Глава 36. В воскресенье я проснулась раньше всех в доме, бодрой, как голодный пингвин

В воскресенье я проснулась раньше всех в доме, бодрой, как голодный пингвин, и веселой, как мартышка.

Поскребла по сусекам, помела по полкам и наскребла, как водится, некоторое количество денег, подхватила Ричарда, и мы поехали в книжный клуб.

Но на этот раз не за книгами.

Меня просто распирало от желания сделать маме подарок.

Я летела сквозь обманчивую прохладу летнего утра и удивлялась тому, как все просто. Как переставить запятую – «казнить нельзя помиловать», – и смысл меняется, и все уже по-другому. Последние дни я словно сидела за серым, грязным стеклом, а мама пришла и вымыла окно, и все снова стало хорошо.

Вот я и бежала в книжный клуб, мне нужен был Шкарик.

Народ там только собирался, но Шкарик уже раскладывал свои кляссеры с монетами.

– Здравствуйте, дорогие мои! Поможете мне с торговлей сегодня?

– Андрей Викторович, я хотела к вам за помощью обратиться…

– Слушаю?

– Андрей Викторович, мне нужен подарок для одной красивой женщины. Хорошие духи. Это для моей мамы… А вы же разбираетесь в красивых женщинах и знаете, что они любят… И где взять…

– Так для мамы или для красивой женщины?

– Моя мама – очень красивая женщина, – заверила я его. – Зеленоглазая шатенка. Вот такая. – Я изобразила локтями бюст, поднялась на цыпочки и прошлась перед Шкариком, старательно вертя задницей.

– Что ж, очень даже ничего, – одобрил Шкарик. – Дай подумать… Где же это у меня было? – Он стал копаться в своей записной книжке, оставил нас с Ричардом присматривать за товаром, а сам умчался к телефону-автомату.

Где-то через полчаса прибежал, выгреб у меня все двушки и гривенники и снова убежал.

Снова прибежал, схватил меня и поволок к телефону.

– Сейчас поговоришь с одним человеком, – сказал. Набрал номер и сразу стал орать в трубку: – Лина! Это не то, что ты думаешь! – И мне: – Нá, объясни ей!

– Алло. Здравствуйте…

– Кто это? – свирепым женским голосом спросила трубка.

– Меня зовут Глория… Мне двенадцать лет… Андрей Викторович любезно согласился помочь мне найти подарок для мамы…

– Андрей Викторович знаком с твоей мамой? – Голос в трубке смягчился, но все еще был подозрительным.

– Нет. Он со мной знаком. По книжному клубу… Просто я не знаю, что купить. И где. Понимаете? Не разбираюсь…

– Понимаю, – вздохнула трубка. – Дай мне Андрея Викторовича, Глория…

– Вот видишь! А ты сразу… – Шкарик пританцовывал у автомата, как будто хотел пи́сать. – Я же тебе рассказывал сто раз… Девочка с собакой, наш с Ронькой давний дружочек… Ну помоги, Линочка, я знаю, у тебя есть там одна, которая возит… Ага… ага… Гло, записывай. – Он дал мне записную книжку, продиктовал номер телефона. – Спасибо тебе, ангел мой! Целую твои крылышки.

Я скорчила гадливую гримасу, а Шкарик показал мне кулак. Я отдала ему записную книжку и вернулась к Ричарду.

Шкарик прибежал через пару минут:

– Ну, все в порядке, я договорился. Едем, – и стал собирать свои пожитки.

– Сейчас? Так рано же еще… У вас день пропадет…

– Нам на другой конец города, и она сказала – до четырех. Поехали, поехали, не спи.

И мы поехали.

Сначала трамваем, с двумя пересадками, потом троллейбусом. По дороге Шкарик смешил меня стихами Хармса, а Ричард смотрел в окно. За троллейбусом тянулся длинный, почти летний шлейф пыли, в открытом окне трепетало призрачное знамя зноя, пахло раскаленным асфальтом и соляркой.

Людей было мало – воскресенье, все за городом, и мы путешествовали с комфортом, пока в троллейбус не вошла старушка в боевито сдвинутом на лоб (как кепка у гопника) каштановом паричке.

– О! Поразводили тут собак, людям в троллейбус не войти! А расселись! Ни стыда, ни совести, пожилые люди стоят, а они…

– Дамочка, что же вы сердитесь? И места свободные есть, и собака в наморднике, как положено, – примирительно сказал Шкарик, но старушка не унималась, прошла на свободное место и продолжала ворчать всю дорогу – про бессовестную молодежь, которая развела собак, когда людям жрать нечего.

– Не обижаешься? – спросил Шкарик у Ричарда, и Ричард вежливо шевельнул хвостом.

