Часть 1 4 страница

В тот момент, когда Шмидт окончательно осознал, что в глазах Белова он уже покойник, перед ним встала альтернатива: продолжать плыть по течению, но это означало для него од­но — дожидаться собственной смерти. А если он хотел выкарабкаться, то для этого требова­лось пойти на крайнюю меру — убрать Белова. Третьего не дано.

Итак, на одной чаше весов лежали его жизнь, власть, уважение окружающих, на другой — не­лепое донкихотство, верность потерявшему са­мообладание Белову, гибель от его руки.

Шмидт сделал свой выбор, хотя и не без коле­баний. Все его нутро — офицера и по-своему по­рядочного человека — противилось этому шагу. Но после принятия решения рассуждал и дейст­вовал с холодной расчетливостью автомата. Так было всегда. И никаких угрызений совести уже не испытывал. Он заставил себя расценивать этот шаг как самозащиту и заботу о благе орга­низации. Белов действительно стал лишним...

Поэтому сразу после отставки он дал зада­ние своим людям отслеживать все передвиже­ния Белова, ни в коем случае не обнаруживая своего присутствия и не вмешиваясь в его дела, что бы ни случилось... Вплоть до его распоря­жения...

Знакомый голос вернул его к действитель­ности:

— Дима!

— Ольга! — он обрадовался, увидев ее, и сам удивился этой своей радости.

Оля быстрым шагом приближалась к нему со стороны зеленого коридора. Ванька, вцепив­шись в ее ладонь обеими ручонками, едва по­спевал за ней. Но не плакал, а изо всех сил ста­рался не отстать. Шмидт сделал несколько ша­гов навстречу. Они обнялись как старые друзья или родные. Шмидт вдруг особенно ос­тро почувствовал, как одиноко и страшно сей­час Ольге, как неуверенно чувствует она себя в новом, так резко изменившемся мире. И он имел к этой перемене прямое отношение!

Шмидт не был сентиментален, но он хорошо знал, что такое ответственность. Он отстранился от Ольги и посмотрел на запыхавшегося мальчика. Тот стоял и молча смотрел на взрос­лых снизу вверх.

— Дядь Дима, а где папа? — спросил он.

Ольга поймала взгляд бывшего спецназов­ца. Тот отрицательно покачал головой. Потом присел на корточки и взял Ваньку за руки.

— Понимаешь, Ваня, папа уехал. Его сейчас здесь нет.

— А когда он вернется? — не отставал Ванька. Ольга положила руку на русую головку сы­на и сказала:

— Этого никто не знает. И не должен знать.

— Это тайна? — догадался Ванька. — Папа разведчик?

— Почти угадал, — невесело улыбнулся Шмидт. — Вы без вещей? — спросил он у

Ольги, и, получив утвердительный ответ, произнес: — Тогда в машину, не будем задер­живаться...

Рыжий Толян шел впереди. Блондин Колян и брюнет Арам двигались по бокам и немного сзади. Не успели они пройти сквозь распахнув­шиеся двери аэропорта, как к тротуару подъе­хал сверкающий лаком черный «мерседес».

— Чур, я вперед! — потребовал Ванька. Шмидт вопросительно взглянул на Ольгу.

Та, немного помедлив, кивнула.

— А можно? — спросила она.

Но тот только пожал плечами и сказал очень серьезно:

— Теперь ты хозяйка. По крайней мере, по­ка не вернется Саша. Кстати, ничего, что я на ты?

Ольга нахмурилась. Шутит он что ли? На­шел время! Но тут же вспомнила, что Шмидт при всех своих достоинствах был начисто ли­шен чувства юмора.

Шмидт раскрыл двери машины, пропустил Ольгу в салон. Ванька мышью проскользнул на переднее сиденье, повозился немного, уст­раиваясь поудобнее, и через секунду заснул. Вот что значит привычка! Водитель тщательно пристегнул его ремнями безопасности.

— Можно трогаться, Дмитрий Андреич? — спросил он.

— Можно, если хозяйка не возражает. Отны­не со всеми вопросами обращайся к ней. И толь­ко потом ко мне.

