ГЛАВА 13

Каждое утро дети, жившие дальше по нашей дороге, заходили за мной иотвозили меня в школу. Им это нравилось, потому что каждому по очередиудавалось прокатиться со мной в коляске. Те, кто тащил коляску, гарцевали, как лошади, а я кричал им: "Гоп,гоп!" - и размахивал воображаемым кнутом. Среди них был Джо Кармайкл, живший почти напротив нас, - он был моимтоварищем, Фредди Хоук, который умел все делать лучше других и слыл героемшколы, и Ябеда Бронсон, который, стоило кому-нибудь его ударить, всегдагрозил пожаловаться. На нашей улице жили две девочки. Одну звали Алиса Баркер. Каждомумальчику в школе хотелось, чтобы она водилась с ним, но ей нравился ФреддиХоук. Другую звали Мэгги Муллигэн. Она была рослой девочкой и знала тристрашных проклятия, а если ее разозлить, говорила их все подряд. Ей ничегоне стоило надрать вам уши, и мне особенно нравилось, когда она возила моюколяску, потому что я любил Мэгги. Иной раз, когда мы играли в "брыкающихся коней", коляскаопрокидывалась, и Мэгги выпаливала свои три проклятия, поднимала меня икричала остальным: "Эй, вы, пособите мне подсадить его, пока никто непришел". На ее спине болтались две длинные рыжие косички, и мальчики дразнили ее"Лисий хвост", а она в ответ пела: Долгоносик лысый, Сумчатая крыса... Она никого из них не боялась; не боялась она и быков. Однажды бык Макдональда выбежал на дорогу и напал на чужого быка. Мывсе остановились посмотреть. Бык Макдональда был крупнее, он прижалпротивника к дереву и пропорол ему бок. Тот замычал и кинулся бежать. По егозадним ногам струилась кровь. Он бежал по дороге, прямо на нас. БыкМакдональда гнался за ним по пятам, бодая его на бегу. Джо, Фредди и Ябеда кинулись к изгороди, но Мэгги осталась со мной и невыпускала ручки коляски. Она пыталась стащить коляску с дороги, но неуспела, и бык Макдональда, пробегая мимо, на ходу ударил коляску рогами -она перевернулась, однако я упал на папоротники и не ушибся. Мэгги Муллигэнтоже осталась цела. Но колесо у коляски согнулось, и Мэгги взвалила меня на плечи и понесладомой; она останавливалась передохнуть всего четыре раза - Джо и Фреддисчитали. Обычно мою коляску оставляли возле дверей школы, и я входил в класс накостылях. Школа занимала длинное каменное здание с высокими, узкими окнами;увидеть из них что-либо сидя было невозможно. Широкие подоконники былипокрыты меловой пылью; в одной из глубоких оконных ниш стояла треснувшаяваза с увядшими цветами. В противоположных концах класса висели две черные доски. Под каждойдоской были сделаны полочки, на которых лежали куски мела, тряпки, большиеугольники и линейки. В стене между досками был камин, набитый старыми классными журналами, анад ним висела картина, изображавшая группу забрызганных кровью солдат вкрасных мундирах; они смотрели куда-то в сторону, держа ружья наперевес; уих ног лежали трупы других солдат. В центре группы, возвышаясь надостальными, стоял человек, держащий знамя на длинном древке. Он что-токричал и потрясал кулаком. Картина называлась "Стоять насмерть". Но миссПрингл не знала, где они стояли. Мистер Тэкер говорил, что на картинеизображен британский героизм в его ярчайшем проявлении, и при этом онпостукивал по картине длинной указкой, поясняя, о чем именно он говорит.Мисс Прингл учила малышей, а мистер Тэкер учил старших. У мисс Прингл былиседые волосы, и она смотрела на нас поверх очков. Она носила высокие стоячиеворотнички на пластинке из китового уса, и ей было очень трудно наклонятьголову, когда она разрешала выйти из класса. А мне всегда хотелось выйти,потому что на улице можно было постоять на солнце, посмотреть на горуТуралла и послушать сорок. Иногда нас набиралось на улице трое, и мыспорили, кому возвращаться в класс первому. Мистер Тэкер был старшим учителем. Очков он не носил. Глаза его пугалинас, даже если мы наклоняли голову и старались не смотреть в них. Они быликолючими, злыми, холодными, и он пользовался ими, как бичом. Он всегда мылруки в эмалированном тазике, стоявшем в углу, а потом подходил к своейкафедре и вытирал их маленьким белым полотенцем, ни на минуту не спускаяглаз с учеников. Он вытирал каждый палец в отдельности, начиная с большого.