Пес выглядел довольным и безмятежным, кататься в общественном транспорте он любил, а с тех пор как Катя помогла мне обучить его команде «Защищай!», которую пес отрабатывал в наморднике, он стал относиться к этому сомнительному собачьему украшению лояльно.

Катя многому меня научила. Я ездила к ней в питомник каждую неделю, стабильно прогуливая школу, но в разные дни – чтобы не бросалось в глаза.

Катя научила меня любить и понимать кавказских овчарок (ее любимых собак), работать с доберманами и черными терьерами, о которых до этого я знала мало – мой папа их не держал, а просто читать о собаках – это совсем не то.

Катя была профессиональным кинологом, а я многие вещи делала интуитивно, но общий подход к воспитанию собак у нас совпадал, так что мы сдружились до девчачьих сплетен – частенько, покормив собак, сидели и болтали о всяком. Однажды я спросила:

– Кать, а тебе нравится Федор Сергеевич? – Меня беспокоило то, что все мои знакомые мужчины были неженатые и какие-то заброшенные.

– Нравится, – улыбнулась Катя, – но не так, как ты думаешь. Я была знакома с Дашей, его женой. Не близко, так… Потом она уехала, ну ты знаешь… А я случайно встретила Федю… Он сильно пил тогда… Я в курсе была, что он собак очень любит, и помогла ему в ДОСААФ устроиться, инструктором… А сюда уж его без моей протекции пригласили. Федя с выпивкой завязал… Ну, и вообще… Ты знаешь, он хороший человек… А так, как ты думаешь, мне никто не нравится. Мать голову уже прогрызла – тебе тридцать пять, а ты все без семьи… А вот она, моя семья, – Катя обвела рукой вольеры с собаками, – другой мне не надо. Хорошо еще, что дед умер…

Я захихикала.

– Ой, что это я говорю… – спохватилась она. – Я хотела сказать, что дом мне вовремя достался, я от родителей съехала, и теперь так хорошо и спокойно… Какой-то я паук, Славка, мне одной да в деревне очень хорошо – простор, собаконьки мои, никто не мешает… И зачем я тебе все это рассказываю?

– Наверное, больше некому.

– Да. Никто не поймет. Да и не поверит, подумают – замуж выйти не получилось, вот и врет… А ты понимаешь?

– Не знаю. Но я верю. Почему бы человеку и не хотеть побыть одному?

Шкарик дернул меня за рукав и скомандовал:

– Выходим!

На тихой окраине мы, сверяясь с бумажкой, нашли нужную хрущобу, поднялись на пятый этаж и позвонили в квартиру 72.

Долго никто не отзывался, но Ричард насторожился, и я поняла, что нас рассматривают в глазок.

Открыла нам женщина монументальных размеров, похожая на злого индийского бога – высокая прическа, тяжелые серьги, длинно подведенные глаза, маленький крючковатый нос, утопленный в мясистом, сильно набеленном лице, три жирных подбородка, черный халат в китайских драконах, из-под которого трогательно выглядывал кончик простой сатиновой ночнушки в красный горошек.

– Собака зачем? – проквакала дама, и я поняла – нет, не индийский бог, царевна-лягушка. Вернее, царица-лягушка. Я всегда подозревала, что она и должна быть похожа на жабу.

– Вы не беспокойтесь, он воспитанный, будет у двери лежать и не шевельнется.

Дама впустила нас.

В прихожей было очень тесно, и Шкарик первым прошел в комнату, прошелестев дождем бамбуковой занавески, а хозяйка еще некоторое время наблюдала за тем, как Ричард лежит и не шевелится.

– Дисциплина – это хорошо, – наконец сказала она. – Проходи, девочка. Только обувь сними.

Я вслед за ней прошла в крошечную комнату, устланную и завешанную пестрыми коврами. Польская стенка была забита хрустальными вазами и фарфоровыми статуэтками, у стены стояло старое пианино, над ним висел портрет Есенина с трубкой. Красные плюшевые занавески, красные плюшевые кресла, диван, журнальный столик, горка в углу.

«Вот и коробчонка», – подумала я и села на диван рядом со Шкариком.

– Ждите! – сказала дама и уплыла в соседнюю комнату. Вернулась она оттуда, неся в жирных, жабьих лапках картонную коробку, обтянутую тем же красным плюшем. Поставила перед нами, открыла: – Выбирайте.

В коробке теснились флакончики и коробочки с духами. Я наклонилась над ними, прикрыла глаза, повела носом. Сразу заломило в висках, словно вся вавилонская толпа заголосила на разных языках, каждый о своем. В носу зачесалось, в глазах закипели слезы, я не сдержалась и чихнула.

