Письмо от меня

«Фара! Ринат!
Как так могло получиться, что ты влюбился в меня? Я прочитал все твои письма! Я разложил их, как мне кажется, по хронологии. Потом разделил на группы: одни, где ты нежен, другие, где груб, еще есть кучка, где ты пьян, и еще, где ненавидишь себя. Зря. Ты называешь себя уродом! Кто тебе сказал? Сломанный нос? Ну и что! Нормальная мужская внешность. Не всем же быть такими пушистиками, как я!
Зато я узнал, что ты необыкновенный человек! У меня за все это время появился только один друг. А у тебя только в классе четверо! Они готовы хоть кого порвать за тебя! Даже меня. Ник мне рассказал, как в восьмом классе ты его спас, когда он оказался в полынье, как убегал от его благодарных родителей потом, как ты спрятался, когда пришли журналисты брать интервью у тебя. Макс мне рассказал, как ты насильно заставил его ходить в бокс, заходил за ним на утренние пробежки и тащил за руку на вечерние тренировки, как занимался с ним дыханием по Стрельниковой перед каждой тренировкой, и у него исчезла астма. Эрик рассказал мне, что ты прибежал один его спасать, когда пятеро парней на дискотеке поджидали его на выходе из клуба, чтобы начистить морду. Саня вспомнил, что ты якобы по знакомству провел его на матч всех звезд, а потом он узнал, что билет стоил бешеных денег, ты потратил все свои призовые. Почему ты не спасал меня? Я бы хотел иметь такого друга.
Ты обиделся на то, что я отверг тебя, как автора писем, глупо! Да, я не разглядел в тебе влюбленность. Да, не мог себе представить, что автор этих писем ты. Но ведь ты всё сделал для этого! Ты сам этого хотел. Ты сам виноват. Я послушно шел по той дорожке, что ты протоптал, но к другому человеку. А на что ты рассчитывал? Что я не буду искать писателя? Буду, как звезда, ожидать восторженных возгласов и даже не интересоваться, от кого они исходят? Да я бы всё перерыл, но писателя нашел! Почему? Твои письма, они разозлили меня, разбудили, истомили, они вытаяли во мне кусочек живой земли. А ты! Ты бросил меня, своих друзей, маму, в конце концов! Ты не пишешь мне больше…
И где ты сейчас? Ты жив? Ты дышишь еще тем же воздухом, что и я? Если ты возненавидел меня, то нужно возвращаться! Нет смысла прятаться. А если все еще любишь, то тем более нужно возвращаться. Спрятаться не сможешь. От меня. От себя.
Ринат! Хочу познакомиться с тобой настоящим, потому что я и не знал тебя. Возвращайся.»

Зачем я написал письмо? Хотел ощутить себя писателем? Да. Писать было сложно. Рожал каждое слово, представлял, как он будет его читать, недоверчиво хмуриться, как он сразу засобирается домой… Фары нет уже больше двух недель. И мы по-прежнему ничего не знаем о нем. Билеты на поезд, самолет, автобусы межгорода не покупал. Никому не звонил. В клубах не появлялся. Ник ездил в Уфу. Там ничего о Фаре не слышали. Мама Багрона проверяла через отельную сеть, нет ли где похожего на Фару постояльца. Дважды мы даже ездили в какие-то гостиницы, но нам открывали незнакомые люди. В больницах, психушках, наркодиспансерах, санаториях и моргах его тоже не было… к счастью.

Я заметил за собой, что всё время оглядываюсь, когда иду по улице, особенно вечером. Вдруг он за мной следит, как раньше? Я фантазировал, что он напишет еще одно письмо. Тридцать шестое. И в письме проговорится, где он… Но писем не было. Только предыдущие тридцать пять. Я их прочитал много раз. Среди них были любимые. Были и те, над которыми я хихикал, представляя пьяного Фару. Но в основном пугающие своей безысходностью, он так запутался, что вырваться можно было только разорвав узлы, разрубив их. И вот он исчез. Разрубил.

