Глава 24. Этим вечером мне свезло еще раз – с джинсами, с теми самыми джинсами

Этим вечером мне свезло еще раз – с джинсами, с теми самыми джинсами, которыми я заморочила головы мальчишкам, когда нужно было выручить Ричарда. Ричард, кстати, снова дрых на коврике, под батареей, как у себя дома. Да чего уж там – теперь бесспорно у себя дома, на законных основаниях. Он без сомнений устремлялся в мою (нашу?) комнату и сразу заваливался спать.

– Эх, совсем я тебя замотала. – Я провела рукой по грязному собачьему боку, оглядела серую ладонь. – А грязи! Ничего, завтра помоем тебя. Как лошадку – из шланга.

Ричард приоткрыл глаз и вежливо стукнул хвостом, мол, да, завтра делай что хочешь, а сегодня дай уже мне наконец поспать.

Я старательно закрыла дверь в комнату и побежала к Леночке – за пресловутыми джинсами.

Моя мама, как я и предполагала, не особенно обрадовалась перспективе приобретения прошлогодних Леночкиных штанов.

– Это что же, обноски чужие будешь таскать? – сказала она с осуждением.

– А кто сапоги себе купил в комиссионке, м-м? – невинно поинтересовалась я. – Мам, все равно же не возят моего размера. Это Ленке папа привез, ну специально ей, а так никто не возит – слишком маленькие.

– Так и купила бы на вырост… Так даже лучше…

– Мам, надоело на вырост. – Я задрала майку и продемонстрировала свои штаны, которые тоже были «на вырост» и топырились под ремнем множеством складок.

– Тогда я пойду с тобой! – воинственно заявила мама.

– Нет уж. Ты не умеешь. Опять будешь стесняться и заплатишь вдвое больше денег.

– Можно подумать, ты умеешь, – обиделась мама.

– Я умею. Меня Геша научил.

– Ну хорошо. Раз Геша, ты говоришь… Он хороший мальчик…

Геша однажды приезжал к нам в гости – дедушка его позвал – и, несмотря на свой затрапезный вид, сумел обаять мою маму, как и всех других женщин. Теперь я могла спокойно на него ссылаться по любому поводу.

Но торговаться на рынке и правильно покупать всякое Геша меня действительно научил.

Ох и пришлось ему потрудиться!

Меня с детства учили быть вежливой и любезной – говорить людям приятные вещи, уступать место старшим, пропускать вперед, ни с кем не спорить без нужды, а тут надо было делать все в точности наоборот.

Нельзя было хвалить приглянувшийся товар, более того, нельзя было показывать виду, что тебе что-то понравилось. Нужную вещь следовало оглядеть мельком и отложить в сторону, притворившись, что интересуешься совсем другим, а эту – ну да, прихватишь, если вдруг деньги останутся или отдадут задешево.

Надо было делать вид, что все дорого и недостаточно хорошо, даже если это не так. Надо было торговаться и ругать товар. Уходить несколько раз, потом возвращаться и нехотя спрашивать, не одумался ли продавец, не уступит ли.

Единственное, на чем могла отдохнуть моя поруганная вежливость, – это на благодарности и взаимном пожелании здоровья в случае свершения сделки. Тут уж не следовало стесняться и ограничивать себя – можно было исполнять целые хвалебные песни.

Именно эту тактику я и использовала с Леночкой и ее мамой, и все остались друг другом довольны. Главная хитрость заключалась в том, чтобы не добивать продавца, чтобы он был уверен: хоть слегка, а все же он тебя надул, иначе неинтересно – так говорил Геша.

И вот я неслась домой, тащила купленные тряпки – розово-плюшевую спортивную курточку с капюшоном, чтобы порадовать маму, и две пары джинсов, одни фирменные (но в них мне не понравилось – ни тебе ногу поднять, ни сесть, ни встать), другие подешевле, индийские – зато в них можно было нормально двигаться, и еще там были замечательные карманы на молнии.

Я поскреблась в комнату к родителям и сказала:

– Вот! – демонстрируя ворох вещей.

– Так что же ты так принесла! – всплеснула руками мама. – Ты пойди примерь, покажись… Как пацан, честное слово…

– Хорошо, мам, – сказала я, втискиваясь в комнату, – вот еще, тут деньги остались…

Мама посмотрела на отчима – тот сидел в кресле и читал медицинский журнал на английском языке – и снова взглянула на меня:

– Гло, ну сколько можно? Тебе же сказали – это подарок… Дядя Степан обидится.