За каких-нибудь пять минут он дважды на­звал Ольгу хозяйкой. Она не занала, как это расценивать. Может, Шмидт все-таки ирони­зирует? Когда «мерседес» тронулся, она молча отвернулась к окну и стала смотреть, как выру­ливает со стоянки и пристраивается следом джип сопровождения.

Проезжая по высокой эстакаде, Ольга вдруг почувствовала болезненный укол в сердце. Она и представить не могла, что именно здесь ее мужа настигли роковые выстрелы. И что его бесчувственное тело отправилось в последний, по мысли заказчика убийства, путь в багажни­ке того самого «Мерседеса», в котором она сей­час ехала.

Когда за окном промелькнули многометро­вые противотанковые ежи, памятник защитни­кам столицы, Ольга не выдержала и прервала молчание.

— Скажи честно, ты думаешь, он жив? — спросила она Шмидта.

В ее голосе Шмидту почудилось нечто боль­шее, чем просто беспокойство. Она спросила так, будто все ее дальнейшее существование за­висело от этого ответа. Что тут сказать? Все что угодно, кроме правды. Поэтому ответил он не сразу.

— Если Саша мертв, то вы с Ванькой почти в безопасности, — сказал он наконец.

— А если нет?

Он снова задумался.

— Тогда риск увеличивается. Вы автомати­чески становитесь предметом торга. Вас можно захватить в заложники, чтобы выдвигать какие-то условия. Можно, наконец, просто убить...

— Зачем? — не поняла Ольга.

Шмидт нахмурил брови. Ему неприятно бы­ло вспоминать о своем поступке.

— А зачем было убивать друзей Саши и уж тем более Тамару? Чтобы сделать ему больно! Прижать, унизить, ударить поподлее. Поэтому, если он жив, вам угрожает опасность. Саша слишком азартный игрок. Он создает себе вра­гов чуть ли не ежедневно.

Ольга задумалась: возможно, решение уе­хать из беспечной и обеспеченной Америки было ошибкой, хотя их заморский адрес давно перестал быть тайной. Враги мужа могли до­стать ее и в Америке...

Но шестое чувство подсказывало ей, что в ее судьбе наступил поворотный момент. Что нельзя сидеть сложа руки и ждать у моря пого­ды. Что ее место в Москве, и она должна найти Сашу! А Шмидт увязывает ее безопасность с жизнью или гибелью мужа! Она не была увере­на, что окажется под ударом только в том слу­чае, если Саша жив.

— Но ведь если Саши не стало, на его фирмы захотят, как это у вас называется, наехать?

Шмидт отрицательно покачал головой. Едва увидев Ольгу в аэропорту, он понял, что никог­да не будет играть против нее. Не только из-за комплекса вины — ведь как-никак, а ее мужа отправил в лучший мир именно он, — а потому, что почувствовал, в силу этого, ответствен­ность за нее и Ваньку.

— Разумеется. Однако хозяйство у нас слишком большое и сложное. Охотники пожи­виться за наш счет, конечно, найдутся. Но серь­езные игроки предпочтут выждать, пока ты приведешь дела в порядок, чтобы потом убрать тебя и хапнуть все одним разом. Так что у нас будет небольшой запас времени. Только мел­кие шавки попробуют наехать на нас сразу. Но они не представляют опасности, с ними мы легко справимся.

Он говорил ровным, спокойным тоном, словно рассказывал не о предстоящей смер­тельной схватке, а объяснял решение неслож­ной арифметической задачи. От него веяло си­лой и уверенностью в себе. И сидя рядом с ним, Ольга почувствовала какое-то умиротво­рение, ей показалось, что все предстоящие трудности всего лишь пустяки, что все будет в порядке. Иначе и быть не может! По крайней мере есть хоть один человек на этом свете, на которого можно опереться, на которого можно положиться.

Ничего подобного она не испытывала с тех самых пор как, связала свою судьбу с трудной судьбой Саши Белова. Судя по всему, его боль­ше нет! И значит, надо начинать жизнь заново!

— Так куда мы едем? — спросила Ольга Шмидта.