Парни не издеваются надо мной. Они отстояли мой суверенитет от Катьки Шепитько, Снегурочка мне не грозит. Даже какое-то подобие дружбы образовалось. Особенно с Максом. Труднее всего было с Ником. Я боялся его. Ник бесконечно придирался ко мне: подстригись, «что за девчачья футболка!», не хлопай глазами, почему нормальным спортом нельзя заняться, ты не на подиуме, иди нормально… Его всё бесит во мне, он считает, что я «испортил его друга». Но это не значит, что он не общается со мной. Не просто общается! Командует!
- Хрена ли тебя ждут все на тренировку?
- Будете выступать в Х-club все выспроси, не видели ли там Фару! Не забудь!
- Сел быстро за последнюю парту! Пока Фары нет - сидишь там!
- Какого черта телефон выключал? Вдруг Фара тебе позвонит!
- Ты к тете Ане ходил?
Я действительно по его требованию несколько раз ходил к маме Рината. Меня принимали как родного. Анна Сергеевна рассказывала про детство Рината, про то, сколько он травм получил, перечисляла города, в которых он на соревнованиях был. Она корила себя: дескать, отпустила сына слишком рано, всю заботу последние семь лет истратила на младшенького – Димку. Тетя Аня спрашивала и обо мне, кто моя мама, почему мы переехали из Львова, что для меня танцы, куда собираюсь поступать… Никогда не спрашивала о наших с Фарой отношениях. Боялась услышать что-то неприятное или страшное о сыне. Всякий раз, когда я уходил, тетя Аня начинала плакать. А я не понимал! Как может Фара так поступить с матерью? Ладно, со мной или со своими друзьями! Но с мамой! Судя по рассказам, Фара с нежностью относился к семье! Почему же нет никакой весточки? Хоть бы дал ей знать, что жив! Что всё нормально… Или не нормально? Или не…

Нет. Он жив! Он жив, конечно! Просто он очень-очень далеко, там, где нет почты, интернета, а номеров телефонов наизусть не помнит. И еще там вьюга, нелетная погода, а другого транспорта нет! Буря стихнет, и он прилетит!
Или нет. Что-то случилось, и он потерял память! Амнезия. Врачи гадают, кто же этот парень? Он мучается и не может никого вспомнить! Но его лечат! Лечит какой-нибудь талантливый доктор, и память обязательно вернётся. И он прилетит!
Или нет. Он попал в руки каких-нибудь мерзких людей. Он в плену. Он связан. Один в темной комнате, на полу, нет окон, еду приносит сумасшедший немой. Фара пытается вырваться, но путы крепки! Но он будет их перетирать, перегрызать, еще немного, и он высвободится. Врежет охраннику и сбежит. И прилетит!

Но время шло. Вестей нет: ни добрых, ни плохих. Мы дважды играли в баскетбол. Один раз проиграли. Но по очкам всё равно взяли первое место. Игру тащили на себе Эрик и Саня. Ник встал в защиту вместо Фары, а меня перевели в тройку в основной состав. Играю в подаренных кроссовках.
Учителя тоже переживают. Нас вызывали к директору, Наталья Львовна потребовала рассказать, что произошло. Мы сумбурно врали, не договорившись. Получалось плохо.

Хорошо было только в танцевальной студии. Готова новогодняя программа. Уже с пятнадцатого декабря начались выезды на выступления. Сначала на тусовки школьников. Потом в двадцатых числах на корпоративы и в клубы. Наиболее популярны в заказах вакинг и «джексон»: танцы практически карнавальные, яркие, со сверкающими костюмами. Учебе мои «гастроли», конечно, не помогают, но зато в кошелек потянулись денежки. Я деньги коплю, не трачу. На зимние каникулы Покровские уезжают куда-то в Альпы. У мамы будет что-то типа отпуска, мы хотели съездить во Львов, к бабушке.

