ЧИСТИЛИЩЕ 1 страница

XVIII

Жизнь Белова постепенно входила в нор­мальное русло. Терапия Феди приносила ре­зультаты. Стакан паленой водки с утра снимал напряжение и позволял примириться с новым существованием. Мешало только сознание, что этот дешевый заменитель счастья не способен решить всех его проблем.

Он продолжал жить у Лены, но их отноше­ния изменились. После той ночи он снова пы­тался сблизиться с нею, но неожиданно для се­бя встретил с ее стороны отпор. Даже не отпор, а форменную истерику. Правда, наутро Лена извинилась, но о близких отношениях теперь и речи не было.

Белов ломал голову — что он сделал не так? И не находил ответа. Возможно, Лена считала, что Белов живет с ней из жалости к ее исковер­канной жизни?

Утратив контакт с Леной, он поневоле сбли­зился с Федей, и теперь проводил с ним все больше времени. Жизнь Феди была проста, как правда. На свалку его привели две привязанно­сти — к выпивке и философии.

Когда-то, после смерти родителей, Феде до­сталась в наследство профессорская квартира в сталинском доме на Пресне. Белов внутренне усмехнулся, узнав, что Федя был сыном профессора филологии. Как не похож он был на Космоса Холмогорова!

Огромная трехкомнатная квартира в центре Москвы была холостому Феде ни к чему. По­этому когда замужняя сестра, имевшая двух детей, попросила Федю обменять квартиру ро­дителей на ее двухкомнатную, он сразу согла­сился. Перебравшись из центра на окраину, Федя не унывал и вскоре женился на студент­ке с собственного факультета. Новобрачная не имела московской прописки и прожила с Фе­дей ровно столько, чтобы брак не выглядел фиктивным при его расторжении.

После развода жена разменяла Федину двухкомнатную квартиру. Себе выменяла од­нокомнатную, ему — комнату в коммуналке. Но Федя и тут не унывал: вскоре его комната стала родным домом для его друзей, приятелей и просто собутыльников. Из университета его отчислили за неуспеваемость и перманентное пьянство. Но все жизненные трудности он встречал со спокойствием Диогена.

Сказать по правде, ближе всего ему было учение Эпикура: Вслед за этим античным философом он полагал, что не общественное должно быть выше личного, как раз наобо­рот. Человек создан для наслаждений, а не для решения каких-то чуждых и навязывае­мых ему окружающими социальных про­блем. Потому следует держаться подальше от государства, и ни в коем случае не участ­вовать в крестовых походах и в любых облавах на двуногого прямоходящего зверя. Ни под каким видом, никогда, ни за что! Это удел дураков!

Работать он так и не научился. Поэтому ког­да сосед по квартире предложил ему обменять с доплатой его комнату на домик в Подмоско­вье, он снова согласился.

Позже выяснилось, что от домика остался один фундамент. Да и вместо обещанной сум­мы в десять тысяч долларов Феде пришлось довольствоваться двумя тысячами задатка. Но и с такими деньгами он чувствовал себя богаче Ротшильда и Креза. Друзья недолго поднимали за Федю тосты и произносили красивые здравицы. В одно прекрасное утро Федя очнулся на лесополосе с разбитой головой и без копейки денег. С трудом доковылял железнодорожной линии, где его и нашел Витек. Так он оказался на свалке...

Конечно, никто из местных не сомневался, что Белов и Сергей - Серый — одно лицо. Но никому из них и в голову не пришло восполь­зоваться этой информацией в личных целях. Не тот контингент подобрался! Через некото­рое время он окончательно стал для них своим.

Он не сразу сделал выбор между своим прежним миром и этим сообществом бродяг и бомжей. Которые, в отличие от него, не состоя­лись ни в одном из качеств, необходимых для успешной жизни в обществе... Зато они были свободны от всего того, что так достало его в той, нормальной жизни. Свободны от обяза­тельств, ответственности и правил хорошего тона. Они, как панки, сказали свое «нет» гиги­ене, красоте, здоровому образу жизни, соображениям выгоды. Всему, что составляет основу современного общества! Вот это «Великое отрицалово», по определению Феди, и затянуло Белова, показалось ему более справедливым и правильным по отношению к его прежнему ми­ру и образу жизни. О них он старался не вспо­минать.