Тот ответил не сразу, словно и сам еще не решил этот вопрос. Потом проговорил:

— Сейчас ни в московской квартире, ни в ва­шем доме вам показываться не стоит. Я думаю отвезти тебя с Иваном к себе.

Увидев, что Ольга удивленно вскинула бро­ви, он пояснил.

— Это моя, так сказать, резервная квартира, о ней почти никто не знает. Поживете там не­которое время, пока мы осмотримся и убедим­ся, что вы вне опасности.

— Но сначала в больницу, к бабушке, — по­требовала Ольга.

— Конечно, само собой, — согласился Шмидт, наклонился к водителю и отдал распо­ряжение.

Тяжелый «Мерседес» почти бесшумно катил по залитой оранжевым светом фонарей и рек­ламы Москве. Ванька тихо посапывал на пе­реднем сидении.

— А где папа? — пробормотал он вдруг сквозь сон, но так и не проснулся.

XIII

Выздоровление Белова затягивалось. И это несмотря на то, что Доктор Ватсон ежедневно осматривал его раны, Лена меняла повязки и не отходила от его постели, а тройка спасите­лей таскала отовсюду всевозможные лекар­ства. Но вопреки всему этому состояние Александра не улучшалось. Он буквально еле дышал.

— Может, лекарства просроченные? — те­рялся в догадках Федя.

Но Витек с ученым видом возражал:

— Ну и что, если просроченные? В аптеках точно такие же просроченные продаются. Все лечатся и ничего. Помогает!

Трудно было отказать ему в справедливо­сти. Иначе отчего пенсионеры у нас выздорав­ливают, как мухи, кроме тех, кто не помер от нашего самого демократического в мире медобслуживания? Не каждому удается пере­жить очередь в поликлинике.

Но здесь-то имеет место самый что ни на есть индивидуальный уход! После очередного осмотра Доктор Ватсон в который раз сокру­шенно покачал головой. Лена взглянула на не­го с испугом.

— Плохо?

Доктор озадаченно поскреб щетину на под­бородке и сказал.

— Ничего не понимаю! Все вроде нормаль­но, раны зажили, не должно быть осложне­ний, но организм совершенно не борется с бо­лезнью. Я бы назвал это отсутствием желания жить на клеточном уровне...

В эту ночь Белов опять не мог заснуть. Боле­ли не только затянувшиеся раны, ныло и ломи­ло все тело. Жить ему и в самом деле не хоте­лось. Зачем? Он прошел свой путь до конца. Дом построил... Дерево не вырастил, зато создал не один десяток фирм. Людей работой обеспе­чил. Сына вот вырастить и воспитать не успел. Но пока были силы, старался как мог. Рвался из жил, ни себя, ни других не жалел. А теперь силы кончились. Если бы не выстрелы на эстакаде, оставалось бы только застрелиться самому. Так что выздоравливать было совершенно незачем...

И тут пришли они. Братья. Бригада. Что это было на самом деле — больной бред, призраки или сон? Белову это было неважно. Главным было то, что он снова их видел. Всех вместе.

Они дружно ввалились в тесную бытовку. Кос бесцеремонно уселся прямо на постель. Пчела примостился на грубо сколоченной та­буретке, Фил скромно остался стоять у двери. Все трое такие, какими он знал их все эти годы и запомнил навсегда.

Сейчас реальностью были они, причем именно такие — веселые, красивые, полные жизни. А те страшные, залитые кровью трупы с резанными и колотыми ранами были лишь ночным кошмаром, о котором не стоило вспо­минать.

— Здорово, братуха! — закричал Пчела. Совсем так, как он орал, увидев Белова, ког­да тот вернулся из армии.

— Мы с тобой, брат! — радостно осклабился Кос. — Как ты тут без нас, не скучаешь? Вижу, развлекаешься! — Он заговорщицки подмиг­нул и скосил глаза на спящую Лену.

Из всех троих только Фил молчал. Наверно потому, что в последний раз они разговаривали очень давно. К тому же он всегда был молчу­ном. Но тут он серьезно взглянул на Алексан­дра и вдруг спросил.