Born-dance – это другая жизнь. Там я не думаю о Фаре и не жду контрольного звонка от Ника. Там эмоции тратятся не в бесконечном перечитывании писем, а в бесконечной экспрессии и нерве. Танец – разрядка, попытка послать все проблемы, способ не ощущать себя тем, кто ты есть – Лютиком. В студии меня так не называют. Называют по фамилии – жестко и уважительно – Лютый. Говорят, это не только фамилия, это отражение моего состояния в танце: максимум, внахлест, безумие, лютый темперамент. Мне это нравится…

***
С 26 по 31 декабря – настоящая лихорадка – по три выступления в день. Самый щедрый клуб «Вальтер», Дэн ухватился за заказ, так как там платили в разы больше, чем в других заведениях, да еще и предоставляли транспорт, добираться надо к черту на кулички, за город. Правда, Дэн сказал, что основная программа в клубе какой-то тотализатор, что-то не совсем законное, а мы – только украшение. Мне плевать! Не на нас же ставки делают! Там какой-то миксфайт! Даже не знаю, что это такое!

До «Вальтера» добирались два часа, так как попали в пробку, репетировать не успевали. Клуб стоял посреди леса. Но вся инфраструктура на месте. Здание деревянное, но с размахом, построено в стиле фахтверк, с вынесенным наружу каркасом из балок. Вход в огоньках, шикарная ёлка во дворе стильно сияет красными шарами и золотыми бантами. Рядом обширная стоянка с крутыми тачками. Среди темных представительских авто белеет «скорая помощь».

Мы зашли с черного входа, так как публика уже начала подтягиваться. В гримёрку поставили минеральной воды, мясную нарезку, апельсины. Здесь зеркала, кондиционер, горячая вода, фен, утюг с доской, вешалки для костюмов, рядом туалет… В некоторых домах культуры так не принимают. Мы довольны. Девчонки щебечут – сегодня опять их звездный час! Дэн с ними сделал пул! Всех мужичков заведут! Но пул – это на финал! Сначала мы с «джексоном», потом девчонки с латиной, наш вакинг и еще два танца, во время которых я буду поедать апельсины в гримёрке! Мы переодеваемся: майка, узкие джинсы, серебристый, с искрой пиджак, шляпа и повязка на руку. Из коридора звуки нарастающего возбуждения. Нас зовут.

По белому коридору мы торопимся в зал. Интересно, что мы ни разу не выступали на этом паркете, о площадке знает только Дэн. Он говорил, что всё о’кей: пол ненаклонный и нескользкий, без ступеней, свет суперский, звук качественный. Подходим к выходу в зал, а там столпились люди в спортивной одежде. У меня ёкает сердце, даже не заходя в зал, я понимаю, что такое миксфайт – бои без правил, смесь единоборств во главе с боксом. Через головы любопытствующих я вижу ринг. Там бьются два парня. У обоих обнаженный торс, без шлемов, перчатки не совсем боксерские, босиком. Удары руками, ногами, в клинч, головой, ногой в повороте, и опять хук справа, слева, джеб в нос, ногой по колену… Один падает. Публика вяло и недовольно орет, видимо, в этом бою ставки не большие. Парню с красными перчатками с бородкой-«якорем» на потном лице поднимают руку. Он победил! А упавшего подхватывают под руки и утаскивают, его ноги волочатся по полу. Хм… почему у меня сдавило внутри? Тревожно… Но наш выход!

Мы зажигаем лунной походкой, прыжками, приземлением в полушпагате и в шпагате, мы синхронно делаем квадрат вслепую, выкидываем шляпы. Площадка действительно хороша, места достаточно, нет духоты, свет не слепящий. Публика не жлобская, цивильная, дамы в декольте, мужики в костюмах. Нам хлопают даже больше, чем предыдущим бойцам. Теперь нужно бежать в гримерку, переодеваться на вакинг. На ринг выходит новая пара. Их объявляют утомительно долго и надсадно громко, якобы заводя публику. Объявляют так, что нерусские имена слышно и у нас в гримерке. Мы красим лица, посыпаем их блестками, вощим волосы, натягиваем лосины со стразами и обертываемся серебряной липкой лентой. Парни шутят, в этот момент приколы всегда с голубоватым оттенком. До выхода мы даже успеваем мяса полопать. Девчонки латинят.