Однако к одной теме он возвращался посто­янно — кто его заказал? Выводы были неуте­шительны — скорее всего, это был кто-то из своих. Думать так ему не хотелось. Всякая борьба надоела и казалась теперь бесцельной, ибо каждая новая победа только умножала число врагов.

«Федя прав, — думал он, — когда утвержда­ет, что в человеческом обществе каждый охот­ник рано или поздно сам становится предме­том охоты». Белов так изменился, вернее, его взгляды так изменились, что он сам перестал себя узнавать. Ему было стыдно за историю с Кавериным, Бакеном, и множество других ис­торий, в которых он вел себя, как животное. Одновременно он понимал, что эта перемена связана с тем, что он выпал из обоймы, из сис­темы, из всех систем, освободился от них. Он «подсел на волю», как и большинство живу­щих на свалке бомжей.

Как-то раз в разговоре с Витысом Саша за­метил, что убивая себе подобных, человек сам теряет право на жизнь. Они как раз в Лениной бытовке за стаканом водки обсуждали вопрос, надо ли мстить обидчикам или отложить это дело до Страшного суда, который не известно еще, состоится ли.

Слушая рассуждения Белова, Витек разо­злился и вышел из себя.

— Ты не гони! — возмутился он. — Разве ты не хочешь узнать, кто в тебя стрелял? И мочка-нуть в свое удовольствие? Не поверю!

Белов многозначительно поднял указатель­ный палец и убежденно сказал.

— Не хочу. Я бы ему за это еще и стакан на­лил. Понимаешь, я в тот момент оказался в полном тупике. Хоть сам стреляйся. А тут доб­рый человек нашелся. Шмальнул и к вам сюда привез. Я теперь своей жизнью живу, для себя, и назад возвращаться не собираюсь.

Витек, сидевший на койке Белова, встрепе­нулся и чуть было не выплеснул водку на себя.

— Так ты непротивленец, как граф Толстой, стал? Подставляешь щеку под второй удар? А если тебя не по щеке ударили, а ногу отруби­ли, что же, вторую подставлять прикажешь?

Белов в ответ заметил, что если любую мысль доводить до крайности, ничего из этого, кроме идиотизма, не выйдет. А прощать надо, это вроде психотерапии, снимает груз с души.

— Знаешь, Серый, — сказал Витек со скептической улыбкой, — о прощении мне притчу рассказывал отец Дмитрий, священник, с ко­торым я в зиндане чеченском три месяца си­дел. Есть такая былина «Сорок калик со каликою»...

Так вот, калики это были такие паломни­ки древнерусские, они ходили ко Гробу Гос­подню в Палестину, поклониться святым ме­стам. Собирались человек по тридцать, сбра­сывались на дорогу в общак. И еще они давали на время пути обет чистоты, воздер­жания от плотского общения с женщинами, и взявшего чужое подряжались закапывать живым в землю. А друг друга они звали бра­тьями, кстати.

Главный у них был Касьян, его выбрали вро­де как атаманом. И был он молодой такой, кра­сивый парень, паломники вообще люди разные были по возрасту. Приходят они в Киев на кня­жий двор, приняли их с почетом, накормили, а Касьян показался молодой княгине, запала она на него. Князь Владимир был в отлучке, на охоте. Стала она с парнем заигрывать, на ночь остаться приглашать, а тот возьми и откажись. Слово, мол, дал, завязал с этим. Княгиня взъе­лась на него и решила отомстить: велела свое­му слуге в Касьянову сумку подложить драго­ценный кубок.

