Глава 13. Я притрюхала на конюшню рано-ранешенько, Геша еще и сена не давал

Я притрюхала на конюшню рано-ранешенько, Геша еще и сена не давал. Он ходил сонный, позевывал, чесал то место, где у нормальных людей пузо.

– Ты вообще домой ходила или как? – зевнув и встряхнувшись спросонья, спросил он.

Зоська дрыхла в деннике, как дите, раскинувшееся по кровати. Вранье, что лошади спят стоя. Если им просторно и безопасно, они очень даже любят поваляться, поэтому и нельзя шуметь в конюшне – лошадь может испугаться, резко вскочить и травмировать себя.

Мы разнесли воду, Геша вдруг закапризничал и потребовал чаю, и, пока он разносил кашу, я пожарила яичницу в крохотной чугунной сковородке, вскрыла подрезанную дома банку дефицитного горошка, вытерла влажный от росы стол на улице, и мы сели завтракать.

Молодое солнце дрожало в рассветном воздухе, проснувшиеся псы, зевая и потягиваясь, лениво перебегали от столба к столбу, чтобы переметить свои владения, а потом брели к нам – вдруг чего со стола перепадет? Верещали утренние птицы, и было так хорошо и вольно, точно мы встречали утро не в городском парке, а в лесу.

Геша подобрал хлебом остатки яичницы и объявил, что умеет и любит хорошо пожить.

Я кротко с этим согласилась, оставила его допивать чай и просыпаться, а сама взяла Зоську на проездку в лес.

Вернувшись, мы не застали и следа утренней безмятежности: набежали дети, кто-то переодевался, кто-то седлал, собаки крутились у всех под ногами. Лиля сидела за столом и что-то рассказывала, кучка людей рядом заходилась от смеха. Ира стояла тут же, похлопывала плетью по голенищу и покрикивала на псов – она всегда приходила с двумя-тремя пойнтерами, ее отец был охотником так же, как мой, и она любила разглагольствовать о воспитании собак, – но псы, как и лошади, несмотря на грозный голос, мало ее слушались, повизгивали, когда она доставала кого-то плетью, поджимали хвосты, поглядывали на нее хитро и скоро снова принимались за свое.

«Нет никого упрямее трусливой собаки», – подумала я и подошла поздороваться.

Ира, подняв на меня тяжелый взгляд, разразилась истерическим криком:

– Что она здесь делает? Что здесь делает эта сука?! Пошла вон отсюда, чтобы ноги твоей здесь не было!!! Лиля, ты ее не выгнала? Меня что, никто здесь не уважает?!!

– Ира, Ира, успокойся. – Лиля потянула ее за руку и усадила рядом с собой. – Ну что ты кричишь на девочку, она же не нарочно! Она маленькая, просто не справилась вчера с лошадью, вот и все…

Это я не справилась с лошадью? Я?! Я очень кстати онемела от возмущения, поэтому успела заметить Лилин веселый взгляд и промолчала.

– А… Ну да… – Ира остыла так же быстро, как вспыхнула, улыбка ее лучилась самодовольством. – Я всегда говорила, что Глория не умеет обращаться с животными… И вот к чему привело это ее мерзкое сюсюканье. – Она скривила губы и противно запищала: «Ой-ой-ой, протрите ей седельце кружевным платочком… Ой-ой-ой, лошадке больно…» Лошадь – опасная скотина, ее надо держать в строгости, вот она вчера себя и показала. А таким мягкотелым слюнтяйкам, как ты, не место в спорте! Или ты научишься брать верх над лошадью, или…

Ирины пойнтеры совсем распоясались, пока хозяйка отвлеклась, напрыгивали на Зоську и лаяли. Та рокотала горлом, поджимала ноги, но играючи – она совсем не боялась собак.

Однако Ира, заметив это, схватила плеть, стала осыпать собак ударами и орать:

– Сидеть! Сидеть! Фу! Сидеть!

Собаки, прижав уши, испуганно косились на нее, прикасались на минуту задницами к земле, но тут же вскакивали и снова начинали лаять.

– Сидеть, я сказала! – Ира пнула одного из псов, и тот с визгом откатился в сторону, на остальных замахнулась плетью. Глаза ее превратились в щелочки, челюсти были стиснуты, и даже уши прижаты от злости.

И тут искрящийся, холодный, как лед, бес веселого гнева толкнул меня под локоть, и я негромко проговорила:

– Разве ты не знаешь, что не стоит подавать животному команду более двух раз, а лучше добиваться послушания с первого раза?.. Вот так: сидеть, Зося!