Слышу, объявляют новую пару бойцов:
- Представитель клуба «Зорг», обладатель золотого пояса турнира блу-у-у-удэнд-сви-и-ит, Олег За-а-а-агребин. Встречаем! Пять побед подряд! Коронный удар апперкот левой! Опытный боец!..
- Ииии… в левом углу… молодой и жестокий Марат Фа-а-а-аритов, клуб «Бо-о-онза», звезда последних боёв: три боя – три нокаута! Пришел из классического бокса! Победитель турниров ЮЭфЭй!… Вот он…

Что с моим сердцем? Что-то давит? Что с моими ногами? Куда меня несёт?
- Лютый? Ты куда? – кричит мне Карпыч.
- На бой посмотрю… интересно.

Никогда не был любителем мордобоя, и мне не интересно. Мне жизненно важно стало посмотреть именно этот бой: молодой… Фаритов… Бонза… классический бокс… три боя… мало. У выхода в зал по-прежнему люди, они тоже смотрят на бой. Но я, весь в стразах, смог втиснуться, выглянуть, и еле сердце поймал… В левом углу ринга Фара! Что-то изменилось в лице: бешеный взгляд, кривой оскал, брови вразлет, на левой скуле гематома, ноздри пыхают, дёргает плечом. Фара и не Фара. Брейк! И начался бой! Я смотрю заворожено. Я уже видел, как Фара борется, но там была техника, расчет, спорт, а тут слепота, долбежка, бессмысленная агрессия.
- Этот из «Бонзы» ничего! – раздались голоса совсем рядом.
- Пока ничего…
- А что, уже плотно сидит?
- Да, хрен разбёрешь! Смотри на его колено. Факт мениск в крошку! А прыгает! В прошлый раз бился с сотрясением, весь в блокаде новокаиновой, обколотый, бровь в мясо, не видит ничего, а колотил Халка, даже когда тот пал… он невменяемый просто!
- Обколотый, вот и невменяемый!
- Где Дударев его нашёл?
- Не говорит! Прячет его. О! Какой удар!.. Стоять, Олежа!
- Фаритов удары пропускает и даже не шатается! На зомби похож… а ведь молод ещё…
- Олежа! Левой! В ухо… Убивай! Вали… м-м-м… черт!

Боже мой! У Фары потекла бровь. Его хотят убивать, валить. А он? Обколотый? Зомби? Толкаюсь, просачиваюсь в коридор, бегу в гримёрку! Ищу свой телефон! Руки дрожат!
УУУУУУУУУ…………УУУУУУУУ…………УУУУУУУУ……………УУУУУУУУ… – Ник! Бери!- УУУУУУУУУ…………УУУУУУУУ…………УУУУУУУУ

Что делать? Почему Ник не берет телефон? Смогу ли я один? Надо узнать, где боксеры отдыхают, где его комната! А если его там отключат, убьют? И тут нас зовут на выступление, через пять минут вакинг!

- Дэн! – я хватаю его за руку, молю, глазами, руками, голосом. – Я не могу выступать! Мне нужно уйти! Дэн!..
- Лютый… Что-то случилось? – Дэн изумлён.
- Я никогда не просил, но Дэн! Мне нужно спасать одного человека! Именно сейчас! Прости! Но даже если ты выгонишь меня из студии, я уйду сейчас! Прости! Вы же перестроитесь на шестерых! Просто без шпагата в конце! Дэн!
Видимо, в моих глазах было что-то настоящее. Или Дэн сказал это в состоянии аффекта:
- Лютый! Хрен с ним - со шпагатом, если нужно кого-то спасать, то спасай! Может, нужно помочь?
- Может быть, и нужно! Я пока не знаю… спасибо!

И я, как был в лосинах, в стразах, на каблуках, с липкой серебряной лентой, распущенными жатыми волосами и в гриме, зажав телефон в ладони, побежал по коридору туда, где еще был бой! Слышу, публика делает отрывистое «а-а-ах»! И тишина! Боже, боже, боже… это что-то с Фарой? У выхода в зал толпа, не пробиться!
- И-и-и… Марат Фа-а-аритов! Четвертый бой, четвертый нокаут!

Публика зашумела, захлопала. Я тоже захлопал так, что на меня оглянулись. Потом еще какое-то время был шум, ведущий что-то кричал, люди у выхода расступились и, навалившись на здорового дядьку, еле двигался «Олежа», из носа и из уха кровь. Часть народа тут же засуетились, перехватили боксера и поволокли вглубь коридора.