На другое утро нагоняет паломников в чис­том поле князь Владимир, и во время обыска у Касьяна находят этот кубок. Делать нечего, бра­тья закопали ослушника в землю по плечи, и дальше в путь. А на княгиню в Киеве в тот же час напала болезнь вроде хронической гангрены: за­живо начала гнить, а не умирает. Смрад пошел такой, что все от нее отвернулись, никто воды подать не хотел. Возвращается братия через пол­года, а Касьян хоть и в земле стоит, да жив и здоров. Ясное дело, чудо произошло, и не виноват он ни в чем. Приходят они все вместе в Киев на княжий двор. Касьян к княгине прямым ходом. Сотворил крестное знамение — болезни как не бывало...

— Понимаешь, Серый, — подвел черту Ви­тек, — не захотел он мстить, а ведь полгода му-чался в земле по плечи. Я в зиндане сидел, а ему еще хуже пришлось. Отец Дмитрий гово­рил, по-христиански Касьян поступил, про­стил врага, поэтому и чудо произошло...

— Вот видишь, я том же, — кивнул Саша.

— О том же, да не о том. Это в сказке все доб­ром кончилось. А с отца Дмитрия духи с живо­го кожу содрали, хоть и был он вроде того Ка­сьяна. И записали на видео. Так что их, про­стить за это?

Белов промолчал. Он к этому времени по­нял, что каждый человек сам должен решить этот вопрос: прощать, не прощать. Для своих тридцати лет он достаточно дров наломал, хва­тит крови. Пора остановиться...

XIX

Однажды в поселке снова показался Бакен. Весь в бинтах, но злой и несломленный. Он о чем-то долго шептался с Леной, потом еще сло­нялся по поселку и расспрашивал о Белове. Толком ничего не узнал, но пообещал, что еще вернется и за все поквитается.

Узнав об этом, Белов только усмехнулся. Хотя внутренний голос подсказывал ему, что одним врагом у него стало больше.

Напольные часы в кабинете Зорина пробили полдень. Специальный порученец Виктора Пет­ровича, бывший сотрудник ФСБ Андрей Литвиненко заканчивал свой доклад по делу Белова.

— Таким образом доказано, что перед гибе­лью Белый часто встречался с продюсером и руководителем каскадеров Киншаковым. Сей­час он работает в Штатах. Может быть, к зиме вернется. — Литвиненко, стоявший во время своего сообщения, замолчал и вопросительно взглянул на шефа.

— Почему именно к зиме? — Зорин оторвал­ся от разложенных перед ним на столе фото­графий съемочной группы Киншакова, снял очки, откинулся в кресле.

Литвиненко замялся.

— Ну, Новый год, «елки» начнутся... — по­пытался сострить он.

Зорин покрутил очки в руках, наморщил лоб.

— Думаешь, приедет? Променяет работу со Спилбергом на халтуру с «елками»? Сомни­тельно... Или это шутка такая?

Литвиненко прикусил язык. Он давно подо­зревал, что его босс лишен чувства юмора, но чтобы настолько... Впрочем, в высокой полити­ке может утвердиться только человек, который ко всему относится крайне серьезно, букваль­но. Работа такая.

Смутившись, Андрей покраснел, закашлял­ся и торопливо принялся излагать свои мысли по поводу группы журналистов, которые суме­ли заснять взрыв и падение с моста «линколь­на» Белова.

— Люди в группе разные. Для нас из всей группы наиболее интересен репортер крими­нальной хроники Невзглядов. Очень перспек­тивен для разработки. Любит поддать, амбицио­зен, жаден. Если вы санкционируете его разра­ботку, я им займусь.

Зорин принялся изучать поданное помощ­ником досье журналиста. Для него дело Белова понемногу стало отходить на второй план. Он раздумывал, стоит ли втягиваться в затяжную и тяжелую войну за наследство исчезнувшего партнера. От размышлений его оторвал звонок телефона. Он поднял трубку.

— Да, Зорин на проводе!

