Тересполь. КП 45-й дивизии. Офицер связи при штабе XII А.К

Офицер связи при штабе XII А.К. сообщает, что там господствует точка зрения о том, что «корпус ударил в пустоту». Одновременно он сообщает, что соседние дивизии сталкиваются с незначительным вражеским сопротивлением на одинаковой высоте с 45-й дивизией.

На дивизионный КП прибывает командующий 4-й армией, генерал-фельдмаршал фон Клюге. Получив доклад о положении, фон Клюге срочно связывается по телефону с командиром I.R.135 Фридрихом Йоном. Затем ориентирует в обстановке командование «сорок пятой». Из его замечаний можно сделать вывод, что неожиданность полностью удалась во всей полосе наступления армии. Это подтверждается, например, перехватом открыто переданной по радио радиограммой русской авиадивизии, запрашивающей, что, теперь, собственно, нужно делать^[645].

Начинается паромная переправа у железнодорожного моста. Наведение второй, в районе запланированного южного моста (южная оконечность Южного острова) полоса наступления второго батальона I.R.130 (майор Гартнак) сорвалось – не удается произвести подготовленное закрепление проволочного троса (он порвался).

5.00. Восточный берег Буга. КП I.R.135. К Йону прибыл командир штурмовой группы 3/26 зенитно-артиллерийского полка лейтенант Энгельхардт. Ему поручена защита от низколетящих самолетов строящегося моста у северной пробивки реки Буг, а примерно с 8.00. введение 2-см орудия в бой в цитадели^[646].

Несмотря на то что бой на Южном острове постепенно разгорается, I.R.130 в районе обоих мостов через Мухавец (непосредственно к востоку от Южного острова) занимает оборону подразделениями I батальона. II батальон, наступая по направлению к следующим мостам, прошел железнодорожную насыпь.

Ульрих уже полчаса как ведет ожесточенный бой на Южном – но поскольку это не бой, а «зачистка», то считается, что двух его рот (9 и 12)^[647] будет более чем достаточно.

…Отделение станковых пулеметов Лео Лозерта в это время вело противовоздушную оборону^[648] Тереспольского железнодорожного моста на открытом поле.

Налетов на мост так и не было, однако Лозерту и Гшопфу, находившемуся недалеко, пришлось наблюдать воздушные бои, начавшиеся около 5 часов утра. Гудящие массы русских самолетов направлялись к району границы, однако немецкими истребителями, уже полностью державшими воздушное пространство, встречались так стремительно, что иногда парашюты советских пилотов дюжинами парили в синеве неба.

…Внезапно Лозерт, заметив, как срывается в воздушном бою очередной «рата», увидел в воздухе 4 вражеских парашюта.

Один из них опустился примерно в 100 м перед перевязочным пунктом батальона, где находился Рудольф Гшопф: «Так как он больше не поднимался, мы предположили, что он ранен. 2 наших санитара с носилками хотели прийти на помощь противнику, но, при приближении обстрелянные им из пистолета-пулемета, были вынуждены залечь в укрытие. Русский летчик, проявляя свойственный им фанатизм, отказался от нашей санитарно-медицинской помощи с оружием в руке»^[649].

В это время в роту Лерцера вернулась группа лейтенанта Шульца, принимавшая участие в бою за Цитадель. Пришли не все, некоторых принесли – двое раненых (один из них – тяжело), один погибший (ефрейтор). Это были первые потери I.R.133, еще даже не вступившего в бой^[650].

Ефрейтора похоронили тут же, вероятно, надеясь в будущем перенести его на братское кладбище.

…Поднялись привязные аэростаты^[651]. Их заметили не только немцы – комиссар Фомин приказал старшине Дурасову любыми путями убрать аэростат. Задача была достаточно трудной – из всего артпарка уцелело только 2 45-мм орудия, снаряды для них пришлось взять в башне броневика Матевосяна. Там оказались только бронебойные – ими Дурасов и открыл беглый огонь по аэростату. Перед этим, посоветовавшись с артиллеристами, они вырыли яму, опустив сошники орудий вниз, чтобы создать больший угол подъема ствола. «Однако попасть в цель было очень трудно, так как снаряды не имели дистанционной трубки и приходилось надеяться только на прямое попадание. Минут через десять аэростат пошел вниз: то ли действительно мы его сбили, то ли кто-то другой – это осталось неизвестным. Так или иначе, но приказ комиссара был выполнен»^[652].

Но главное, что происходило в эти минуты на Цитадели и Северном острове, – это организация обороны и добыча боеприпасов их защитниками. Разгромлены подразделения Праксы, залегла пехота Ельце – каждую минуту передышки надо использовать.

Собственно, на Цитадели этим занялись еще в те минуты, когда группа Тойчлера пробивалась от Тереспольских к Трехарочным.