- Перед следующим боем вновь для вас выступает бёо-о-орн-дэнс!

Заиграла наша музыка. Шесть танцоров подбежали к выходу, глаза у них стекленели, и позвоночники выпрямлялись. Наташка удивленно оглянулась на меня, Дэн повернулся и показал «V», и… упругий шаг, подбородок вверх, они уходят в свет. Только в световом прямоугольнике скрылся последний наш, как там же оказывается Фара. Он не один, с ним лысый толстяк с бычьей шеей. Толстяк хлопает Фару по плечу, на лице жирное удовольствие, аж подбородок в масле! Ринат… Половина лица в крови, она идет из брови, кровь на груди, взгляд в никуда, эмоций нет! Одна коленка большая, опухшая, Ринат заметно припадает на эту ногу.
Я вжимаюсь в стенку, ухожу в тень двери. Они проходят мимо. Я за ними:
- Молодец! Молодец! Я не ошибся в тебе! Мы порвем всех! Завтра еще один бой! Мы порвем всех! – талдычит толстяк. Я крадусь за ними. Мимо нашей гримёрки, еще дальше, налево, еще раз налево, упираюсь в дверь, она приоткрыта. Мне из-за угла видно плохо, я перебегаю и встаю за приоткрытую наружу дверь. Не будет видно вообще, зато будет хорошо слышно!
- Молодец, молодец, молодец, - бубнит лысый. – Обколоть коленку надо! Завтра еще один бой - и к доктору! Держи! Сам? Или Круглова позвать?
- Сам…
- Отдыхай! Молодец! Молодец! Как ты его! Загребин уже не то-о-от! Зорги сейчас будут нового искать. Отдыхай! Полотенце вот…
- Что с деньгами?
- Посмотрим, какие были ставки! Думаю, получишь две-три зелеными! Последним выступает Гуга, его ждём, и там денежки! Потом сразу домой, домой! Душик, сон! Можно девочку! Хочешь?
- Нет, спать. Деньги, как всегда!
- Всё сделаю! Передам твоей матери. Она в последний раз очень радовалась, очень!
- Не говори ей, где я! Просто, что жив, здоров, всё нормально…
- Как договаривались!

Звуки приближаются к двери. Чёрт! Если он сейчас выйдет, то меня обнаружит сразу! Я прошмыгнул назад, за угол, в каблуках это трудно. Успел! Толстяк выходит от Фары и в дверях ему говорит:
- Допинг сейчас будет!

Я судорожно рву на себя ближайшую дверь! Она открыта! Ура! Ловлю дверь, чтобы она не бабахнула. Я в темноте. Слышу, что толстяк вышел. Остановился около моей двери, почему стоит? Что делает?
- Это я... приготовь лекарство нашему чемпиону… надо, чтобы вырубился… да и хрен с ним, отлежится за следующую неделю… я жду Гугу… и не впускай к нему никого!.. Нет… не упусти!.. Да, он не знает… давай, он тебя ждет… не долго!