Выслушав короткое сообщение, Зорин на­хмурился. Верный человек из президентской администрации только что сообщил ему, что президент принял окончательное решение — топить рубль. Это означало, что правительство собирается отказаться от своих обязательств по государственным краткосрочным обяза­тельствам и готово объявить себя банкротом.

Зорин прикинул. Его деньги хранились не в России, а в оффшорных банках на далеких эк­зотических островах. Так что девальвация его капиталам практически не грозит. Проблема состоит в том, чтобы наварить на дефолте. И в свете этих событий империя Белова становилась куда более реальной и легкой добычей, чем раньше.

Зорин аккуратно сложил фотографии и лис­точки досье в папку и протянул помощнику.

— Вот что, Андрей. Брось все дела, занимай­ся только этим журналюгой. Из-под земли мне его достань. И как можно скорее. Озолотить я тебя не озолочу, но посеребрю в полный рост. Только постарайся. Вперед!

Не столько обрадованный, сколько озада­ченный подозрительно щедрыми обещаниями шефа, Литвиненко вышел из его кабинета.

Виктор Петрович Зорин не зря платил день­ги своему информатору. Не успел президент по телевизору заверить народ в незыблемости рубля, как на страну обрушился дефолт, и все в один момент обеднели. То есть, конечно не все, ибо по закону Ломоносова — Лавуазье ничто в мире не исчезает без следа, и если где-то что-то убавляется, то в другом месте столько же должно прибавится.

Но большинство предпринимателей, не свя­занных напрямую с экспортными поставками нефти и газа, понесли значительные убытки. Проблемы не обошли стороной и империю Бе­лова. Посоветовавшись с Ольгой, Шмидт ре­шил вызвать на «совет в Филях» всех, кто имел отношение к принятию решений.

Встреча состоялась в актовом зале Фонда «Реставрация». Шмидт предложил собравшим­ся, а это были управляющие фирмами, предприятиями и смотрящие от локальных органи­заций Бригады, высказаться и выдвинуть свои предложения по сохранению империи Белова. Однако большинство предпочло, как это у нас принято, отмолчаться... Несколько человек вы­ступило в том смысле, что лучше пару месяцев переждать и не делать резких движений. Время смутное, и неизвестно, куда кривая выведет. Последней взяла слово Ольга. В отличие от всех, у нее было конкретное предложение:

— Я предлагаю обратиться к скрытым резер­вам, — сказала она уверенно. — Не сидеть надо, засунув голову в известное место, а наступать. Думаю, сейчас деньги нужно вкладывать в не­преходящие ценности...

Собравшиеся зашевелились, обмениваясь взглядами, кто-то шепнул на ухо соседу га­дость, кто-то пошутил в том смысле, что у бабы волос долог... Никто из них не ждал от Ольги, далекой, в сущности от бизнеса женщины, ни­чего толкового.

— А конкретно? — задал вопрос один из уп­равляющих.

Ольга открыла лежавшую перед ней на сто­ле папку с бумагами.

— Я имею ввиду нефть! — сказала она серь­езно. — Я тут листала документы со старыми проектами и натолкнулась на один любопыт­ный материал...

Это был проект возведения нефтеперераба­тывающего завода под Москвой. На месте стро­ительства уже были заложены фундаменты бу­дущих помещений и подведены коммуникации.

— Смеешься? На реализацию этого плана тогда денег не хватило, откуда же они теперь, после дефолта возьмутся? — разочарованно возразил ей Шмидт.

Но Ольга не сдавалась. У нее были припасе­ны аргументы в пользу такого шахматного хода.

— В деле имеются немецкие партнеры. Их наш дефолт не касается, они еще не успели пус­тить здесь корни. И, скорее всего, рванут отсю­да, сверкая пятками. Могут! Но в этой ситуации для них есть и плюсы! Сейчас каждый доллар в два, а то и в три раза потяжелеет. И взяточники аппетиты умерят. Не то время, чтобы права ка­чать. Вопрос в том, захотят ли немцы сейчас вкладывать в Россию деньги. Мы должны их убедить, что дешевле они здесь, в России, собст­венности они никогда не купят с прицелом на будущее, и это их единственный шанс.