— Что, Саня, хреново тебе тут одному?

Остальные тоже перестали ржать и посмот­рели на Белова с печалью. И ему вдруг стало до слез, до боли жалко себя и всех остальных — друзей, маму, жену Фила. Жалко оттого, что так бестолково прожили они свои жизни, что так нелепо и преждевременно ушли в тот, иной мир. И тех, кто остался жив, тоже было жалко. Жену и сына, брошенных на произвол судьбы, Ленку с изуродованным лицом, родителей Пчелы. Да мало ли людей, кому он так или ина­че испортил жизнь своим, пусть и невольным, вмешательством? А он еще бахвалился своими домами и фирмами! Перед кем? Кого обманы­вал? Себя или Бога?

— Мне жить не хочется, — просто и честно признался он.

Братья подошли ближе. Лица их были строги.

— Не свисти, брат. Хочешь - не хочешь — те­бя никто не спрашивает. Ты живой, значит должен жить.

Белов попытался улыбнуться, хотя больше всего ему сейчас хотелось по-детски разреветься.

— Да, пока живой. Только боюсь, братья, это не надолго. Так что скоро встретимся. А пиво у вас там есть? Накрывайте поляну. Как тогда, после армии.

Фил снова нахмурился. Видно год, прове­денный им в коме, между жизнью и смертью, лучше, чем остальных, подготовил его к иной жизни.

— Кончай дурака валять, Саня. Ты живой, и срока своего знать не можешь. Может, потому и живой еще, что свой путь не до конца прошел...

Белов рванулся с постели, забыв про боль.

— А вы? Разве вы свой путь прошли?!

Он не рассчитал движения и изо всех сил за­ехал локтем в стену. Хлипкое сооружение захо­дило ходуном. И в тот же миг братья исчезли, словно не стояли только что рядом, тесно об­ступив его постель.

— Значит, и за нас пройдешь!... — донеслось до него как будто откуда-то из неизмеримой дали...

— Саша, что с тобой? — над его кроватью за­стыла испуганная Лена.

— Так, ничего. Кошмар приснился, — про­бормотал он.

Лена налила воды в стакан и протянула ему.

— Вот, выпей воды, — она наклонилась к Са­ше, вытерла ладонью пот с его лба.

— Не хочу, спасибо. — Он отвел ее руку и вдруг почувствовал ее запах.

Тот самый, давно забытый запах ее тела. Те­ла любимой женщины.. Это был запах его пер­вой любви.

— Иди ко мне, — Белов потянул Лену к себе. Внезапно он ощутил небывалый прилив сил

и жажду жизни. Что ж, пока он жив, будет жить. До конца или не до конца, но он пройдет свой путь. Просто будет идти, пока сможет. Лена попыталась успокоить его.

— Что ты делаешь? Тебе же нельзя, ты боль­ной!

— Уже можно.

Он повалил ее на себя и не почувствовал ни­какой боли. Наоборот, его организм, казалось ему, разрывается от избытка здоровья. Он за­был, когда последний раз ощущал такую энер­гию, такое желание жить...

Правда, поначалу, какое-то время, Лена со­противлялась. И вдруг ее тоже охватило жела­ние. Может быть, это была память тела, а мо­жет, осознание того, что все эти годы она люби­ла Сашу, ждала его. И дождалась!

Белов почувствовал ее настроение и ответил новым приливом сил и энергии. Былое чувство хлынуло неудержимым потоком, сметая воспо­минания, сомнения и ложный стыд.

Пика они достигли одновременно и, не оста­навливаясь, еще долго изматывали друг друга, то поднимались к вершинам счастья, то прова­ливались в полузабытье, пока не замерли, нако­нец, в полном бессилии. Потом они долго лежа­ли неподвижно, и, казалось, не было силы, спо­собной заставить их пошевелить хоть пальцем.

И тут в стену бытовки с грохотом ударило что-то тяжелое. Похоже — кирпич!

Следом раздался громкий голос.