В 5 утра добыл первые патроны и 33-й инженерный полк^[653]. «Стало известно, что есть склад боеприпасов, где-то в казармах 84 сп. В это время единого человека, который бы командовал, у нас не было, все происходило по согласованию на ходу между младшими командирами. Вот так и я, выбрав сам 10 человек, среди которых были сержанты Н. Якимов и Гордон А. и красноармеец Саркисов, отправился за боеприпасами. Под прикрытием броневиков добежали до склада. Какой-то старшина указывал, где что брать. Набив за пазухи гранат, захватив несколько коробок с запалами и взяв на плечи по ящику винтовочных патронов, двинулись обратно. Справа горели постройки нашего хозвзвода, кругом повсюду шла стрельба^[654]. Упали Саркисов и Гордон, потом еще один. Все мы бросились на землю. Стреляли откуда-то сзади. Мы поползли дальше по-пластунски, волоча по двое каждый ящик с патронами. Саркисов и другой красноармеец (фамилию не помню) остались лежать убитыми. А. Гордон был легко ранен в бедро»^[655].

С этого же склада раздаются патроны и бойцам 84 сп, продолжающим перестрелку с Южным островом.

Пограничникам пока не до складов – в нескольких метрах, в секторе кольцевой казармы у Тереспольских – 10-я рота. Обе стороны не прекращают бой – после того как пулеметный расчет Еремеева забросали гранатами, гранатометчика вычислили, и снайпер Голубцов уничтожил его.

Организуется оборона и в подвале 333 сп – склад боеприпасов рядом, в кольцевой казарме, но подход к нему простреливается с Тереспольской башни.

В полковой школе 44 сп и 3-го батальона 455 сп продолжают рубить стены. Только 44 сп пробивается к все сильнее разгорающемуся пожару на складе обмундирования, бойцы 455 сп, наоборот, рубятся в отсеки, примыкающие к Трехарочным, чтобы уйти от все сильнее заполняющего казематы дыма.

Здесь, в казематах у Трехарочных, становится все более многолюдно – Махнач встретил старшину, с немецким штыком и в немецкой каске, сказавшего, что убил одного или двух немцев, командиров – лейтенанта Мартыненко и неизвестного, тяжело раненного старшего лейтенанта. Третий из встреченных командиров – мл. лейтенант С., военфельдшер, только накануне прибывший в 455 сп и еще даже не сдавший документы. С., единственный медик, был назначен начальником медчасти^[656].

Всего в казематах 455 сп у Трехарочных собралось около 300 человек. Большинство – заняты снабжением боеприпасами, все, что возможно, спуская в подвалы. Туда же – и раненых, большинство – через широкий проход бетонированной смотровой ямы авторемонтной мастерской 333 сп.

И, наконец, на Северном острове, продолжающем бой с батальоном Ельце, организует оборону майор Гаврилов, командир 44 сп.

…Петру Михайловичу Гаврилову лишь накануне, во вторник, 17 июня, исполнился 41 год. К концу войны сорокалетние будут командовать фронтами, а пока здесь, в крепости, татарин из деревни Альведино Гаврилов оказался одним из наиболее опытных: за его плечами финская и Гражданская (26 октября 1917-го штурм Казанского кремля, с января 1918-го – в Красной Армии: Первый социалистический татарский батальон, деникинский и колчаковский фронты, погони за бандами по Северному Кавказу…). Впрочем, сейчас он и самый старший по должности командир на Северном^[657]. В 44 сп за Гавриловым утвердилась слава командира очень требовательного и строгого, называть его «Гаврилычем» рисковали не все, да и то, как правило, за глаза^[658].

Гаврилов – из семьи крестьянина-бедняка, долго батрачил, служил кучером у помещицы. С 1922-го в ВКП(б). В 1939-м окончил Военную академию им. Фрунзе, был назначен командиром полка, с которым 10 марта 1940-го и наступал на Тронгсунд. Женат, очень любил приемного сына.

Гаврилов был невысок, немногим выше среднего роста, слегка сутулый, медлителен в движениях, черные глаза под густыми бровями. Черные волосы зачесывал назад. Предпочитал гимнастерку серого цвета, брюки-галифе. Китель не любил.

Заместитель командира 44 сп по политчасти Н. Р. Артамонов: «Характер товарища Гаврилова довольно сложный и противоречивый, имеющий положительные стороны (любовь к военной службе, военная грамотность) и немало отрицательных (нечуткое отношение к подчиненным, скупость в быту). В военном отношении Гаврилов был подготовлен хорошо. В офицерской учебе особенно любил проводить занятия по тактике, занятия по огневой подготовке и другим дисциплинам поручал проводить своим заместителям. Говорил на чистом русском языке. Не любил выступать с лекциями и докладами… Внимательно изучал литературу о немецкой армии и о взглядах немецких военных теоретиков на войну… Товарищ Гаврилов нередко предупреждал офицеров об опасности нападения со стороны фашистской Германии. Уже тогда он подчеркивал, что враг коварен и силен, поэтому к обороне нашей Родины нужно готовиться серьезно и с большим напряжением»^[659].