Дядя Степан смешно спустил очки на кончик носа и важно кивнул.

– А как же воспитательный момент? Ты же мне сама говорила: денег у нас нет, надо экономить… Я и экономлю… Вот, пятьдесят рублей…

Отчим спрятался за журналом и там сдавленно захрюкал, пытаясь сдержать смех, а мама растерянно замерла с расческой в руке – она сидела у трюмо, волшебно-красивая в мягком свете торшера, и расчесывала волосы на ночь.

– Степа? Степа! – беспомощно позвала мама, не зная, что ей со мной делать.

Отчим снова показался из-за журнала – губы у него прыгали, он раскраснелся.

– Э-э-э… Молодец, Глория… э-э… мы с мамой тобой гордимся. – Он неуместно хрюкнул. – Хочешь оставить сэкономленные деньги себе?

– Нет, спасибо. Давайте их лучше дедушке на хозяйство отдадим.

– Э-э… да. Замечательная мысль, Глория! Ты… э-э-э… да… молодец. Аня! Правда, Глория – молодец?

– Да! Просто умница, всегда бы так, – сказала мама с облегчением. – А теперь покажи же, что ты там купила!

И я отправилась к себе переодеваться.

У двери меня встретил Ричард – он услышал, как я пришла, и волновался. Я погладила пса:

– Сейчас, подожди, вот покажу все маме и пойдем гулять.

Ричард сразу же залег обратно на коврик, подгреб под себя мой старый свитер, который служил ему то ли подушкой, то ли игрушкой, и затих.

– Ты что же, не хочешь? – удивилась я. – Гулять, Ричард, неужели ты не хочешь гулять?

Пес зарылся в свитер мордой и зажмурил глаза – мол, сплю, никого не трогаю, никуда не пойду.

Надо сказать, Ричард так и остался единственным из знакомых мне собак, который вяло реагировал на команду «гулять». Нет, слова он запоминал очень быстро, просто я все время таскала его с собой, он уставал за день и вечер предпочитал проводить, валяясь дома, на коврике.

Я надела джинсы, те, что получше, курточку, расправила бантики и пошла к маме.

– Ой, какая хорошенькая штучка! – обрадовалась мама розовой мерзости. – Ой, а мягонькая какая! Дочь, ты не безнадежна! Степа, посмотри, нет, ты только посмотри, какую красивую кофточку купила Глория!

– А я тебе говорил! Сначала джинсы, или что там она хотела… А потом втянется, так и пойдет… И будет наряжаться и вертеться перед зеркалом, как все девочки. – Отчим доброжелательно смотрел на нас поверх очков. Когда я поймала его взгляд, там, кроме дружелюбия, таились и легкая насмешка, и понимание, и даже сочувствие. Я знала, что он знал – весь этот цирк только для мамы, но я знала также, что он никогда меня не выдаст, он любил мою маму и старался ее не огорчать.

– Ну, Гло же! Что ты такая скучная? Ну посмотри на себя, какая ты красивенькая, как тебе к лицу! – Мама подтолкнула меня к зеркалу.

Зеркало – волшебная вещь, одно слово чего стоит – «а-м-мальгам-ма». Звучит как заклинание, не зря зеркала всегда использовали во всяких волшебных, колдовских делах.

Я подняла глаза и подумала: бедная моя мама… Совсем мне не к лицу ни эти бантики-хризантемы, ни розовый плюш… Леночкино личико – кругленькое, румяное, с носом-кнопочкой – сюда бы подошло, а мое бледное, узкое лицо, резкий подбородок, упрямые губы, большие, серые, вечно настороженные глаза, тонкий прямой нос – все выглядело неуместным в этом цветнике, в белом и розовом, словно в фотографию миленькой девочки вклеили чужое, разбойничье, мальчишечье лицо.

– Да, мам, очень красиво. – Я сняла курточку, оставшись в простой белой майке. – Спрячь ее пока, ладно? Я же не буду в ней каждый день ходить, да?

– Хорошо, – сказала мама, мечтательно прижимаясь щекой к мягкой тряпочке. – Мы будем ходить в парк… или в кино… или в цирк, ой, нет, цирк ты не любишь… Ну будем ходить куда-нибудь по выходным, вместе, всей семьей, и ты будешь нарядной и хорошенькой… Как все девочки…

– Да, мам. – Я погладила ее по руке. – А сейчас я пойду, а то мне завтра вставать рано…

Дата добавления: 2015-07-20