Зоська, кряхтя и фыркая, медленно подогнула задние ноги и грузно опустилась на круп. Собаки шарахнулись в стороны, Зося же села чуть набок, растопырившись и вывалив брюхо, как щенная сука в жару, вытянула шею, задрала верхнюю губу, обнажив огромные зубы, и длинно, издевательски заржала – она всегда так делала, выполняя этот трюк, то ли оттого, что усилия ее увенчались успехом, то ли оттого, что люди обычно смеялись, глядя на сидящую лошадь, а лошади, как и кошки, склонны к подражанию. Но в этот раз лыко было в строку.

Все рассмеялись, как всегда, захлопали, только Ира застыла, выронив плеть и открыв рот.

Из конюшни вышел Геша и разрядил обстановку:

– О! Обратно цирк! А работать кто будет? Ну-ка, пошли!

Конюхи, ворча, встали и поплелись к конюшне, а Геша взялся за меня.

– Потянет связки кобыла – шкуру с тебя спущу! – пригрозил он, отвесив мне очередной подзатыльник.

Я стала поднимать лошадь. Лиля увлекла куда-то Иру, а та послушно шла за ней и все оглядывалась на нас с Зоськой – как пятилетняя девочка, которую уводят от слона.

Бесенок гнева отлетел, и я пожалела о том, что сделала. Не стоило наносить удар по самолюбию Иры, да и о своем самолюбии я подумала с неприязнью. Вот ведь я и не знала, что горжусь, как дурочка, своим умением ладить со зверями, а стоило Ире меня задеть, и – нате вам! – я стала доказывать, какой я молодец, не стерпела. И Лиле игру испортила, ведь она наверняка что-то задумала… Эх…

Но я недооценивала Лилю.

В тот день у нашей группы не было тренировки, и Лиля занималась с малышами. Хлопоча во дворе и в конюшне, я мельком видела, как она что-то говорила Ире, а та, вопреки своему обыкновению, не кричала, не спорила, а молча слушала.

Они разговаривали долго и вместе уехали после занятий, хотя обычно Ира любила сидеть на конюшне до вечера, флиртуя и болтая с конюхами, чем ужасно злила Гешу – у нас не было заведено бездельничать.

На следующий день на тренировке Ира никого не обидела, не обозвала лентяем и придурком, была тихая, строгая и значительная, я бы сказала, как монахиня или христианская святая, если бы видела вживую хоть одну.

Мы все переглядывались и хихикали, не понимая, в чем дело.

– Ее что, инопланетяне подменили? – шепотом спросил Пашка, и все рассмеялись.

– Отшагайте лошадей и возвращайтесь, – распорядилась Ира, после того как мы закончили тренировку. – У нас будут теперь теоретические занятия.

Когда мы пришли, Ира рассадила нас по лавкам вокруг стола, на котором лежала большая картонная папка. В папке были фотографии всадников (по большей части – самой Иры) и рисунки со схемами положения всадника во время прыжка. Довольно хорошие. Оказалось, что Ира, до того как поступить в институт физкультуры, училась в архитектурном и сегодня всю ночь рисовала, чтобы подготовить занятие.

Мы уважительно притихли, а она вдохновенным голосом стала рассказывать нам о истории конкура, о Каприлли и Филлисе, говорила, что теперь мы будем ходить не только на соревнования, но и на тренировки мастеров, чтобы учиться. Конечно, она не удержалась и сказала, что главное – правильная посадка, а мы все сидим как попало, но она будет самоотверженно учить нас и исправит, что сможет.

Никто из нас не рассмеялся и не произнес ни слова. Алина была молчаливой, Юлька – слишком вежливой, а близнецы и я – достаточно циничными, чтобы хватило ума не говорить взрослому то, что он не хочет слышать.

Лиля учила нас хорошо. То есть она тоже много рассказывала, мы любили ее слушать, но учила так, как это принято у гимнастов, «руками» – прижимала коленки к лошади, распрямляла спины, ставила локти, чтобы мы почувствовали правильное положение тела и потом могли сами контролировать себя.

Она говорила, что мы должны слушать свое тело – не всегда стильная езда бывает результативной, а мы все были детьми, слишком маленькими и легкими для конкура, и мало чем могли помочь своим четвероногим товарищам в смысле баланса, могли только не мешать.

Нас всех учил прыгать Тактик, самый опытный конкурный конь на конюшне. Благодаря Юлькиной неусыпной заботе он выправился, и у нас была возможность работать с ним без узды, на кордео или держась за гриву – чтобы почувствовать, как лошадь вытягивает шею на прыжке, и не сбивать ее неумелым управлением.

– Тактика не надо учить, он профессор, сами у него учитесь, – смеялась Лиля.