Он с кем-то говорил по телефону! О Фаре! Хотят вырубить! Черт! Я не допущу! Пока этот неизвестный не пришёл, я уведу Рината подальше! Толстяк уходит, шаги затихают. Я выныриваю из темноты в коридор и бегу в комнату к Ринату! Она открыта! Нужно действовать быстро!
- Фара!
Ринат сидит на кожаном диванчике, обхватив голову руками, на шее висит белое полотенце с пятнами крови, на брови – косо приклеенный пластырь. Он медленно поднимает на меня мутные глаза, пристально смотрит.
- Ты кто? – хрипло спрашивает Фара.
- Ты что? Я Лютик! Я Адам! Фара! Нужно бежать! – я подскакиваю к нему и сажусь перед ним на корточки, заглядываю к нему в лицо. Глаза не его, серого тучного неба в них не видно, только черные ямы с красной обводкой, в ямах гнилая вода. Он хмурится:
- Ты кто?
- Фара! Я сейчас накрашенный, это грим! Мы здесь танцуем! Не обращай внимания! Фара! Все ищут тебя! Я тоже.
- Я тебя не знаю…
- Фара! – я кричу. – Тебя обкололи! Ты сейчас и себя не знаешь! А я… я тот, кого ты любишь! Ты писал мне письма, я их наизусть знаю!
- Наизусть? – сипло удивляется Фара, морщит лоб и отодвигается от меня. – Адам? А-а-а-да-а-ам… ты не Адам, он не такой!
- Я Адам! Слушай: «Я презираю свои глаза за то, что они не могут просто с нежностью смотреть на тебя, а вынуждены уходить, убегать от твоих глаз цвета меда. Я бы хотел… слышать твое дыхание, видеть твои легкие движения, трогать твой лоб, касаться щекой мягких волос, тонуть в твоих летних глазах, чтобы стало тепло и солнечно. Но вокруг зима»… Это ты писал МНЕ!
- Тебе? Не-е-ет, это я Лютику писал… Отвали! – он начинает закипать? Ну, нет! Ты меня узнаешь, голубчик! Хватаюсь за концы полотенца, подтягиваюсь к нему ближе, он от меня на дальний край дивана, тащит за собой, как на буксире.

- Ринат! Тебя зовут Ринат! Мама твоя ищет тебя, плачет! Друзья потеряли! Ник всех на уши поднял, всех подключил! А ты! Ты убиваешь себя? Ты решил сбежать? Сбежать от меня? Не убежишь! Ублюдок! Тварь! – говорю я в него, он вцепляется в мои плечи, зрачки испуганно сжимаются, просвет серого, серый – цвет моей надежды. – Ринат! Напиши мне еще письма! Не смей убивать себя! Тебя любят столько людей! Ты их всех предаешь!

Он молчит. Непонятно, узнал меня или нет? Но ручищами сжимает за плечи до хруста, вглядывается в меня до спазма, шевелит разбитыми губами, как будто что-то говорит. И вдруг зло и трезво:
- Мама знает, что все хорошо! А больше никто не любит! Меня нельзя любить!
- Кто тебе это сказал? – ору я в него практически в рот, я загнал его в угол дивана, я почти на нём, я агрессивен, хотя и не обдолбан. Нет времени на церемонии. – Кто тебе это сказал?
- Ты!

Ага! Признал! Додавим! Я вцепляюсь губами в его губы, зубами стучу по зубам, рву до крови, не жалея, не нежничая! Чувствуй меня! Узнавай! Иди за мной! Фара сначала обмяк, но потом, наоборот, напрягся, сжал меня в кольцо, вывернул свое лицо из моих губ, задрал вверх подбородок, я целую в шею, я кусаю в трахею, я грызу кадык и не слышу, а чувствую утробное «м-м-м-м…» в голосовых связках. Его ладони на моих ягодицах, мнут их через лосины. И блин, у него встал? Так быстро? Нет! Я к этому не готов, да и не время сейчас! Я дёрнулся и выгнулся в его руках.
- Фара, нет! - просипел я. Фара оскалился, сверкнул серым льдом и ка-а-ак бросит меня от себя! Трёхочковый! Я валюсь на стол, на котором лежит шприц и тарелка с пресловутыми апельсинами, падаю за стол головой в корзину для мусора, телефон из моих рук скользит к шторе.
- Убирайся! - прохрипел Фара. – Я вылечился!

И тут в коридоре тяжёлые шаги! Я на четвереньках быстро юркнул за штору, схватив упавший телефон. И сразу голос:
- Ну, чемпион, вот и я! Что ты такой взъерошенный? Что не так? Давай дозу счастья…
- Давай! – зло отвечает Фара, а мне хочется кричать, вопить, визжать: «Нет! Не делай этого!» Страшно! Я затих за малиновой шторой, не дышу, не пикаю… Но тут же пикает и заливается громким звоном мой телефон, на опознавалке Ник! Он увидел, что я звонил и решил проверить? Вовремя!
Штора отдергивается, и незнакомый жлоб с пепельно-черным ежиком на голове, с хищным носом и глазами навыкате хватает меня за волосы и рвет вверх. Оу-у-у! Я успел нажать «ответить» на телефоне, черная плиточка самсунга осталась лежать на полу за шторой. Меня толкают от окна.
- Ты кто? Ты что тут делаешь?