— Ленка, сука! Какого хрена закрылась? От­крывай, блин! Или гребаря завести успела, по­ка я у мусоров на киче парился?

Белов вопросительно посмотрел на Лену. Та была ни жива, ни мертва.

— Это Бакен, — прошептала она посеревши­ми от страха губами. — Я же тебе говорила. Его из милиции после пятнадцати суток выпусти­ли. Не открывай.

Белов скептически улыбнулся. Встал с по­стели и без лишней спешки оделся.

— Да? Не открывать? — спросил он с легкой насмешкой. — Думаешь, он пошумит и уйдет? А, по-моему, он скорее подожжет нас вместе с этой халупой. Так что лучше открой.

Лена поднялась с постели, накинула на себя платье, служившее ей домашним халатом, и за­стыла в растерянности.

— Может, не надо? Бакен здесь вроде рэке­тира. Не стоит с ним связываться.

— Открывай! — сказал Белов тоном, не тер­пящим возражений. — И отойди в сторону.

Лена откинула засов и прижалась к стене. Дверь распахнулась, с улицы пахнуло ноч­ным холодом, издалека ветер донес запах дыма. В дверном проеме возник темный си­луэт Бакена... Он постоял секунду, привы­кая к полумраку бытовки, и радостно оскла­бился, увидев сидящего на постели чело­века,

— Гадом буду, как знал! Не успел мужик на нары присесть, как тут уже фраер койку греет! Придется пощекотать перышком. — Неожи­данно в его руке, словно на сеансе фокусника-престидижитатора, появился нож с длинным узким лезвием.

Белов не торопился переходить к активным действиям. Ослабленный долгой болезнью, он не мог дать Бакену достойного отпора.

— Ты где тут фраера увидел? — сказал он подчеркнуто тихим голосом, не вставая с по­стели. — Какие нары, если ты дальше ментовки зоны не нюхал! И какого хрена ты тут своим пером петушиным машешь?

Бакен от неожиданности опешил и остано­вился в нерешительности. Не то чтобы его силь­но напугал тон незваного гостя. Ему было все равно, кого пырнуть своим ножом — блатаря, мента или фраера. Его полуразрушенный дена­туратом и паленой водкой мозг не позволял ему почувствовать разницу между этими объектами. Просто он не рассчитывал на такую встречу. Ду­мал, что застигнутые врасплох любовники бу­дут озабочены лишь собственным спасением.

Теперь Белов смог получше рассмотреть аг­рессора. До этого он видел его всего лишь дважды, в том числе один раз издалека. Но за­помнил хорошо. За эти годы Бакен сильно из­менился. Он заметно растолстел, опух, но был все такой же патлатый, только теперь волосы волосы поредели и свисали со лба жидкими сальными прядями. И воняло от него, как от помойки. Даже хуже. Он продолжал орать:

— Что за дела? Ленка, сука! Пока меня мусо­ра прессовали, ты тут гребаря завела?

При этом он угрожающе размахивал своим ножом. Из-за крайней тесноты помещения каждый взмах его был опасен. Лена изо всех сил вжималась в стену, но это не помогло. Ост­рие клинка чиркнуло ее по предплечью. Брыз­нула кровь, и она не смогла сдержать испуган­ного крика.

И тут Белов второй раз за ночь почувство­вал небывалый прилив энергии. Теперь он со­четался с дикой вспышкой ярости. Забыв обо всем, он бросился вперед, прямо на противни­ка. Схватил руку с ножом и несколько раз впечатал ее в стену бытовки. Нож со стуком упал на пол. Бакен вырвался из захвата, издал ка­кой-то невнятный писк и, словно пробка из бу­тылки шампанского, вылетел из бытовки.

Белов выпрыгнул за ним, повалил на землю и принялся месить кулаками его физиономию, не чувствуя ударов, словно во сне. Он ничего не слышал. Ни собственного жуткого хрипа, ни мата, а потом и стонов Бакена. И только прон­зительный крик Лены у него за спиной помог ему прийти в себя. Она схватила его за плечи и с трудом оторвала от противника. Еще немного, и было бы поздно.

