной степени людьми другой расы. Поэтому исследования наподобие нашего должны ограничиваться теми творческими людьми, произведения которых являются необходимым выражением их собственной духовной жизни. Чем меньше творческий дар, тем больше вероятность заимствования чужих форм выражения и чужого духа.

На просторе в том виде, в каком его ощущает восточно-балтийская душа, возможны блуждания души, которую «то к божеству в борьбе влечет, то к зверю», говоря словами немецкого поэта Демеля, в ком самом боролись нордическое и восточно-балтийское начала. Для восточно-балтийской сути и в искусстве характерно то копание в душе, которое иногда наблюдалось и у Демеля. Восточно-балтийская «бесформенность», обусловленная беспокойно-неудовлетворенными метаниями восточно-балтийской души и ее неспособностью к принятию решений, пробует, однако, придать бесформенному определенную форму. Это лучше всего выражается в русском романе и русской музыке. Эти попытки – боль и блеск восточно-балтийской души одновременно, если воспользоваться выражением Клейста. Есть особое польское определение состояния грусти и страстного желания «жаль», непереводимое на немецкий язык. В истории восточно-европейских народов с сильной примесью или преобладанием восточно-балтийской крови постоянно происходит так, что «формы» как в искусстве, так и в государственной жизни придаются извне и отвергаются изнутри. Это двойственное положение – судьба народов с преобладанием восточно-балтийской крови. Газетчики и «морфологи культуры» утверждают, будто эти народы принесут Европе «религиозное обновление». (Примечание. Против этих тезисов враждебно, неквалифицированно и с переднеазиатскими языковыми оборотами, но очень живо выступает автор, выпустивший в 1926, под псевдонимом «Сэр Галахад» книгу «Путеводитель для идиотов по русской литературе».) Восточно-балтийская душа всегда будет стремиться к «спасению», а под «спасением» она обычно понимает забвение всего, растворение всех форм и избавление от необходимости принимать решения. Народам с более сильной нордической примесью такая «идея спасения» не свойственна и не определяет формы их религии.

Даже в виде примеси к духовной сути других рас бесцельно блуждающая восточно-балтийская душа оказывает воздействие, как, например, в тяге к нереальному у художника Цвинчера, выражающейся не только в подборе красок, но и в выражениях лиц на портретах, или в бесцельной тоске и беспредметном воодушевлении, как на многих картинах Фидуса. Финский художник Галлен-Каллела, который считается создателем подлинно финского искусства, служит еще одним примером искусства с восточно-балтийским духовным влиянием. Его картины сходны с картинами Фидуса. Те же влияния прослеживаются у норвежца Эдуарда Мунха в т.н. «молодежном стиле».

Композитор Хумпердинк, у которого внешне преобладают восточно-балтийские черты, в своей музыке этих черт не проявляет. Восточно-балтиец по внешности и по духу Лаубе (1806-89) по своему стилю похож на газетчика, который заимствует формы отовсюду… Пауль Шеербарт из Данцига (1863-1919), у которого тоже преобладали восточно-балтийские черты, наоборот, являет в своих книгах пример блуждающей нереальности, любезной для восточно-балтийской души. У Шеербарта наблюдается стремление к бесцельному блужданию в «космическом»… Один из героев Шеербарта выражает именно восточно-балтийское убеждение, когда говорит: «Именно сумятица – высшая радость жизни. Именно там, где нам не за кем больше следовать, начинается великое упоение… Наслаждение начинается там, где кончается ясность».

Литературоведы считают Шеербарта непосредственным предшественником экспрессионизма. А движущая сила экспрессионизма – переднеазиатская и восточно-балтийская душа.

Дата добавления: 2015-07-24