Лиля научила нас учиться у кого угодно, благодарно склевывать крошки знаний из любых рук, поэтому мы молча и внимательно стали слушать Иру – ведь не зря же она мастер спорта, пусть это и было предметом насмешек у нас, но мы смеялись не над ее мастерством, а над тем, как она говорит об этом.

Следующая тренировка прошла так же спокойно, Ира много прыгала сама, объясняя нам все тонкости, и только изредка, когда кто-то из нас делал все слишком хорошо, в ее взгляде мелькало прежнее недовольство.

– Как же она изменилась, – сказала мне Юлька в раздевалке. – Правда, здорово?

– Никак не изменилась, – я пожала плечами, – просто играет другую роль.

– Ты иногда говоришь странные вещи, Глория, – заметила Юлька с осуждением. – Нельзя так.

– Точно, – кивнула я, и Юлька успокоилась. Но я-то согласилась с тем, что нельзя столько болтать, лучше оставить свое мнение при себе.

На самом деле я думала, что Ириного увлечения новым образом надолго не хватит и скоро она станет прежней. Я не сомневалась, что суть не изменилась, чемпионы не умеют учить, у них это называется «растить конкурентов», ну и какой чемпион в здравом уме станет это делать?

И еще меня снедало любопытство – что же, что Лиля ей сказала?

И я решила просто спросить. Лиля ответила вопросом на вопрос:

– А ты как думаешь?

– Я не знаю…

– Я сказала, что сама училась у разных тренеров понемногу и поэтому не могу дать вам должной теоретической подготовки. Что без ее знаний и опыта нам не обойтись. Что только она сможет вывести вас из тьмы невежества. – Лиля лукаво улыбалась. – Что вы всего лишь неразумные дети, неразумные и не очень способные, так что ей придется быть терпеливой с вами, ослятами, но я уверена, она справится с этой благородной миссией, ей и не такие трудности по плечу…

Мне не особенно понравилось то, что я услышала, и, поразмыслив, я снова спросила:

– Лиль, а… разве можно хвалить человека, если не за что? Или ты ее обманула? – Признаться, ни один из вариантов мне не нравился. Я считала, что хвалить надо за дело, а обманывать нехорошо. Нет, сама-то я легко врала – в критических обстоятельствах, если ленилась с кем-то долго объясняться или если не уважала и ни в грош не ставила собеседника, но себя я и не считала хорошим человеком, а Лиля – совсем другое дело…

– А что бы ты сделала? – с интересом спросила Лиля, а я, не задумываясь на этот раз, ответила:

– Выгнала бы к чертовой матери… Ой, извини, Лиль… Выгнала бы, слишком много возни и никакого толку…

– Ну да, Ира тоже хотела тебя выгнать. Молодцы вы, решительные девушки.

Я смутилась.

– Руганью от человека ничего не добьешься, – сказала Лиля, – только разозлишь. Ты ведь не бьешь лошадей, правда, Глория?

– Ну, да… Но наша русичка в школе ужасно ругается, ее все до смерти боятся и делают домашние задания как миленькие…

– А если вашу русичку хватит удар или она уйдет в другую школу, вы что же, по-прежнему будете делать домашние задания как миленькие?

– Нет, – ответила я, – я терпеть не могу русскую литературу. Мы все терпеть ее не можем. – Тут я поняла, о чем говорила Лиля, и от удивления даже приоткрыла рот.

Лиля кивнула:

– Вот видишь. На самом деле и люди, и животные добровольно делают только то, что хотят. А то, что не хотят, они делают от страха или за какую-нибудь награду.

– Как лошади? За сахар и яблоки?

– И за доброе слово, и за ласку. Но, знаешь, если перестать запугивать или хвалить, и лошадь, и человек перестанут делать то, что хочешь ты, и вернутся к тому, что хотят они сами.

– Поэтому надо выбирать занятия по способностям, да? И тогда им не надоест. Я же говорила!

Лиля кивнула и улыбнулась мне. Она была очень терпеливой.

Мы уселись на ограду плаца и стали наблюдать, как Ира гоняет Юльку на Тактике. Юльку она невзлюбила еще больше, чем меня, – слишком уж та была хороша, – и сейчас говорила ей гадости, якобы замечания тренера, но Тактика не трогала, ни боже мой.

– Все-таки хорошо, что она перестала распускать руки, – сказала я. – Тактик бы ее просто затоптал… Лиль, а ты думаешь, если Иру хвалить, то она станет хорошей?

– Солнышко, а бывают плохие лошади?