В июне 1941 г. товарищ Гаврилов «допредупреждался» – в дивизионную парткомиссию поступило заявление о тревожных настроениях, распространяемых товарищем Гавриловым среди подчиненных. Слушание дела было назначено на 27 июня…

…Многочисленных красноармейцев из самых разных частей Гаврилов разбил на группы – районами их обороны стали главный вал по левой стороне от Северных ворот, Западный и Восточный форты. Группы защитников довольно многочисленны – каждая более сотни человек. К этому моменту они уже вели бой, располагали оружием и боеприпасами.

Сам Гаврилов устроил свой КП в 150 метрах восточнее Северных ворот.

И еще – несмотря на организацию обороны на отдельных участках, из крепости продолжают выходить люди. Через Трехарочный мост к Кобринским и Северным воротам бегут десятки людей, многие из них уже приняли боевое крещение.

Часть 125-го полка продолжает сражаться на западной половине Северного острова. В это время в крепость со стрелковым взводом пробился начальник снабжения 6 сд майор К. В. Лапшин. Он разыскивает командиров подразделений 6 сд, чтобы передать приказ о выходе к высоте Песчаной, в пяти километрах от Бреста, по дороге на Кобрин. Среди стрельбы и пожаров ему удается встретить капитана Ландышева, командира 1-го батальона 125 сп. К этому времени собранные Ландышевым и командирами рот бойцы залегли на главном валу, напротив кладбища.

Получив переданный Лапшиным приказ, Ландышев отдал распоряжение об отходе. Вместе с его бойцами двинулась и большая группа гражданских, 150–200 человек, служащих тыловых подразделений. Прикрываемые огнем остающихся в крепости групп и одиночек, они и бойцы 1-го батальона, к которым присоединились и другие группы (в том числе 10 пограничников), вышли через Северные ворота^[660].

Несмотря на то что большинство пытается покинуть крепость, оставшиеся продолжают вести бой: группа Мамчика, занявшая оборону на валах у Трехарочного, ждала недолго – почти сразу же, через несколько минут, ей пришлось вступить в бой с атакующим вдоль Мухавца батальоном Ельце.

По наступавшим с запада солдатам Ельце велся и ожесточенный огонь с правого фланга – там, за Мухавцом, в кольцевой казарме осталось много курсантов полковой школы и различных подразделений 44 сп. Они уже пришли в себя и стреляют по показывающимся сквозь дым, валы и ивняки солдатам Ельце. Командиров среди них мало – и отдать приказ об экономии патронов некому. Накануне же майор Гаврилов приказал замначштаба Семененко проверить: все ли подразделения сдали боеприпасы на склад, избавив их от лишнего. «Он предложил оставить на винтовку один боекомплект, выбить из лент и дисков патроны, смазать и сдать их на склад боепитания»^[661]. «Избавленные от излишков» бойцы, однако, ведя плотный огонь из широких окон казармы, не чувствуют беды – вот-вот подойдет Красная Армия. Сейчас они уверены в этом…

И в азарте боя стреляют, не беспокоясь о боеприпасах, по едва видимым силуэтам, скорее для поддержания духа. Но вот по цепи передано – у вала, идущего вдоль Мухавца, ползет человек в красноармейской форме. Стрельба стихает – бойцы следят за тем, как неизвестный, подползя к реке, быстро, несколькими взмахами рук, переплыл Мухавец – и ползком достигнув казармы, сопровождаемый недоверчивыми взглядами бойцов, крикнув: «Свои!», запрыгнул в окно… Бытко?! Откуда?

Начальник полковой школы, окруженный радостными бойцами, отжимает одежду – доведя курсантов до Северных ворот, он вернулся за остальными. В отсек сходятся новые бойцы – составив группу. Бытко, с двумя наганами в руках, ведет их к Трехарочным. Но пройти уже не удается – потеряв на покрытом трупами мосту и перед столовой 33-го инженерного полка слишком многих курсантов убитыми и поняв, что на сей раз не пройти, оттаскивая раненых, бойцы Бытко отходят к казарме…

Там он, поняв, что теперь здесь надолго, первым делом приказал экономить патроны, бить только наверняка. Далее – по-новому расставив стрелков и пулеметчиков, приказал нести дежурство у амбразур посменно. Командир стрелковой роты на финской, там, под Тронгсундом, раненый и первый в 44 сп получивший орден Красной Звезды, Бытко не теряет присутствия духа. Это взбадривает и остальных…

А бойцы из подвалов 333-го по-прежнему взбадривают себя стрельбой: «Я стрелял из автомата сквозь амбразуру напротив колокольни, стрелял не целясь. Немцев мне не было видно, но я думал, что случайная пуля может попасть во врагов. Теперь я понимаю – сознание того, что я действую, ободряло меня и делало более сильным», – вспоминал А. П. Каландадзе. Он приводит рассказ одного из встреченных в подвале бойцов: «В кого стреляю – не пойму, ничего не видно, но на душе легче – все же обороняюсь»^[662].