Белов поднялся, тяжело дыша. Перед ним лежал кусок грязи. Вид этой человеческой раз­валины напомнил ему лягушку, которую он случайно расплющил в детстве камнем. Но тогда ему было стыдно и жалко. Теперь же вид распростертого у его ног подонка вызвал лишь омерзение. Белов наклонился к нему и с рас­становкой сказал:

— Запомни, падаль, чтобы больше я тебя здесь не видел. Увижу — зарою в мусоре. По­нял?

Бакен сел, ощупал нижнюю челюсть, потом ребра, и с трудом заставил себя кивнуть. Всем видом он выражал покорность и страдание. Ви­димо, у него было сломано несколько костей.

— Тогда вали отсюда, — устало сказал Белов, повернулся и пошел в бытовку.

Лена, постояв, последовала за ним. Ей было страшно. Она тщательно закрыла дверь на засов, повернулась к Саше с немым укором в глазах.

Но тот без слов упал на койку и момен­тально заснул. Последний раз так крепко он спал в армии после марш-броска по горам с полной выкладкой.

XIV

По дороге из аэропорта Ольга настояла на том, чтобы сначала заехать в больницу. Ванька остался спать в машине под присмотром шофе­ра. В отличие от обычных городских больниц для бедных, эта сияла огнями. Они отражались в блестящем холодном мраморе просторного пустого холла.

Ольга в сопровождении Шмидта и двух ох­ранников пересекла вестибюль и направилась прямо к лифтам. Здесь дорогу им заступила строгая женщина-администратор в белом хала­те, выскочившая из-за стойки дежурного.

— Вы к кому? Почему не вовремя? Сейчас не время посещений!

— Мы к Елизавете Андреевне Суриковой, — поспешно проговорила Ольга. — Я только что прилетела... Издалека, чтобы ее увидеть. В ка­кой она палате?

Женщина несколько стушевалась. Олин эс­корт выглядел более чем внушительно. Охран­ники с каменными лицами мрачно смотрели на администратора, и та решила не связываться с опасной компанией.

— Сурикова? Кажется, она в пятьсот четыр­надцатой. Это пятый этаж.

— Найдем! — блондин оттеснил ее плечом и нажал кнопку на стене.

Роскошный лифт с зеркальными стенами доставил посетителей наверх. Дизайн коридо­ра ничуть не уступал тому, что они видели на первом этаже. Вдоль стен стояли покойные кресла, обтянутые темно-коричневой кожей, на стенах висели хорошие копии французских импрессионистов. Прямо не больница, а музей.

Дверь в пятьсот четырнадцатую палату была приоткрыта. Ольга вошла первой и застыла. В комнате никого не было. Единственная кро­вать была пуста: простыни нет, в головах по­душка без наволочки, в ногах лежит свернутое вчетверо одеяло.

— Наверное, это не та палата... — Ольга бес­помощно оглянулась, все еще не желая верить очевидному.

Ища поддержки, она посмотрела на Шмидта. Тот пожал плечами и опустил взгляд. Ему все стало ясно. Ошибки не было, это была та самая палата, в которой лежала Елизавета Андреевна.

Из коридора послышались торопливые ша­ги: между охранниками, перекрывшими вход в палату, с трудом протиснулась дежурная мед­сестра, изящная, интеллигентного вида жен­щина. Оценив ситуацию, она взяла Олю под руку и сочувственно произнесла:

— Вы к Елизавете Андреевне? Она сконча­лась час назад. Приношу вам свои соболезно­вания. — Заметив, что Оля едва стоит на ногах, сестра подвела ее к постели и почти силой усадила на краешек. По лицу Оли потекли слезы, но она их не замечала.

Медсестра начала что-то говорить о болезни Елизаветы Андреевны и ее преклонном возра­сте, о том, что врачи очень старались, но так и не смогли помочь...

Ольга не слышала и не слушала. Она поняла только одно — бабушки нет. Нет самого близко­го человека, дорогого ей человека... Оборвалась последняя связь с тем прежним миром, в кото­ром она жила до знакомства с Сашей Беловым.