Проект стали рассматривать с разных сто­рон. Даже молчуны оживились и принялись обсуждать варианты поведения на рынке в ус­ловиях дефолта. В конце концов криминаль­ный конклав начал склоняться к мнению, что план перспективный и стоит попробовать его осуществить. Особенно сейчас, на фоне общего падения прибылей.

И только Шмидт недоверчиво качал головой. В отличие от остальных он хорошо помнил, что в деле, кроме цивильных немцев, были еще че­ченские предприниматели, владельцы сети бензозаправок. Они славились своим волчьим аппе­титом, что делало их опасными не в последнюю очередь и для партнеров. Имея общий бизнес с чеченцами, следовало держать палец на спуско­вом крючке. Ходили слухи, что они приторговывают фальшивыми баксами... Но в конце концов проект был принят практически единодушно.

С этого момента началось триумфальное шествие Ольги к вершинам власти: ее призна­ли как хозяйку и наследницу Белова.

XX

Первая же встреча с Асланбеком и Мусой подтвердила правоту Шмидта. Старший из партнеров, Асланбек, сразу взял быка за рога.

— Строительство было заморожено на нуле­вом цикле, — сказал он. — Работы там — начать и кончить. Давай предложим немцам выкупить завод, и пусть они сами с ним мудохаются.

Шмидт внимательно посмотрел на Асланбе-ка. Ход мыслей горца был прост, как дважды два. Сначала получить согласие Шмидта на продажу завода немцам, заключить с ними до­говор, а потом просто избавиться от партнера и захапать все бабки. На это люди Асланбека большие мастера. Вся проблема была в том, смогут ли они справиться со Шмидтом.

Сейчас, когда война в Чечне на время затихла, Асланбек легко мог подтянуть в Москву до­статочно многочисленную боевую группу. Вопрос состоял лишь в том, чтобы вооружить бойцов, но и это было лишь делом техники. Во­круг будущего нефтегиганта все туже затяги­вался узел интриг и противоречий.

Жители поселка Карфаген даже не предпола­гали, что над их головами собираются тучи.

В баре «У папы Карло» было людно и силь­но накурено, под потолком витали клубы ды­ма, понизанные лучами маленьких цветных прожекторов. Звучала приглушенная музыка, что-то в ритме блюза. Почти все столики были заняты, между ним сновали с озабоченным ви­дом официанты. Андрей Литвиненко протис­нулся к стойке и махнул бармену.

— Джин с тоником. — И положил на стойку двадцать долларов. — Не подскажешь, где мне найти Невзглядова?

Бармен не глядя смахнул купюру, упорхнув­шую куда-то в нижние пределы его владений, ткнул пальцем в дальний конец стойки.

— Вот он, в кожаном пиджаке.

Сергей пригляделся к объекту. До этого он видел его только на экране телевизора. Знаме­нитый репортер был не молод и не стар, пле­чист, обладал густой шевелюрой и громким ба­сом. Вокруг него крутилось несколько моло­дых размалеванных девчонок. На Невзглядова они смотрели с обожанием, как простые смертные на полубога. Глаза у него действи­тельно были удивительные: большие, голубые, как небо. Репортер умел придавать им выра­жение патологической честности, что в нема­лой степени способствовало его продвижению на телевидении.

Литвиненко подошел к нему сзади и фами­льярно похлопал по плечу. Когда журналист обернулся, бросил ему самым дружелюбным тоном.

— Слушай, Юра, отойдем на секунду. Пого­ворить надо.

Журналист смерил взглядом наглого незна­комца. Было в этом высоком молодом человеке с лицом кандидата наук и телом культуриста что-то такое, что заставляло серьезно относит­ся к его словам. Узнать Литвиненко он, конеч­но, не мог, поскольку видел первый раз в жиз­ни, поэтому решил, что просто не может вспом­нить, где с ним встречался. Но, на всякий случай, улыбнулся и спросил.