Уже через пару часов Бытко, возглавивший оборону 44 сп, приказал помначштаба полка Семененко (находясь в одном звании с Бытко, он признал его авторитет как имеющего боевой опыт) уничтожить личные дела комсостава, секретную переписку, да и все, что сочтет нужным. Большая часть документов уже сгорела в штабе – то, что осталось, сейчас облили бензином и сожгли. Семененко, наблюдавшему за тем, как ярко вспыхивают папки с фотографиями и чернильными автобиографиями и тех, кто сейчас был здесь, и тех, большинства, кто уже навечно канул бесследно, стало не по себе… Войдя в каземат Бытко, он угрюмо бросил: «Готово… О нас больше никто не узнает…»

Уничтожение документов идет на всех участках обороны крепости: на втором этаже 33-го инженерного, в конце коридора, ближе к Трехарочным, в штабе полка сквозняки разносят деньги – помначштаба 33-го инженерного ст. л-т Н. Ф. Щербаков взорвал полковой сейф. На купюры, валяющиеся под ногами, никто не обращает внимания – о деньгах думать, похоже, придется не скоро…

«Штурмовая группа проникла в город. Улицы, пришедшие в состояние запущенности, дома, расстрелянные и покинутые еще со времен польской кампании»

…Начштаба 98 ОПАД Акимочкин так и не дождался ключей от склада боепитания. А стрельба уже разгоралась, надо было действовать – несмотря на разрывы мин, двое артиллеристов взломали двери склада и, загрузив боеприпасами шесть тягачей «Комсомолец», с прицепленными орудиями, вынеслись через Восточные ворота – прямо под пулеметы батальона Набера и орудия 14-й роты I.R.130.

Очереди пулеметчиков и резкие удары орудий «панцирягеров» убили водителей двух первых тягачей. Остальные четыре, резко развернувшись, вернулись в расположение дивизиона – там бойцы, отбивающие атаки с севера, замаскировали их в кустах – еще пригодятся…

5.10. Группы лейтенантов Кремера, Лера и Кляйна, после того как промежуточное пространство от железнодорожного моста «Холм» до моста «Вулька» зачищено от отступающих с границы групп красноармейцев, пройдя вдоль восточного берега Мухавца, штурмом взяли «Вульку». При этом было захвачено 80 пленных. Их первые высказывания говорят о том, что враг был полностью ошеломлен.

Кремер, вероятно переживший сильный стресс от потери почти всего своего отряда, стремился завершить операцию каким-либо эффектным жестом, который отчасти бы компенсировал жертвы. Что может быть более подходящим, чем подъем флага над захваченным объектом? Взяв флаг со свастикой, применявшийся для обозначения переднего края при взаимодействии с авиацией, Кремер направился к перилам… Лер, чуя беду, настойчиво пытался отговорить его, но Кремер, впав в исступление, был неостановим – он начал крепить флаг и, вероятно, уже не услышал одинокого выстрела неизвестного снайпера…^[663] Подбежали остальные, но было уже поздно – сжимая флаг рейха, Кремер умер, смертельно раненный в голову.

Красивая смерть!.. Кремера, наряду с Цумпе, упомянут в сводке вермахта. Хотя его операция, стоившая стольких жертв, оказалась бессмысленной – ни один из мостов не был захвачен Кремером самостоятельно, как планировалось. Лер сам захватил «Холм» и «Гипп», а «Вулька» Кремер взял лишь вместе с Лером^[664] и Кляйном – если бы не их поддержка, исход боя был бы неясен (80 красноармейцев, пусть и утром 22 июня – немалая сила, а две штурмовых лодки Кремера – это лишь 12 человек (плюс 4 штурмана).

Смерть Кремера ненадолго задержала Лера и Кляйна – почти сразу же ими был взят и четвертый, последний из намеченных для захвата 45-й дивизией мостов – железнодорожный мост «Ковель».

5.05. Преодолеваются первые стреляющие вражеские батареи к северу от Дубровки. I.R.82 у форта Речица.

5.10. 34 I.D. сообщает, что части врага у Котельни сдались. За форт V еще идет бой.

5.15. Установка связи с XXIV танковым корпусом – после короткого боя он взял Штрадец и идет по железнодорожному мосту и шоссе.

Дата добавления: 2015-07-17