Она вспоминала ее маленькое, покрытое доб­рыми морщинками лицо, ее постоянную заботу о ней и Ване, и нескончаемые хлопоты по до­му... Ольга сознавала, что так, как ее любила бабушка, ее уже никто и никогда не будет лю­бить. И еще она понимала, что в смерти Елиза­веты Андреевны виновата она. Нельзя было ос­тавлять ее одну. Бабушка так была привязана к ней и Ваньке!

— Оля, что с тобой? Тебе плохо? — Шмидт осторожно дотронулся до ее плеча и протянул свой носовой платок.

Но Ольга смотрела сквозь него, словно не замечая. Тогда он наклонился, аккуратно кос­нулся несколько раз платком ее щек и глаз, а потом вложил его в ее в руку.

— Оля, ты не волнуйся, мы все организуем, как полагается. А теперь надо идти. Ванька в машине ждет, и вообще, пора ехать.

— Да, конечно. — Она поднялась и, словно на автопилоте, направилась к выходу. Шмидт и охранники молча расступились перед ней...

Оставшись одна, сестра подошла к постели, поправила свернутое одеяло и взбила подуш­ку, хотя в этом не было никакой надобности...

В машине Ольга не проронила ни слова, но плакать перестала. Она ушла в себя, а Шмидту не хотелось донимать ее пустыми разговорами. Иногда лучше молчать, чем говорить. Они дол­го ехали на западную окраину столицы, где на­ходилась квартира Шмидта. У Ольги было время успокоиться...

Наконец они остановились на выложенной темно-розовой плиткой стоянке у входа в су­персовременную жилую башню из стекла и бетона, с архитектурными излишествами на фасаде и, по московскому обычаю, непремен­ным шпилем наверху. Была уже поздняя ночь.

Ванька так и не проснулся, и Шмидту при­шлось нести его на руках. Охранники остались в машине.

Скоростной лифт в одно мгновение вознес их на запредельную высоту. Из окна огромно­го лестничного холла далеко внизу были вид­ны огни московских кварталов и длинные це­почки фонарей городского освещения, похо­жие на застывшие трассирующие очереди. Вся Москва была как на ладони. Шмидт от­крыл дверь ключом и пропустил Ольгу в квартиру. Следом вошел сам. Ваньку он осто­рожно положил на диван в гостиной, потом повернулся к Ольге.

— Располагайся. Здесь вы сможете спокойно пожить некоторое время. В любом другом мес­те будет небезопасно.

Он показал Ольге расположение комнат и других помещений.

— Спальные принадлежности здесь, холо­дильник забит под завязку. Если что-то пона­добится, мой номер в памяти телефона стоит первым. Звони. А сейчас не буду вам мешать.

Ольга протянула ему на прощанье руку. Шмидт задержал ее в своей чуть дольше, чем следовало бы. Но опять воздержался от ком­ментариев. Да Ольге и не хотелось ни с кем разговаривать. Когда он ушел, она вздохнула с облегчением. Сейчас ей надо было побыть одной...

Проводив Шмидта, Ольга подошла к окну и долго смотрела вниз на огни города. Ее собст­венная жизнь показалась ей полностью лишен­ной смысла перед лицом всевластной смерти. Вот и не стало бабушки! К чему эти метания и самокопания, вся эта бессмысленная суета, гонка за деньгами и собственностью, если для всех конец один?

Она вдруг поймала себя на том, что совсем перестала вспоминать о Саше. Где он? Жив ли? Она не желала ему зла, но и видеть его сейчас не хотела. Пожалуй, она вообще не хотела его видеть...

Ваньке она постелила в одной из комнат на большом диване и перенесла его туда из гости­ной. Хорошо хоть, что он так ничего и не узнал о случившемся. Намаялся бедный за день, да и пересечение часовых поясов никому на пользу не идет, тем более ребенку.

После этого Ольга пошла в ванную. Ни джа­кузи, ни прохладный душ не помогли ей рас­слабиться. Полотенца под рукой не было, но на вешалке висел большой махровый халат — мужской, черный в синюю полоску. Ольга, не вытираясь, накинула его на себя и направилась в спальню. Халат был ей так велик, что полы его шлейфом волочились за ней по паркету.