— А о чем разговор пойдет? Литвиненко шутливо развел руками.

— О бабках, конечно. Или они тебя больше не интересуют?

Журналист согнал дежурную улыбку, шлеп­нул ближайшую подружку по заднице, чтобы та освободила путь, и направился вслед за не­знакомцем. Они проследовали в угол зала, где сели за свободный столик, заранее зарезерви­рованный Андреем, просчитавшим, где и когда можно «уловить» журналиста. Официант при­нял у Литвиненко заказ: две текилы. Оказа­лось, репортер всем остальным напиткам пред­почитает именно этот.

Какое-то время они молчали, поглядывая друг на друга. Литвиненко собирался с мысля­ми, а Невзглядов не хотел торопить события. Наконец Литвиненко начал.

— Скажи, Юра, гибель Александра Белова ведь ты снимал?

Невзглядов опустил бокал с текилой на стол и как-то напрягся. Вопрос явно не доставил ему удовольствия.

— Допустим я, что дальше? — спросил он без малейшего энтузиазма.

Литвиненко закурил и успокаивающе улыб­нулся.

— Странным ничего не показалось? — спро­сил он. — Инсценировки не было?

Невзглядов сделал себе имя на таких сенса­циях, поэтому само предположение о подтасов­ке показалось ему оскорбительным. Он едва не вскочил из-за стола.

— Да какая инсценировка? Что было, то и снимал!

Литвиненко покачал головой.

— Ты не понял. Я не говорю, что это была твоя инсценировка. Подумай хорошенько, вспомни. Когда ты снимал, у тебя не было ощущения, что все это разыграно специально для тебя? Для вас? Я хочу сделать тебе предложение, от кото­рого ты пока еще можешь отказаться. Подумай еще раз, это важно. Цена вопроса — жизнь.

— Чья? — спросил журналист.

— Твоя в том числе... — Литвиненко достал ручку, на салфетке написал пятизначную сум­му в долларах и указательным пальцем отодви­нул на половину стола собеседника.

Невзглядов взял салфетку в руки, разгладил и уставился в нее, как первоклассник, пытаю­щийся разобрать слишком сложный для него текст. Его лицо побледнело, а плотно сжатые губы говорили о непростой внутренней борьбе.

Литвиненко решил, что тот знает больше, чем ему хотелось бы.

— Что от меня требуется? — спросил жур­налист.

Литвиненко протянул ему свою визитную карточку.

— Позвонишь мне через час на мобильный, я скажу куда приехать. — И, не прощаясь, напра­вился к выходу из бара.

XXI

Хасавюртский мир мира не принес. Это был не мир, а перемирие, да и то очень шаткое и не­надежное. Чеченцы не собирались мириться с присутствием федералов, русские — с позором военного поражения. Стороны отошли на исходные позиции, чтобы поднакопить сил, а главное — денег.

Генерал Хохлов все чаще стал задумываться о перспективах разрешения этого конфликта. Выиграть у партизан войну в условиях горной местности и поддержки их населением невоз­можно... Это и дураку понятно. Но и чеченцы не хотят или не могут понять, что Россия не может этой войны проиграть... Просто в силу большей массы: это как Земля и Луна. Ну не может Луна покинуть поле притяжения своей планеты... Их связывают тысячи невидимых силовых нитей...

Генерал нажал рычажок селекторной связи и попросил секретаршу вызвать Введенского.

Войдя в кабинет, полковник сначала увидел спину шефа, застывшего перед огромной кар­той южных регионов России. В ту же секунду Хохлов обернулся и, начертив ладонью круг, внутри которого оказалась мятежная Чечня, невесело произнес:

— Скажите, Игорь Леонидович, что мы дела­ем на этой территории? Что бомбим, в кого стреляем? Если мы хотим уничтожить чечен­скую промышленность и финансы, бомбить следует Москву. Тут их экономическая мощь. А живую силу боевиков проще истребить, вы­тягивая их на стрелки с нашей братвой, а не го­няясь за ними по их диким горам.