Я стараюсь быть громким, кричу:
- Я Лютик! Я тут выступал! И вот нашёл друга! Это мой друг!
- Кто твой друг?
- Фара! Это Фара! – я ору. – Я его здесь нашел! Здесь в «Вальтере»! Стоило ехать так далеко! По 51-му тракту целых двадцать километров! И вот он здесь! Он здесь!
- Что ты мелешь? Ты, говнюк в стразах? Кто тебя сюда пустил?
- Я пришёл сам! Фаре нужна помощь! Вы его обманываете! Вы его садите на наркотики!
- Ах ты! Уебок! – хлесть - в меня летит его кулак, пытаюсь увернуться, но получается не очень хорошо. Хотя если бы он достал так, как хотел, челюсть бы вдрызг! Я падаю назад к окну, тараторю:
- Клуб «Вальтер», клуб «Вальтер», миксфайт, быстрее, быстрее, его увезут, я не смогу… 51-ый тракт, клуб «Вальтер»…
- Ты с кем, говнюк, говоришь? Убью-у-у! - орёт мне страшный мужик, боже мой, меня сейчас убьют! Он рывком за шею поднимает меня. А-а-а! Сейчас вмажет… Но он падает сам вправо, ударяется о стол. За ним стоит Фара:
- Он не говнюк! Он Лютик! – произносит Ринат, и мне: – Уходим!

Хватает меня за руку и тащит в коридор. Картина маслом, киберпанк отдыхает - мы бежим по коридору: я в стразах, в серебряной ленте, на каблуках, со смазанным гримом, выпученными глазами, Ринат - с обнаженным торсом, босиком, с кроваво-белым полотенцем на шее, с кровавыми следами моего поцелуя на губах. Мы бежим, и Фара не хромает. Мы бежим мимо весёлых официантов, мимо удивленных людей в спортивных штанах, мимо каких-то важных галстучно-прилизанных джентльменов. Сшибаем столик на колесиках с грязными бокалами. Мы бежим… ощущение, что бежим в пропасть, но бежим! Я за ним! Только он… только он… только он сможет спасти и меня, и себя… Мимо нас промчался праздничный зал, кто-то успел меня цапнуть за руку, потащить назад. Фара разворачивается, и чел летит к рингу от его кулака. Боксер на ринге вдруг поднимает руку и кричит нам: «Дава-а-ай!» И мы даём, мы бежим на улицу, оба полуголые, 29 декабря, Фара босой! А мои каблуки погружаются в снег, куда он меня тащит? На стоянку? Стильная ёлка нас услужливо скрывает от тех, кто выбежал на крыльцо, потом за не менее стильным заборчиком мы бежим, пригнувшись. Стоянка! Блин, «скорой» нет! Видимо, какого-то бойца увезли!
Только одинокие скорбные машины, все черные, с хищными глазами. Они не ожидали нас? Они замкнули свои рты-двери. Фара пытается открыть по очереди все. И оп! Пятая машина поддаётся, но Фара толкает не на сидение, а в багажник.
- Прыгай!
- Только с тобой, - шепчу я, - ты уходишь со мной!
Он запрыгивает в пустой багажник и зовет меня, я к нему, плотно, почти нельзя дышать. Хлоп! Мягко закрылся багажник. Машина хорошая, бесшумная, модная… и мы в темноте. Два странных тела прижаты, переплетены и вмяты друг в друга. Одуряющее пахнет бензином и его кровью. И сердца бьются в унисон, поддакивая друг другу. Холода не чувствуем, чувствуем горячую кожу, жаркое дыхание – надолго ли хватит этих печей? Снаружи раздаются крики:
- Ни хрена не видно. Смотри внутрь!
- Тут тонировка.
- А в этой ауди?
- Никого!
- Беги до дороги, факт, они подрали машину ловить…
И третий голос:
- Мужики, что это было?
- Не поверишь, влюбленная парочка!
- Так вроде парни оба! Один твой боец. Или второй не парень?
- Да, девчонка!
- А зачем побежали-то? Ты им трахаться помешал?
- Типа того…
- Далеко не убегут. В таком-то виде!
И ещё один голос:
- Ну, Михаил Геннадьевич, ваш герой наделал шума. Не догнали?
- Всё возмещу!
- Да там нечего возмещать! Наоборот, народ в восторге. Только вот найдете ли его к завтрашнему?
- Найдем!
- Здесь все посмотрели, может, где-то в машинах?
- Заглянули во все, их нет… Крюков на шоссе погнал…
- Ну, пойдемте, он поищет. Там бой остановили, ваш Гуга переживает…