Я с детства не переносила запаха духов – слишком резкий, он колол мне нос изнутри тысячей раскаленных иголок и вызывал ужасные мигрени. Потом я «переросла» и теперь от духов просто чихала как кошка, но моя бедная мама привыкла пользоваться парфюмом только вне дома. И папа, и дядя Степан дарили ей маленькие флакончики, которые удобно было носить в сумке.

А мама так любила духи! Если бы не я, она, наверное, жила бы, одетая в свое цветочно-фруктовое облако, и была счастлива. Она любила душиться на ночь. Иногда вечером мама заходила ко мне и спрашивала:

– Гло, можно я капну вот этого на запястья? Тебе не будет плохо? Только не ври! – И она проносила рядом со мной флакон.

– Нормально, мам.

– Врешь. Я вижу, что врешь. Ладно, в другой раз…

Превозмогая шум в голове, я еще раз повела носом над коробкой и учуяла запах, выделявшийся среди остальных необыкновенной свежестью, грозовой свежестью, только не страшной, а как сад после дождя – мирной, нежной, светлой.

Я выхватила из коробки тяжеленький флакончик с темной, блестящей крышкой и сказала:

– Вот это.

– Губа не дура. Армани, – проквакала нарядная жаба и назвала цену.

Мне не хватало где-то четверти, Шкарик добавил, и я протянула деньги даме.

– Так я не поняла… – Жаба удивленно дернула головой, и проявился четвертый подбородок. – Девочка, что ли, платит?

– Подарок маме. Вы не беспокойтесь, это мои деньги.

– Собак натаскивает, – пояснил Шкарик. – Мне бы столько за репетиторство платили…

– Ах ты, мой зайчик, – неожиданно просюсюкала женщина, сложив угрожающе-красные губы противной трубочкой. – А мой-то все – дай, дай! А она на свои деньги маме подарок! Хотя… Мой-то маленьким тоже был хорошенький… Ждите! – снова сказала она и уползла в свою сокровищницу.

Через минуту вынырнула, зажав в пальцах газовый шарфик, такой легкий, что он струился за ней по воздуху стаей блеклых бабочек – бледно-зеленых и розовых, словно материализовавшийся запах тех самых удивительных духов.

– В нагрузку. – Она разжала пальцы, и шарфик скользнул мне в ладонь. – Люби мать! Мать – это святое!

Шкарик, покряхтев, тоже купил флакон «Пани Валевска» и спрятал его во внутренний карман, как флягу с коньяком.

Вышли на улицу и сразу кинулись дышать – в наглухо закупоренной коробчонке с кислородом было не очень.

– Ну что, ты довольна? – спросил Шкарик.

– Да, спасибо вам, Андрей Викторович, вы мой спаситель. Деньги в воскресенье верну.

– Пустое. Давай провожу тебя к троллейбусной остановке, а то нам отсюда не по пути.

Дома никого не было, дедушка увез бабушку на дачу до сентября, а мама с дядей Степаном ушли гулять или в кино. Я оставила духи и шарфик на мамином трюмо и поскакала на площадку – меня ждали сегодня две собаки.

Вернулась я ближе к одиннадцати, но родителей все еще не было. Я переоделась в пижаму, откинула одеяло на диване, а сама пока улеглась с Ричардом и книжкой на полу.

В пустом доме было спокойно и тихо, только мамин кот сыто голосил на кухне, показывая, кто здесь хозяин. В раскрытое окно приливами вплывал вечерний ветер. Ричард похрапывал, лежа на спине, и его яйца победно сверкали в свете настольной лампы.

Я физически наслаждалась комфортом и покоем, но тут вернулись родители.

Я погасила свет, прыгнула в кровать и прикинулась спящей.

Мама с дядей Степаном, стараясь не шуметь, прошли к себе, шуршали и тихо хихикали, но тут мама восторженно, хоть и придушенно, запищала – нашла подарок.

– Степочка, какая прелесть! Спасибо!

– Это не я, это Гло, наверное…

Мама осторожно приоткрыла дверь в мою комнату, и я сказала:

– Мам, я не сплю…

Она включила верхний свет (была у нее такая дурная привычка) и вошла.

– Гло, это ты принесла?

– Да, мам. Это тебе. Нравится?

Мама подсела ко мне на диван, держа в руках и флакончик, и шарф.

– Да… Такие… такие милые… и странные… У меня никогда таких не было… Дорогие?

– Мам, это собачьи деньги, все по-честному. Хочешь, спроси у Федор Сергеича…

– А где взяла?

– У спекулянтки. Могу телефон дать. Только скажи, что ты от той девочки с собакой… У них, знаешь, все строго… Конспирация…

– Ты как твой папа… Мот, транжира, подарки без повода, сомнительные знакомства… – Мама расцеловала меня и ушла примерять шарфик.

Дата добавления: 2015-07-20