Генерал предложил полковнику кресло, но сам остался стоять. Из этого Введенский сде­лал вывод, что разговор предстоит непростой.

— Вы знаете, кто такие ваххабиты? — спро­сил наконец генерал.

Введенский представлял себе это в самых общих чертах, на уровне телевизионных репор­тажей.

— Кажется, это какие-то мусульманские сек­танты, вроде исламских кальвинистов, — пред­положил он. — Нравственная чистота, строгое соблюдение предписаний Корана, фундамен­тализм и все такое. До сих пор мне не приходи­лось работать по этой линии.

— Боюсь, теперь придется.

Хохлов подошел к окну и некоторое время молча рассматривал площадь внизу. По улице сплошным потоком двигались машины, плот­ной толпой шли люди. Что будет, если ваххабизм придет сюда в своем худшем, самом аг­рессивном варианте?

— Я не шутил, когда говорил, что воевать нам придется прямо здесь, у себя дома, — про­изнес генерал. — У нас появился новый враг, неуловимый и беспощадный. Это исламский терроризм. Ваххабиты готовы на все. Они хо­рошо обучены, вооружены и фанатичны. И, что самое опасное, у них имеются покровители в «верхних слоях атмосферы».

И генерал рассказал Введенскому, что по оперативным данным известные предпринима­тели Асланбек Мокоев и Муса Джохаров в последнее время развернули активную деятель­ность, захватывая все новые куски российской промышленности. В финансовых операциях их крышуют член Совета безопасности Зорин и магнат Берестовский, в силовых акциях они используют боевые группы ваххабитов, которые приезжают из Чечни и работают вахтовым методом. Прикатили, сделали дело, исчезли.

— Я так понимаю, вы хотите поручить мне раз­работку этих абреков? — догадался Введенский.

— Правильно понял, — подтвердил генерал. — Иди, составляй план работы. И о Белове не за­бывай. Ну, флаг тебе на башню...

XXII

Белов проснулся рано, едва за окном начало светать. Он не сразу понял, что его разбудило. Оказалось, с трудом сдерживаемые рыдания Лены. Вглядевшись в полумрак, он увидел, что она сидит с ногами на постели, обхватив рука­ми колени и уткнувшись в них лицом. Он встал с койки и подошел к ней. После той короткой близости между ними словно черная кошка пробежала, причем инициатором отчуждения была Лена. Она упорно делала вид, словно между ними в ту ночь ничего не произошло. Александру оставалось только гадать о причи­не такой резкой и ничем не спровоцированной с его стороны перемены.

Он легонько прикоснулся к ее плечу. Лена вздрогнула, как от удара, и повернула к нему заплаканное лицо. При этом она даже не пыта­лась, как обычно, спрятать свою изуродован­ную шрамом щеку.

— Что? Чего ты еще от меня хочешь?! — за­кричала она, подняв на него ненавидящий взгляд. — Да, я дрянь! Продажная, развратная тварь! Да, я исковеркала твою жизнь! А заодно и свою! Но в твоей жалости я не нуждаюсь, за­помни это. Ты мне не нужен! Если выздоровел, можешь убираться хоть сейчас на все четыре стороны. Не держу! — он закрыла глаза ладо­нями и снова зарыдала.

Белов оторопел: скорее это у него могли быть претензии к Лене. Но он-то не выставля­ет счетов, и ничего не требует, кроме человече­ского отношения к себе. Откуда эта ненависть? Может, он не прав, и не следовало возвращать­ся к близким отношениям? Однако это полу­чилось само собой, спонтанно, бездумно. Кто-то хорошо сказал: не ворошите старые могилы, они чреваты новою бедой. Но в чем он вино­ват? Его захлестнула волна обиды.

— Ты не дрянь и не тварь, ты просто дура! — сказал он с чувством и вышел из бытовки, ак­куратно прикрыв за собой дверь.