– Нет, бывают лошади, которые не подходят нам по характеру. Вот я не люблю Напалма, а Пашка с ним сработался. Или дурноезжие лошади – это чаще всего умные кони и с сильной волей, но их обижали, или неправильно кормят, или еще чего-нибудь… Ну что-то есть, что их беспокоит, как камешек в подкове, вот они и защищаются так. – Говорить о лошадях мне было гораздо проще, чем о людях, и я распелась: – Тот же Тактик или Зоська… – Тут я невольно вспомнила Зоськиного названого братца, Адидаса.

Они были с одного завода, заездили их года в полтора и сразу продали. Зоська с Адиком пошли по рукам – школы, прокаты, где они, как видно, хлебнули лиха.

Когда они попали к нам в конюшню, Зоська была злой, как крыса, а вот Адик, тихий и покорный, был как погасший огонек.

Они были похожи мастью, золотисто-гнедые, с белыми носочками, только у Зоськи еще звездочка во лбу. Оба так и не выросли как следует от того, что их перегружали работой по малолетству, но Зоська была стройной и долгоногой, а Адик – коренастым, как медвежонок, невысокликом.

У Геши в руках Адька перестал болеть, сделался упитанным и пушистым, но так и не повеселел. Он понуро шел, куда вели, и делал, что велели. Он не любил, когда его гладили, и другие жеребцы – даже интеллигентный Тактик – так и норовили накинуть ему задними или куснуть, «добить», по выражению Геши.

Адик чувствовал себя хорошо, только забившись в угол денника, поближе к Зоське, которая чесала ему холку, просунув морду сквозь решетку (они стояли рядом).

Он был послушным, Лиля легко обучила его брать препятствия, но Адьке не хватало куражу, и как мы его ни обхаживали, он так и остался самым грустным коньком на конюшне.

Я встряхнула головой и подумала: уж лучше быть злой, как Зося, чем так вот, как бедный, забитый Адидас.

– Нет, плохих лошадей не бывает, это точно… Если лошадь делает гадости, значит, у нее есть на то резоны, – сказала я.

– И люди так же, – заметила Лиля, – просто их резоны бывает труднее понять..

– Ну, не знаю… – Я почесала нос. – Знаю точно только одно: на этих соревнованиях мы пролетим…

В какой-то мере это беспокоило всех – и близнецов, и Юльку, и Алину.

Мы были слишком малы для того, чтобы тренироваться самостоятельно. Слишком низкий класс, и все это понимали, а Ира больше задавалась, чем учила нас, так что мы боялись опозориться на зимнем конкуре.

– Ну, это мы еще посмотрим, – сказала Лиля. – Вот вам бы с Юлей следовало поездить пока на других лошадях. – Уловив мой невольный протест, она объяснила: – Вы теряете навык, Юльку катает Тактик, да и ты слишком доверяешься Зоське на препятствиях, совсем сама думать перестала. Надо устроить пересменку на пару месяцев, встряхнуться, это всем пойдет на пользу.

– Ира не разрешит.

– Разрешит. – Лиля поймала мой унылый взгляд и добавила: – Не так-то легко найти другого тренера, солнышко, к нам, понимаешь ли, никто не идет… Геша (а Геша всех знает), вроде бы отыскал какого-то дядьку, говорят, он редкий мастер, да и вольтижер отличный, но он где-то за границей до марта… Кроме того, по слухам, он тоже не сахар… Наездник прекрасный, а человек скверный, высокомерный и скандальный. – Лиля вздохнула и задумалась, я же, представив кого-то еще гаже, чем Ира, сморщила нос и решила, что на сегодня с меня хватит паршивых новостей.

– Пойду, а то Геша заругается, что я бездельничаю.

И я припустилась к Геше – вот уж с кем было легко и понятно, и не надо ни о чем договариваться, а Лиля подошла к Ире.

Через короткое время в конюшню влетела Юлька и, давясь слезами, сказала, что у нее отнимают Тактика.

Геша сунул Юльке яблоко и велел для начала подобрать сопли, а то у коней мокрец будет, я же сказала, что плакать не надо, это не взаправду, а военная хитрость, и пересказала наш с Лилей разговор.

Юлька чуть успокоилась, всхлипывая, быстро сгрызла яблоко, и я скормила ей еще мытую морковку, холодный пирожок с рисом и горсть сухариков из ржаного хлеба – все, что нашлось в карманах. Я свято верила в благотворное влияние приема пищи на психику.

– Пусть Тактик опять всех поучит, – сказала я, пока Юлька хрустела сухарями, – а то Лиля говорит, что мы класс теряем.

– Да уж, пусть хоть Тактик… От Иры толку мало, – сварливо заметила Юлька. – А у тебя больше нет сухариков?

– Только сено осталось. – Я сунула ей под нос несколько сухих травинок, и мы обе рассмеялись.

Дата добавления: 2015-07-20