Пальцы у него были длинные и белые, и, казалось, можно было разглядетьсквозь кожу узловатые сухожилия. Он растирал свои пальцы быстро и в то жевремя размеренно, не переставая сверлить нас глазами. Пока он вытирал руки, никто не смел шевельнуться, не решался проронитьни слова. Кончив, он складывал полотенце и прятал его в ящик стола, а затемулыбался нам зубами и губами. Я боялся его, как тигра. У него была трость, и, прежде чем ударить какого-нибудь мальчика, ондважды взмахивал ею и затем проводил по ней рукой, словно очищая ее. - Ну-с, - говорил он, и зубы его улыбались. Не плакать, когда на тебя обрушивались удары трости, считалось у наспризнаком стойкости и выдержки. Мальчики, заплакавшие от боли, уже не могликомандовать другими. На школьном дворе даже малыши вступали с ними в бой,уверенные, что одержат верх. Моя гордость требовала, чтобы я чем-нибудь даотличился, вызвав восхищение товарищей, а поскольку возможности мои былисильно ограничены, я воспитал в себе презрение к трости, хотя мистера Тэкерая боялся больше, чем остальные ученики. Некоторые мальчики спешили отдернутьруку, когда над ней взвивалась трость мистера Тэкера; я же старался этого неделать: я не гримасничал и не складывал руки на груди после каждого удара -я не верил, что это может облегчить боль или разжалобить мистера Тэкера.После наказания тростью я не мог удержать костыли: онемевшие пальцыотказывались сгибаться, и я добирался до своего места, подсовывая руки подперекладины костылей тыльной стороной. У мисс Прингл не было трости. У нее был широкий ремень, конец которогоона разрезала на три хвоста: мисс Прингл полагала, что эти узкие ремешкибьют больней, но вскоре обнаружила свою ошибку и с тех пор сталапользоваться широким концом ремня. Занося ремень для удара, она плотно сжимала губы и задерживала дыхание,но сильные удары у нее не получались. Обычно она ходила по классу с ремнем вруке и время от времени хлопала им себе по юбке, как гуртовщик хлопаетбичом, чтобы напугать скот. Она наказывала, сохраняя полное спокойствие. Но когда мистер Тэкерсчитал, что нужно кого-нибудь наказать, он впадал в настоящее неистовство.Он кидался к своей кафедре, с треском отбрасывал крышку и, роясь средилежавших там тетрадей и бумаг в поисках своей трости, рычал: - Подойди-ка сюда, Томпсон! Я видел, как ты строил рожи! Да, да, тебепоказалось, что я отвернулся! Когда он наказывал ученика, никто в классе не занимался. Мы толькосмотрели в растерянном молчании, напуганные приступом гнева, который немогли ни понять, ни объяснить. Его покрасневшее лицо и изменившийся голосказались нам свидетельством каких-то страшных замыслов, и мы тряслись отстраха на своих нартах. Мы знали, каким образом он увидел, что Томпсон делает гримасы за егоспиной. Стекло на картине, висевшей над камином, отражало все, чтопроисходило позади Тэкера, и, смотря на картину, он видел перед собой немертвых солдат и не размахивающего знаменем и что-то кричащего человека, алица учеников. Трость и ремень часто упоминались в разговорах ребят. Кое-кто изстарших мальчиков со знанием дела рассуждал на эту тему, и мы почтительноприслушивались к их словам. Так, они сообщили нам, что если вложить конский волос в трещинку накончике трости, то при первом же ударе по руке мальчика трость расколетсянадвое. Узнав об этом, я мечтал пролезть через окно в школу, когда онаопустеет, вложить конский волос в трещинку и скрыться незамеченным. Япредставлял себе, с какой яростью будет мистер Тэкер рассматривать наследующий день свою сломанную трость и с какой улыбкой буду я протягиватьему руку в ожидании удара, который, как мне хорошо известно, он нанести неможет. Это была упоительная картина. Но для того чтобы вставить конский волос, требовалось взломать крышкуучительского стола, а этого сделать мы не могли. Вместо этого мы натиралиладони смолой, веря, что от этого они загрубеют и никакие удары не будут дляних чувствительны. С течением времени я стал авторитетом во всем, что касалось смолы; яуказывал, сколько смолы надо брать, объясняя, как наносить ее на кожу,говорил, какими свойствами обладают разные смолы, и все это тоном знатока,не терпящего возражений. В, дальнейшем, однако, я перешел к другому средству - коре акаций; яразмачивал кору в горячей воде и погружал руки в образовавшуюся коричневуюжидкость. Я утверждал, что это дубит кожу, и в доказательство показывал своиладони, загрубевшие от постоянного трения о перекладины костылей. Многих яобратил в свою веру, и пузырек настоя коры акации, при условии, что корабыла совсем черной, стоил четыре камешка для игры или шесть картинок отпапиросных коробок. В школе я сначала сидел на "галерке", во владениях мисс Прингл."