Чтобы немного успокоиться, он направился знакомой дорогой к вершине поросшего куста­ми орешника холма. Взобравшись на плиты, сел и задумался. Состояние Лены беспокоило его не на шутку. Надо было срочно предпринимать ка­кие-то меры, но какие? Он не был психологом, а тут, похоже, требовалась помощь профессиона­ла. Сама Лена помочь ему и себе не желала и ни на какой контакт не шла. Полный тупик.

Чтобы отвлечься от бесплодных размышле­ний, Белов решил переключиться на что-ни­будь другое. Он вздохнул и посмотрел на посе­лок, раскинувшийся внизу между свалкой и стройкой. Надо отдать должное покойному Пчеле. Он замыслил и начал дело с размахом. Это было видно даже сейчас, несмотря на то, что стройка была заброшена, а оборудование вывезено и разворовано.

Белов наконец вспомнил эту историю. Про­ект строительства нефтеперерабатывающего завода обещал хорошую прибыль и не был реа­лизован из-за жадности местных чиновников, которые потребовали запредельные взятки. Людям Асланбека пришлось даже похитить жену одного из самых бессовестных и упрямых бюрократов. Тот сразу же согласился на пред­ложенные условия, его примеру последовали остальные.

Строительство начали ударными темпами, не дожидаясь официального разрешения: в его получении уже никто не сомневался. Завезли материалы, технику и поставили огромное ко­личество вагончиков-бытовок для строителей-нелегалов. Но тут федеральные власти по всей стране начали негласную, но жесткую борьбу по вытеснению чеченского капитала. Чечен­ские же боевики в это время срочно понадоби­лись у себя на родине.

После гибели Пчелы, Фила и Космоса Саше стало не до империи и собственных многочис­ленных проектов. Воспользовавшись удобным моментом, местные чиновники поставили строителей нефтяного гиганта на колени, объ­ект пришлось закрыть, стройку свернули. Ос­новные убытки, понятно, легли на немцев...

О том, что было дальше, Саше рассказал Фе­дор. Оставленные на законсервированном объ­екте сторожа сбежали через неделю: соседство свалки, населенной бомжами, делало их работу опасной для жизни. Как и полагается, поле битвы осталось за мародерами.

Добыча им досталась немалая. Одних быто­вок-вагончиков столько, что с лихвой хватило бы на всех бомжей Москвы и Московской об­ласти. Это был настоящий рай для бездомных. Бомжовый коммунизм с окончательным реше­нием жилищного вопроса.

Часть домиков заняли бывшие строители, хохлы и молдаване, которым было просто некуда деваться. Они создали некое подобие группировки, которую возглавил их бригадир, молдаванин Михай Лупу по кличке Румын. Какое-то время бывшие рабочие зарабатывали на жизнь тем, что разворовывали и продавали оставшиеся материалы. Некоторые сколотили шабашки и отправились строить дачи.

Время было сказочное. На каждую просьбу заказчика поправить баньку, переложить ка­мин, или починить водопровод пролетарии за­ученно гнусавили в ответ: «Гони штуку бак­сов». И получали! Что говорить о строительст­ве дачи или той же бани! Каждый гастарбайтер рассчитывал на листопад баксов после оконча­ния строительства. С такими деньгами можно было вернуться в родную Жмеринку или Флорешты Рокфеллером. Но после дефолта все не­легальные труженики снова собрались на по­мойке. Легкие времена закончились.

Группировка Михая Лупу была хорошо ор­ганизована и крепко спаяна, поскольку все ее члены были для местных чужаками. А внеш­няя угроза, как известно, объединяет. Нелега­лы сумели потеснить бывших обитателей свал­ки и сами занялись помойным бизнесом. Свал­ка давала средства не только для пропитания. Поначалу аборигены и пришельцы по привыч­ке принялись делить домики и добычу, но быс­тро поняли, что делить-то, в сущности, нечего. Хватало на всех. И агломерация свалки и стройки зажила спокойной мирной жизнью.

Дата добавления: 2015-07-26