Голоса уходят. Становится тихо.
- Ринат, - шепчу я, - вылазим?
- Нельзя… Да и не сможем…
- Замёрзнем ведь!
- Я согрею… - он дышит мне в волосы, в лоб.
- Интересно, чья это машина?
- Почему ты сказал, что они меня обманывали?
- Твоя мама не знает, где ты. И денег она не получала. Она каждый день морги обзванивает…

Фара подавлено замолчал, сглатывает, шевелит кадыком.

- Надо возвращаться, Ринат!
- Да, надо…
- И не только к маме! Ребята тебя ищут, Ник даже в Уфу ездил…
- А ты?
- Они ищут, а я нашёл.
- Адам, я… я… люблю тебя. Не отвечай мне, просто знай.
- Я знаю. Напишешь мне ещё письма?

Вместо ответа - поцелуй в лоб. Я пихаюсь, пытаюсь задрать голову, подвинуться выше. Это трудно, багажник забит голым телом! Фара тоже толкается, машина качается, но результат есть – губы к губам. Нежно и осторожно он целует. «Слишком мало, - думаю я, - слишком кратко! Нужно будет потом попробовать в нормальных условиях, а то все наши поцелуи словно бред шизофренических снов!» Мы лежим, не шевелясь, до онемения в плечах, до покалывания в бедрах, ступни околели, носы-ледышки, но губы иногда вытягиваются друг к другу в детскую дудочку, касаются друг друга, узнают друг друга. Мы лежим долго, слишком долго! Холод проник везде, мы в ледяном капкане, вокруг зима. Фара медленно с большим трудом вытягивает полотенце и засовывает мне на спину, расправляет. Обнимает! Греет! Ведь должен прийти когда-нибудь хозяин машины! Мы дождёмся, доживем! Наступает вялость, мышцы–тряпочки, сердце уже не бухает… Лишь бы не заснуть! Почему я не взял телефон? Фара иногда судорожно сжимает меня, заставляя выйти из анабиоза!

Шум. Топот ног. Почти у самого уха клацание железа. Оружие? Что это? И потом шепот:
- Пятый, с запасного! Третий, кухня, в седьмой квадрат! Вперёд…

Опять топот. Тишина. Вдруг вдали хлопки. На салют не похоже. Слишком беспорядочные. Тишина. Опять нарастает шум, топот. Голоса. И Фара начинает дергаться, раскачивать машину.
- Нас должны заметить, кричи!
- А-а-а-а! – кричу я, замороженные связки выдают высокую ноту.
- О-о-о-о! – подвывает мне басом Фара.

Бамс! Плашмя ударяет холод, бьёт свет, врывается звук:
- Они здесь! Зовите парня!

Чьи-то руки нас пытаются расцепить, тормошить:
- Э-э-эй, ребятки! Не спать! Всё закончилось, выбирайтесь! Они ж почти голые!
- Давай куртку! И коньяк где-то был!
- Их нужно в дом! Как бы переохлаждения не было!
- Скорая на подходе! Там есть раненые!
Меня вытаскивают за ноги, накидывают теплую куртку. Сижу, свесив ноги из багажника. Собровцы тащат за ноги Фару, тот вдруг дергается и кричит от боли.
- Ёо! Смотри, как ногу у бойца разбарабанило! Тихо-тихо! Вылазь! Нашли, где спрятаться!

Сквозь темные фигуры в черных круглых касках пробирается еще одна фигура. Громкое дыхание, знакомый крик:
- Они живы? Мы успели?

- Ник! Как я рад тебя видеть… - пищу я. Фара молчит.

Дата добавления: 2015-07-26