Галерка" состояла из нескольких рядов парт, расположенных ярусами, ипоследний ряд находился чуть ли не под самым потолком. К каждой парте былоприкреплено сиденье без спинки, на котором умещались шестеро ребят. Всепарты были изрезаны перочинными ножами - их покрывали инициалы, круги,квадраты и просто глубокие царапины. В некоторых крышках были прорезаныкруглые отверстия, и через них можно было бросить в ящик резинку иликарандаш. Шесть чернильниц покоились в специально проделанных для нихотверстиях, а рядом с ними были желобки для ручек и карандашей. Малыши писали на грифельных досках. В каждой доске наверху былапросверлена дырочка, и через нее пропущена веревочка, к которойпривязывалась тряпка. Чтобы стереть с доски написанное, надо было поплевать на нее, а потомпотереть тряпкой. Тряпка очень скоро приобретала неприятный запах, иприходилось выпрашивать у матери новую. Мисс Прингл была убеждена, что настойчивое повторение одного и того жепомогает навсегда запечатлеть в памяти ребенка нужный факт, который темсамым становится понятным без всяких объяснений. Мы сначала заучивали азбуку, повторяя ее каждый день, и затем веськласс нараспев произносил: - Ка-о-тэ - кот, ка-о-тэ - кот, ка-о-тэ - кот. Вечером можно было сообщить матери, что ты умеешь назвать буквы в слове"кот", и она находила это событие достойным всяческого удивления. Но отец не увидел в нем ничего особенного. Когда я ознакомил его сприобретенными мною познаниями, он сказал: - К черту "кота". Скажи-ка лучше, какие буквы в "лошади". При желании я быстро усваивал все, чему нас учили, но на уроках я любилхихикать и болтать, и мне частенько приходилось отведывать трости. С каждогозанятия я уходил, чего-то не усвоив и не выучив, и я начал ненавидеть школу.Почерк у меня, по мнению мисс Прингл, был плохой, и когда она смотрела моиупражнения по орфографии, то всегда щелкала языком. Вот рисование насвободную тему мне нравилось: я рисовал листья эвкалиптов, и мои рисункибыли совсем не похожи на рисунки остальных. На уроках рисования с натуры мысрисовывали кубы, а мои всегда получались кривыми. Раз в неделю у нас бывал урок, именовавшийся "наука". Он мне нравилсяпотому, что на нем разрешалось стоять вокруг стола, и мы могли толкаться,возиться и вообще всячески развлекаться. Как-то мистер Тэкер открыл шкаф, в котором находились несколькостеклянных пробирок, спиртовка, сосуд с ртутью п кожаный кружок, к серединекоторого была прикреплена веревочка. Все эти предметы он поставил на стол исказал: - Сегодня мы займемся давлением воздуха, которое равно четырнадцатифунтам на квадратный дюйм. Я не видел в этих словах никакого смысла, но, так как я стоял рядом сМэгги Муллигэн, мне захотелось блеснуть в роли научного светила. - Мой отец говорит, - сказал я, - что чем больше нахватался человеквоздуха, тем легче он становится и в реке никогда не утонет. Я полагал, что это имеет известное отношение к теме урока, но мистерТэкер, медленным движением положив кожаный кружок на стол, посмотрел на меняс таким выражением, что я отвернулся, и процедил сквозь зубы: - Маршалл, да будет тебе известно, что нас не интересуют ни твой отец,ни любое сделанное им наблюдение, даже если таковое свидетельствует оглупости его сына. Будь любезен внимательно слушать урок. Затем он взял кожаный круг и, намочив его, прижал к столу, и никто изнас не мог его отодрать, кроме Мэгги Муллигэн, которая, дернув с размаху,оторвала его от стола, доказав, что воздух ни на что не давит. Отвозя меня домой, она сказала, что я был прав - воздух ни на что недавит. - Мне хотелось бы что-нибудь тебе подарить, - сказал я Мэгги, - но уменя ничего нет. - А детские журналы у тебя есть? - спросила она. - У меня под кроватью валяются два, - ответил я с живостью. - Я подарюих тебе.

Дата добавления: 2015-07-15