Потом Ольга долго лежала без сна, глядя в потолок. Сон не шел, в голову лезли мрачные мысли. По сути, она осталась одна на целом свете с малолетним сыном, без мужа, без родст­венников, без близких, а против нее ополчи­лась чуть ли не вся криминальная Москва.

И перед ней всего два пути: отойти в сторону, или, как говорят братки, «соскочить», и остаток жизни провести в страхе, ожидая каждую ми­нуту пули киллера. Или встать во главе импе­рии Белова, соединить в одно целое ее разроз­ненные части, чтобы обеспечить себе и сыну — главное, сыну — достойный образ жизни и соот­ветствующий уровень безопасности. Кажется, есть человек, который может ей в этом помочь... Вот только хватит ли у нее сил и характера?

Она встала, прошла к бару и открыла дверцу. Здесь была выстроена целая батарея отбор­ных напитков. Она выбрала бутылку «Хеннесси», плеснула в толстостенный хрустальный стакан немного янтарной влаги. И только когда поднесла его ко рту и сделала первый гло­ток, почувствовала, что зубы ее стучат о край стакана...

Ванька проснулся среди ночи в незнако­мом месте. Он не испугался. За последнее время им с мамой не раз пришлось менять ме­сто жительства.

В коридоре горел свет. Он слез с дивана, на котором спал, и пошел туда. В коридоре нико­го не было, но из-за ближайшей двери слыша­лись странные звуки. Ванька подошел к ней и открыл.

Мама была здесь. Она вела себя очень странно, Ванька никогда ее такой не видел расстроенной. Она плакала в голос. Ванька да­же не думал, что взрослые могут вот так ре­веть. Он — мог, когда ему не покупали новую игрушку или оттаскивали от компьютера. Но чтобы мама!

— Мама, ты что? — робко спросил он.

Ольга повернула к сыну залитое слезами ли­цо. Ванька бросился к ней и крепко обнял. Так они и застыли, прижавшись друг к другу. Одни среди чужого, враждебного мира: двое самых близких, самых родных людей. Ванька весь дрожал. Ольга всем сердцем почувствовала, как он напуган. Бедный мальчик, он ведь не по­нимает причин и всей сложности наваливших­ся на нее проблем. Ради него нужно взять себя в руки и успокоиться.

— Пойдем в постельку, я тебе сказку расска­жу. Какую ты хочешь?

— Про зайчика и лисичку, — радостно крик­нул Иван, тут же забыв все свои страхи, — как она его из избушки выгнала...

XV

В это утро Шмидту пришлось изменить свои планы. Он был срочно вызван в Покров­скую межрайонную прокуратуру к следовате­лю по особо важным делам Николаеву Кирил­лу Андреевичу. Целью вызова был допрос в ка­честве свидетеля. Шмидт заявил, что приедет с адвокатом, но Николаев резко возразил.

— Вас вызывают как свидетеля, поэтому ад­вокат вам не нужен.

Оказалось, что это не совсем так. После не­скольких уточняющих вопросов относительно анкетных данных Шмидта, разговор зашел все о том же — о странном и жестоком убийстве на стройке торгового центра, где погиб его хозяин Владимир Каверин, а с ним вместе помощник и охранники.

В ходе беседы следователь поинтересовал­ся — не помнит ли господин Шмидт, где он на­ходился и чем занимался в момент убийства Каверина. В ответ господин Шмидт весьма вежливо послал господина следователя куда подальше с его подозрениями. И заявил, что об убийстве узнал от оперативников в ходе опро­са свидетелей в милиции. Причем его алиби полностью подтвердилось... О том, что он лич­но был в строящемся торговом центре Каверина после его убийства и видел утопавшие в соб­ственной крови трупы врагов Белова, Дмит­рий, естественно, умолчал...

В ответ тот предложил Шмидту хорошенько подумать и напрячь память. В собственных, мол, интересах. После этого следователь сунул посетителю бумажку и предложил расписаться.

Дата добавления: 2015-07-26